Анна фыркнула, но поднялась с кресла и встала перед ним, не замечая, что нервно теребит руками подол своего летнего платья в веселенький цветочек, фасон коего даже в провинции вышел из моды лет пять назад.
- Не хочу тебя обидеть, дорогая, но, если ты намерена временно стать предметом моей страсти, даже понарошку, придется полностью сменить твою экипировку.
Борис через силу постарался придать своему лицу легкий налет цинизма, очень уж ловко сидело сие устаревшее произведение портновского искусства на ее высокой, излучавшей энергию фигуре.
- А чем тебя эта не устраивает?! И не надо на меня пялиться, как на кобылу на торгах. - Она со всего маху плюхнулась обратно в кресло. То жалобно скрипнуло.
- Аннета, сердце мое, весь свет знает, что князь Болховской волочится за самыми хорошенькими и элегантными дамами, подчеркиваю - элегантными дамами, кои одеваются по последней парижской моде. На меня равняются. Ты что этим бабушкиным платьем хочешь погубить мою репутацию? - нахально улыбнулся он.
- Тоже мне репутация, - пробурчала Анна. - Селадон, повеса.
- И у повес есть своя репутация, которой мы очень дорожим. Так что будь добра, если решишь все же изображать даму моего сердца - обновляй гардероб, посоветуйся с модисткой или вон хоть с Лизанькой Романовской, она - барышня со вкусом.
Анна сидела, упрямо сжав губы и выслушивая, как ей казалось, со стоическим спокойствием нелепые поучения Бориса. Она всегда сознавала, что обладает внешностью вполне заурядной, а в нынешнее время еще и не модной: каштановая грива волос, смугловатая кожа, карие глаза. Фигура, правда, вполне приличная, только вот рост высоковат, с Борисом они почти вровень, ну может быть, она на вершок поменее. И в чем он, безусловно, прав - она начисто лишена чувства стиля. Батюшка всегда строго внушал детям, что главное в человеке его душа и характер, а внешность есть едино мишура, изысканное же платье часто бывает личиной, прикрывающей людские пороки. Посему в одежде главное - опрятность, чистота и удобство. Без материнской руки, в мужском окружении своего дома она так и не научилась искусству выбирать наряды себе под стать, подчеркивая достоинства и скрывая недостатки. Но для человека мыслящего нет ничего невозможного! Ужо будет тебе новый гардероб, князюшка, глаза на лоб повылезают.
- И что, позволь спросить, у тебя на голове? - раздался вдруг прямо над ней голос Болховского.
- Ты о чем? - подняв на него недоумевающие глаза, пролепетала Анна. Но ловкие пальцы князя уже развязали ленты, и шляпка оказалась в его руках. Борис разглядывал ее с любознательностью ученого-натуралиста, увидевшего в кунсткамере некий неизвестный ему экземпляр флоры или фауны. - И сделай что-нибудь с волосами. Что ты их вечно прячешь?
В одно мгновение он вынул шпильки из прически Анны, и каштановая волна хлынула ей на плечи.
- Ну это уж чересчур! - Она стремительно поднялась с кресла, вырвала шляпку из рук Болховского и сердито нахлобучила ее прямо на распущенные волосы. - Ты слишком многого хочешь!
Не прощаясь, она решительно протопала к дверям и, еле сдерживая слезы, выскочила вон.
Князь Болховской задумчиво посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на остывший кофе и пробормотал:
- Боюсь, что я действительно хочу слишком многого…
13
Четыре дня князь Болховской не видел адмиральскую дочку, четыре долгих, изнурительных дня. Несколько раз он заезжал с визитом к Косливцевым, но заставал дома только командора Петра Антоновича, вел с ним неторопливые беседы, покуривая сигары и погружаясь в воспоминания последних военных кампаний. Один раз даже напросился на обед, но Анна так и не появилась.
"Где ее черти носят?" - вопрошал сам себя князь, с раздражением вперив взор в крону молодого дубка. Сей ни в чем не повинный дубок рос как раз напротив скамьи, выбранной Борисом в качестве наблюдательного пункта в самом начале аллеи Черноозерского сада. Именно сюда в послеполуденные часы казанское благородное сословие приезжало совершить неторопливый променад, дабы обменяться последними новостями, на других посмотреть, да и себя показать.
Оживленный разговор привлек внимание Болховского. Компания молодых людей спускалась по ступенькам лестницы у входа в парковую аллею. Среди прочих Борис приметил своего знакомца Нафанаила Кекина, князя Асанова, а помимо него еще двух, весьма изящно одетых дам с легкими зонтиками-омбрельками в руках. Одну он узнал сразу. Это была известная московская щеголиха и светская львица графиня Апраксина, у коей под Казанью в Лаишевском уезде имелись обширные владения, и каждое лето она живала там, отдыхая от "скуки" столичной жизни и ворчания престарелого супруга. Лицо второй мешали разглядеть поля шляпки из итальянской соломки, украшенной алыми маками. Из-под них виднелись только яркие, дразнящие воображение губы с игриво приподнятыми уголками. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кружево зонтика, бросали трепетную резную тень на грудь и плечи незнакомки, открытые весьма смелым декольте. Легкий ветерок игриво теребил складки воздушного батистового платья, то скрывая, то соблазнительно облегая стройное тело. Она была вся сияние летнего дня, пахнущего медом и душистыми полевыми травами, наполненного гомоном птиц и стрекотом кузнечиков. Но что-то в ней встревожило князя. Кузнечиков!
Сердце пропустило удар. Болховской стремительно поднялся со скамьи, расправил плечи и, почти печатая шаг, направился к весело щебетавшей компании.
- Добрый день, дамы и господа. Мое почтение, графиня, - любезно произнес он, склонив голову к руке Апраксиной.
Неторопливо выпрямившись, он повернулся к другой даме. Маки на шляпке замерли, затем вздрогнули и поползли вверх. И на Бориса глянули знакомые с детства лучистые глаза Анны. Он ожидал этого, но все-таки был ошеломлен. Увидев застывшую фигуру Болховского, она едва могла скрыть довольную улыбку.
Четыре дня назад, с трудом сдерживая злые слезы, Анна пулей выбежала из дома Болховского, единым духом взлетела в двуколку и с места пустила своего гнедого в галоп. Он хочет, чтобы она выглядела как его бывшие пассии? И сомневается, что сия метаморфоза возможна? Что ж, ваше сиятельство, вы получите желаемое! Будут вам и платья-шляпки, и шали-веера, да такие, что удар хватит! Но одно дело решить что делать, другое - как этого достичь.
Проезжая по пыльным улицам города, Анна ломала себе голову над тем, кто же ей поможет свершить сие волшебное преображение. Лизанька Романовская? Ну уж дудки! Может, Сашенька Апехтина? Это еще хуже. Заморит ее своими поэтическими опусами так, что до нарядов, пожалуй, дело не дойдет. Господи Всемилостивый! Помоги и наставь меня, не многого прошу, всего-то пару-тройку приличных платьев!
И Господь услышал ее отчаянную мольбу. Поворачивая к своей усадьбе в Большой Лецкой улице, заприметила она впереди высокую худощавую фигуру господина Кекина.
- Нафанаил Филиппович! - окликнула она молодого человека, остановив гнедого в нескольких шагах от него. - Добрый день!
- Рад вас приветствовать, мадемуазель Косливцева, - искренне улыбнулся ей отставной поручик.
- Не окажете ли мне любезность, господин Кекин?
- Все что в моих силах, - живо отозвался тот.
- Мне нужно с вами посоветоваться по одному крайне важному делу. Приватно. Может, зайдете к нам? - попросила она.
- Почту за честь быть вам полезным, Анна Петровна.
Через пять минут он уже сидел в ее кабинете, а через десять - напряженно размышлял над крайне странной просьбой - превратить ее в чаровницу. Под оценивающим взглядом Кекина она вспомнила недавнюю сцену у Болховского, и жаркий румянец, в который раз за сегодняшний день, залил ее щеки.
- Что? Совсем безнадежно? - тоскливо спросила она.
- Анна Петровна, вы одна из самых неординарных барышень, коих встречал я на своем веку. Вы умны…
- Ах, оставьте, Нафанаил Филиппович, - поморщилась Анна. - Сейчас не до куртуазности.
- … добры, честны, - невозмутимо продолжал Кекин. - Ваша внешность, что называется, "с изюминкой". Только вы не даете себе труда подчеркнуть те пикантные черты, коими одарила вас природа.
- А они есть? - удивилась его собеседница.
- Несомненно. Огранить алмаз, - добавил он после небольшого раздумья, - нам поможет графиня Апраксина. Лучшего лоцмана в изменчивых течениях моды найти трудно.
- Графиня в городе? Да согласится ли она? - засомневалась Анна.
- Третьего дня приехала. Думаю, прелестная Эрнестина с удовольствием поучаствует в вашей затее. Тем более что когда-то я оказал ей услугу в одном деликатном деле.
- Прекрасно! Едем немедленно, - встрепенулась Анна, стремительно срываясь с места.
"Эк ее припекло", - подумалось едва поспевавшему за ней Нафанаилу.
14
Остолбеневший Болховской и то, что он дольше приличного задержал ее руку в своей, находясь под прицелом стольких глаз, как нельзя лучше соответствовало планам Анны. Не позднее завтрашнего дня по городу поползет шепоток о том, что неугомонный повеса-князь успел оправиться после трагической гибели своей невесты и двухнедельного затворничества и обратил свои взоры… куда бы вы думали? - на предмет, а иначе и не назовешь, доселе крайне ничтожный. На Аннет Косливцеву! Может, от горя у него рассудок помутился? А сама барышня какова? С ней-то что творится? Волосы обстригла, наряды по четыре раза на дню меняет, говорят, все казанские магазейны опустошила. И пойдет писать губерния. Дойдут слухи и до злодейки.
- Чудесный день, не правда ли, князь? - чуть задыхаясь от волнения, сказала Анна, с тревогой заметив, как на скулах Бориса заходили желваки. Под его пристальным взглядом она смутилась и принялась нервно покручивать ручку зонтика. Пауза затягивалась.
- Именно эту нетривиальную тему мы обсуждали, направляясь сюда, - пришел на выручку Анне Нафанаил Кекин, - осталось услышать только ваше мнение, князь.
- Прошу прощения, господа, но участие в сей дискуссии я приму позже, - без улыбки ответил Борис и, взглянув на Анну, добавил: - Уделите мне несколько минут вашего драгоценного времени, любезная Анна Петровна, для обсуждения крайне важного вопроса.
Не дожидаясь ответа, он подхватил ее под локоток и почти потащил в сторону маленькой ротонды, что белела чуть в стороне от главной аллеи.
- Да что ты себе позволяешь? Отпусти сейчас же! У меня синяки будут! - в панике прошептала Анна, еле поспевая за его широким шагом. - На нас все смотрят, болван!
- Ты ведь, кажется, этого и добивалась? - сквозь зубы проговорил князь и чуть подтолкнул ее к широкой скамье. - Сядь и прекрати трясти зонтом!
Анна опустилась на скамью, не решаясь взглянуть ему в лицо.
- Чем ты недоволен? - спросила она, опустив глаза на его до блеска начищенные сапоги. Те молчали. - Ты же сам сказал, что я должна сменить, как ты выразился, "экипировку", - обратилась она уже к пуговицам на мундире, но и они безмолвствовали, пуская ей в глаза солнечных зайчиков. - Мы же договорились! - в отчаянии напомнила Анна серебряным аксельбантам.
Аксельбанты мелко задрожали. Она в недоумении перевела взгляд на лицо Бориса. Он закинул голову назад и громко расхохотался. "Кажется, буря пронеслась", - с облегчением подумала Анна. Внутри у нее заплясали крохотные смешинки, легкой стайкой подкатили к горлу. Она нервно хихикнула, но, заметив любопытные взгляды гуляющей публики, решительно подавила в себе желание присоединиться к беспечному смеху Болховского.
- Прекрати рж… смеяться! Это неприлично, в конце концов, - тоном строгой гувернантки произнесла она. - И позволь узнать, что вызвало у тебя сей приступ гомерического хохота?
- Аннета! Ты меня уморишь! - ответил Болховской, присаживаясь с ней рядом на скамью и вытирая глаза, на которых от смеха выступили слезы. - Одно из двух: или ты меня уморишь, или я тебя придушу, - уже спокойнее произнес он.
- По нашему плану таковое желание должно возникнуть отнюдь не у тебя.
- Выброси этот дурацкий план из головы, - опять начиная сердиться, ответил Борис.
- Даже не мечтай! - отрезала Анна. - Я что, зря старалась? Целых четыре дня выслушивала бесконечные наставления Эрнестины о том, как обворожить мужчину, как улыбаться, когда томно вздохнуть, а когда глазки потупить. А бесконечные примерки! За эти дни я почувствовала себя подушечкой для иголок! А наряды! Куда я их дену? Горничным раздам? Нет уж, друг мой, взялся за гуж - не говори, что не дюж.
- Аннета, дорогая, - примирительным тоном произнес князь, - ценю твои усилия. Но это слишком опасно, я не могу тобой рисковать. Пойми меня.
Он взял ее руку, затянутую в кружевную митенку, поднес к губам и нежно поцеловал. Легкая дымка окутала мир, как будто издалека доносились голоса людей, грохот экипажей, щебет птиц, но все это было миражом. Настоящим, до боли реальными были только его темные кудри, склоненные над ее рукой и тепло губ. Вновь по телу побежали огненные ручейки, наполняя его трепетом и истомой.
- Вот и договорились, - чуть хрипловато прошептал он, подняв голову и взглянув ей прямо в глаза.
Что?! Анна тряхнула головой.
- Со мной твои штучки не пройдут! - решительно заявила она, но голос-предатель дрогнул, выдавая ее волнение.
- О чем ты? - удивленно приподнял темные брови Болховской.
- Не забывай, я все твои кунштюки касательно дамского обольщения на перечет знаю. Мастерски проделано. - Она ехидно усмехнулась. - И ты их обязательно пустишь в ход. Когда мы начнем осуществлять наш план.
- Нюта…
- Поздно, Борис. Военная кампания началась. Неужели не понимаешь, что ты уже дал прекрасную пищу для пересудов, чуть ли не силой затащив меня, - она оглянулась вокруг, томно вздохнула, отчего ее грудь туго натянула ткань лифа, еще резче обозначив золотистые округлости, - в это премилое уединенное местечко.
Борис невольно окинул ее взглядом и нервно сглотнул.
- Чертовка, - пробурчал он. - Хорошо, будь по-твоему. Только при первом намеке на опасность вон из города и из губернии тоже. Обещай!
- Все, что угодно, милый, - промурлыкала Анна, поднимаясь со скамьи. - А теперь верни меня обратно. На сегодня мы достаточно эпатировали публику.
Следующий час для Болховского был полон неожиданностей, и не всегда приятных. К последним относилось то, что каждый из встретившихся знакомых, считал своим долгом сначала с недоумением таращить глаза на Анну, потом, заикаясь от изумления, рассыпаться в слащавых комплиментах и пускать слюни чуть ли ей не в декольте. К концу променада вокруг прелестной графини Апраксиной и преображенной Анны вился целый рой поклонников. Борис со снисходительной усмешкой поглядывал на их ужимки и прыжки, но спустя некоторое время почувствовал, как где-то в глубине него начало нарастать глухое раздражение. Они что, слепые? Это же Анна. Мадемуазель Косливцева - чудачка и синий чулок. Что в ней изменилось, кроме платья? Ничего. С чего вдруг такая ажитация? Борис чувствовал, что закипает, как походный самовар.
- Какие, однако, у нас в провинции брильянты сокрыты. Как я ранее этого не замечал? - весело обратился к нему ротмистр Иван Великопольский, лихой гусар и не меньший повеса и покоритель женских сердец, чем сам Болховской. Бориса выводила из себя его смазливая внешность и то, что Анна более других говорила с ним о какой-то ерунде, то ли об охоте, то ли о лошадях.
- А вы почаще посещайте родные пенаты, Иван Ермолаевич, еще и не таких обнаружите, - отшутился он в ответ.
- А умница какая! Редко встретишь женщину, в которой все в дивной гармонии: и тело, и душа, и разум, - никак не мог угомониться Великопольский, с вожделением поглядывая на восхитившее его "тело". - Вы не знаете, она будет на спектакле у Панаевых? Ставят "Остана" Москотильникова.
- Полагаю, да. Я сопровождаю ее туда, - вдруг ни с того ни с сего соврал Борис, впервые услышавший о сем эпохальном событии.
Великопольский пристально взглянул на Болховского и увидел в его глазах предупреждение.
- М-м-м… Что-то вы сегодня необычайно серьезны, князь.
- В некоторых вещах я серьезен не только сегодня, - чуть резче, чем хотел, ответил Борис.
Назревала ссора. Но к счастью, Великопольский заприметил Лизаньку Романовскую, которая двигалась им навстречу со своим эскортом.
- О, вижу еще одну фею. Мое почтение, князь. - Он поклонился Борису и, уходя, колко добавил. - Удаляюсь в более спокойные воды.
В этот момент Анна оглянулась, отыскала глазами Болховского. Он мгновенно оказался рядом.
- Позвольте, Анна Петровна, проводить вас, - произнес он то, что она хотела услышать.
Всю дорогу до усадьбы Косливцевых Анна весело щебетала, как дебютантка, впервые посетившая бал. Болховской отвечал односложно, задавая себе один и тот же вопрос. Что его так взбесило?
- Отчего ты такой мрачный, - наконец спросила и она. - Все получилось великолепно. Правда? Думаю, слухи о нас уже поползли по городу.
- О тебе.
- Что обо мне?
- Слухи о тебе, - раздраженно ответил Борис. - Посмотри, как ты одета!
- Господи, - изумилась Анна, - чем тебе не угодил мой наряд? Графиня Эрнестина говорила, что это платье самого модного фасона, даже в столицах не все еще успели такие сшить. Мне оно показалось премиленьким, хотя, признаться, я плохо разбираюсь в подобных вещах.
- Да ты же в нем почти го… Оно же прозрачное, Нюта! А длина? Когда ты идешь, видны твои лодыжки! А декольте? От него же глаз не оторвать, такое оно… откровенное!
- Ты с ума сошел, Борис! - Она недоуменно посмотрела на него, потом рассмеялась. - Послушай себя! Ты же читаешь мне нравоучение. Ты, повеса и вертопрах, - мне, старой деве! Обычно бывало наоборот. С чего ты так разошелся? Это весьма похоже на сцену ревности.
Она весело расхохоталась от нелепости последнего предположения. Болховского, как ведром студеной воды окатило. Конечно. Ревность. Как он не узнал ее? Переживал это чувство тысячи раз, а сейчас не узнал. Почему? Потому что это Анна. Его Анна, в жизни которой, кроме отца и братьев, он был единственным мужчиной. Вернее, другом. И соперничать за ее внимание ему никогда не приходилось. До сего дня.
- Пустое, - буркнул он. - Прости, но мне просто не нравится сия затея, вот я и вышел из себя.
- Извинения принимаются, - великодушно ответила она. - Будем считать это репетицией для будущих сцен, коими ты убедишь весь свет, что потерял голову от страсти ко мне.
"Это, пожалуй, будет не трудно", - обреченно подумал Болховской.
15
Князю Болховскому не пришлось краснеть перед Иваном Великопольским за свою маленькую ложь в том, что он будет сопровождать мадемуазель Косливцеву на домашний спектакль в доме Панаевых. Ибо именно это событие выбрала Анна для еще одной публичной демонстрации перед казанским бомондом интереса князя к своей особе. Другого случая могло и не представиться. Начиналось лето, и дворянство разъезжалось, предпочитая пыли и духоте городских улиц тишь и зелень сельских усадеб.
Надежда Васильевна Панаева, вдова надворного советника Ивана Ивановича Панаева, жила, что называется, открытым домом, радушно принимая у себя не только людей одного с ней круга, но и выходцев из других сословий, для коих пропуском служили литературные или музыкальные таланты и достойное поведение. К сему шагу подвигло Надежду Васильевну многочисленное и одаренное потомство, ею же на свет и произведенное.