* * *
Соня легла спать довольно поздно, она постоянно крутила в руках гранатовый перстень, давний подарок Сергея Воронова. Её одолевали противоречивые чувства: бесспорно душа тянулась к Сергею, но, увы, барон Унгер также будоражил её девичье воображение… Да и потом – гадание! Ведь – это судьба! Или – нет?
Соня не знала, что делать: да и Сергей не навещал её. Почему? И весточки не присылал. Может быть, он увлёкся другой девушкой? Да вообще: почему это она возомнила, что Воронову нравиться именно она?
С такими сомнениями Соня заснула. Ей приснился страшный сон. Будто все трое: барон Унгер, капитан Нижегородский и Сергей, также с чёрной повязкой на глазу, пытались изловить её и отвести к венцу. Несчастная вырвалась от Унгера и бросилась бежать. Но не тут-то было: её настиг господин Нижегородский. Она снова вырвалась и снова бежала куда глаза глядят… Наконец она упала в объятия мужчины, поняла глаза, всмотрелась в лицо своего спасителя: это был неизвестный смуглый мужчина весьма приятной наружности, только вместо повязки под глазом у него красовался огромный синяк.
Глава 5
Поручик Альберт Вениаминович Гварди, молодой человек приятной наружности, но весьма бурного темперамента, доставшегося по наследству от итальянских предков, рассматривал в зеркало огромный почти чёрный синяк под правым глазом.
– Вот не задача! – сокрушался он. – Сергей, вы только посмотрите, голубчик! Что же мне делать? Полковник меня на части порвёт, когда увидит такое украшение на лице.
Сергей Воронов печально созерцал своего однополчанина.
– Да, братец, скажем прямо: вы попали в неприятнейшую историю. На носу подготовка к смотру, через месяц в Москву пожалуют императорские особы, а вы… Эх, – он махнул рукой.
– Может мне повязку на глаз надеть? Буду, как Кутузов…
– Вы голубчик, конечно, наденьте, но с Кутузовым сходство будем небольшим. Он русскую армию спас и Россию, а вы подводите наш полк. Вот представьте: завтра вы явитесь на плацу в таком-то виде, с подбитым глазом, а к нам сам генерал-губернатор собирался пожаловать. И каково же будет?
Альберт сник.
– Чёрт бы побрал этого полицейского! Ну и кулачище же у него!
– Вы, Альберт Вениаминович, – искатель приключений на свою шею. В один прекрасный момент для вас это закончится службой на Кавказе, за абреками будите по горам бегать! – не на шутку разошёлся Воронов.
– Ну, будет, вам Сергей меня запугивать! Мне и так скверно на душе… Мало того, что этот синяк, так я ещё и проигрался под чистую.
Сергей с нескрываемым осуждением посмотрел на друга.
– Теперь поговорим серьёзно: что вы намерены завтра делать? Выйти на плац с таким лицом?
– А куда я его дену, Сергей Васильевич? Сниму и в карман положу?
– Хорошо бы… – задумчиво произнёс Сергей. – Ступайте-ка вы, дорогой мой, к полковому лекарю, в госпиталь. Дайте ему, скажем, рублей эдак … пятнадцать, а лучше двадцать пять, и попросите положить в госпиталь.
– И что вы уверены – сработает?
– Безусловно. Помните корнета Плетнёва?
Альберт кивнул.
– Конечно.
– Так вот он с какой-то безделицей числился в госпитале целую неделю. А сам… Впрочем, вы знаете о его наклонностях. Но глаз всё равно завяжите, не ровён час наткнётесь на кого-нибудь из старших офицеров.
Альберт завязал глаз чёрным шейным платком и направился в госпиталь.
* * *
Соня, томимая переживаниями и сомнениями по поводу неожиданно возникшего барона фон Унгера, решилась на отчаянный шаг. Ей казалось, что, проводя время с бароном, она предаёт Сергея, их многолетнюю дружбу и возможно нечто большее… Правда Соня никак не могла разобраться в своих чувствах: кому же отдать предпочтение барону, или всё же – Сергею?
Барон – именно тот, кого показало ей зеркало? – или всё же нет? – она не сомневалась. Но Сергей… ведь он подарил ей заветный гранатовый перстень. Все эти годы она хранила сей дорогой подарок, надеясь на взаимность. Но теперь…
Поэтому Соня взяла бумагу, перо и начала писать письмо Сергею:
"Милый Сергей Васильевич!
Пишу вам оттого, что вы совершенно позабыли наше семейство и вовсе перестали приезжать в гости. Вот прошла неделя, но, увы, вы так и не приехали.
Зато барон фон Унгер, – помните, вы выдели его на балу и даже хотели застрелить на дуэли, – стал бывать у нас слишком часто и оказывать мне знаки внимания…
Капитан Нижегородский, по всей видимости, окончательно потерял голову от любви к моей сестрице, а она и вовсе изменилась: стала тихой, задумчивой и мечтательной. Думаю, что только любовь может так подействовать на девичье сердце.
Словом, буду очень рада, если вы навестите нас.
Соня".
Соня ещё раз перечитала письмо: да, пожалуй, оно получилось излишне откровенным. И упоминание об ухаживаниях барона, по мнению девушки, должны подстегнуть Сергея. А если же нет… То будет сам виноват: в конце концов, в кавалерах у неё нет недостатка.
* * *
Сергей развернул письмо Сонечки, быстро пробежался по нему глазами: волна ревности нахлынула на него. Конечно, он целую неделю не навещал Бироевых, с этой подготовкой к смотру – просто не было времени. И сколько сие подлиться неизвестно.
Он тотчас написал ответ:
"Любезная кузина, Софья Николаевна!
Простите великодушно моё невнимание, ибо оно вынужденное и поверьте мне и самому неприятно. Ровно через месяц должен состояться военный смотр, приуроченный к приезду императорской фамилии, поэтому полк наш переведён специальным указом на казарменное положение. Увы, но я не могу лишний раз отлучиться, ибо это будет считаться, чуть ли не дезертирством.
А посему отправляю вам это письмо с сослуживцем Альбертом Вениаминовичем Гварди, который в данный момент находится по состоянию здоровья на излечении в госпитале".
К этому времени полковой лекарь уже осмотрел позорный синяк Альберта, выписал ему примочки и посоветовал "сие произведение" лучше скрывать под чёрной повязкой, дабы не травмировать окружающих. Что по поводу размещения в госпитале, лекарь отказал, ибо счёл это совершенно не нужным, дозволив Гварди отправиться на неделю домой, оформив соответствующие документы.
Всё складывалось на редкость удачно: Сергей передал письмо для Сонечке своему однополчанину, взяв с него обещание: приглядывать за ней про возможности, если, тот, разумеется, будет в доме Бироевых, и особенно быть внимательным по отношению к барону фон Унгеру – наглецу, которых свет не видывал.
Альберт с нескрываемым интересом выслушал все наставления Сергея, решив отправиться в гости к Бироевым, тем же вечером.
* * *
Альберт Гварди слыл среди гусар человеком неглупым, щедрым, если у него были деньги и он не успевал спустить их в карты, но чрезмерно вспыльчивым и увлекающимся. Отдав письмо в руки такого человека, Сергей всё же надеялся на благородство дворянина, впрочем, и сам Гварди в таковом был уверен, даже не предполагая, что может нарушить обещание, данное другу.
Когда в парадной дома Бироевых зазвонил колокольчик и Марфуша отворила дверь, ибо дворецкий захворал, то чуть не лишилась чувств. Перед ней стоял молодой смуглый красавец, его лицо украшала чёрная повязка.
"Господи! – Подумала горничная. – Что же за напасти на господский дом? Отчего сюда так и тянет одноглазых мужчин? Не иначе – это наказание на мой грех… Не надо было гадать барышне…"
Когда же Альберт явился перед светлыми очами Софьи Николаевны, этой милой очаровательной блондинки с огромными серыми глазами, то понятие о благородстве и чести куда-то резко улетучились и он напрочь забыл, что привело его в дом поручение друга.
Соня же в свою очередь также не скрывала интереса к гостю: "Боже мой, как он похож на того мужчину из сна… Да ещё и с чёрной повязкой… Интересно, что у него с глазом… Ах, спрашивать неловко… Это уже третий с чёрной повязкой… Впрочем, Станислав ухаживает за Лизой, у них уже почти всё сладилось…"
Девушка пригласила Гварди пройти в гостиную и присесть к камину – согреться после мороза. Стоял февраль, но, увы, морозы лишь крепчали. До весны ещё было далеко.
Она с нетерпением распечатала письмо и прочла его. Гварди не сводил с девушки глаз, настолько она ему понравилась, он даже чувствовал себя неловко, но это у него быстро прошло, ибо русский итальянец был завзятым ловеласом.
Пока Соня читала послание драгоценного кузена, в гостиную спустилась Агриппина Леонидовна. Альберт встал, представился и поцеловал ей руку.
Госпожа Бироева проявила нескрываемый интерес к Альберту, и это было понятно: она знала фамилию Гварди, так как в Москве был хорошо известен ювелир Антонио Гварди, имевший сеть магазинов, который приходился дядюшкой молодому гусару. Мало того, этот очередной гость – снова одноглазый! Агриппина Леонидовна, право уж не знала, что и думать! И решила просто: видать судьба её дочерям выйти за одноглазых мужчин.
Агриппина Леонидовна уже успокоилась по поводу Лизы, своей старшей дочери, ибо её отношения со Станиславом Фёдоровичем развивались достаточно бурно, и отец семейства Николай Дмитриевич уже предвкушал помолвку, а летом – и свадьбу.
Соне же минул шестнадцатый год, и можно было не торопиться с выбором жениха, но маменьку беспокоило то обстоятельство: уж женихов-то слишком много и, увы, младшая дочь, не выказывает ни к одному из них определённого интереса.
Агриппина Леонидовна приказала подать чаю и пригласила Альберта почаёвничать. Тот с удовольствием согласился. Умудрённая опытом женщина сразу же заметила, как молодой гусар смотрит на Соню. Возможно, взгляды были чрезмерно дерзкими, но Агриппина Леонидовна не могла не признать изысканности манер и природной красоты молодого человека, поэтому была чрезвычайно с ним любезна. Про себя она отметила, что чёрная повязка, прикрывающая глаз, вовсе не портит красивого лица гостя.
Неожиданно в гостиную вошла горничная.
– Барон фон Унгер к Софье Николаевне!
Агриппина Леонидовна подумала: "Прекрасно, оба кавалеру друг против друга… Чем всё закончиться?"
Соня же – напротив: "Зачем он явился? Ах, как не вовремя!"
Поручик Гварди, не скрывая ухмылки: "Барон! Прекрасно! Вот и побеседуем за чашкой чая…"
Барон, как всегда, в элегантном костюме и приподнятом настроении, появился перед "публикой". Он поклонился, поприветствовал дам, приложился к их нежным ручкам.
– Позвольте представить вам, – обратилась Агриппина Леонидовна к барону, – поручик Владимирского гусарского полка, Альберт Вениаминович Гварди.
Альберт встал со стула и слегка поклонился, как того и требовал этикет. Барон улыбнулся и также поклонился, правда его несколько смутило: отчего же гусар – и не в форме?
– Присаживайтесь, барон, – захлопотала Соня. – Марфуша! – позвала она горничную, дабы та достала для гостя чайный прибор.
Когда Марфуша вошла в гостиную и увидела двух одноглазых мужчин, сидящих друг напротив друга, она украдкой перекрестилась, поставила перед гостем чашку с блюдцем и положила рядом серебряную ложечку и спешно удалилась.
– Ах, барон, вы всегда в прекрасном расположении духа, несмотря ни на что! – заметила Агриппина Леонидовна.
– Да, это моё жизненное кредо! – подтвердил Унгер и дерзко воззрился на Гварди.
Альберт спокойно отреагировал на сию выходку барона и продолжил пить чай. Наконец, когда был испит почти весь самовар и съедены все сладости, находящиеся на столе, обстановка, увы, не разрядилась, а напротив – накалилась. Мужчины чувствовали по отношению друг к другу неприязнь. Понимали это и Агриппина Леонидовна и Соня.
Безусловно, один из них, должен был откланяться и уйти, но ни один из гостей не желал сдавать своих позиций и всячески старались, причём наперебой, развлечь дам.
После долгих рассказов, когда и барон, и поручик изрядно устали, Соня неожиданно попросила:
– Ах, барон, расскажите нам о своём Псковском имении. Говорят, оно – прекрасно!
Барон быстро заморгал своим единственным глазом. Альберт же напротив, почувствовав смущение соперника, просто просиял; соответственно его здоровый глаз просто излучал полное удовлетворение и предстоящую победу.
– Дело в том, что я редко бываю в имении, предпочитаю жить в Москве.
– Понимаю вас, сударь, – Альберт сочувственно закатил свой здоровый глаз, – порядок в имении – прежде всего дело управляющего. В Москве вы предпочитаете жить наверняка на Софийской набережной?
В голосе Альберта почувствовался сарказм. Барон опять замялся. Поручик понял: он попал в яблочко, барон-то может и вовсе никакой – фон Унгер! Или того хуже…
– Да, на Софийской…
Но тут защебетала Соня:
– Ах, в это воскресение баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери.
– Да, да, сударыня! – воскликнул Альберт. – Баронесса – моя дальняя родственница по линии матери, и я приглашён…
Соня улыбнулась.
– Это прекрасно, наше семейство тоже приглашено.
Барон фон Унгер помрачнел, что не ускользнуло от взоров окружающих.
– Софья Николаевна, не желаете ли вы прогуляться по воздуху? Я специально для вас подготовил новый сонет.
Соня захлопала в ладоши.
– Прекрасно, барон! Вы так умело декламируете, словно прирождённый актёр.
Барон слегка улыбнулся. Эта улыбка уж очень не понравилась Альберту, ибо он был человеком дела и не тратил времени на всякую там поэзию, придерживаясь с барышнями древнего римского правила: пришёл, увидел, победил!
* * *
Соня в окружении одноглазых кавалеров шла, как обычно, по центральной аллее, прямо к статуе Венеры. Мужчины что-то рассказывали наперебой, Соня же внимательно посмотрела на Богиню любви, занесённую февральским снегом. Девушке показалось, что она лукаво улыбается…
– Ах, барон, а как же ваш новый сонет? – вспомнила девушка.
Фон Унгер откашлялся, принял театральную позу и начал нараспев:
– Улыбкою и блеском глаз
Она меня в обман ввела,
Хоть, как я понял лишь сейчас,
Из равнодушья иль со зла
Не жаждала и не могла
Помочь мне в горестях моих,
И должен был бы я тепла
Искать в объятиях иных.
Соня округлила глаза, сии стихи тронули ей душу.
– Кто же автор сего чудного сонета? – поинтересовалась она.
– Франсуа Вийон…
Альберт недовольно хмыкнул: да, что и говорить, в стихах он ничего не понимал… Но с чувством прочитанный сонет навёл его на размышления: "Странный барон, не натуральный… Словно…" Неожиданно Альберта посетила догадка… "Нужно всё проверить…" – решил он, всё же не удержавшись прокомментировал:
– Да, сударь, это вы точно изволили заметить: и должен был бы я тепла, искать в объятиях иных…
– Что вы хотите сказать, поручик! – взъерепенился барон.
– Я, да помилуйте – ровным счётом ничего. Ни я простите, изъясняюсь барышне в столь витиеватой форме. Обычно, я предпочитаю говорить прямо то, что чувствую.
Барон округлил глаза.
Соня поняла, что обстановка чрезмерно накалилась.
– Господа, позвольте! За своим спором вы и вовсе обо мне позабыли. Может быть, вы всё же обратите на меня внимание? – поинтересовалась прелестница и надула губки.
Мужчины переглянулись: действительно в пылу взаимной неприязни они совершенно забыли о барышне.
– Простите, Софья Николаевна, – Альберт слегка поклонился. – Каюсь…
– Я тоже, – вторил ему барон.
Прогулка по саду не продлилась долго, барон замёрз. Сначала он не подавал вида, но, наконец, не выдержал и признался.
Глава 6
Поручик и барон откланялись одновременно и покинули гостеприимный дом Бироевых. Фон Унгер поймал извозчика первым и чуть слышно назвал адрес. Альберт же также приметно через минуту уже сидел в санях, кутая ноги в тёплый плед.
– Голубчик! – обратился он к кучеру. – Давай помалу вон за теми санями. Сверху наброшу полтинник, не обижу.
Сани Альберта двинулись за бароном. Дом Бироевых располагался в Ипатьевском переулке, сани свернули на Ильинку и, не выпуская из вида предмет наблюдения, поехали вслед. Проехав немного по Ильинке, сани барона свернули в Богоявленский переулок, затем, проследовав по нему, выехали на Никольскую улицу и остановились около трактира. Он расплатился с извозчиком и скрылся в заведении.
Альберт посетовал, что на морозе в санях – не посидишь, через полчаса – окочуришься, и также расплатившись, вошёл в трактир.
Заведение было второсортным. Поручику тотчас бросилось в глаза пёстрое общество: и мужчины и женщины были здесь какие-то неестественные. Дамы, пёстро одетые и чрезмерно накрашенные пили наравне с кавалерами, те же в свою очередь не отличались особой галантностью, говорили громко и всё норовили прочитать то монолог, то стих.
"Актёрская братия, – догадался Альберт. "Что ж посмотрим, как наш барон развлекается…"
Альберт сел на дальний столик, к нему тотчас подбежал халдей, наверняка определяв в посетителе человека состоятельного.
– Что изволите-с? – халдей согнулся в поклоне.
– Расстегайчиков с мясом да штоф водки, – заказал поручик.
– Сию минуту-с, сударь…
Альберт ухватил халдея за рукав вышитой косоворотки.
– Скажи-ка, любезный, погоди убегать: а что за публика здесь собралась? Уж больно они на актёров похожи.
– Так и есть сударь, – кивнул услужливый халдей, – актёры они и есть-с. Здесь же в двух шагах театральная площадь, так вот каждый вечер у нас в заведении гуляют-с.
– И много пьют?
– Ох, сударь, много…
– Хорошо, неси расстегайчики с водкой.
Халдей удалился.
Пока халдей нёс расстегайчики и водку, Альберт наблюдал за фон Унгером. Тот приблизился к столику, за которым сидели две размалёванные девицы не первой свежести и мужчина, по виду похожий на комика.
Барон расцеловал дамам ручки, кивнул комику и сел за стол. Компания была уже в изрядном подпитии и явно обрадовалась появлению барона.
Одна из девиц рассмеялась и указала на свой правый глаз. Барон что-то отвечал по проводу своей повязки, затем снял её. И к своему удивлению поручик увидел, что глаз-то барона совершенно целый, даже синяка нет, в отличие от него самого.
В это время халдей поставил перед поручиком заказ и наполнил рюмку водочкой. Альберт лихо заглотил содержимое рюмки и закусил расстегаем.
Барон также уделял внимание водке и закуске, с жаром рассказывая нечто, что приводило его друзей в восторг.
Веселье в трактире продолжалось почти до полуночи, затем посетители начали постепенно расходиться: кто своими ногами, а кого и приходилось выносить под руки.
Барон и его компания также покинули заведение, поймали сани и громко приказали ехать в Кривоколенный переулок. Альберт изрядно устал, ему было вполне достаточно того, что он видел: барон притворялся, но зачем?
Поручик решил обо всём рассказать Воронову, а там видно будет…