Здесь, в прибрежной этой водичке, можно довольно свободно разгуливать на большие расстояния: нет неожиданных ям, опасных течений. Песчаное желтоватое морщинистое дно уходит в глубину постепенно.
Вода доходила мне до колен, потом по грудь.
И вот я уже закачался в ленивой волне, как поплавок, чуть временами касаясь кончиками пальцев ноги близкого дна. Потом и его не стало, оно отодвинулось за пределы моего роста.
Я ещё какое-то время плыл в воде, прохладной и лёгкой. Пока не почувствовал, что уже нагулялся и пора возвращаться.
И – повернул назад.
Но… Назад – куда я повернул?…
Сплошной туман окружал меня. И не было видно ни моего берега, ни – Финляндии…
Какой-то Солярис…
Я ещё покрутился в воде. Попробовал достать до дна.
Да, тут оно, всего на несколько сантиметров глубже моего роста.
Но – куда мне плыть?
В солёной воде плавать совсем не трудно.
Но прошло уже приличное время.
И я, барахтаясь в этой замечательной, чистой и прохладной воде, стал уже заметно уставать. Замерзать…
Я всё вглядывался, напрягал зрение, старался, хоть что-нибудь разглядеть в густой вате тумана. Но зацепиться было не за что.
Я мог ещё долго держаться на воде, я мог ещё плыть, но я не знал – куда?
И силы оставляли меня…
Статуэтка
Анютка… Рыжая моя одноклассница. Росли вместе. Играли в одной песочнице. Двор – один на двоих между хрущёвскими пятиэтажками. Росли, росли и выросли…
Анютка из рыжего бесполого подростка прорисовалась в расцветающую девушку. У меня незаметно изменился, огрубел голос.
Но отношения у нас оставались прежними: друзья, просто друзья. Даже, когда мне попалась порнушная кассета, мы с Анюткой посмотрели её без всяких экстраполяций. Я переживал происходящий на экране ужас отдельно, Анютка – открыв рот – отдельно. Вместе поржали.
Ну – и вот так…
Я не видел в Анютке девчонку, с которой могли бы совмещаться мои, уже нескромные, фантазии. Анютка, вполне уже оформившись в хорошенькую девушку, вела себя со мной, как мальчишка. Друг. Ну… сестра.
Однажды нам с ней попался альбом по зарубежному искусству. Анютка посещала художественную школу и ей дали задание сделать доклад по искусству Возрождения. Мы с Анюткой пошли в библиотеку, а потом – к ней домой. Я часто к ней заходил. Мы вместе пили чай, хохотали. Хорошее было время.
Ну, вот, значит, зашли мы пить чай и посмотреть альбом по искусству.
Ничего особенного не было в том альбоме. В основном картины, статуи. На них все голые. Боги всякие. Богини.
Я смотрел, смотрел и вдруг сказал: – Анютка, а из тебя тоже получилась бы статуя. Не хуже греческой.
Анютка хихикнула: – Да, ну, скажешь тоже!..
А я стал развивать идею: – Вот, знаешь, если тебя голую пудрой или тальком обсыпать – точная Венера получится!
И в этой моей фразе вообще не было ничего такого. Потому что Анютка меня совсем не стеснялась, переодевалась при мне, как это она, вероятно, делала в обществе подружек. Росли мы вместе. Привыкли друг к другу. Меня интересовали совсем другие девчонки, о чём я рассказывал Анютке. Она мне тоже рассказывала о своих, правда, ещё совсем платонических, увлечениях.
Тут ещё такое было важное обстоятельство: родители на день рождения и в связи с предстоящим окончанием школы подарили мне цифровой фотоаппарат. Хороший аппарат. Многое он мог делать без участия фотографа, поэтому очень скоро я себя почувствовал крутым фотомастером.
И тут – такой случай! Анютка – замечательная модель! Сделать из неё фото Венеры – и главный приз где-нибудь на международном фотоконкурсе обеспечен!
– Анютка-а-а-а! Давай фотографироваться! – и я с жаром стал рисовать перед ней перспективы нашей фотосессии. С гарантиями сохранения имени модели в глубокой тайне.
Я сказал Анютке, что её, измазанную мелом, никто никогда не узнает.
Девчонку, которая при мне свободно переодевала колготки, уговаривать долго не пришлось.
Договорились, что на выходные, когда родители Анютки уедут на дачу с ночёвкой, я приду к ней с фотоаппаратом.
Я должен был ещё решить задачу с нашим главным реквизитом – достать тальк. Без талька всё мероприятие теряло связь с искусством Возрождения и выглядело бы, как обыкновенное фотографирование голой девчонки.
Нам, художникам, это было совсем не нужно.
В субботу я заявился к Анютке с фотоаппаратом и тальком.
Она встретила меня в коротком халатике.
Мы решили ещё раз просмотреть фото скульптур из альбома. Делать всё нужно было по-настоящему. Чтобы мир ахнул.
– Ну, я готова, – сказала Анютка. И ушла в соседнюю небольшую комнатку, откуда уже через минуту вышла без халата и вообще без ничего.
Я, конечно, сто раз видел, как Анютка переодевается, но так, вот такую!.. Аж что-то внутри у меня ёкнуло. И правда – Венера! Длинные рыжие волосы распущены по плечам, яркие голубые глаза с тёмным ободком вокруг зрачка… Грудь – точь-в-точь, как на картинах этих древних мастеров!.. Богиня, блин!.. Но…
– Э, – говорю, – нет! – так не пойдёт!
– Что такое, – спросила Анютка.
– Волосы… Разве у статуй ты где-нибудь видела волосы?
Анютка глянула к себе вниз: – Ой! – и правда!.. Я что-то совсем не подумала!..
И снова убежала в маленькую комнату.
Оттуда стало доноситься ноющее жужжание какой-то техники. И продолжалось оно довольно долго.
Я уже десять раз протёр объектив.
Щёлкнул для проверки фортепьяно, мраморную фигурку оленя на тумбочке.
Анютка всё не выходила.
Хотел уже зайти, посмотреть, что происходит там у неё, за стенкой, но моя Венера вышла сама. Появилась, держа в руках допотопную электрическую бритву.
В одной руке бритва, в другой – вилка со шнуром.
Смотрела на себя, туда, где проводила процедуру этой бритвой: – Кажется, всё…
Отложила прибор на столик, отошла, стала ладошкой отряхивать с лобка остатки состриженных золотистых своих волос: – Кажется, всё…
От вида своей друга-сестры-подруги я всё-таки пришёл в волнение. Не ожидал… Какая она красивая, Анютка…
Ну, ладно. Не нужно всё-таки забывать, для чего мы все тут собрались.
Я достал пакетик с тальком, стал тщательно припудривать Анютку с ног до головы. Она мне помогала. Я взял на себя спину, плечи… Ну, в общем, взялся за обработку, так сказать, "нейтральных" территорий.
И волосы, чудные золотые волосы Анютки мы тоже густо пропудрили, превратили в настоящий мрамор.
Анютка, казалось, не замечала моего смущения. Рассказывала мне про Микеланджело, Леонардо да Винчи.
А потом стала ходить по комнате и принимать позы, в каких обычно оставались в вечности когда-то живые и тёплые богини эпохи Возрождения.
Я старательно щёлкал затвором.
Конечно, полностью сосредоточиться на творчестве, мне мешало волнение. Вся надежда была на автоматику, которая работала абсолютно хладнокровно.
И всё-таки это была ещё и игра.
Не брат и сестра мы были уже с Анюткой и, наверное, почувствовали это оба на памятной той фотосессии.
Анютка уже откровенно кокетничала перед камерой. Нигде ни в каком Возрождении никакие статуи не становились на "шпагат", но Анютка легко падала на коврик, разметав в разные стороны свои стройные ноги.
Она то, как балерина, подтягивала носок к колену, то вдруг… садилась в позу лотоса… Напротив меня – в позе… лотоса…
Я и сказал Анютке: – А, давай, ты точно так же сядешь на круглом столике, как на подставке. Будешь такой статуэткой на подставке!..
И вот уже голая девушка сидит напротив меня на столике, раздвинув ноги и смеётся прямо в объектив.
А я щёлкаю затвором, щёлкаю… У нас же… фотосессия!..
Потом вдруг говорю Анютке: – А, давай попробуем сделать фото, как на том видео?…
– На каком? – переспросила Анютка, но потом сразу добавила: – Нет, ты что! Я же ещё девушка!
– А мы и не будем ничего делать. Я только до тебя дотронусь – и мы это сфотографируем…
– Ты правда мне ничего не сделаешь?
– Правда.
Анютке, наверное, это тоже было интересно.
Ну, и…
Я с фотоаппаратом подошёл к столику, к Анютке. Она так и сидела – раздвинув ноги, босыми ногами на полировке стола. Обсыпанная тальком с ног до головы – статуя. Голубые глаза глядели на меня из белого мрамора.
А там, между ног – мраморный рисунок вертикальной девичьей складочки.
Я отложил фотоаппарат на столик, стал расстёгивать джинсы. Не очень-то это у меня получалось… Замок застревал, не поддавался… Потом получилось…
Вывалился из трусов и тут же налился, напрягся герой нашего эпизода.
Это, конечно, не для конкурса…
– Подожди, – сказала Анютка.
Руками она снизу бёдер взяла себя за края пропудренной складки и развела их в стороны, чтобы мне было удобнее. Раздвинула мрамор, который внутри оказался нежно-розовым…
– Ты, правда, ничего мне не сделаешь? Я ещё девушка!..
– Нет, нет, – что ты!.. – голос мой почему-то дрожал.
– Осторожно, ладно? – ещё раз напомнила мне Анютка.
– Если что – ты сразу говори, я остановлюсь…
– Ладно…
Я в точности следовал своему обещанию.
Обнажил глянцевую от напряжения головку и легонько приставил, чуть воткнул во влажный и нежный мрамор. И – всё. Как мы и договаривались. Я чуть вставляю головку, фотографирую и – всё.
Такая у нас с Анюткой целомудренная фотографическая игра.
И вот я стою такой, слегка в Анютку воткнутый, дотягиваюсь до фотоаппарата и, глядя туда, вниз, делаю один снимок, другой…
У Анютки горячо и влажно. Крыша едет. У меня.
Девчонка тоже смотрела туда, где я фотографировал.
Потом вдруг хриплым, сдавленным голосом сказала: – Убери!..
– Что, больно?…
– Убери… фотоаппарат…
Теперь Анютка уже смотрела в лицо мне, прямо в глаза. Она их уже не отпускала никуда. Своими голубыми, потемневшими, она смотрела в мои и через них, казалось, проникала в самое сердце.
И я теперь смотрел только в глаза Анютке.
Так, не отрывая глаз, не отрываясь, положил фотоаппарат на стол, оттолкнул его подальше…
Руки мои теперь стали свободными.
Я сначала одной, потом другой дотронулся до припудренных грудей. Стал их гладить. Как-то было особенно волшебно – частью себя быть там, во влажной Анютке и гладить эту живую "мраморную" грудь.
Анютка часто дышала и продолжала, не отрываясь, на меня смотреть.
Я чувствовал, что под этим взглядом всё глубже проникаю, погружаюсь в неё, но – она ведь остановит меня, когда уже нельзя?… Мы же так договаривались!..
Анютка не останавливала.
Только в какой-то момент чуть зажмурилась, сказала "ой" – и больше ничего.
И я потом остановился сам.
Потому что погружаться дальше было некуда.
Я в Анютку вошёл весь.
И было мне сумасшедше-сладко.
И хотелось начать совершать с Анюткой всякие безумства, каких требовал мой молодой организм.
Наверное, и её тоже…
Но…
Я же Анютке обещал, что ей со мной нечего бояться. Что я никак её не обижу. Ведь она ещё – девушка…
И я стоял, как преступник, который воткнул своей жертве нож в сердце. И – если пошевелиться, если вынуть вдруг нож, то человек умрёт сразу.
И я боялся пошевелиться. Я же обещал… А оно уже вон как получилось…
Анютка не говорила ничего. Всё так же на меня смотрела…
Я гладил ей груди, плечи и совсем не знал, что сказать…
И я… Стал осторожно его вытаскивать. Медленно, медленно. Анютка же девушка. Если осторожно, то там у неё ничего не повредится. Я же обещал…
И вытащил. Стоячего, одеревеневшего, в обильной смазке горячего Анюткиного тела…
Несколько капелек крови всё-таки были на нём. Но – совсем мало.
Я не повредил. Я оставил у Анютки всё, как есть. Как обещал.
Ещё потоптался рядом, не зная, что делать. Вид был нелепый: приспущенные штаны, торчит, совершенно не собираясь ложиться, мой мокрый и красный фотомодель.
И никак не могла прийти в себя Анютка.
Она так и сидела на круглом полированном столике, распахнув бёдра, вся белая, мраморная. Только розовые лепестки под лобком выделялись среди белых и серых тонов. Цветок на мраморе.
У Анютки там, когда я из неё вышел, так и оставалось ещё всё открытым. Будто в ожидании…
И Анютка не говорила ничего.
Наверное, она тоже ждала…
Но – мы же договорились.
Я слово давал…
Мы потом оделись. Я собрал аппарат в кофр. Анютка в халате пробежала в ванную. Потом – на кухню, готовить чай.
И я туда чуть позже подошёл. У меня были проблемы. Фотоаппарат я уложил, а вот дружка своего вернуть в штаны никак не мог. Так он и торчал – ни штаны застегнуть – ни шагу нормально ступить.
И пока чай пили, бутерброды с колбасой и сыром кушали – он всё стоял.
Мы с Анюткой старались не замечать этих моих неудобств.
Поговорили о фотосессии. Что есть, наверное, удачные снимки. Потом выберемся как-нибудь, посмотрим. Я откадрирую, подправлю.
И я сказал Анютке, что она и правда – настоящая Венера…
Она не отреагировала никак.
У нас после этой фотосессии отношения почему-то как бы охладились. Кажется, никто никого не обижал, ни грубостей не было никаких, но перестали мы быть с Анюткой брат-сестра, товарищ-друг. И в классе встречались – по-прежнему разговаривали. И к ней домой я заходил, чай пили, с шутками со всякими.
И, когда я наши снимки через компьютер прогнал, откадрировал, подправил – мы их вместе посмотрели. И Анютке понравились. Только быстро она пролистнула тот кадр, где…
И молча у нас всё это произошло, без комментариев.
Не было ничего. Никогда ничего не было.
Незаметно подступили школьные экзамены.
Анютка уехала в Москву поступать в институт. Поступила. Из города нашего пропала надолго.
Я тоже поступать пробовал, но провалился. И – загремел в армию. Что – отдельная страница в жизни. За всё время один раз дали подержать в руках автомат. Но зато освоил несколько строительных специальностей.
И уже только лет через пять-семь я снова встретился с Анюткой у нас в городе. Мир вообще-то тесный. Опять Анютка живёт в Орске, или так – в гости к родителям?
Встретился я с ней не случайно на улице, не столкнулся в магазине. Она сама меня нашла.
Позвонила по телефону, который за все годы остался прежним – и попросила о встрече.
Да, она приехала в отпуск. Анютка выходит замуж и приехала с женихом, знакомить его с родителями. С папой, с мамой, с дедушкой, с бабушкой.
Ну, хорошо – совет да любовь – что я мог ещё сказать? Плодитеся и размножайтеся. Всё? Нет. Нужно обязательно встретиться. Возникла проблема, которую нужно срочно разрешить. И без меня – совсем никак.
Ладно. Договорились, что я буду её ждать у памятника Тарасу Шевченко.
Анютка пришла раньше меня.
Как она похорошела! Как расцвела! Очень ей шло коротковатое расклешённое платьице ярко-желтого цвета с чёрным пояском. Как хорошо для её стройных ножек коротковатое! Выходит замуж… Наверное, влюблена. Ишь – даже издали видно – светится вся!..
Ко мне у памятника на шею кинулась, обняла, поцеловала в щёчку. Очень счастливая вся и радостная.
Пошли, сели на скамеечку. Да, он у тебя хороший, замечательный. Вообще – самый лучший. Работает…
Да, да, хорошо всё это, очень за тебя рад. Я-то тут при чём?
Или – ты просто решила со мной радостью поделиться?
Тут будто тучка набежала на веснушчатое личико друга моего Анютки:
– Нет, Лёня, у меня возникли проблемы.
– Ну, говорю – у тебя проблемы. Ты со своим Мурзиком – вон где, а я – вон где. Как, при такой географии, я могу к твоим, к вашим проблемам иметь отношение?
– Ну, Лёня, понимаешь, мы собираемся пожениться…
– Хорошо. Слышал. Флаг вам в руки.
– У нас с ним ничего ещё не было.
– Ну, это не совсем хорошо. Ну, даст Бог, со дня на день будет – и ещё как!..
– Ну тебя, Лёнька, мне не до шуток! Мой парень верующий. Он не хочет ничего до свадьбы. Говорит, что всё должно быть по закону. Мы с ним даже ещё не целовались…
– Как я понимаю – родители благословят, обвенчаетесь – и всё!
Опять-таки, при чём тут я?
– Понимаешь, Лёня, я тут на-днях ходила к гинекологу…
– Ну?…
– И гинеколог мне сказала, что я не девочка. Вернее, она на меня прикрикнула, когда на кресле осматривала: мол, чего вертишься, как будто ещё девочка!
А я ей сказала, что я и правда девочка. Что я не жила с мужчинами. Я только вот собираюсь замуж…
А женщина-гинеколог устала уже, конец смены, я последней к ней в очереди была – она так на меня посмотрела, усмехнулась: – Ох! Сколько раз я уже такое слышала! Ты, подруга, эти сказки своему жениху после брачной ночи расскажешь…
А так – нормально всё у тебя, здоровая ты, детка! Иди, выходи замуж!..
После этого рассказа Анютка поймала мой взгляд и…
– Анюта, но у нас ведь, правда, с тобой ничего не было. Не было ничего. Наверное, могло быть. Но мы вместе от этого удержались…
Я сидел рядом с Анюткой и пытался оправдываться.
Но что были мои слова против житейской, констатирующей обыкновенный, рядовой факт, фразы этой дуры-гинеколога: не де-воч-ка!
– Анюта, я тут не знаю, что тебе сказать. Я тогда очень старался тебе не навредить. И потом жалел много раз, что сдержался. Дурак был. Ты мне всегда нравилась, ну и нужно было… А я – слово дал… Кому оно было нужно, моё слово. Тем более, что теперь выясняется, что и зря я тогда над собой такое усилие сделал…
Но – как теперь я могу что-то исправить? Я не хирург. Я только статейки в газету могу писать…
– Лёня, ты должен с ним встретиться…
– С кем?
– С моим женихом. И всё ему рассказать. Всё-всё. Мы же с тобой знаем, что не было между нами ничего. Вот ты ему и расскажи. Подтверди. Он поймёт. И – простит нас. Ведь он – человек верующий…
Нет! Ну вы представляете! Я должен встречаться с женихом подруги детства и пересказывать ему историю наших личных отношений!
Точно – у этих женщин перед свадьбой мозги вообще куда-то деваются.
И – договорились!
Пошёл я на встречу с этим божьим человечком.