У змеи, когда яд накапливается, она непременно его должна в кого-нибудь впрыснуть. Ползает, не находит себе места, пока не воткнёт своё жало в того, кто на пути попадётся.
А у меня с утра был категорический "стояк". В ожидании Саримки бегал по комнате, старался себя отвлечь от мыслей о женщинах. Немного помог телевизор. Включил Первый канал, новости. На какое-то время его хватило. Отвлёк. Но Саримка не пришла, Ирка тоже. Не ложиться же в приготовленную кровать с правой рукой!..
Леся…
Малолетка же…
Но "стояк" нашёптывал иные мысли.
Во-первых – она уже не малолетка, ей восемнадцать.
Целуй её везде, взрослая уже.
Во-вторых – я Лесе нравлюсь, и она уже практически готова.
И – в третьих – если не я, то уж кто-нибудь другой обязательно.
Невинность не такое уже сокровище, которое нужно сохранять всю жизнь.
И – я набрал номер мобильного Леси.
Я, конечно, не стал говорить, что, мол, – приходи, у меня тут кровать остывает. Это девушку могло неприятно царапнуть.
Я сказал, что нужно доделать очередной фильм, а, как раз у Леси есть несколько кадров, которые мне весьма необходимы.
Леся, пожалуйста, если не трудно, скачай на флешку, занеси…
Целоваться мы начали уже в передней. Когда Леся, ещё у дверей, стала раскрывать свою сумочку и как-то невпопад искать в ней флешку.
Целовался я губами, а в это время мои руки исполняли необходимый аккомпанемент. Погладил, потрогал груди, полез под короткую юбочку. А там меня уже ждали. Трусики Леси уже успели увлажниться. Наверное, процесс пошёл ещё по дороге ко мне на "монтаж".
Я чуть присел и, обхвативши под юбочкой голые Лесины ноги, поднял её и понёс к кровати.
Сумочка и флэшка остались в передней.
Уже совсем голенькая, уже прижатая к постели моим жадным, голым волосатым телом, Леся прошептала мне на ухо: – Не губи меня!..
Ага, "девочку в деве щадя с объяснением юноша медлил…", а потом "через семьдесят лет плюнула старцу в лицо"…
Нетушки!.. Ножки раздвинуты. Обильная смазка настаивает на безотлагательной интервенции. Осталось только…
Нет… через семьдесят лет ты, Леся, в лицо мне не плюнешь!..
– Что? Больно? Нет?…
Но по лицу Леси видно, что всё-таки больно.
И она просит, чтобы я губил её осторожно.
– Ой, мы всю простыню испачкали! – ахнула Леся, когда всё, наконец, свершилось.
Но сразу мы просто полежали рядом, отдыхая, и держа друг друга за руки. И мы ни о чём не говорили. Леся была переполнена впечатлениями. Я, наконец, успокоился, выплеснув свой животворящий яд. На Лесин живот. Хотя нужно было бы внутрь. Хотя бы в рот.
Но это уже не сегодня. Думаю, через недельку уже договоримся.
Потом Леся собралась сбегать в ванную и вдруг обнаружила этот кровавый постельный праздник нашей первой брачной ночи.
Конечно, был ещё день. Но понятие "первый брачный день" ещё у нас не прижилось, хотя в быт уже вошло достаточно прочно.
– Ой, мы простыню испачкали! И из ванной Леся уже выбежала с чашкой, тряпочкой, стиральным порошком: – Нужно сразу застирать, пока свежее!..
Я тоже пошёл в душ.
Когда вышел – увидел стройную голую Лесину фигурку. Она стояла перед низкой кроватью на коленях, красиво прогнувшись, и затирала бурые пятнышки, которые просочились на матрац.
Я зашёл сзади, положил ладони на прекрасные Лесины половинки. Она остановилась, держа в руке тряпочку, замерла…
Наверное, возникли у неё определённые предчувствия…
Я осторожно подразнил её сзади… А потом, под тихие "ах!" и стон опять проник в неё медленно, с усилием, до конца, до самой упругой сердцевинки женского царства…
Туговато было. Но горячие и скользкие окружающие обстоятельства делали процесс весьма приятным, дополнительно возбуждающим.
Это не Ирка и не Саримка. У них эти места уже обжиты интенсивно и по-всякому.
Так, что иногда можно и потеряться…
*************************************************
Ну, и с этого дня пошло-поехало.
Чуть ли не каждый день мы стали встречаться с Лесей и, конечно, никакими монтажами мы с ней больше не занимались. Нам было некогда.
Эти девственницы так легко обучаемы…
Леся доверяла мне во всём безоговорочно, и потому у меня получалось воплотить с ней в жизнь свои самые головокружительные фантазии.
Это Ирка или Саримка могли вдруг закочевряжится: – так, мол, не буду, а так никто не делает, это извращение.
Леся же не знала, делают так или не делают? Я был старше, опытный. Значит, знал, как нужно правильно.
Тут нужно заметить, что в основе моих самых смелых экспериментов лежала жёсткая установка: думай не о себе, а о девушке. И, если изобретаешь что-то новенькое, то, прежде всего, это не для себя, а для неё.
Это же такой бумеранг – чем больше доставишь девушке приятности, тем большим счастьем это для тебя обернётся.
И оно оборачивалось.
Многое, да, очень многое приводило меня в восторг от ласк девчонки, которая совсем недавно, на моих глазах, стала взрослой.
Как мне кажется, Леся ещё параллельно и тщательно штудировала теорию. Благо Интернет для этого предоставлял неограниченные возможности. И читай, про что хочешь и смотри. А Леся ещё и отличницей в школе была. Привыкла всё знать на "отлично".
Чем выше у девушки интеллект, тем с ней интересней секс.
Ах! Какой замечательный интеллект был у моей Леси!
Ну, ладно. Хорошо мне было с Лесей, но не настолько, чтобы отношения с ней заслонили от меня весь остальной мир.
Для Леси как-то всё было просто. Она ни о чём меня особо не расспрашивала. Но многое казалось ей определённым и ясным по умолчанию.
Раз у нас произошло такое знаковое, эпохальное событие, как кровать, раз у нас с каждым днём всё интереснее и разнообразнее – значит всё у нас уже расписано до самой смерти, которая только одна разлучит нас.
Когда я лежал с Лесей в своей пустой квартире, освободившись от семени, расслабленный и тихий, Леся рассказывала мне о наших с ней планах на будущее. Смеялась, рисовала пальчиком узоры на моём животе.
Часто это приводило к новым любовным безумствам.
От Леси я ничего не скрывал. Я говорил ей, что собираюсь уезжать из страны насовсем. Что до отъезда у меня остались считанные недели. А, может, и – дни. Как сложится с квартирой.
Но каждый из нас слышит от другого то, что хочет услышать.
Леся запоминала все мои ласковые слова, которые обязательны в отношениях с прекрасным полом и пропускала мимо ушей всё то, что, как ей казалось, не имело к нам никакого отношения.
Однажды, вытирая платочком после меня свои губки, она сказала, что её мама уже в курсе про нашу любовь. Что мама обрадовалась, но предупредила дочку, что она должна быть осторожной. Что не нужно торопиться вступать во взрослые отношения, нужно хорошо узнать друг друга.
Что неплохо бы им с отцом на меня посмотреть…
– Как ты думаешь, спросила Леся, – мы с тобой можем зайти к нам в эту субботу?…
Я подумал: – ничевосебе… В эту субботу? К папе с мамой? С тортом? В чистых чёрных ботинках и при галстуке?…
Что? Леся так ничего до сих пор и не понимает?
Не собираюсь я с ней жить, не собираюсь связывать с ней судьбу. Я не люблю её. Я собираюсь навсегда уехать из страны и обрываю все концы. Мне никто! никто! не нужен!..
Ну, целовались. Ну, кровать. Ну, в первый раз. И – всё. У всех девчонок рано или поздно в первый раз случается кровать – и, что? Все они за своего первого выходят замуж? Кто вышел за первого? – поднимите руки! А кто с ним, с первым, дожил до старости?
Ну, конечно, разрыв, разлука – это всегда больно. Но на то она и жизнь. Только созрел для половой жизни – тут они и пошли – разрывы. Разлуки. Измены. Признания. Счастье. Трагедии.
Я это всё пережил, я знаю.
И никто из девчонок не умирал, после того, как их бросал первый, потом второй, потом третий. Или – когда уходили, когда бросали они. Это всё нужно просто пережить.
На то она и молодость, чтобы раны, даже самые глубокие, заживали.
У молодых для этого хорошая свёртываемость крови.
А у девчонок с заживляемостью ещё проще, чем у нас, мужчин.
Как бы они там за свою первую-третью любовь ни переживали, но вся эта шелуха отлетает на задний план при появлении ребёнка. Вот оно, настоящее в жизни! Вот – ради чего нужно жить. Вот она – и радость женщины на каждый день, и её счастье.
Тут даже и не особо важно, кто отец. Хоть из пробирки. Посмотрите на улицы: дети – они все красивые.
А любовь… Да, это хорошо. Даже очень хорошо…
Когда ребёнка делаешь.
Для того, чтобы его сделать…
Да, нет никакой разницы, кто будет отцом.
Кто рядом, кто живёт поблизости, тот и единственный в мире и самый лучший. Природа специально молодых так накачивает гормонами, чтобы они друг к другу не шибко приглядывались, не крутили носом. Скорее делали детей.
Проходят после женитьбы годы, и вдруг выясняется, что не совпадают взгляды, интеллекты, характеры.
Вдруг обнаруживается… сексуальная несовместимость…
А, куда вы раньше смотрели?
Я всё это думал, глядя на голенькую и счастливую Лесю. Но так всё прямо ей сказать, высыпать на неё весь этот кошмар, что у меня в голове?…
Как ей сказать? Как? Что всё проходит? Что нужно радоваться тому хорошему, что уже случилась и не страдать по тому, чего никогда уже не сможет произойти?…
И – всему своё время.
"Время обнимать, и время уклоняться от объятий…".
Вот у меня сейчас – такое время.
"И нет ничего нового под солнцем…"…
Я сказал, я несколько раз повторил, что – уезжаю. Я повторил это ещё столько раз, чтобы Леся остановилась в своём безоблачном счастливом состоянии. Чтобы ей захотелось вдруг надеть трусы, лифчик и уже так посидеть со мной. Молча. Глядя на пустые стены, на окна без занавесок.
Потом так же тихо собраться совсем, взять в руки сумочку и уйти.
Леся умная.
Она всё поняла…
На кровати остался Лесин крестик. Соскользнул как-то…
Наконец, с квартирой всё решилось. Можно было ехать.
Но прежде, конечно, нужно было попрощаться со своими девчонками, друзьями.
В облаке приятных запахов и в модненьком платьице прилетела Ирка. Вообще все её называли Ирина Борисовна, потому что Ирка преподавала в пединституте зарубежную литературу. Она охотно ко мне забегала. У Ирки к интимным отношениям подход был весьма демократический: красивых женщин на свете не так уж много, поэтому они должны мужчинам давать возможность этой красоты хотя бы испробовать. Она, и правда, была довольно красивой. Хоть и небольшого росточка, но всё в пропорциях. И ещё грудь четвёртого размера. Чем Ирка весьма гордилась.
Иркиной красотой пользовался, сколько хотел, её муж. Ну и – все другие мужчины, которых она для того находила достойными.
Ну, к примеру, я…
Ирка выпила пару бокалов "Абрау-Дюрсо", закусила "Рафаэллой". Лежала у меня между ног, положив голову мне на бедро, как раз напротив… С ним, уже обессилевшим, играла.
– Ну, ты, всё-таки, Веничка, фрукт!.. Помнишь, названивал мне, а я не брала трубку? У нас как раз на кафедре было совещание, а тут ты… И звонки такие непристойные, нетерпеливые. Я ещё и номера не увидела, уже догадалась, что это ты. Мой сотовый, как будто эрекцией налился, весь дрожал, как будто домогался… Я его выключала, а он опять…
– Он у тебя установлен был на виброзвонок, потому и дрожал.
– Нет, ну, всё равно – он же прямо у меня в руках вставал!..
– Зато теперь – видишь, какой смирненький твой любимчик!..
– Я же старалась… Ты будешь к нам приезжать?…
– Не знаю. Нужно вначале уехать… Слушай, Ир! Там у вас новых студентов набрали. И поступила на филфак Леся Грай. Ты пригляди за ней. Если что – помоги, ладно?
– Без проблем. А что это за Леся? – Ирина Борисовна оживилась: – Это наш котик себе ещё где-то пригрел милого котёночка?…
Да, ладно! Всё равно ты хороший. Помогу, конечно.
Мы на прощание расцеловались. Ирка облачилась с ног до головы в своё модное и красивое. Упрятала в узорчатый лифчик предметы своей гордости. В пакет милой своей женщине я положил ещё одного "Дюрсо" с "Рафаэллой".
Потом пришла Заринка.
На табуреточке, конечно – "Рафаэлло", "Абрау-Дюрсо". И – коньяк, "Белый аист" – это для меня.
Привычный, жаркий, яркий секс. Два раза схватывала меня Заринка оргастической манжеткой. Случалось это не всегда, но встреча была прощальная, с горчинкой.
Наверное, я её тоже немножко любил. Худенькая, стройненькая восточная красавица. Наши с ней встречи всегда проходили с сумасшедшинкой. Со стонами, криками, царапаниями потолка, простыней и стенок.
У Саримы был какой-то свой маленький бизнес, но я об этом её особенно не расспрашивал. Мы вообще с ней разговаривали мало. Всё время наших с ней встреч было от начала и до конца заполнено ласками и безумствами. Говорить было некогда. Сарима возбуждала во мне непрерывное желание, которое после её ухода ещё долго меня не отпускало.
И вот мы с ней сидим в кровати, отдыхаем. Короткая минута передышки. Сарима просит меня налить ей в рюмку коньяку. Потом подбирает с постели использованный презерватив, внимательно его, висящего в пальцах, осматривает. Чуть ли не на четверть он заполнен спермой. Девушка подносит его к рюмке с коньяком, выливает туда киселистое содержимое презерватива.
Размешивает палочкой для коктейля.
Потом поднимает рюмку, рассматривает её на просвет: – Ну, вот и всё, Веничка! Счастливого тебе пути! Кутты болсын… Пусть у тебя в твоей новой стране будут хорошие женщины.
И чтобы ты, наконец, нашёл себе такую, на которой захотел бы жениться!..
И Сарима выпила рюмку. И не закусывала. Оставляя ещё на какое-то время привкус молдавского коньяка и капли моей выплеснутой жизни.
И тут…
Не знаю, как это случилось… Не знаю…
Возле нас, прямо у кровати, вдруг оказалась… Леся… Со своими молодыми и красивыми ногами, длинными волосами и… остановившимся взглядом…
– Я… флешку… хотела… занести… – совсем без выражения и почти без звука проговорила Леся.
У неё были такие глаза!..
Ну, да, со мной была Сарима. В моей рубашке. В стрингах. Хотя, нет, стринги валялись посреди комнаты…
Но, что? Леся не видела полуобнажённых женщин?…
А Леся, будто бы вообще уже ничего не видела.
Ни меня, ни Саримки. Ни "Абрау-Дюрсо" с "Рафаэллой".
Да…
Это твоя первая любовь, Леся…
Полный пакет…
Девушка повернулась и, словно бы наощупь, как слепая, пошла к двери. И – ушла. Тихо, беззвучно, как будто её и не было…
Всё это время на меня смотрела Саримка. Почему-то она смотрела на меня, как на подлеца. Ничего вслух не произнесла, только вот именно так смотрела.
Сняла мою рубашку.
Прикрыла себя верёвочками стрингов. Накинула сверху летний халат.
Прошла от меня к дверному проёму, сказала: – Ты меня не провожай, ладно?
Кутты болсын…
***************************************************
Зашёл попрощаться с Талгатом. Тоже посидели немножко, по чуть-чуть выпили молдавского "Белого аиста".
Фирму свою Талгат сворачивал окончательно. "Не климат тут у вас, в России" – сказал… Я поправил: это – "у них"… Рассмеялись, но как-то грустно.
Я поделился своими последними обстоятельствами. Рассказал про всех троих – И про Ирку, и про Саримку и – про Лесю.
– Знаешь Веня, я тебе расскажу историю – это наше семейное предание. Сейчас почти легенда, – так мне отвечал Талгат.
У моего прадеда было три жены. Байбише – первая и две токал.
Так вот. Жили они все в разных аулах. У каждой был свой.
Когда мой прадед стал сильно стареть, он себе купил верблюда, который сильно кричал. И всегда к жёнам своим, особенно к тем, кто помоложе, ездил на этом верблюде. Или обязательно его за собой водил.
И жёны всегда встречали его с радостью.
И сам прадед мой никогда не имел повода заподозрить кого-нибудь из жён в неверности.
Потому что мудрый был.
Жён может быть у мужчины много. Даже у вас, у русских.
Но никогда нельзя допускать, чтобы они жили, или даже встречались в одном ауле.
Лучше, если эти женщины даже никогда не знают о существовании друг друга.
Ну, и нам, мужчинам, нужно не упустить того момента, когда нужно обзавестись кричащим верблюдом.
Ты, Веничка, допустил ошибку со своими девушками.
Ты – не прав.
****************************************************
Перед отъездом я зашёл в свою квартиру.
Оставлял её новым хозяевам "с мебелью": два стула, широкая моя боевая кровать…
На голом матраце проглядывали бурые пятнышки: Лесе так и не удалось их отстирать.
Я матрац перевернул.
Немного посидел, попользовался на прощание уже чужой табуреткой.
Ключи от квартиры оставил потом перед входной дверью, под ковриком.
Обычно так все делают…
Латвия. Побережье. Здесь оказалось такое море, какое мне всегда нравилось: песчаные пляжи. Мелководье. Прозрачная вода. Холодновато, правда, но можно уловить-таки солнечный денёк, даже жаркий. И – поваляться, на песочке, поплавать в хрустальной солёной водице.
В позднее утро этого дня густой туман стелился над поверхностью моря. Но вода была не холодной. Приятно прохладной.
Вокруг не было ни души.
Я разделся, пошёл в воду.
Как это здорово: когда дно не из камней, не из ракушек и слизи, а – вот такое – из мелкого плотного песка, гигиенически чистое…
Я уходил по мелководью всё дальше от берега, который постепенно стал растворяться, теряться в сером тумане.