16
Рабочий паровозик, какой применяется на стройках, освещенный по-ночному, проворачивал рычаги и колеса в клубах пара.
Ухватившись за поручни, на ступеньках висели Летягин и Бимбиреков. Они были готовы спрыгнуть - паровоз проходил по поселку мимо конторы управления.
Из окна паровоза высунулся машинист Егорычев.
- Не горюйте, Иван Егорыч. Стихия - дура! - крикнул он.
- Сейчас под колеса брошусь! Тоже психолог… - отозвался Летягин.
- Мы эту дуру стихию обуздаем, - сказал Бимбиреков.
- Успеете до зимы?
- Нынче в горах услышали тебя. Свистишь. Ну, думаем, торопит нас Егорычев, - засмеялся Летягин.
- Будь здоров, Егорычев! - крикнул Бимбиреков.
И оба соскочили на ходу.
Инженеры подошли к щитовому домику, заглянули в открытое окно квартиры Калинушкина. Потом присели на скамейке у крыльца. Закурили. Где-то вдали тренькала балалайка.
- Сидя спит, - сказал Бимбиреков.
- Значит, устал.
- Нет, девчонке тахту уступил.
- Тут ей самое место.
- Практически безусловно… Ишь комфорт развел. Столичный стиль, - осудил Бимбиреков.
- Это политика, - объяснял Летягин, - и неглупая. Знаешь, у людей какие настроения: на чемоданах сидят. А он всем говорит - и рабочим и инженерам: мы сюда явились всерьез и надолго, не разбежимся.
- Злости в тебе не хватает! Что ты его одобряешь?
- А то, что цель свою он знает. Ему надо путь открыть в срок. И устал до дьявола. И очень, видать, одинок.
- Значит, хороший, по-твоему? Договорились.
- Ни хороший и ни плохой. Какой нужен. Иначе бы сюда не послали. И уши знаешь где попортил?
- Знаю! На войне, мост на Днепре восстанавливал. Шлюзовался в кессонах…
Да, тоже в срок… Ладно, идем ругаться.
17
Застегивая тужурку, непроспавшийся Калинушкин мрачно смотрел на инженеров, пришедших в дом за полночь.
- Прошу простить за позднее посещение, - сказал Летягин.
- В чем дело? - спросил Калинушкин.
- Ваш разговор на пароме - ни в какие ворота…
- Понимаю. Вам Спиридонов разболтал. Послушайте, Иван Егорович, надо уйти от испорченного косогора. И Устинович нам поможет.
Они говорили хоть и сердито, но вполголоса. Услышав фамилию отца, Галя повернула голову.
- Вы же знаете, чего от нас ждут, - говорил Калинушкин. - Нам, строителям, нужны километры готовой трассы, "кубики", миллионы кубометров вынутой породы, земляных работ, двести миллионов освоенной сметы…
- А вы уверены в своей безнаказанности, - заметил Летягин.
- Батарейка сработалась, не слышу.
- Слышите.
- Сроки! - повысил голос Калинушкин. - Спросите любого, что значит нам потерять лето в горах. Вот… - он показал на Галочку, - девчонку спросите!
- Я никогда ничего не теряю, - откликнулась она.
- Умница… - опешив, сказал Калинушкин. Он развернул чертеж на столе. - Это ваш вариант?
- Был когда-то мой, - Летягин грубо перечеркнул его карандашом. - Вы взорвете Чалый Камень, и он преградит путь схода лавин, - властно сказал Летягин.
- Нет, мы пойдем в обход и забудем про этот косогор.
- Зачем, спрашивается? - удивился Бимбиреков.
- Эх вы, друг-товарищ… Затем, чтобы правосудие тоже забыло про вас.
- Вы так не думаете, - сказал Летягин.
- Почему бы это?
- Потому что вы честный инженер и коммунист.
- Бросьте вы эту интер-тре-пацию! Вы тут двенадцать лет колышки расставляете по кустам, а мне правительство отпустило на все про все три года, так не мешайте мне! Кто из нас коммунист? Что вы тут косметику разводите! И помните: памятника вам тут все равно не поставят…
Все трое помолчали.
- Вы все сказали? - спросил Летягин. - Теперь послушайте. Вы человек масштабный, всесильный, у вас миллионные сметы и каждый день на счету. Отлично! А меня вы считаете трущобным чудаком-волосатиком, снежным человеком. И тем не менее идти в обход косогора я не позволю. Неужели вы думаете, я не знаю, что на счету каждый час, что уже снеговые тучи бродят над Джурой? Но я думаю еще и о долгих десятилетиях, когда мы-то с вами уйдем отсюда и подохнем под некролог в "Промышленной газете", а поездам, тысячам поездов кружить через два моста в обход - семь километров лишку, семь километров лишку, семь километров лишку…
Он овладел собой, улыбнулся и тихо сказал:
- Не будет этого. Ну, а поставят ли мне памятник, я как-то не задумывался… И прошу вас вертолет на завтра - погода отличная.
- Вертолет? Разумеется! Я сейчас позвоню… - с неожиданной любезностью подхватил Калинушкин.
Он проводил инженеров через служебный кабинет и остался у телефона.
- Аэродром… Аэродром! Летать можно? Куда? На кудыкину гору!
Галя вскочила и посмотрела в окно. Она увидела, как уходят в рассветный час по улице поселка Летягин и Бимбиреков. Потом повалилась на тахту. И когда вошел Калинушкин, притворилась спящей.
18
Полевым аэродромом называлось заречное поле, огороженное колючей проволокой и наполовину скошенное. Гуляли телята, свиньи. Вдали готовился к отлету маленький вертолет.
Грузовик с буровым оборудованием подъехал к вертолету. Дорджа и еще два техника выгрузили инструмент.
Летчик в шлеме, в гимнастерке с распахнутым воротом, без ремня, но в высоких унтах с отворотами, парень-богатырь, скашивал поле вблизи своего вертолета.
За ним по пятам следовал Летягин. Разговор шел откровенный.
- Погоди минутку, Иван Егорыч… Сейчас время такое - пора косить. - Летчик взмахнул косой и не донес до травы, зычно крикнул жене, гнавшей хворостиной теленка и свинью: - Эй! Машенька! Гони их к черту со взлетной дорожки!
Летягин отобрал косу у летчика.
- Дай-ка уж я… А ты насчет погоды справься.
Покачав головой, летчик ушел к домику штаба, а с другого края аэродрома к Летягину подошел Бимбиреков.
Летягин молча косил, а Бимбиреков так же безмолвно шел за ним следом. Наконец не выдержал:
- А может, Иван Егорович, на вертолете махнешь к прокурору? Отчитаешься, дашь свое освещение.
- Времени нет. Сейчас, знаешь, по всей России косьба идет. Да и нету у меня аргументов - сказать нечего…
- Дай-ка уж я… - уныло сказал Бимбиреков, отбирая косу у Ивана Егоровича.
В полевом домике летчик по телефону принимал сводку погоды с метеостанции: "…19 градусов. Тихо. Мгла…"
- Какая мгла: облако или дым? Откуда он взялся, дым? Может, лес горит? А вы бы этот дымок метлой разогнали!
19
Над горным хребтом летел вертолет.
Дорджа в кабине растирал ладонью мазь на лыжах. Летягин и Бимбиреков отнимали друг у друга бинокль.
Были видны леса на склонах гор, проплешины вырубок, широкие просеки лесоспусков. Дымки костров. Вдали - облако лесного пожара.
- Ты смотри, смотри! - крикнул Летягин.
- Я-то смотрю. Вырубили лес, - подтвердил Бимбиреков.
С вертолета были ясно видны большие площади вырубленного леса.
- Здесь им дешевый лес, потому что близко! - крикнул летчик.
- Может, махнешь к прокурору? Дашь свое освещение? - умоляюще спросил Бимбиреков.
20
Под Чалым Камнем выгружали оборудование из вертолета. Работа шла на узкой скалистой площадке. Бурильными молотками долбили скалу.
Над костром закипал котел.
Летягин обходил работающих, присматривался, о чем-то советовался с Огуренковым. Между ними - дружба. Летягину нравились его сонные глаза, шапка волос, загорелая шея. Хороший он бригадир.
- А что - даст Калинушкин команду на взрыв? - спросил Огуренков.
- Будем надеяться, - сказал Летягин и потянул за уголок затрепанную книжку из кармана Огуренкова. - Что читаешь?
- Расписание поездов…
- Дальних?
- Люблю почитать, - засмеялся Огуренков.
У костра собрались Летягин, Дорджа, Бимбиреков, рабочие. Огуренков ощипывал голенастого петуха.
- Вырубить недолго… - сказал Огуренков. - Сводить лес - зайцам раздолье.
- А лавинам? - быстро спросил Летягин.
- Это бывает… - сказал Огуренков. - Это от людей бывает. Уж на что у нас зимовье глухое: трое нас было-то. Три зверобоя. Вот начали мы так-то порубку вести: нынче лесинку, завтра лесинку, да так две зимы. А на третью зиму ка-ак она пойдет!.. - он размахнулся петухом. - Лавина то есть! Аж скры-ыпит, страшно! Меня подхватило, понесло, дыхания нету… Я только руками - вот так, вот так… вроде плыву. Это чтобы головой не затянуло в снег…
Все засмеялись, глядя, как Огуренков "плывет" в лавине с петухом в руке. Заметив это веселье, Огуренков замолчал, смущенно разглядывал ощипанного петуха.
- Гляди: коленки-то не в ту сторону гнутся. Не по-людски, - заметил он как-то грустно и еще спросил: - А как твои дела, Иван Егорыч?
Летчик подошел к костру.
- Туман идет. Пора лететь…
В легких бегучих слоях тумана снова крутился винт вертолета.
Летягин и Бимбиреков снова отнимали друг у друга бинокль.
По снежному желобу, пружиня в коленях и приседая, тормозя "плугом", бороздя снег палками, мчался с горы на лыжах Дорджа.
21
Галя поднялась по горной тропе и вышла по лугу ко двору лесника. Волосы у нее были взлохмачены. Она остановилась, чтобы вытряхнуть камешки из туфли.
На лужайке шла вечерняя летучка. Все лежали на траве. Летягин и Бимбиреков - за алюминиевым столом, на котором карты и чертежи.
Дорджа поднял голову, молча позвал Галю.
- Василий Васильевич с Костей - на досъемку Красного кордона, - продолжал свою речь Летягин, - Симонов с Захарычем, гоните съемку дальше, попробуйте уложить с одной попытки. Время жмет. Я с Бимбирековым - в поселок. Всё?
- А практиканты? - спросил Костя, заметив Галю.
Она встала, ожидая указаний.
- Мы же договорились - вы будете у Калинушкина, - сказал Летягин.
Подавив обиду, Галя сжала губы.
- Я вернулась за вещами.
- Ну, коли все ясно - за работу, - сказал Летягин.
- Иван Егорыч, давайте разминочку. Одну партию! - попросил Костя.
Седой дядя с хохолком на макушке - вот и весь Летягин. И оттого, что он не собирался вникнуть в происшедшее, у Гали немного отлегло на сердце, но стало скучно. Может быть, Джек Лондон таких и описывал? Старуха за чаем о нем сказала - охотник: с коня рябчика бьет в шейку, чтоб тушку не попортить. А вот серый китель ни к чему, хоть и с зеленым кантом. И потертые до блеска синие брюки, заправленные в сапоги…
Удар по рюшкам.
Бита разбила фигуру.
Второй удар вышиб рюшки из круга.
Все обступили играющих. Бил Костя.
Летягин неторопливо надел старомодные очки в железной оправе.
- А ну-ка, Иван Егорыч, покажи класс! - крикнул Василий Васильевич.
- Ставьте "бабушку в окошке".
И Летягин нацелился.
Галя лежала в палатке. До нее доносился шум голосов, смех.
Слышался удар биты.
Треск рассыпавшихся рюшек.
Удар биты.
Удар биты.
Еще удар…
Потом стало тихо. Совсем тихо. Галя оглянулась. Дорджа спал. Только доносилось пенье захмелевшей стряпухи. Возле себя на земле Галя увидела записку. Это от Дорджи. Ну, просто трогательный товарищ. Она прочитала: "До завтра, Галочка! Я тебя не стал будить. Завхоз приносил термос. Спи спокойно, отдыхай. От работы кони дохнут. Я твой сподвижник".
22
Ночью Иван Егорыч работал в маленькой избушке в дальнем углу двора. Дверь с низкой притолокой в сенях была завешена ситцевым занавесом, и так искусно, что Галина тут же заработала шишку. Потирая лоб, она пробормотала: "Ничего, стало светлее…" - и с этими словами оглядела затененную просторную комнату с русской печью. Ходики стучали над постелью. Деревянные ложки занятно растыканы в ряд на стене. Над столом, покрытым клеенкой, свисал городской по виду оранжевый абажур. Свет вспыхнул, и бросилась в глаза лежавшая на лавке под окном фуражка с гербом лесничества - сверкнули дубовые листья.
От ветра шевельнулись бумаги - Летягин повернул голову. В двери стояла Галя.
- Что вам нужно?
- Я хотела узнать: пойдет завтра арба в поселок? Мне бы свезти чемодан.
- Пойдет. Что еще?
- Ничего.
- Ну? - спросил, не глядя, Летягин.
- Просто не спится. Пение мешает. Дома я обычно закрываю дверь: там вечно телефон звонит.
Она замолчала, и Летягин молча продолжал работать.
- Иван Егорыч, мне нужно выяснить наши отношения, - сказала Галя.
- В тайге медведи долго живут, потому что отношений не выясняют.
Галю нисколько не смутил этот ответ. Битва только начиналась, и она должна была ее выиграть. Усевшись на ящике, Галя принялась атаковать Ивана Егорыча:
- А ведь прав дядя Рика: памятника вам не поставят.
- Даже вам могут поставить.
- Хочу задать вопрос. Сколько лет вы проектируете эту дорогу?
- Начальству не полагается задавать вопросов. Двенадцать лет.
- Не надоело? Притерпелись, что ли?
- Странный разговор во втором часу ночи.
- Нет, не странный! Вы когда-нибудь отдыхали? Ну, хотя бы на Кавказе?
- Черта ль в нем… Там надо деньги платить за то, что по горам лазишь. А здесь тебе еще платят… Это дядя Рика посоветовал вам спровадить меня в отпуск?
- "Юпитер сердится". У вас много общего с Юпитером.
- Поразительное сходство, - сказал Летягин, покосившись в зеркальце.
- Нет, не с античным богом Юпитером, а с планетой. Она делает полный оборот вокруг Солнца как раз за двенадцать земных лет. Так что пока вы тут двенадцать лет подряжали проводников, искали корма для лошадей, шли вьючными тропами, летали на вертолете…
- Ссорился с избалованными девчонками….
- Да, ругались неприлично… Пока вы все это делали, Юпитер успел только раз обежать вокруг Солнца. У него круг замкнулся. И у вас тоже.
- Это в смысле служебной карьеры? Ну и что же? Хорошо это или плохо меня характеризует?
Галя промолчала.
- Осуждаете? - улыбаясь, спросил Летягин.
- Нет! Просто приглядываюсь к вам… Только не думайте, что вы меня воспитаете!
Летягин взглянул на Галю. Их взгляды встретились.
- Идите спать, - сказал он спокойно.
- До чего любезно. Вы тут просто одичали без женщин.
- Нет, Галя, тут когда-то была женщина… - помолчав, сказал Летягин.
Послышался тонко-щемящий взлет песни - это взахлеб пела стряпуха.
Летягин подтолкнул Галю к выходу:
- Идите спать.
Галя подошла к своей палатке, остановилась, обхватив руками плечи. Спать не хотелось. Улыбнулась и решительно вошла в палатку.
В палатке спал Дорджа.
Галя раскрыла свой спальный мешок, но легла поверх него.
Дорджа проснулся, спросил!
- Это ты, Галочка?
- У Ивана Егорыча задержалась. Ты спи, Дорджушка.
- Я сплю. Крепко сплю… Ты будешь работать в поселке?
Галя отрицательно покачала головой.
- А ты знаешь, почему сошла лавина? - вдруг вскочив, крикнул Дорджа. - Они же лес вырубили! Там, в горах… Я сам видел!
Глубокой ночью Галя тихо вылезла из спального мешка и вышла.
У коновязей, облокотясь на жердь, стоял Иван Егорыч. Справа и слева от него сверкали бессонными глазами добрые конские морды. Вдали белели снеговые горы.
Было слышно, как поет стряпуха.
- Не спится? - спросил Летягин.
- И вам тоже?
- Я здесь живу, потому что люблю эти горы, с коротким летом и долгой зимой, - как бы отвечая самому себе, сказал Летягин. - Чертежные столы, заваленные брусникой. Чай с дымком. Ну, что еще? Люблю лошадиные хвосты и гривы расчесывать - в компании, конечно. И когда конюх запьет на неделю… Так, за всем этим делом, и будущую дорогу успел полюбить. А любил бы я Большой театр, "Лебединое озеро" - черта лысого! - я тогда бы, разумеется, жил в столице, как ваш отец. Так что Юпитер с его орбитой вы припутали ни к селу ни к городу… Кстати, а спутник есть у Юпитера? Ну, вроде Луны?
- Целых пять! - с торжеством сказала Галя.
- Ну, это не для меня. Это для Бимбирекова.
Он бросил недокуренную папиросу и ушел.
Галя увидела, как он изнутри закрывает полог палатки.
23
Утром на дворе базы Летягин седлал Чубчика. Вышел Бимбиреков с полотенцем. Невдалеке у ручья умывалась Галя.
- Значит, оставляешь практикантов? - спросил Бимбиреков.
- Оставим, - покладисто ответил Летягин, поглядывая на Галю.
- Дорджа вчера здорово сбежал на лыжах - час пятнадцать минут.
- Я тоже думал… - сказал Летягин. - Что, если их обоих приспособить? Ведь наступят дни, когда не полетишь. И там в тумане не сядешь.
- Что вы на меня смотрите? - спросила Галя, утираясь полотенцем.
- Приглядываемся, - откликнулся Летягин. - С виду вы легкая.
- Спортивная девушка. Сколько вы весите? - спросил Бимбиреков.
По-своему понимая смысл вопроса, Галя приготовилась дать отпор.
- Шестьдесят два килограмма. Ширина талии - пятьдесят восемь. В бедрах - девяносто шесть. Что еще?.. - И, чтобы окончательно унизить Ивана Егорыча, она ледяным тоном добавила: - Мой папа правильно говорит - в домашней обстановке люди не так-то просто узнаются, а на работе сразу видно, кто чего стоит…
Летягин внимательно все это выслушал, стегнул Чубчика и отъехал, не сказав ни слова.
24
Летягин вышел из домика почты, Бимбиреков - из парикмахерской, что напротив. Освеженный, припудренный, он старательно отряхивал с воротника и шеи остатки волос.
- Что, отправил? Слов на двести? Ну, тогда зайдем перекусим, - сказал Бимбиреков.
В харчевне было шумно и весело. Дымно. И лилось пиво.
- Нынче плохой мед, - жаловалась геологам подсевшая к их столу старуха. - Весной акация померзла, а нынче ливень прошел, весь цвет обмыло.
За столом, уставленным пивом, двое охотников продолжали длинный разговор.
- …а с виду серенький, неприметный…
- Я вот приметный с виду? - могучим басом спрашивал рыжий детина, выпрямляясь, чтобы все могли им полюбоваться. - Приметный? А в руки ружья не возьму - не надобно! А жена у меня, Серафима, - он показал пальцем в сторону буфетной стойки, - неприметная, серенькая, однако на медведя с рогатиной ходит.
У прилавка, куда показал пальцем охотник, его жена покупала бруснику.
- На кого же Летягин ходит? - спросил дискантом другой охотник.
- На самого Калинушкина!
За соседними столами засмеялись.
- Летягин прижал малость Калинушкина, - продолжал бас, - береги, мол, сосновый бор, не ты его посадил, не тебе и рубить. Вот и нехорош, вот и невзлюбили.
- Говорят, засудят его лет на пять.