- Не думаю, что…
- Потому что от этого все проблемы, отец, как раз об этом я и хотел поговорить - о том, что делать, когда другие парни смотрят на твою девушку!
- Боюсь, вам правда придется уйти…
- Но ведь все мы твари Божьи…
- Пожалуйста, уходите, пока я не вызвал полицию, - говорит священник, и Джонти слышит, как тот встает.
- Канешн, канешн, в этом нет необходимости, я уже ухожу, ага.
Джонти встает, но когда он выходит из исповедальни, то неожиданно видит перед собой куда более молодого человека, чем ожидал, настоящий юнец-священник. Джонти ошеломлен; такой парень легко мог бы завести себе подружку, если бы только захотел, ему совсем ни к чему возиться с детьми.
- Так я пойду, значит…
- Идите! - Священник указывает на дверь.
Джонти мигом выбегает из церкви. Он знает, что в такой рясе священнику никогда его не догнать, будь Джонти хоть маленьким мальчиком!
На улице похолодало. Джонти видит, что изо рта у него, как у дракона, вырывается пар, но продолжает бежать, пока не оказывается в безопасности - в парадной своего дома. Через другую дверь, с трудом справляясь с большим мешком покупок, входит миссис Кутбертсон, соседка Джонти по лестничной площадке.
- Ужасно холодно, Джонти, сынок.
- Да уж, точно, миссис Кутбертсон, да уж. Холодно, ага. Давайте я подниму вам наверх этот мешок с покупками. Ага. С вашими покупками.
Джонти придерживает тяжелую входную дверь в парадную, и худосочная старушка протискивается внутрь, стремясь поскорее укрыться от ветра.
- Дай тебе Бог здоровья, Джонти, сынок, я уже не справляюсь, как раньше.
- Не волнуйтесь, ага, не волнуйтесь, - говорит Джонти, забирая мешок. - Тяжелый мешок, миссис Кутбертсон, да, ужасно тяжелый, - повторяет он, но для него это не проблема. Несмотря на худощавость, Джонти - жилистый и сильный парень.
- И то правда, сынок. - Миссис Кутбертсон с благодарностью и облегчением на лице ощупывает натруженное плечо и проверяет пульс. Она медленно идет рядом с Джонти, пока они взбираются по лестнице. - Да, Джонти, хороший ты мальчик. Один из лучших.
- Я простой деревенский парень. Из Пеникуика, точняк, точняк, из Пеникуика.
Миссис Кутбертсон трясет головой. В ее глазах загорается огонек.
- Не позволяй никому говорить тебе, что ты простой, Джонти, сынок, это не так. - Она указывает на его грудь. - Может, ты и не так быстро соображаешь, как городские ребята, но ты не простой. У тебя доброе сердце, сынок.
- Но доброе сердце ничего не стоит, - не соглашается Джонти, он думает о несчастье с Джинти и продолжает свою мысль: - Оно не делает счастливым, совсем нет, не-а.
Миссис Кутбертсон больно это слышать; она прикладывает руку к своей костлявой старой груди.
- Не говори так, Джонти, сынок. Если у тебя нет доброго сердца, у тебя нет ничего.
- Ну да, может, и так, - кивает Джонти, подходя к лестничной площадке, - но если у тебя доброе сердце, то некоторые так и норовят воткнуть в него нож. Для них это доброе сердце - мишень, яблочко в дартс. Они говорят: "Вот мы сейчас это доброе сердце!" Ага, так и есть. Так и есть.
После такого ответа миссис Кутбертсон сникает. Джонти знает, что все сказанное им - правда, но и без того очевидная подавленность миссис Кутбертсон заставляет его на этом остановиться. Он разворачивается и идет в свою квартиру. Он чувствует, что снова дрожит, все из-за этой прогулки под холодным моросящим дождем и мокрого воротника. Джонти бросает взгляд в спальню, видит Джинти, вокруг глаз у нее синие круги, похожие на тени для век, она лежит на кровати в той же позе, что и раньше, ее голову подпирает стопка подушек. Джонти хочет войти, он уже готов постучать в дверь, но отдергивает руку и идет в гостиную. Он смотрит на противоположную сторону Горджи-роуд, в направлении моста и "Паба без названия". Мимо катится такси.
Джус Терри едет в центр. Он навещал свою мать в Сайтхилле и закинул пару посылок в Брумхауз и в Саутон-Мейнс, свой старый райончик. Он смотрит на "Паб без названия" и подумывает о том, чтобы зайти и спросить про Джинти. Но тут его пронзает знакомая боль в области паха.
- В другой раз, - говорит он себе, затем отвечает на одно из двух оставленных Сарой-Энн сообщений и отправляется в отель "Каледониан".
Сара-Энн укладывает вещи, чтобы поехать к матери. Она спрашивает у Терри что-то про его квартиру в Саутсайде, и Терри не нравится, с какой надеждой во взгляде она при этом на него смотрит. Он меняет предмет разговора в своей излюбленной манере:
- Может быть, немного шпили-вили, прежде чем отправиться в порт-шморт?
Она обнимает его, цепляется руками за его кудрявую гриву, и они, спотыкаясь, бредут в сторону кровати. Далее следует дикая и насыщенная сессия из разряда тех, что заставляют Терри жалеть об отсутствии видеокамер, микрофона на удочке и даже командирствующего Больного с его стоическим выражением лица и планшетом в руке. За возможность записать все это на пленку Терри готов заплатить даже такую цену.
Позже, лежа на пропитанных потом развалинах бывшей постели, Терри нащупывает в своем сердце романтическую нотку и говорит:
- Сразу видно, что детей у тебя не было. Пыхтелка у тебя тугая, как барабан!
- Это такой комплимент?
- Спрашиваешь! Да это лучший комплимент для тёлы! Ни одна не захочет услышать, что у нее мохнатка размером с Гранд-Каньон. А твоя туже, чем кошелек Гэри Барлоу после уплаты налогов!
Они разговаривают о бывших. Сара-Энн говорит, что у нее были отношения и с мужчинами, и с женщинами. Терри или, скорее, его Верный Друг слышит только вторую часть предложения и шлет мозгу сигнал.
- У нас много общего.
- Что?
- Ну, ты любишь тёл, я люблю тёл.
- Да, - соглашается Сара-Энн. - Я уже совсем было поставила крест на мужчинах. Но потом появился Энди, это было ужасной ошибкой. - Она качает головой и вопрошает: - Так почему же, черт возьми, я ввязалась во все это?
- Если тебе так легче, можешь считать меня лесбухой с членом и яйцами.
Сэл бросает на него выразительный взгляд:
- Ты не оригинален, Терри. Каждый парень, с которым я спала, говорил что-то подобное.
Терри пропускает это замечание мимо ушей, но мысленно делает на полях заметку: никогда больше не использовать эту фразу в разговоре с бисексуальной женщиной.
- У тебя здесь есть интернет?
- Ага. - Сэл кивает в сторону ноутбука. - Пользуйся на здоровье. - Она откидывается на спинку кровати и наблюдает за тем, как Терри отбрасывает назад кудряшки и впивается взглядом в экран. - А ты спал когда-нибудь с парнями?
- Это не для меня. Не пойми неправильно, я пробовал, - говорит Терри, а затем отрывает взгляд от экрана. - Я подумал, должно же в этом быть что-то такое, и поэтому как-то раз, ночью, попытался оседлать одного парня. Но только я увидел эту волосатую щель и Верного Друга рядом с ней, - он похлопывает свой член, ощущая при этом приятное жжение, - все желание сразу отпало. И это притом что у меня встает на раз-два. - Терри щелкает пальцами. - Я ведь, сука, порноактер, как же иначе. Потом я решил, что так получилось из-за того, что парень был слишком мужланистый, и нашел себе миниатюрную трансушку. Должен сказать, я оттрахал предостаточно пташек, ты не в счет, которые были даже грубее на вид, чем этот парень. Бритая щель меж двух персиковых щечек, и я подумал: ну, поехали, - говорит Терри, а затем снова переводит взгляд на экран.
Сара-Энн приподнимается:
- И что случилось?
- Да нихуя. Этот парень, - он поворачивается к Сэл на стуле, открывая полный обзор, и похлопывает себя по пенису, - все равно не захотел в это играть. - Терри пожимает плечами. - М-да, в идеальном мире все парни были бы связаны обетом безбрачия, а я был бы бисексуалом: чтобы не ограничивать себя в выборе. Но нет, пришлось мне примириться со своей гетеросексуальностью.
Сара-Энн сидит на кровати скрестив ноги и собирает волосы на затылке.
- А если бы кто-нибудь попытался трахнуть тебя?
- Да хоть сам, сука, герцог Аргайл; у меня глаза увлажняются при одной мысли об этом.
- Мне показалось, что ты слегка напрягся, когда я попыталась, ну, знаешь, пальцем…
- Еще бы! С твоими-то ногтями? Да я бы целую неделю ходил с "Ивнинг ньюс" в заднице, пытаясь остановить кровотечение!
- Черт!.. - Сара-Энн смотрит на свои наручные часы, которые лежат на прикроватном столике, а затем надевает их. - Пора ехать.
Они спускаются на лифте, выписываются из отеля и едут по дождливым улицам Эдинбурга. Терри понимает, что его используют, но какая-то часть его любит играть доброго самаритянина, и он отвозит Сару-Энн и ее вещи домой - правда не в Портобелло, как он и подозревал, а в более снобистский район Джоппа.
- Подожди, - говорит она, - я хочу только оставить вещи. Поедем обратно в город, выпьем чего-нибудь.
Терри с трудом скрывает свои сомнения на этот счет:
- А ты разве не хочешь здесь осесть?
- Нет. Я осела здесь на семнадцать лет и жду не дождусь, когда смогу отсюда свалить. Ничего не поменялось.
И скоро Терри понимает почему. Появляется мать Сары-Энн, худая, мнительная седая женщина, которая с презрением смотрит на кэб. Первое, что приходит Терри в голову: вставить бы ей разок. Он дружелюбно машет ей в воздухе рукой, но она отвечает сердитой гримасой и поворачивается к дочери.
- А вот и старый дымоход, которому требуется прочистка, - тихо произносит Терри, глядя на утолщающийся под спортивками силуэт своего члена.
Доносятся громкие голоса, и Терри понимает, что мать с дочерью, судя по всему, обмениваются грубостями. Затем мать вбегает в дом, и Сара-Энн бежит за ней, на ходу захлопывая за собой дверь. Терри решает, что она может и не вернуться, но не знает, стоит ли ей позвонить. Однако, пока он думает, Сара-Энн неожиданно возвращается. Ее лицо побелело, она напряжена, тушь растеклась. Она плакала, в этом нет сомнений.
- Я хочу нажраться в говно, - заявляет Сара-Энн, залезая в такси. - Какое-нибудь дешевое и дрянное место меня сейчас вполне устроит.
- Тогда едем в таксёрский клуб в Паудерхолле: самая дешевая пинта в городе!
Они едут в сторону Лита, затем поворачивают на Пилриг; Терри объясняет про ремонт трамвайных путей и пробирается в Паудерхолл через задворки Броутона. Когда они наконец попадают в этот маленький клуб, оказывается, что внутри практически пусто и только Толстолобый играет в дартс с Клиффом Блейдсом, да Культяпка Джек, любитель сидра, ветеран Фолклендской войны, с протезом вместо ноги, наблюдает за происходящим.
Терри представляет их Саре-Энн:
- Это мой друг Толстолобый. Его так зовут, потому что более тормозного перевозчика не сыскать во всем таксопарке Лотиана.
Толстолобый смотрит на Терри, отвесив нижнюю губу:
- Ты же говорил, что все меня так зовут, потому что я упертый во всем, что касается денег!
- Я соврал, приятель, - признается Терри и оставляет Толстолобого размышлять о социальных аспектах этого открытия, а сам кивает на мужика в толстых очках. - Это Блейдси. А этот слюнтяй на деревянной ноге - Джек. - Терри театральным жестом обводит своих друзей рукой. - А эту восхитительную красавицу зовут Сара-Энн Ламонт, или просто Сэл, и я с удовольствием сообщаю, что она не выпускает меня из своих загребущих лап!
Сара-Энн чувствует, как ее затапливает странное смущение, и она ненавидит себя за то, что ей удается выдавить лишь жалкое чопорное: "Вот еще…" - прежде чем она поправляется:
- Ну, пиздец, только вернулась и сразу превратилась в мисс Джин Броди!
- А откуда ты? - с английским акцентом спрашивает Блейдси.
- Примерно оттуда же, откуда и ты, если судить по акценту. Из Лондона.
- На самом деле я из Ньюмаркета.
- Тебя диспетчерская в последнее время не достает? - спрашивает Джек у Терри.
- Не-а, пока я подсовываю Большой Лиз под юбку, она меня не трогает. Вот Маквити - тот настоящий говнюк, но ему скоро на пенсию.
- Ага, до меня он тоже докапывался, - улыбается Джек, поднося стакан с виски ко рту.
- Эти придурки из диспетчерской умеют достать, - соглашается Терри. - На прошлой неделе они сняли меня с линии на всю ночь за то, что я не взял заказ от парома в Грантоне. Они говорят: "Вы ближайший кэб". Я говорю: "Я на Куинсферри-роуд, а не Ферри-роуд, тупой придурок. Карту читать научись". А этот говнюк Маквити, я слышал, что это был он, отвечает: "Мой спутник говорит, что вы ближайший кэб". Я говорю: "Да на хую я вертел твоего спутника! Откуда он, сука, у тебя взялся, из космоса, что ли?"
Джек смеется:
- Да уж, Лиз тебе, наверное, понарассказывала про него историй, это точно.
Терри бросает взгляд через плечо и замечает, что при упоминании имени Лиз на лицо Сары-Энн легла легкая тень.
- Но вообще, я по большей части бомбил сам по себе, я ведь работаю на этого парня, Ронни Чекера, ну, знаете, американский придурок с телика?
- Яйца в бизнесе нужны! - кричит Джек.
- Уф, представляю, каким тираном он должен быть, - говорит Блейдси.
- Не-а, на самом деле он ссыкло, верно, Сэл? Испугался этой Мошонки! Даже в штаны, сука, наложил! Пришлось ехать к нему прошлой ночью и держать за ручку, прикол?
- Кажется, он думал, что это будет что-то вроде урагана Катрина в Новом Орлеане, такого плана, - смеется Сара-Энн.
- Ладно, - говорит Культяпка Джек, - хрен с ними, с этими ураганами, сейчас я вам расскажу, где настоящие говнюки: в диспетчерской, вот где! Хотят заставить меня пройти тестирование! Говорят, что я не могу водить кэб! Да я уже сто лет вожу сраный кэб!
- Придется тебе, Джеки, дружище, идти работать личным шофером, - замечает Толстолобый.
- Личным шофером? Да у этих придурков у каждого за спиной пара ходок минимум!
Терри заглядывает в туалет - поссать и пропустить дорожку, а когда возвращается, то, к своему удивлению, видит, что Сара-Энн уже несет на подносе выпивку для всех собравшихся.
- Вот это класс, - кивает он остальным, - люблю таких пташек.
Сара-Энн смотрит на мужчин за столом взглядом человека, проводящего исключительно социально-антропологическое исследование. Она думает о том, что хоть она и выросла в этом городе, но ни разу не оказывалась в подобной компании.
- Ну, я во многих отношениях старомодный малый, - заявляет Блейдси, - но желание быть финансово независимым считаю привлекательной чертой в любом человеке.
Сара-Энн выдавливает полуулыбку:
- А что привлекает тебя в женщинах, Клифф?
Блейдси слегка краснеет:
- Думаю, все дело в глазах. Говорят, что глаза - это зеркало души.
- Какие, нахер, глаза? Твои бабы все небось с белой тростью ходят, - говорит Культяпка Джек.
- А что насчет тебя, Терри? - спрашивает Толстолобый. - Что привлекает тебя в женщинах?
- Да этому похотливому засранцу достаточно одного факта, что перед ним женщина! - хохочет Джек, а затем смущенно смотрит на Сару-Энн. - Прости, куколка, я ничего такого не имел в виду…
- Заткнись ты, чмошник с занозой вместо ноги, - смеется Терри, затем поворачивается к Клиффорду Блейдсу и заключает его в объятия. - Я с тобой, Блейдси, все как ты сказал, дружище; нет ничего сексуальнее в тёле, чем глаза. Знаешь, как в песне: "Ее глаза говорят: да, я отсосу у тебя" и "Да, я сяду тебе на лицо".
Они разражаются пьяным хохотом, входит ведущий караоке и начинает устанавливать в углу оборудование.
- Кажется, ночка сегодня будет что надо! - кричит Блейдси.
- Мне нельзя слишком надираться, - говорит Терри, обращаясь к Саре-Энн с легкой мольбой во взгляде, - мне завтра с утра везти в горы этого американского идиота.
- Я хочу еще бухнуть! - объявляет Сара-Энн.
- Только если ты согласишься спеть со мной караоке, - отвечает Терри.
- Идет!
- Понеслась. - И Терри идет к чуваку за аппаратом и просит поставить "Small Town Girl" группы Journey.
23. Странный белый порошок
Помнишь, как я в первый раз встретил тебя, Джинти, в пабе на Лотиан-роуд? Точняк, на Лотиан-роуд. Помнишь, как это было, Джинти? Помнишь, что ты мне сказала? Ты сказала: "А ты не очень-то башковитый парень, а, Джонти?" Я хотел ответить: "Может, ты сама не слишком башковитая, Джинти; может, ты и башковитее, чем я, но все равно не очень-то башковитая". Но я ничего не сказал, потому что ты вся сверкала, точняк, и тогда ты сказала: "Ладно, это не важно, потому что ты симпатичный парень, ты мне нравишься". А потом мы пошли домой и занялись этим. Потом ты вроде как переехала ко мне, ты сказала, что парень, у которого ты жила, вышвырнул тебя на улицу и ты не хочешь возвращаться домой и жить с Морисом.
Помнишь, как мы в первый раз занимались этим? Помнишь про домкрат? Ты сказала: "Ого, Джонти, ты такой большой мальчик! Ужасно большой; может, ростом или умом ты и не вышел, но это только потому, что все ушло в этот домкрат!" И я как следует тебе вставил, Джинти, помнишь, как я тебе вставил? Как я расщепил тебя на две половинки и как тебе это понравилось! Очень понравилось! Точняк, точняк, точняк. Но мне грустно, потому что в "Пабе без названия" все смеются над моей шишкой. Да, они, наверное, и покрасить паб меня просят только для того, чтобы лишний раз надо мной поиздеваться. Ты никогда не смеялась над моей шишкой, Джинти.
Точняк, ты была моей девушкой, Джинти. Кроме тех случаев, когда напивалась в хлам. Тогда ты становилась другой. И все было не так, Джинти, совсем не так. Бесовское пойло, точняк, бесовское пойло. И еще этот странный белый порошок, не-не-не, я не хочу об этом говорить… из-за него можно попасть в тюрьму… нет, только не в тюрьму. Потому что твой отец там свихнулся, Джинти, ага, Морис, твой отец, он свихнулся в тюрьме, точняк, точняк, точняк…
И я сказал тебе, Джинти, когда ты вернулась и мы повздорили, и ты сказала, что снова уходишь, я сказал тебе: "Не выходи на улицу в такой ураган!" Вот что я тебе тогда сказал. Ага, точняк. Только не в такую ночь, когда на Горджи-роуд штормовой ветер сто шестьдесят пять миль в час. А ты не слушала, ты хотела вернуться в паб, туда, к ним, и ты снова стала бы нюхать этот странный белый порошок, поэтому мне пришлось тебя остановить, Джинти, да, пришлось, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, ага, ага, ага, ага, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, Пеникуик, да, точняк, точняк, точняк, точняк, ага, ага-ага, вот именно, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк. Да.
Не нужно мне было уезжать из Пеникуика.
Не нужно.
Нет.