- Вы тоже ударяетесь в фразы и в трагедию, а между тем нам с вами не до спектаклей! - сердито произнес Несвицкий. - Мне лично необходимо строго и здраво обсудить сложившееся положение. Жениться теперь, сейчас, не повидавшись с отцом и в особенности с матерью и не заручившись их согласием и благословением, мне положительно невозможно! Это значило бы и себя, и вас обречь чуть ли не на голодную смерть! У меня своего лично нет положительно ничего. Ни на какое постороннее наследство я рассчитывать не могу. У меня есть меньшие братья и сестры, которых впереди ждет большое состояние, но мы, старшие, в этом грядущем благосостоянии не участники!
- Да… Я об этом слышала стороной, - с холодной улыбкой заметила Софья Карловна. - Меньшие дети вашей строгой и безукоризненной матери являются прямыми наследниками ее богатого родственника, всю жизнь прожившего в вашем доме и всего себя отдавшего на служение интересам ее и ее старого мужа… Ведь ваш отец что-то лет на двадцать или на тридцать старше вашей матери?
- Да… Но я не знаю, что вы хотите сказать этим?..
- Зато я сама хорошо знаю это! - спокойным голосом произнесла Лешерн.
- Но я в праве требовать, чтобы вы объяснились…
- Нет, князь! После сегодняшнего "объяснения" вы не вправе ничего требовать! - покачала она своей характерной головкой. И знаете, что я скажу вам? - продолжала она, пристально вглядываясь в его растерянное лицо. - Если бы подле меня не было святой, безупречной матери и я не носила славного имени моего отца, я наотрез отказалась бы выйти за вас замуж!
- Вы? Вы отказали бы мне? - переспросил Несвицкий, видимо не веря своим ушам.
- Да, наотрез отказала бы!.. Уважать вас я давно перестала; это чувство мало-помалу отходило от моего сердца, как бы гасло во мне!.. Но за ним оставалась любовь, та святая, беспредельная любовь, которая заставила меня доверчиво прийти к вам в минуту вашей невзгоды и которая… подвигла меня… простить вам мое поруганное доверие, мою разбитую и в грязь втоптанную веру. Теперь и эта любовь угасла, и я уже не счастливой невестой, навеки связанной с любимым человеком, пойду с вами к святому алтарю, а к одной цели прикованным каторжником выступлю рядом с вами в долгий, безрадостный жизненный путь!.. Вы слушаете меня с выражением глубокого удивления на своем картинно-красивом лице?.. Вам вряд ли понятны вся безотрадная горечь моих слов, весь ужас моего позднего сознания!.. Но еще раз: теперь рассуждать уже поздно!.. Готовьтесь к свадьбе, князь!.. Я, как и моя мать, ни ждать, ни откладывать не стану!..
Софья Карловна в свою очередь вышла из комнаты, не подав руки жениху, не обернувшись в ту сторону, где он остался, весь погруженный в состояние глубокого, бесповоротного удивления, весь охваченный тревожным, безотчетным страхом.
III
БРАТ КАЗНЕННОГО ДЕКАБРИСТА
Вернувшись домой от Лешернов, князь Несвицкий весь отдался тревожной и, надо сознаться, несколько трусливой думе. Сам робкий и нерешительный, он с благоговейным страхом сторонился от всего, что носило характер непреклонной воли, а именно с такой волей столкнула его судьба в лице будущей жены и будущей тещи.
Безрассудно увлекшись в своих отношениях к красавице Софье Карловне Лешерн, Несвицкий на первых порах почти с преступным легкомыслием отнесся к тем обязанностям, которые он так опрометчиво принял на себя, воспользовавшись неопытностью и страстной любовью молодой красавицы. Ему казалось, что все это само собой "обойдется" и что ему, как и многим из его друзей и товарищей, не придется ценой целой жизни расплачиваться за одну минуту горячего увлечения.
- Если бы на всех непременно жениться, так тут и всего состояния турецкого султана не хватит! - смеялся и подшучивал он наедине сам с собою, обманутый тем упорным и успокоительным молчанием, которое воцарилось в первые дни, последовавшие за объяснением с будущей близкой родней.
Три дня подряд Несвицкий не заглядывал в дом Лешернов, не посылал даже осведомиться об их здоровье; то же самое проявляли и Лешерн по отношению к нему; с их стороны тоже хранилось мертвое и, как ему казалось, робкое молчание.
Это значительно успокоило князя.
"Погорячилась старуха, да и на попятный! - весело рассуждал он, тщательно расчесывая свои выхоленные густые усы, которыми он особенно гордился и щеголял. - Поразмыслила хорошенько, горячка спала, и образумилась!.. Ну что за радость дочь родную подводить под такое существование, какое поневоле создалось бы при том насильственном браке, которым она угрожала мне?.. Ведь не младенец же я в самом деле, которого можно под венец поставить, как ставят в угол за то, что нашалил и с огнем поиграл! Кабы всякое лыко ставить в строку, так на один наш полк ни церквей, ни священников бы в Петербурге не хватило!"
Под наитием всех этих веселых мыслей князь, по прошествии еще недели полного молчания, отправился в офицерское собрание своего полка и нашел там уже многочисленное общество. Все о чем-то оживленно рассуждали, но при его появлении все как будто осторожно затихли.
Несвицкий заметил это, но серьезного впечатления это не произвело на него. Он привык к тому, что его товарищи по службе подчас, как старые бабы, были готовы перемывать косточки отсутствующих.
- "О чем шумите вы, народные витии?" - с широким жестом продекламировал он, бросая на стол фуражку. - Давайте прежде всего завтракать, а там поведайте мне все, что сами успели узнать и проведать!..
- Да что тут проведывать? - озабоченным тоном проговорил толстый Борегар. - Из Зимнего дворца идут невеселые вести!.. Маленький наследник занемог, и довольно опасно!..
- Наследник? Да? - повторил Несвицкий, видимо, не особенно удрученный сообщенным ему известием. - Что же с ним случилось? Он, кажется, вообще - здоровый мальчик?
- Во-первых, он тебе, дураку, не "мальчик", - сердито оборвал его Борегар, услышавший в словах князя то выражение глубокого равнодушия, каким они были продиктованы. - А случилось с ним то, что может случиться только в одной нашей несуразной России!.. Простудили наследника престола! Понимаешь ли ты, про-сту-ди-ли!.. Присмотреть некому было!.. Мало их там, сердечных, во дворце-то понатыкано! То есть взял бы толстейшую палку да всех их там подряд - и дядек, и нянек, и мамок - как Сидоровых коз вздул бы!
- Тебе, Борегар, все бы лишь бить да лупить! - рассмеялся Несвицкий.
- А тебе, конфетка чертова, все реверансы делать бы! - огрызнулся толстяк и вслед за тем уже заметно смягченным тоном прибавил: - А впрочем у тебя теперь сердце жениховское, расплывчатое.
При этих словах взоры всех присутствующих обратились на Несвицкого. Видно было, что затрагивался всех равно интересовавший вопрос.
Озадаченный Несвицкий молчал с минуту. Молчали и все присутствующие.
- Что такое? - растерянно спросил князь, первый прерывая молчание. - О каком женихе идет речь?
- О каком же, как не о тебе? Ведь ты жениться-то собрался?
- Откуда эта новость? - закуривая, спросил Несвицкий недовольным тоном.
- Все говорят! - спокойно и не смущаясь его неудовольствием ответил Борегар.
- Это - не ответ! Кто именно "все"? От кого ты слышал? Кто тебе лично сказал?
- Мне никто не говорил, а говорили при мне!
- Кто именно?
- Да что ты пристал, как смола? Такой человек говорил, которому я не могу не поверить!
- А именно?
- Полковой командир, вот кто!.. Что, доволен теперь?.. Скажешь, и он соврал. И что за скрытность такая, не понимаю!.. По секрету ведь все равно не женишься!
Но Несвицкий уже не слушал Борегара. Известие, что о его свадьбе говорил полковой командир, произвело на него ошеломляющее действие.
- Скажи, пожалуйста, толком, что такое? Я ровно ничего не понимаю! - обратился он к Борегару.
- Да ведь он тебе и так толком говорит! Что ты, в самом деле, пристал к нему? - вмешался в разговор капитан Мурашов, за особое отличие по службе незадолго перед тем переведенный из армии и лично протежируемый великим князем Михаилом Павловичем. - И я тоже слышал о твоей женитьбе от барона Остен-Сакена!
- От какого Остен-Сакена? - все более растерянным голосом спросил Несвицкий.
- От адъютанта великого князя! Уж этот тоже напрасно говорить не станет; не такой он человек!
- И невесту мою называли? - осведомился Несвицкий, поднимаясь с места и растерянно, машинально переходя на противоположную сторону комнаты.
- Ну, еще бы! Да ее и называть-то нечего было!.. Кто не знает твоего романа с красавицей Лешерн?
- И романа никакого нет, и путаться в мои дела никто не имеет права!
- Никто в них и не путается! - сердито откликнулся Мурашов. - Говорят то, что есть. И эти разговоры ты сам вызвал!.. А впрочем, и то сказать: давайте говорить о чем-нибудь другом, господа! - обратился к товарищам Мурашов с той прямотой и искренностью, от которых он еще не успел отвыкнуть в своем новом гвардейском мундире.
Все откликнулись на это приглашение, и беседа полилась веселая, оживленная, как это обыкновенно бывает, когда соберется холостая молодежь. Только Несвицкий сидел растерянный, сконфуженный и почти не вмешивался в разговор.
Было неосторожно произнесено одно общеизвестное женское имя, и раздавшиеся вслед за этим смелые шутки покоробили даже самых бесцеремонных.
Что касается Мурашова, то он положительно сидел, как на иголках. Он к такому обращению с женскими именами не привык, в особенности с такими, как то, которое произносилось.
Несвицкий тоже молчал, хотя его молчание имело совершенно иной источник.
Молоденький поручик, граф Тандрен, понял молчание Несвицкого по-своему.
- Вот и видно кандидата в мужья! - рассмеялся он. - Мы все мелем, что на ум взбредет, а князь, как будущий супруг, и осуждает нас, и к нашей беседе пристать не хочет, понимая наперед, каково будет со временем подобные разговоры слушать!
- Меня такая забота коснуться не может! - гордо и заносчиво откликнулся Несвицкий. - Про мою жену никто никогда так говорить не посмеет!
- Жена Цезаря! - сквозь зубы произнес до тех пор молчавший капитан Ржевский, смуглый, как цыган, и, как сын степей, порывистый и заносчивый.
Несвицкий взглянул в его сторону. Миролюбивый Борегар уже испугался, как бы между товарищами не завязался спор.
- Наконец-то, - весело подмигнул он, - сознался наш князь в своих матримониальных вожделениях! Наконец-то в нем будущий муж заговорил! Да ты успокойся! - обратился он к Несвицкому. - Твою будущую жену мы все хорошо знаем и все глубоко уважаем. Ее имени никто никогда не произнесет иначе, как с бережным уважением.
Несвицкий неловко улыбнулся и, взявшись за фуражку, стал рассеянно натягивать перчатки.
- Куда же это ты? - окликнул его Борегар. - Пришел завтракать, а сам удираешь, и рюмки водки не пропустив!.. Это, брат, не порядки!
- Я еще, может быть, вернусь! - откликнулся Несвицкий. - Я вспомнил, что не отправил нужного письма в Москву, а после обеда будет уже поздно. Я не прощаюсь с вами, господа! - сказал он, направляясь к двери и осторожным жестом вызывая за собой Борегара.
Тот не без удивления кивнул ему головой в знак согласия.
- Что с ним, господа? - раздался вопрос одного из офицеров. - Тут что-то неладно!
- Да, его собственная свадьба как будто для него самого сюрпризом явилась! - заговорило разом несколько голосов, причем молоденький и хорошенький Тандрен фальцетом запел только что вывезенные из Парижа куплеты: "Cette affaire-e-e n'est pas eiaire-e-e" ("Тут дело нечисто").
- Певунья-пташка! - весело рассмеялся вернувшийся Борегар, подмигивая на молоденького поручика. - Я тоже в твои годы и в твоем чине все распевал!..
- И, наверное, фальшиво? - смеясь, осведомился Тандрен.
- А ты потише, фендрик! - погрозил ему пальцем Борегар и, махнув рукой, добродушно произнес: - А доподлинно, господа, какое нам дело до женитьбы Несвицко-го, и, раз он не хочет говорить нам о ней, какое мы имеем право расспрашивать об этом?.. Для меня, ей Богу, этот вопрос является более нежели второстепенным. Вот болезнь маленького наследника - другое дело!.. Уж натерпелась Россия благодаря неточно выясненному вопросу о престолонаследии.
- Да какое же теперь-то может быть осложнение? - пожал плечами один из офицеров. - И сам государь еще, Бог даст, два века проживет, и сыновей у него несколько.
- Ну, я не могу так спокойно говорить о возможности смерти маленького наследника! - с глубоким чувством произнес Борегар. - Это такой чудный ребенок!
- А, в сущности, ведь его личное право на престол может встретить серьезное препятствие, - заботливо заговорил до тех пор упорно молчавший штатский, необычайного роста, с лицом бледным, как у мертвеца.
- Ба, ба, ба! Пестель! Ты откуда взялся? - живо спросил Четвертинский. - Как только заводится речь относительно какого-нибудь политического обстоятельства, ты непременно тут как тут!..
- Это у него наследственное! - опрометчиво заметил Тандрен, но тотчас же спохватился, внутренне пожалев о своем неуместном намеке.
Бледный господин, по адресу которого сделано было только что высказанное замечание, был родной брат казненного декабриста Пестеля, и среди людей, близко знавших его, упорно держался слух, что его поразительная, мертвенная бледность имеет свое историческое значение. Утверждали, будто в роковой день казни декабристов он был вдали в числе лиц, присутствовавших на площади, что он видел, как его брат взошел на эшафот, и как дрогнул и моментально вытянулся его труп под двойным капюшоном рокового савана. Говорили, что в эту страшную минуту он смертельно побледнел, и что затем эта мертвая бледность уже никогда не покидала его.
- В чем же вы видите возможность спора при воцарении настоящего наследника престола? - с любопытством спросил Мурашов, видимо, не посвященный в вопрос о том, с кем именно он имеет дело.
Пестель холодно и пристально взглянул на него.
- В том, что наследник родился в то время, когда его отец был великим князем и когда о его правах на русский престол даже не было и речи, тогда как его брат Константин Николаевич родился уже сыном коронованного императора.
- Ну, это - натяжка! - махнул рукой Мурашов, - и натяжка неблагонамеренная…
- Я не исповедываю этой особенной благонамеренности! - задорно возразил Пестель. - Я не имею на это ни причин, ни поводов!
- А я не имею не только причин и поводов, но и права слушать ваши речи! - громко произнес Мурашов и стал торопливо пристегивать оружие, очевидно, собираясь уйти.
Пестель смерил его холодным взглядом.
- Куда ты, Мурашов? - засуетился добряк Борегар. - Какие вы, право, странные, господа!.. Никак не можете выдержать никакой беседы, чтобы вконец не перессориться!
- Если господин офицер считает меня неправым, я к его услугам! - задорно сказал Пестель, доставая из кармана свою визитную карточку.
Борегар на лету схватил его за руку и воскликнул:
- Этого еще недоставало! Что за день такой выдался, что без спора слово никто сказать не может?
Мурашов, не слушая его, вышел порывистым и нервным шагом, крепко захлопнув за собою дверь.
- Ну, люди!.. Ну, чадушки! - покачал ему вслед своей крупной головой Борегар. - И какая муха их всех сегодня укусила?
- Кто этот армейский офицер? - своим спокойным и невозмутимым голосом спросил Пестель.
- Почему ты так определенно говоришь "армейский"? - спросил Тандрен. - Ведь на нем мундир нашего полка!
- Потому что настоящий гвардеец никогда в такой задор не полезет и не станет сам себя оскорблять, исповедуя синтаксис третьего отделения!
- Но он, быть может, и действительно так любит царскую фамилию, что оскорбляется всем, что носит характер осуждения по ее адресу. Ой, Пестель… Пожалей ты себя! - тоном дружеского совета предупредил его Борегар.
- Во-первых, здесь, среди вас всех, я в полной безопасности, а во-вторых, что я сказал сейчас при этом рыцаре печального образа, то повторю всегда и пред всеми!..
- Да что такое с маленьким наследником? - спросил Тандрен, скорее чувствуя, нежели умом сознавая, что завязавшемуся разговору необходимо дать другой оборот.
- Говорят тебе, что простудили! Повели гулять по набережной, когда лед только что прошел!.. А кто не знает, что такое наш петербургский ледоход?
- Да вот те, кто повел гулять ребенка, вероятно, не знают! - серьезно заметил из-за угла чей-то голос. - Государь, говорят, в полном отчаянии, а наш добряк великий князь Михаил Павлович все ночи не спит и из дворца не выходит. Ведь он обожает детей государя.
- В особенности мальчиков!.. Девочек у него своих много…
- А императрица что?.. Верно тоже очень огорчена болезнью сына?
- Ну еще бы! Она тоже к горю не привыкла, ее очень балует судьба! Она сама это не раз замечала. Мне Чернышев рассказывал очень интересный и забавный случай, который на суеверного человека не может не произвести впечатления. Было это прошлым летом в Царском Селе. Чернышев в этот день был дежурным и тотчас после обеда последовал за государем в парк, куда еще раньше в тюльбири уехала императрица. Ведь она пешком никогда не ходит. В парке она вышла и присоединилась ко всей остальной компании, которая ожидала ее. Государь, видя ее веселой, довольным тоном заметил, что ему приятно видеть, как хорошо действует на нее воздух, и предложил по возвращении во дворец пить чай под открытым небом в большом цветнике, перед окнами кабинета императрицы. Государыня, смеясь, заметила ему, что на этот раз он не совсем угадал ее желание и что ей, напротив, очень хочется играть в карты, но она не хочет никого неволить и ей для полноты ее удовольствия несравненно приятнее было бы, если бы внезапно пошел сильный дождь и разразилась гроза. "Я только боюсь высказать свое желание! - с улыбкой прибавила она, - потому что я так счастлива, что мне стоит только серьезно пожелать чего-нибудь, как это моментально исполнится!" Государь, бросив взгляд на ярко-синее небо, на котором не было ни одного облачка, с улыбкой предложил императрице испытать свое счастье и среди этого ясного, залитого солнцем вечера пожелать бури и грозы. "А никто не вознегодует на меня за такую фантазию?" - шутя осведомилась императрица. Государь поручался ей за всех, и тогда она громко высказала желание, чтобы гроза загнала всех по домам, и, таким образом, ей нашлись бы добровольные и усердные партнеры. И что же вы думаете? Не успела государыня договорить свое оригинальное желание, как откуда ни возьмись громадная туча, которая заволокла все небо. Поднялся порывистый ветер, зашумела буря и хлынул такой дождь, что все едва успели кто доехать, а кто просто добежать до дворца. Не прошло и десяти минут, как императрица, от души смеясь, уже усаживалась за ломберный стол и под шум падавшего проливного дождя принялась за свой любимый преферанс.
- Да, это - настоящее счастье! - повел плечами Черневинский. - И я, откровенно сказать, за такое полное счастье будущей супруги нашего Несвицкого не поручусь!
- Ты опять за него принялся? - откликнулся Ржевский. - Я первый ни одного слова не произнес ни за него, ни против него!.. Но если меня по совести спросят, то большой симпатии я к нему не чувствую.
- Да и никто, я думаю, не чувствует! Это Борегар так только, для оригинальности! - заметил Тандрен.
- Фендрик, тебе сказано: берегись! - погрозил ему толстяк.