Очень скоро карета остановилась, и один из лакеев открыл ее дверцу. Широко открытыми глазами слуга наблюдал за тем, как она выходит из экипажа. Что до Крофта, то дворецкий приветствовал их со своим обычным спокойным достоинством: хотя Клер не сомневалась в том, что он узнал ее в мужском наряде, внешне он никак этого не выказал. Он также ничего не сказал по поводу того, что до этой минуты вся прислуга считала, будто она спит у себя в комнате. Сегодня в комнате прислуги сплетен будет хоть отбавляй!
Как только они оказались дома, Эдвард резко повернулся к близнецам.
- Вы двое отправляйтесь наверх к себе, - приказал он. - Я займусь вами позже. И вы не будете выходить из дома, даже если у вас загорятся брюки, а ведро с водой окажется на другой стороне площади. Я ясно выразился?
Оба в ответ что-то проворчали.
- Что вы сказали? Я не расслышал! - резко сказал Эдвард.
- Да, Нед. Совершенно ясно, Нед, - ответили оба очень почтительно.
В подавленном состоянии они поднялись по лестнице и ушли к себе, не сказав больше ни слова. Клер направилась было за ними.
- А куда, по-вашему, вы идете? - спросил Эдвард негромко и отрывисто.
- Наверх. Переодеться.
Сузив глаза, он обвел ее взглядом.
- Можете переодеться позже. Или вам перестал доставлять удовольствие этот маскарад, мистер Денсмар? - Сверля ее суровым взглядом, он указал рукой вперед: - В мой кабинет. Сейчас же!
Она послушалась, шагая по коридору перед ним.
Когда они наконец оказались внутри, она ожидала, что Эдвард захлопнет дверь, однако он закрыл ее с тихим щелчков, и такое самообладание показалось ей гораздо более пугающим, нежели открытая ярость.
А он, несомненно, был в гневе: его глаза приобрели холодный блеск, Который напомнил ей ледяной панцирь на скованном морозом озере. Она поспешила напомнить себе, что готова принять его неудовольствие. Пусть он даст волю своей ярости. В конце концов, именно на это она и рассчитывала!
Пройдя к своему рабочему столу, он полуприсел на край и скрестил руки на своей широкой груди.
- Ну? И что вы можете сказать в свое оправдание, леди Клер?
После нескольких секунд молчания она беззаботно пожала плечами.
- Практически ничего. Полагаю, этот день сам за себя говорит.
Он нахмурил брови:
- Совершенно верно, говорит. Начиная с вашего убедительного утреннего спектакля, который мы видели за завтраком. Но, полагаю, вас не смущает то, что вы с такой нахальной легкостью врали кузине Вильгельмине и Мэллори, не говоря уже обо мне.
Она сунула руки в карманы перешитого для нее фрака.
- Конечно, смущает, и мне надо принести им глубочайшие извинения, так же как и вам, ваша светлость. Я не люблю обманывать людей. Но в данных обстоятельствах ничего нельзя было поделать.
- Да неужели? Из всех ваших невероятных выходок эта самая возмутительная. Вы хоть представляете себе, какой скандал вызвали? Уже вечером об этом будет судачить весь Лондон, а к завтрашнему утру, наверное, половина Англии!
- А мне казалось, что вас скандалы не смущают, - сказала она. - Что вы тогда мне говорили? Что добиться вашего внимания несколькими лишними танцами не получится?
Он тихо зарычал:
- О, вы определенно добились моего внимания! Может быть, вы и не заметили, но оно было сосредоточено на вас уже несколько последних недель, пока вы порхали от одной выходки к другой. Однако на этот раз вы зашли слишком далеко.
- Почему? Потому что оделась в мужское платье и отправилась в ваш клуб?
- Нет, потому что вы вовлекли в ваши планы других и, что еще хуже, сделали своим врагом человека с отвратительным характером. Господи, а чем вы думали, когда садились играть с этим животным, Моргрейвом?
- Он сел к нам за стол, и мы никак не могли ему эго запретить. И потом, я понятия не имела, какой он мерзавец, и близнецы тоже. По крайней мере до тех пор, пока не началась игра, а тогда уходить было уже поздно.
- Уйти никогда не поздно. Вам следовало извиниться и встать.
- Но к этому моменту он выиграл у нас пятьсот фунтов. Я не собиралась позволять ему уйти с такой суммой денег!
- Именно это вам и следовало сделать. Встать и уйти. А я в банке видел гораздо больше, чем пятьсот фунтов, - скорее, пять тысяч.
- На самом деле, по моим подсчетам, в банке во время той последней партии было, скорее, от десяти до пятнадцати тысяч фунтов, так как я еще и написала довольно большую долговую расписку.
Его брови взлетели.
- Вы давали ему расписки?! И что бы вы стали делать, если бы проиграли? Как бы вы ему заплатили?
Она подняла глаза к потолку, рассеянно заметив, что в комнате исключительно удачная лепнина, а потом снова перевела взгляд на Эдварда:
- Я считала, что вы смогли бы заплатить.
- Я?! - Его глаза подозрительно сощурились. - А, ну конечно! Я уверен, что это входило в ваш план меня спровоцировать. Тогда что же пошло не так? Или вам просто не вовремя повезло?
- То, что мне пришла самая сильная карта, - это было чистое везение, но в остальном я полностью владела игрой. Поверьте: когда растешь в деревне, то либо ты научишься играть в карты, либо умрешь от скуки. Мыс сестрами бесконечные вечера проводили за игрой в вист и мушку, и я очень хорошо знаю обе игры. Конечно, мы никогда не играли на деньги, но принцип остается тем же.
- Тогда почему вы не проиграли Моргрейву?
Она немного поколебалась, но все же сказала правду:
- Потому что он просто отвратителен и я не могла заставить себя смириться с тем, что он выиграет даже пенни. И потом, близнецы были бы просто убиты, потому что первые ставки оплатили они. Я сочла неправильным проигрывать их деньги.
- Ах вот как? А вот мои проиграть было бы можно?
- Ну… да, если учесть, насколько вы богаты.
Он воззрился на нее и резко рассмеялся:
- Боже! Вы просто невозможная нахалка, вы это знаете?
"Слишком невозможная, чтобы стать герцогиней", - рассчитывала она услышать дальше. Слишком невозможная, чтобы стать его женой.
Однако он молчал, и установившаяся в кабинете тишина становилась все более гнетущей.
- Знаете, - проговорил он наконец, резко поменяв тему разговора, - я уже решил, что сделаю с близнецами. Я отправлю их домой, в Брэборн, завтра же утром, и они останутся там до тех пор, пока в университете не начнутся занятия.
- Нет! Так нельзя! - запротестовала она. - Они в восторге от Лондона и светских развлечений! Лео и Лоренс пошли на эту выходку только потому, что я их подзуживала. Это не они придумали, и не надо их винить. Это все я!
- А они уже достаточно взрослые, чтобы решать за себя. Если бы они не были готовы получать шишки, им не следовало бы ввязываться в драку.
- Но…
- А что до вас, то тут вопрос сложнее, - сказал он, продолжая размышлять вслух. - В свете уже привыкли к вашим невозможным выходкам, так что, возможно, этот эпизод с клубом окажется забыт достаточно быстро. Но с другой стороны, последствия этого скандала могут преследовать вас весь оставшийся сезон. В какие-то дома вас перестанут приглашать, и я сомневаюсь, чтобы вас рады были видеть в "Олмаке" на ассамблеях - по крайней мере в этом году. - Он склонил голову к плечу, рассматривая ее с таким выражением лица, что ей захотелось зашаркать ногами, словно провинившейся школьнице… - Я знаю, что большинство мужчин вас куда-нибудь отправили бы, - продолжил он. - Или вообще забыли бы о своих обязательствах и вернули бы вас родителям. Но это невозможно. Я дал слово, а я человек чести и свое слово всегда держу. Похоже, вы питаете какие-то глупые мысли о том, что мы могли бы разорвать нашу помолвку и все пошло бы, как прежде. Однако такая возможность исчезла еще в тот день, когда вы приняли мое предложение.
Немного помолчав, он добавил:
- Возможно, вы этого еще не поняли, но в глазах светского общества мы все равно что женаты. Вы никогда не задумывались о том, почему вам дают такую свободу и почему свет готов так снисходительно смотреть на ваши выходки, не подвергая вас резкому осуждению? Дело в том, что вы невеста Клайборна, моя невеста. И носите ли вы кольцо в знак помолвки или нет, это дела не меняет…
- Нет! - воскликнула она, чувствуя, что задыхается.
- …и потому я отвечаю за вас.
- Я не хочу, чтобы вы за меня отвечали!
- …и я обязан заботиться о вашем благополучии и следить за вашим поведением.
Ей стало невыносимо душно.
- Я не ваша собственность! Пока нет, ваша светлость.
Обращенный на нее взгляд был прямым и неумолимым.
- Но это так, Клер. Вам надо смириться с этим фактом и прекратить все эти глупости.
Ее кровь закипела от гнева.
- Никогда!
Он предостерегающе выгнул бровь:
- На вашем месте я был бы осторожнее с такими категорическими заявлениями. О таких словах частенько приходится жалеть.
- Ну, об этом "никогда" я жалеть не буду, потому что говорю совершенно искренне. Вы совершенно невозможны, негибки и деспотичны и полностью лишены непосредственности. Вся ваша жизнь управляется долгом и условностями, и вы делаете все, чего от вас ожидают.
- В отличие от вас, которая делает, что ей захочется и когда захочется, без единой мысли об окружающих.
Ее руки невольно сжались в кулаки.
- Это неправда, и вы это знаете!
- Как и ваши обвинения в мой адрес, - парировал он. - Одно только то, что я выполняю свои обязательства, еще не делает меня негибким. Будь это так, вам не сошла бы с рук и половина тех выходок, которые вы себе позволили за эти последние несколько недель! - Он вздохнул. - Наверное, вы правы. Я отношусь к своим обязанностям серьезно, однако иначе и нельзя: ведь мои действия прямо отражаются на жизни очень большого числа людей. Людей, которые рассчитывают на то, что я дам им средства к существованию, позабочусь об их благополучии и даже обеспечу им кров. Конечно, я мог бы не выполнять своего долга и стать эгоистичным и безответственным бездельником. Я мог бы потакать своим порокам и предаваться лени, предоставляя моим арендаторам самим заботиться о себе. Однако меня волнуют мое наследие, мои земли и, главное, мои люди. Если это делает меня негибким и погрязшим в рутине - ну что ж, так тому и быть.
Она опустила глаза.
- Я совершенно не хотела сказать, что вам не следует заботиться о ваших людях или ваших землях. Конечно, вы должны это делать, и я очень плохо о вас думала бы, будь это не так.
- Ну что ж, значит, с этой жалобой мы разобрались. А что до вашего обвинения в отсутствии непосредственности, то, полагаю, вы сможете убедиться, что я могу быть не менее непредсказуемым, чем другие люди. Возьмем, к примеру, костюм, который вы надели. Вы могли бы подумать, что он мне не нравится, но вы ошиблись бы. Мне особенно нравятся панталоны и то, как они облегают вашу попу при ходьбе.
Она невольно ахнула, и губы ее чуть приоткрылись.
- И хотя мне не слишком нравится фрак, который скрывает чудесную форму ваших грудей, - добавил он, - мысль о том, чтобы снять ваш шейный платок, открывает несколько интересных возможностей. Но полагаю, пока мне не стоит говорить о них.
Клер оставалось только гадать, что кроется за этими последними словами, но сердце у нее все равно забилось быстрее, а кровь разогрелась.
- Подойдите ко мне, Клер, - приказал он.
- Зачем?
- Просто подойдите.
Она не сдвинулась с места, и тогда он выпрямился и направился к ней.
- Ну что ж, тогда я подойду к вам. - Внезапно он схватил ее за плечи. - Вы самая невозможная из всех женщин, какие мне только встречались, вы это знаете? Вы просто меня с ума сводите, так что я часто сам не знаю, чего мне больше хочется: отшлепать вас или поцеловать.
Не желая сдаваться, она посмотрела на него в упор.
- Я бы предпочла, чтобы меня отшлепали, если не возражаете, - вызывающе бросила она.
Его глаза опасно сузились.
- Это можно устроить.
Схватив ее за запястье, он потащил ее за собой.
- Что вы делаете?
Он продолжал ее тащить.
- Но вы же не собираетесь… Нет, я это не серьезно! - закричала она, догадавшись наконец о его намерении.
- Вот как? - спросил он хрипло. - А вам никто раньше не говорил, что не следует говорить такие вещи, которые могут быть приняты серьезно?
Смахнув бумаги с части стола, он развернул ее и нагнул над широкой деревянной крышкой, так что ей пришлось лечь на живот. Она попыталась вывернуться, но его руки сжимали ее стальными тисками.
- Так вам хотелось, чтобы вас отшлепали? - спросил он с мрачным удовлетворением.
- Нет! Я же велела вам прекратить! Отпустите меня!
- Не отпущу, пока вы не усвоите урок. Может быть, именно этого в наших прежних конфронтациях и не хватало.
- Эдвард Байрон, не смейте!
Она снова начала отчаянно вырываться, однако это ничего ей не дало: он держал ее все так же крепко.
- А, так я снова стал Эдвардом, да? А что до "сметь", то вы убедитесь, что я смею очень многое. Особенно когда меня провоцируют.
Она лежала, беспомощная и дрожащая, и не знала, что он будет делать дальше. Конечно же, он просто пытается ее напугать! Конечно же, он не приведет в исполнение свою угрозу! И тут он ударил ее по ягодице открытой ладонью, ясно показав ей, что действительно держит свое слово. Она снова стала вырываться: от шлепка ее попка горела. Удар не был особо болезненным, дело было в чувстве унижения.
- Прекратите! - взмолилась она.
- Скажите "пожалуйста"! - насмешливо отозвался он.
Ее тело напряглось, и она снова забилась, безуспешно стараясь высвободиться.
- Знаете, - проговорил он задумчиво, - кажется, после этого я больше никогда не смогу смотреть на панталоны так, как раньше. Может, мне даже стоит заказать вам пару, чтобы вы их носили, когда мы будем наедине.
Она яростно зашипела, а щеки ее залил жаркий румянец.
А потом он шлепнул ее еще два раза, так что ее ягодицы и бедра залил новый, совсем иной жар. Она лежала, напряженно застыв, и ждала очередного удара, когда он внезапно остановился. Его ладонь снова легла ей на попку - но на этот раз без размаха.
Он начал гладить ее медленно и нежно, словно стараясь стереть неприятные ощущения. Она снова дернулась, но по совершенно иной причине: ей больше не хотелось высвободиться. Его движения замедлились еще больше, превратившись в ласковое поглаживание… а потом в нечто большее. Закрыв глаза, она уступила бессильным содроганиям, сотрясавшим ее тело. Ее соски превратились в напряженные, ноющие бутоны, а между ногами выступила влага. Эта реакция стала для нее настоящим шоком.
Как она может сейчас испытывать желание?
Он наклонился над ней, прижимаясь к ее спине. Его губы коснулись ее уха.
- Прости меня, Клер. Мне не следовало этого делать. Я еще никогда в жизни не ударял женщину. Мне нет оправдания. Абсолютно никакого оправдания.
- А мне не следовало тебя дразнить, - прошептала она: честность требовала, чтобы она признала свою роль в этом происшествий. - Я тут виновата не меньше тебя.
К собственному ужасу, она почувствовала, что у нее из глаза выкатилась слезинка.
- О Боже! - прошептал он. - Не плачь! Я сделал тебе больно?
- Нет.
- Тогда в чем дело?
Она не могла сказать ему причины. Как она могла бы эго сделать, когда сама едва понимала, что за эмоции переполняют ее? И она инстинктивно чувствовала, что ей лучше не пытаться в этом разобраться.
Стерев слезинку подушечкой большого пальца, он поцеловал ее влажную щеку, успокаивая и безмолвно умоляя о прощении.
Один поцелуй.
А потом еще один.
Мягкие и нежные, легкие и воздушные, словно крылышки мотылька.
Ее губы приоткрылись в трепетном вздохе, а ее тело попеременно заливали волны то жара, то холода. Он снова поцеловал ее, приникнув к ее губам с такой сладостью, что она забыла весь мир и саму себя заодно.
Вскинув руки, она обняла его, лаская его плечи и шею. Ее голова кружилась. Каждое его прикосновение было пьянящим, как вино: пряным, сладким и умелым. Потеряв голову, она жаждала большего - жаждала его сильнее, чем следующего вдоха. Запустив пальцы ему в волосы, она отвечала на его поцелуи, откликаясь на его страсть темным, жарким желанием.
Ее дыхание ускорилось, став поверхностным и неровным. Когда Эдвард оторвался от ее губ, чтобы покрыть поцелуями ее подбородок и шею, она убедилась в том, что он возбужден не меньше ее.
Внезапно он зарычал: завязанный у нее на шее платок явно ему помешал.
- Из всех странностей эта самая большая, - проворчал он, дергая узел, который никак не желал распускаться. - Я еще никогда не целовал кого-то, на ком был бы шейный платок. Ужасно мешает.
- Ну, все не так страшно, - отозвалась она, проводя парой пальцев по краю его собственного шейного платка.
Он застонал и прервал свою борьбу с ее галстуком ради долгого, головокружительного поцелуя, а потом снова принялся исследовать ее костюм.
- Хорошо хоть от жилета избавиться легко, - проговорил он, быстро перебирая золотые пуговицы.
Его ловкие пальцы расстегивали жилет так быстро, словно он был портным с немалым опытом. Разведя края жилета, он открыл сорочку из тонкого белоснежного полотна, которое явственно приподнимали ее набухшие соски.
Его руки накрыли ее грудь, и при его прикосновении она судорожно вздохнула.
- Господи! У тебя под ней ничего нет? - вопросил он.
Она кивнула:
- Я не могла надеть корсет, а перетягивать грудь не стала, потому что фрак и жилет достаточно хорошо ее скрыли.
- Я рад, что раньше об этом не догадывался, - проговорил он, мягко прижимая пальцами ее сладко ноющее тело, - иначе я больше ни о чем думать не мог бы.
Он провел по ее соскам кончиками пальцев. Она застонала. Жажда снедала ее, делая, беспокойной и бесстыдной. Ее тело запылало, когда он низко наклонился и забрал набухший бутон в рот. Втягивая его сквозь ткань сорочки, он заставлял ее голову кружиться.
А потом, незаметно для нее, он высвободил ее сорочку из панталон и снова приник губами к ее соску, только на этот раз ее грудь была обнажена, а сорочка сбилась к самой шее. Его руки при этом играли ее второй грудью так умело и ошеломляюще, что она погрузилась в пучину экстаза. А потом его пальцы передвинулись ниже, скользя по гладкой нежной коже ее живота и спины.
Она была совершенно опьянена. Кровь с гулом пульсировала в ее ушах, все ее тело сладко содрогалось. Он проложил дорожку из поцелуев по ее животу. Неожиданно для нее пуговицы на ее панталонах оказались расстегнутыми, а его большие руки скользнули внутрь.
- И под панталонами ничего не надето? - пробормотал он.
- Н-нет. Мужское белье мне было велико.
Он прижался губами к ее животу прямо над линией светлых завитков, так что ее мышцы напряглись, а томительная боль комком собралась у нее между ног.