Борис досконально изучил причуды своей любовной лихорадки, научился предвидеть как ее зарождение, так, впрочем, и бесславный конец. Вот и сейчас вольготно устроившись на оттоманке в своем кабинете и уставившись в расписной потолок, он ощутил ее приближение. Как некстати, накануне поры жениховства ввязываться в очередную амурную историю. Но барышни были чудо, как хороши.
Правда, о мадемуазель Романовской лучше сразу забыть, ни к чему такому хорошему товарищу, как Нафанаил Кекин, досаждать. В полонезе с Лизанькой он вел себя любезно, но отстраненно, чем вызвал недоумение в ее прекрасных голубых глазах. Потом во время котильона они с княжной Давыдовой подошли к нему и спросили: "Мак или лилия?" Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться кто из них кто. Борис выбрал, конечно же, мак. От досады Лизанька закусила пухленькую губку и даже притопнула ножкой. На что Болховской окинул ее холодноватым взглядом и чуть дрогнул уголком рта, этот прием не раз безотказно помогал ему осаждать особо настырных девиц. Потом он взял в руки тоненькие трепетные пальчики княжны Анастасии и почувствовал, что сердце пойманной птицей трепыхнулось в груди. Анастасия Михайловна все больше молчала, смотрела загадочно, время от времени улыбалась, и на щеках у нее появлялись очаровательные ямочки, которые неудержимо хотелось целовать.
Чудный был вечер. Еще не раз ощущал Болховской трепет в груди. Есть все же что-то трогательное в провинциальных барышнях, наивное, как росистый запах трав поутру. Ему вспомнилась Кити Молоствова, легкая болтовня в танце.
- Ваши глаза, мадемуазель, поразили меня в самое сердце. Только морская волна сравнится чистотой и лазурью с вашим взором, - пылко шептал ей Борис, очередной раз припадая на колено и обводя барышню вокруг себя.
- Вы мне льстите, ваше сиятельство, а я лести не люблю, - строго произнесла Кити, дрогнувшим голосом.
- Что же вы любите?
- Конфекты, - выпалила она, озорно глянула на Болховского, и они вместе рассмеялись над ее торопливым и простодушным ответом.
Неожиданным и приятным сюрпризом для Бориса оказалась встреча с Натали Адельберг, которую некогда знал он как Наталью Евграфовну Поспелову.
- Мадам, за то время, что мы не виделись, вы сильно изменились, - чуть печально сказал Борис, кружа ее под звуки новомодного вальса.
- Неужели? - прохладно протянула Натали, но на дне ее горячих карих глаз блеснуло беспокойство.
- Вы стали еще прекраснее, хотя мне всегда казалось, что это невозможно, - покаянно произнес он.
Мадам Адельберг не сдержала вздоха облегчения.
- Вы все такой же шалун, как и раньше, ваше сиятельство, - укорила она его.
- А вы все так же неприступны и холодны к моим мольбам, - пожаловался Болховской. - Да еще и супругом обзавестись успели.
- Ах, Борис Сергеевич, я и похоронить его успела, - чуть тише промолвила Натали и, предупреждая извинения Болховского, добавила: - Полковник Адельберг был уже в преклонных летах, здоровье имел расшатанное излишествами жизни, предписания докторов манкировал, вот и не уберегся. Пусть душа его беспокойная найдет благодать в лучшем мире.
Она сделала приличествующую теме паузу, а затем мягко, почти незаметно переместила пальчики на плече Бориса и сказала:
- К вашим мольбам, князь, я никогда не могла оставаться равнодушной, только обстоятельства препятствовали мне выразить вам свою благосклонность.
Болховской почувствовал, как его обдало горячей волной. Он остро ощутил в своих руках ладное, упругое тело Натали, притянул ее чуть ближе и хрипловатым от подступившего желания голосом спросил:
- А сейчас что-то препятствует?
- Думаю, да, - улыбнулась она. - Те несколько десятков человек, что присутствуют на этом рауте.
Болховской хохотнул, окинул взглядом залу, отметив, что за ними наблюдали, и в основном женщины. Холодно отвернулась, встретившись с ним взглядом, Лизанька Романовская, недоумевающе-простодушно взирала на них Кити, тут же спряталась за спину кавалера княжна Давыдова. Лишь Анна, проплывая мимо него в объятиях какого-то бонвивана, послала ему понимающую улыбку.
- Для более приватной беседы можно выбрать место и помалолюднее, - сказал Болховской, вновь склонившись к Натали. - Может быть, вам понравится приглашение ко мне в усадьбу?
- Помалолюднее, - иронически протянула Адельберг. - У вас лакеев только штук тридцать, да дворня, да батюшка с сестрицами. Нет уж, - поджала она сочные губки и, услышав, как разочарованно вздохнул Борис, тут же добавила: - А вот у меня на Горшечной - иное дело: только дворник, повариха да две горничных. На мой взгляд, сие место гораздо боле подходит для наших м-м-м… бесед.
- Тогда едемте к вам, - выпалил Болховской.
- Что, прямо сей час? - с деланным испугом спросила очаровательница и лукаво блеснула глазами-вишенками.
- Именно сей час, - произнес Борис и уверенно повел ее в танце прямо к выходу из залы.
- Вы с ума сошли! - заговорщицким шепотом произнесла она. - Погодите.
- А чего годить-то? - неожиданно для себя голосом собственного кучера Филимоныча спросил Болховской.
- Не могу я вас сегодня принять. И завтра тоже. А вот дня через три - милости прошу, - заверила его Натали.
- Как скажете, божественная, - немедленно согласился Борис.
- Значит, придете? - спросила побежденная мадам Адельберг.
- Непременно, - заверил ее Болховской.
Князь потянулся на своей оттоманке и закинул руки за голову. "Завтра съезжу к Давыдовым и, если получится, к Молоствовым, - решил он. - А там, глядишь, и Поспелова поспеет".
3
Приличия надлежит соблюдать. Иначе поползут в свете слухи, что, дескать, князь Борис Сергеевич возгордился, попав в свиту его императорского величества, и что серебряные эполеты с высочайшим вензелем дадены ему слишком рано. Посему, выждав положенный час, Болховской отправился с визитом к Давыдовым, дабы выразить свое почтение и благодарность за два танца, ангажированные ему вчера княжной Анастасией. К его удивлению, у ворот усадьбы Давыдовых на Поповой горе стояла бричка известного в городе лекаря доктора Фукса. "Верно, с князем Михаилом Ивановичем что-то приключилось", - подумал Болховской, узрев в каретнике рессорный экипаж Давыдова московской работы, в коем директор почты ездил в должность. Но князь Борис ошибся. Войдя в гостиную, он увидел посеревшего лицом Давыдова и заплаканную княгиню Елизавету Степановну.
- Ох, горе, горе, - завидев Болховского, запричитала княгиня.
- Что случилось? - посмотрев на Михаила Ивановича, спросил князь Борис.
- Настасьюшку нашу зарезали, - ответила за мужа Елизавета Степановна, шумно потянув носом.
- Как зарезали, кто? - опешил Болховской.
- Да что ты городишь, - одернул жену Давыдов. - Жива она. Только без чувств. Шею ей проткнули то ли стилетом, то ли спицей.
- Как же это случилось? - пораженно воскликнул Болховской.
- Лизавета Степановна вам все расскажет, - хмуро произнес Давыдов и подошел, прислушиваясь, к дверям спальни. - Ничего не слышно, - развел он руками.
- Ах, Борис Сергеевич, что же это на белом свете-то твориться! - всхлипнула Елизавета Степановна. - Скоро приличным людям со двора выехать никакой возможности не будет!
- Будет тебе, дорогая, - буркнул на нее Михаил Иванович, напряженно вслушиваясь в шорохи за дверью спальни.
- Расскажите, что произошло? - повторил свой вопрос Борис.
- Мы с Настасьюшкой с бала вчерашнего возвращались. Заполночь уже, - начала рассказывать княгиня. - Ехали в открытой двухместной коляске, ведь тепло было. Когда подъехали к воротам усадьбы, неизвестно откуда к коляске со стороны Настеньки приблизился какой-то человек в черном рединготе и боливаре, надвинутом на самые глаза. Он кашлянул, и Настя обернулась к нему. Потом она жутко закричала и схватилась за шею, а этот ужасный человек в боливаре быстро убежал. Я подумала было, что на нас напал грабитель и велела кучеру скорее заезжать в усадьбу. Когда въехали в ворота, бедная девочка была уже без чувств.
- А вы послали людей в погоню за злодеем? - спросил князь Борис.
- Послали, конечно, да куда там…
- Как будто испарился, стервец, - подошел к ним Михаил Иванович. - Ничего, господин полицмейстер быстро его сыщет, вот только Настасьюшка в себя придет. Преступника она видела, опишет его, и мерзавца поймают. Схватят, как миленького.
- Это хорошо, что полковник Поль сам занимается дознанием по этому делу, - сказал Болховской.
- Да, - согласился Давыдов. - Иван Иванович вчера был у нас и о случившемся знает все, что знаем мы.
В это время двери спальни отворились, и в гостиную вошел небольшого росточка плешивый человечек с докторским саквояжем в руке. Взор его был задумчив.
- Ну, что? - с надеждой в голосе спросили Давыдовы.
- Каталепсус, - свел брови к переносице профессор Императорского университета, анатом и известный в городе естествоиспытатель Карл Федорович Фукс. - Полный каталепсус и онемение нервных жил.
- А что это значит? - спросил не находивший себе места Михаил Иванович.
- Каталепсус есть вид паралича, - менторским тоном произнес Фукс. - Человек лишается сознания и чувств, но дыхание сохраняется.
- О Господи, - прошептала Елизавета Степановна и сама едва не впала в каталепсус.
- Но зато Анастасия Михайловна не испытывает никакой боли, - поспешил успокоить княгиню Карл Федорович.
- Никакой? - с надеждой посмотрела на лекаря Давыдова.
- Никакой, - заверил ее естествоиспытатель.
- А нам-то, нам, что делать? - спросил растерянно Михаил Иванович.
- Не оставлять вашу дочь без неусыпного надзора. Опасность для жизни, конечно, еще сохраняется, но при надлежащем уходе надежда на выздоровление весьма и весьма велика, - важно изрек профессор.
- И сколько времени наша дочь будет пребывать в подобном состоянии? - с неизбывной тревогой спросил Давыдов.
- Врачебная наука отвечает на сей вопрос так: от нескольких дней до нескольких лет. Известны случаи, - продолжал он, несмотря на то, что Давыдов схватился за сердце, а княгиня всхлипнула, - когда люди находились в каталепсусе восемнадцать и даже двадцать лет.
- Двадцать лет! - испуганно воскликнул Михаил Иванович.
- Двадцать, - подтвердил естествоиспытатель. - А в Индии один авгур пролежал вот так целых сорок два года. Высох, как сушеная ящерица. Все привыкли, что он десятилетиями лежит недвижим, и, когда он схватил другого авгура за шальвары и попросил воды, того хватил удар и он тотчас испустил дух. Но подобные случаи весьма редки.
Елизавета Степановна ахнула и повалилась на князя Болховского. Тот еле удержал шестипудовую княгиню, хотя и сам был нехилого десятка.
- Воды! - воскликнул Давыдов и бегом припустил из гостиной.
- Лучше о-де-колону - крикнул ему вдогонку Фукс, помогая князю Болховскому подтащить княгиню к креслам. Вдвоем, они кое-как усадили ее, и Карл Федорович принялся растирать ей виски принесенным "Angelikusum".
- Вы уж, Карл Федорович, как-нибудь с ними поделикатнее, - тихо заметил ему князь Борис. - Зачем нужно было говорить про этого высохшего авгура?
- Но это же исторический факт! - возмутился было профессор но, вздохнув, добавил: - Впрочем, вы, конечно, правы. Нервические жилы у них и так ни к черту.
- А что, Анастасия Михайловна, действительно, не скоро очнется? - спросил Борис.
- Я думаю, не раньше, чем недели через две. Слишком сильным было потрясение. Да и рана у нее серьезная. Тс-с, - приложил лекарь палец к губам. - Княгиня, кажется, пришла в себя.
Они оба посмотрели на Елизавету Степановну. Та глубоко вздохнула и открыла глаза.
- Где Настя? - спросила она, уставившись на Болховского.
- Она у себя в спальне, - как говорят с малым дитятей, ответил Борис. - Спит. И будет спать еще несколько дней. А потом проснется. Так ведь, доктор?
- Истинно так, - закивал головой Карл Федорович. - Как вы себя чувствуете, сударыня?
- Хорошо, благодарю вас.
- Ну, вот и славно. А теперь, разрешите откланяться, - засуетился естествоиспытатель. - Завтра поутру непременно вас навешу.
- Да уж, будьте так любезны, - пробормотала княгиня, ища глазами мужа. - Михаил Иванович, проводи господина Фукса.
Давыдов кивнул, проводил Карла Федоровича до парадной двери и быстро вернулся.
- Борис Сергеевич, пройдемте в мой кабинет, - пригласил он Болховского. - Это не укладывается у меня в голове, - сказал он, когда они уселись в кресла, и Давыдов нервно раскурил сигару. - Еще вчера Настенька танцевала на балу… с вами, а сегодня лежит в постели недвижима, и одному Богу известно, когда все это кончится. - Он с надеждой посмотрел на Бориса. - Она не говорила вам вчера ничего такого?
- Да нет, - ответил Болховской. - Обычные светские разговоры.
- А вы… Что вы сами об этом думаете? Ведь ее хотели убить!
- Ума не приложу, - пожал плечами Борис. - Все это так неожиданно. А у нее были враги?
- Такой же вопрос задал мне вчера полковник Поль.
- И что вы ему ответили?
- Нет. Конечно же, нет! - воскликнул Давыдов. - Она же кроткая, нежная, сущий ангел. Какие враги могут быть у ангелов?
- Демоны, - не сразу ответил Болховской.
Михаил Иванович закашлялся, поперхнувшись дымом. Они помолчали.
- Вы останетесь обедать? - нарушил тишину Михаил Иванович.
- Нет, князь, - поднялся с кресел Борис. - Какой уж тут обед.
- Вы правы, - печально произнес Давыдов. - Какой уж тут обед. Тогда, прощайте.
- Прощайте, - сказал Болховской и пожал протянутую ему вялую ладонь.
4
Кити Молоствова была очень миленькой. Может, самой миленькой во всем городе, а то и губернии. Их было две таких прелестниц: она да Лизанька Романовская, за обеими из коих Болховской был не прочь приволокнуться, покуда его не опутали оковы Гименея. Но Романовская была предметом воздыханий отставного поручика Кекина, посему свою рессорную коляску дорогой столичной работы Борис Сергеевич направил к Молоствовым, велев кучеру везти себя на Покровку.
Возле особняка Молоствовых он увидел бричку доктора Фукса и ощутил холодок неприятного предчувствия. В передней на его вопрос: не случилось ли чего, крепко опечаленный лакей в ливрее только и ответил:
- Охо-хо…
И заплакал, закрыв лицо ладонями в белых нитяных перчатках.
Борис бегом поднялся по ступенькам на второй этаж и влетел в комнаты. В них остро пахло карболкой. Кити лежала на канапе, и ее рука бессильно свисала, касаясь пальчиками ковра на полу. Она была мертвенно-бледна. Возле нее, притулившись на краешек канапе, хлопотал Карл Федорович, вынимая из своего докторского саквояжа разные врачебные инструменты. Рядом с ним, ожидая распоряжений, стояла старшая горничная, готовая по первому зову кинуться туда, неизвестно куда, и принести то, неизвестно что. Евдокия Ивановна Молоствова, майорская вдова, попыталась было подняться с кресел, но лишь махнула рукой в знак приветствия и приложила к заплаканным глазам батистовый платочек.
- Что случилось? - воскликнул князь, пораженный тем, что и вчерашний, и сегодняшний его визиты приходятся как раз во время какого-нибудь несчастья.
- Я не знаю, - едва справилась с непослушными губами Евдокия Ивановна. - Еще три четверти часа назад Каташа была здорова и весела, вспоминала про тот бал третьего дня, когда она танцевала с вами, все щебетала без умолку. А потом сделалась вдруг будто пьяной и повалилась на пол. Это случилось почти сразу после того, как от вас принесли вон тот замечательный букет и бонбоньерку с конфектами.
Болховской перевел взгляд на напольный китайский вазон с букетом из роз, лилий, маргариток, ренонкулей и испанских ясминов.
- Но я не посылал Катерине Андреевне ни конфект, ни букета, - удивленно произнес он.
- Что вы говорите? - спросила Молоствова, не расслышав слов Бориса и не сводя взгляда с дочери.
- Я не посылал вашей…
- Да расстегните вы ей, наконец, этот спенсер! - вдруг зарычал Фукс и уставился на дрожащие руки горничной, не справляющиеся с крохотными пуговичками на бархатной курточке. В страшном нетерпении он буквально отбросил ее руки и сам принялся расстегивать спенсер. Затем, достав из саквояжа короткий стетоскоп, почти припал к груди девушки. В наступившей тишине было слышно, как натужно, с какими-то всхлипываниями дышит Кити.
- Это отравление, - обернулся к Молоствовой Фукс. - Вы говорите, что она не жаловалась ни на какие боли и у нее не было корчей? - быстро спросил он.
- Нет. Просто она сделалась, как пьяная, а потом… упала, - еле слышно ответила Молоствова. - Боже мой.
- Стало быть, это отравление усыпительным ядом, - констатировал Карл Федорович. - Bella donna либо la graine de datura .
- Что? - не поняла Евдокия Ивановна.
- Ваша дочь отравилась ядом плодов семейства пасленовых трав, красавки например, либо семенами дурмана или белены. Прикажите немедля приготовить слабительный декокт из подслащенной воды с уксусом, а я займусь тинктурой из шпанских мух.
- Ну, чего ты стоишь, - нервически прикрикнула на горничную Молоствова. - Ты слышала, что сказал доктор?
- Да, барыня.
- Вот и ступай. Да чтоб живо!
- А, вы опять здесь, - только сейчас заметил Болховского Фукс.
- Что значит, опять ? - недовольно спросил Борис.
- Ну, я неверно выразился, - спохватился профессор, вовсе не желавший обидеть известного своим горячим нравом князя, а уж тем паче ссориться со столь известным бретером. - Прошу прощения. Просто я хотел сказать, что мы недавно виделись с вами у Давыдовых при… весьма сходных обстоятельствах.
- Вы хотите сказать, что как и на княжну Давыдову, на Екатерину Андреевну тоже покушались, и она не просто отравилась, а ее отравили ? - вскинул темные брови Болховской.
- Ну… - ушел от ответа естествоиспытатель и обратился к Молоствовой: - А что ваша дочь кушала сегодня?
- Ничего, - ответила Евдокия Ивановна. - Она только пила кофий с конфектами, что любезно прислал Борис Сергеевич.
- И все? - спросил Фукс, метнув быстрый взгляд в сторону Болховского.
- Все, - констатировала Молоствова.
- Я не посылал конфект, - медленно произнес Борис.
- Полноте скромничать, князь, - устало произнесла Евдокия Ивановна. - Никто, кроме вас, не мог этого сделать.
- Сударыня, поверьте, никаких цветов и конфект я вашей дочери не посылал, - слишком горячо для беседы с пожилой дамой повторил Болховской.
- Да будет вам, Борис Сергеевич, - немного раздраженно промолвила Молоствова. - Никакими неприятностями букеты цветов и бонбоньерки, что вы продолжаете дарить девушкам, вашей помолвке с княжной Баратаевой не грозят. Ваши отцы уже ударили по рукам, так что дело это решенное. К тому же лакей, что принес цветы и конфекты, сказал, что это подарок от вас…
- Нет, не от меня, - продолжал упорствовать Болховской.
- Ну, тогда от кого же? - воззрилась на него Евдокия Ивановна.