"Эта" была только счастлива хотя бы временно не видеть супруга. Луи уехал в Пиренеи, Гортензия осталась в Мальмезоне.
Перед отъездом у братьев состоялся весьма неприятный разговор, во время которого Наполеон понял, в какую кабалу попал.
– Мне нужны деньги!
– Сколько?
– Чем больше, тем лучше. Ты развлекаешься с чужими женами, я тоже хочу.
– С какими чужими женами я развлекаюсь?
– Тебе лучше знать.
Ухмылка Луи подсказала Наполеону, что отныне он будет платить и платить за молчание брата. Он уже тысячу раз пожалел, что выдал свою тайну, только изменить ничего уже было нельзя. Оставалось платить и ждать рождения ребенка.
Но ни слухов, ни пересудов избежать не удалось. Жозефина тоже осознала, что главные ее мучения только начинаются. Ревновать к собственной дочери оказалось не легче, чем к другим. Не один раз она пожалела, что рассказала Наполеону о тайне, можно было просто выдать Гортензию замуж куда-нибудь подальше от дома. Мало ли что еще будет с ребенком, вдруг родится девочка или вообще долго не проживет, а семейная жизнь уже была разрушена.
Наполеон откровенно заглядывался на женщин и раньше, теперь его внимание стало иным, он видел в каждой не просто хорошенькую любовницу, а возможную мать своего ребенка. Жозефина это понимала, а потому ревновала еще сильнее.
А уж как консул обхаживал беременную падчерицу!.. Просто облизывал и берег. Это немедленно вызвало новые сплетни, связавшие такое внимание с поспешным и крайне странным замужеством Гортензии.
Больше других усердствовала сестра консула Каролина. Когда-то Гортензия и Жозефина уговорили Наполеона на ее брак с обожаемым Мюратом, Жозефина явно рассчитывала, что в ответ Каролина хоть немного умерит свою ненависть, но просчиталась.
Теперь Каролина была второй раз беременна, причем явно не от мужа, потому что тот почти год отсутствовал в Италии, они только что купили особняк Телюссон на улице Черутти, одно из самых красивых зданий в городе, потом прикупили поместье Виллье… Брат вовсю старался помочь сестре обустроиться в Париже.
Кроме того, они обвенчались одновременно с Гортензией и Луи, потому что до сих пор были только записаны в мэрии.
Но ничего не могло умалить ненависть Каролины к супруге брата и к бывшей однокашнице. Все казалось, что им достается больше, хотя особняк Мюратов был куда роскошней многих зданий Парижа, а поместье Виллье не сравнить с Мальмезоном. Завистливая натура Каролины не давала ей покоя всю жизнь, эта женщина, приехавшая в Париж всего лишь с парой застиранных сорочек и стоптанными башмаками, получив от брата все, о чем только можно мечтать, обладавшая огромными богатствами, поместьем, дворцом, вышедшая замуж за того, кого пожелала, родившая здоровых детей, все равно считала, что ей недодают!
Разве Каролина могла не воспользоваться слухами о ненавистных Гортензии и Жозефине? То, что при этом она сильно вредит брату, сестрице не приходило в голову. В салоне Каролины Мюрат смаковали и смаковали подробности спешной свадьбы, то, что Наполеон слишком явно интересуется беременностью своей падчерицы, что живот у Гортензии явно больше, чем должен бы быть…
Бедная молодая женщина уехала к матери и не показывалась нигде, стараясь не привлекать к себе внимания, но это не помогало. Каролина пользовалась правом по-родственному приезжать в Мальмезон, приходила навещать Гортензию и без конца совала нос в ее дела.
Жозефине пришлось забросить все остальные дела, забыть о ревности к мужу и заниматься только ограждением Гортензии от дурного любопытства Каролины. Даже болезнь ее собственной девочки не мешала сестре Наполеона пропадать в Мальмезоне. Каролина родила дочь и теперь портила нервы всем.
Они с Мюратом тоже обвенчались одновременно с Гортензией и Луи, Каролина откровенно надеялась таким образом сорвать праздник ненавистной Жозефине, отвлекая внимание на себя. Вредная женщина не подозревала, что, наоборот, помогает, что ни для Гортензии, ни для Жозефины это не праздник, а отвлекать внимание от невесты, которую временами просто мутило, не мешало бы.
Чтобы теперь отвлечь от дочери саму Каролину, Жозефина уговорила мужа подарить им с Мюратом деньги на ремонт недавно купленного роскошного особняка Телюссон. Рассчитала верно, у Каролины просто не было времени преследовать Гортензию по пятам.
Каролина потратила огромные деньги, зато могла гордиться своим особняком по праву, получилась просто царская резиденция. Но она и не мыслила другой, ведь она – мать наследника! Будущего, конечно, но разве не свидетельствует именно этот подарок братца, что Наполеон готов признать Ашилля своим преемником?
Зеленый салон, огромный голубой салон, салон, отделанный амарантовым деревом, роскошная спальня Каролины, апартаменты Мюрата, синий будуар, салон, отделанный искусственным мрамором, даже ванная в виде шатра из богатой фиолетовой ткани, еще множество комнат и коридоров, роскошная мебель, хрустальные люстры, подсвечники, гобелены и портьеры… Немногим уступали шестнадцать комнат второго этажа и двадцать две третьего.
Да, Каролине Мюрат было где принять сестриц и братьев. Она смотрела свысока даже на Полину с Элизой. Никто не смог добиться такого, а все почему? Потому что у них девчонки, а у нее сын!
Конечно, впечатление несколько подпортило известие о беременности Гортензии. Снова эта проклятая Гортензия! Если у нее родится сын, то это будет сын брата Наполеона, что не обещало ничего хорошего для Ашилля. Но, поразмыслив, Каролина несколько успокоилась: во-первых, кто еще родится, во-вторых, Луи столь хил, что едва ребенок будет хорошеньким и крепким, в-третьих, нечего беспокоиться раньше времени, всегда можно будет убедить Наполеона, что сын вовсе не похож на Луи, значит, это не Бонапарт!
Последняя мысль так понравилась Каролине, что та даже решила пока оставить ненавистную Гортензию в покое. Конечно, не стоило долго размышлять, достаточно будет после рождения ребенка объявить, что он не от Луи.
Луи был просто невыносим, согласившись прикрыть женитьбой грех Гортензии, он быстро опомнился. Красавица и умница жена неимоверно бесила мужа, Людовик словно чувствовал, что не соответствует ей. Почти сразу после свадьбы он вдруг объявил, что уезжает на воды и долго не вернется. Никто не возражал.
Сразу после их свадьбы демонстративно уехал и Наполеон.
Но вот Гортензия родила. Все прошло тайно, родственникам объявили о рождении сына, только когда Луи вернулся в Париж. Семейство Бонапарт единогласно объявило, что ребенок не от Луи! Не может быть, чтобы хилый Людовик, к тому же лечившийся от гонореи, вдруг так сразу зачал ребенка!
Сестры сточили зубы, скрежеща ими, мадам Летиция поджимала губы, твердя о несчастном обманутом Луи, только сам Луи почему-то молчал.
Зато как радовался Наполеон! Глядя на мужа, Жозефина поняла, что он действительно прекрасный отец.
– Жозефина, мы усыновим этого ребенка!
Ее женское чутье подсказало следующие слова:
– Наполеон, сделать это надо сейчас, пока он не записан сыном Гортензии и Людовика.
– Почему?
– Мало ли что…
Наполеон отмахнулся:
– Глупости! Я договорился с Луи, он согласится.
В мэрии, когда записывали маленького Наполеона-Шарля-Луи, присутствовали только Наполеон, Жозефина и Луи.
Настоящее свидетельство о рождении позже оказалось утеряно, а присутствия самого ребенка не потребовали, кто же станет требовать подтверждения его слов у Первого консула. В мэрии трудились понятливые люди, сказано, что если таковой ребенок и родился 10 октября, значит, так и запишем.
Записали.
Удивительно, но донельзя довольный Наполеон вовсе не устроил никаких празднеств по поводу рождения внучатого племянника, хотя одарил его мать и отца (?) сверх меры.
Одарить пришлось серьезно и еще не раз.
– Ну, Луи, – Наполеон потирал руки от удовольствия, – мальчишка похож на меня как две капли воды.
– Неудивительно, ведь он же твой племянник…
Наполеон замер, но тут же широко улыбнулся снова:
– Он мой сын! Правда, об этом пока никто не должен знать.
– Ты путаешь, как мой сын может быть твоим. Наполеон Шарль – племянник.
– Хорошо, согласен, мы с Жозефиной еще должны его усыновить. Но для этого вы с Гортензией обязаны дать свое согласие.
– Гортензия как хочет, а я против.
– Что?! Мы же договаривались!
– О чем?
– Что ты…
Наполеон не договорил, он смотрел на брата и понимал, что тот просто играет в игру.
– Сколько ты хочешь?
– Ничего. Гортензия моя жена, она родила мне ребенка, в чем же дело?
– Луи, чего ты, наконец, добиваешься?
Людовик вдруг приблизил лицо к лицу брата, глянул злобно и презрительно:
– Вы выставили меня на посмешище, словно я никто, вы наплевали на меня, вам было все равно, что чувствую при этом торге я, не так ли? В лучшем случае переживали за Гортензию, а Луи, он перенесет все. Я вынужден был твердить, что боюсь, как бы моя супруга не родила преждевременно. Я стал объектом насмешек еще тогда, когда ты крутился вокруг моей беременной жены, а потому уехал подальше. Хочешь, чтобы теперь я позволил смеяться над собой и дальше? Нет, Наполеон, он записан моим сыном, значит, он мой.
Глаза Людовика стали насмешливыми.
Разъяренный Наполеон бросился к Жозефине:
– Что делать?!
Хитрая женщина вздохнула:
– Я ведь просила поговорить с Луи до записи ребенка в мэрии. Все равно разговоров не избежать… Но теперь нужно просто подождать, Луи надоест капризничать.
Тяжелее всего при этом было Гортензии, счастливая рождением красивого, крепкого мальчика, она не могла даже нормально похвастать ребенком ни перед кем. Ведь стоило показать дитя родственникам, и все легко поняли бы, что он старше записанного возраста, до года возраст детей очень заметен.
Началось настоящее противостояние между Наполеоном и Людовиком. Младший брат страстно желал отомстить троице, ввергнувшей его в настоящее бесчестье, – Наполеону, Жозефине и Гортензии. И он своего добился, на все просьбы, мольбы, требования согласиться на усыновление маленького Наполеона-Шарля Луи отвечал "нет!".
Независимо от этого Наполеон окружил Гортензию таким почетом и роскошью, о какой даже Жозефина не могла мечтать. Особняк на той же улице Виктуар, огромный штат прислуги, придворные дамы в услужении, множество драгоценностей, свободные деньги… Все к ногам той, что родила ему сына!
Жозефина радовалась и печалилась одновременно.
– Мама, что делать? Отношения с Луи просто невыносимые, он жесток и мстит мне.
Что могла ответить дочери Жозефина?
– Пока терпи, мы сумеем убедить его, а тогда и развод станет возможен.
Терпи! Ей хорошо говорить, а каково каждый день выносить в постели этого монстра, который ревнует и ищет даже под кроватью любовников. Разговор один: ты вся в свою мать, смогла один раз, сможешь и еще!
Даже очень любя сына, Гортензия страшно жалела, что уступила тогда Наполеону. Но она, как и мать, была абсолютно уверена, что у отчима не может быть детей.
Самому Наполеону было наплевать, тем более с каждым днем становилось яснее, что это его сын, слишком явно повторял Наполеон-Шарль своего отца. У Гортензии было еще два сына, но они оба были похожи на Луи, то есть были просто Бонапартами, а этот Наполеон во всем – внешне, манере двигаться, говорить, смотреть… Большинство видевших мальчика твердили, что в нем, как в капле воды, повторился сам Наполеон и что, даже встретив ребенка в толпе среди чужих, можно безошибочно назвать его отца.
Развлекая малыша, консул ползал на четвереньках, маршировал перед ним парадным шагом, возил на закорках, носил на плечах, мазал личико конфитюром, проводил все свободное время с сыном. И постоянно требовал, чтобы подтверждали его похожесть.
Ни для кого не было секретом отцовство Наполеона. Семья Бонапарт снова и снова скрипела зубами, настраивая Луи против Гортензии и мальчика:
– Не уступай! Пока ты ему нужен, ты силен! Как только уступишь, отправит куда-нибудь подальше и забудет.
Людовик не уступал, он получал поистине царские подарки, но категорически отказывался от усыновления Наполеона-Шарля Наполеоном Бонапартом.
Не менее тошно было и Жозефине. Теперь все прекрасно знали, что в отсутствии детей виновата она, пусть Наполеон больше не требовал родить ему сына, женщина сама прекрасно понимала, что, пока этого не произошло, она будет считаться неполноценной.
И Жозефина снова уехала на воды в Пломбьер. Год за годом она лечилась и лечилась, надеясь вернуть былую способность рожать, но ничего не помогало.
– Мама, что будет?
– Наполеон объявил своим наследником твоего сына, ты окружена такой заботой и лаской, что большего и не придумать. Что беспокоит тебя?
Гортензия рыдала:
– Каролина назвала меня консульской шлюхой…
– Скажи в ответ, что она венецианская…
Жозефина имела в виду рождение Каролиной дочери после бурного романа в Венеции с министром Франсуа Како.
Но Гортензия не могла отвечать так, она молчала. Молодую женщину не радовали ни дорогие подарки, ни даже забота отца о своем сыне, она не ждала ничего хорошего.
Жозефина не стала говорить, что ей не легче, никакое лечение не приносило результата, а у Наполеона потянулась вереница любовниц.
В 1802 году, когда Наполеон стал пожизненным Первым консулом, правительство решило, что Мальмезон слишком мал для особы такой величины, и консулу был преподнесен в дар Сен-Клу.
Жозефина вспомнила о Ленорман.
Гадалка тоже не забыла той самой вдовы, которой напророчила корону Франции, а потому откликнулась и приехала. Получив богатый подарок, она спокойно поблагодарила и снова раскинула карты:
– Я ведь говорила вам, мадам, что вашего супруга будут звать Бонапарт…
– О да, я помню!
– А ему сказала, что он будет коронован.
– Но во Франции невозможно восстановление монархии.
– И все же корона будет. Пусть не королевская, но императорская…
Ленорман долго раскладывала карты, потом так же долго их изучала. Уже по тому, как помрачнело ее лицо, Жозефина понимала, что не все так благополучно.
– Что?
– То, что я скажу, необязательно, но возможно. Когда-то я говорила, что вас предаст человек, который любит.
Жозефина махнула рукой:
– О, этого хватает. Измена на измене.
– Нет, предательство настоящее. Только пусть запомнит, что его собственное падение начнется с той минуты, когда он совершит это предательство. До этого времени будет восхождение, победы, успехи, признание. Все будет – и корона, и завоевания, и измены тоже будут, с этим вам придется мириться, но предательство будет означать начало его падения.
Она еще и еще раз повторяла:
– Он не должен оставлять вас, ни в коем случае не должен!
Жозефина закусила губу:
– Я ему не позволю.
– Это ему решать, только он должен знать, к чему приведет такой выбор…
Наполеон на такие речи разозлился, Жозефине запретил встречаться с Ленорман, а ей самой пригрозил, что выгонит, если та будет говорить глупости.
Мария Ленорман только пожала плечами:
– Ему же хуже…
Жозефина продолжала встречаться с гадалкой тайно и тайно выспрашивать о будущем. Единственное, чему никак не могла поверить, – что не будет детей, продолжала попытки вылечиться.
Снова и снова воды и грязи, снова разные манипуляции врачей, и никаких результатов. Нет, она не сможет стать матерью, ее время прошло.
Жозефина в очередной раз возвращалась из Пломбьера, уставшая от бесплодных попыток, опустошенная. У Наполеона сын, она сама помогла состояться этому ребенку, и пока это единственная ее защита. Кого или чего боялась первая дама Франции? Никаких бурь не предвиделось, напротив, муж ласков и внимателен, конечно, он уже не так часто появлялся в ее спальне, но ведь Наполеон постоянно занят. У дочери родился его сын, значит, вопрос о преемнике может не стоять, даже если все попытки излечить бесплодие окажутся безуспешными, наследник есть, вопрос о разводе не стоит…
И все же она не могла быть спокойной. Ребенок не ее, а Гортензии, и хотя дочь никогда не предпримет против матери ничего плохого, у нее есть муж, причем такой, какого и врагу не пожелаешь. Семейство Бонапарт их с Гортензией ненавидит, стоит Наполеону лишить ее или Гортензию своего расположения, и на бедных женщин обрушится вся мощь родственной ненависти. Иногда хотелось крикнуть:
– За что?!
Давно прошли те времена, когда она изменяла мужу, после его возвращения из Египта вернее супруги не сыщешь. Правда, Каролина однажды посмеялась тихонько, но так, чтобы услышала сама Жозефина:
– Бедняжка Жозефина… Да, годы уже не те, даже любовникам не нужна… Только мой брат и терпит из жалости.
Скажи она это открыто и не будь притом на сносях, несдобровать бы. Экая ведь дрянь! Если бы не Жозефина, разве Наполеон дал бы согласие на их брак с Мюратом? И Каролина прекрасно знала о помощи невестки, однако вместо благодарности только ненависть.
Внезапно дорожная карета остановилась, к окошку подбежал слуга:
– Мадам, нужно кое-что заменить в упряжи.
– Это надолго?
– Нет, быстро.
Жозефина вышла, чтобы немного размяться и подышать.
Почти сразу окружили местные жители. Детские глазенки блестели любопытством. Ей предложили пройти в дом, но никакого желания заходить внутрь не было, Жозефина присела на подставленное кресло и принялась разглядывать округу. Чуть подальше остановилась, также любопытно разглядывая разодетую даму, женщина, за юбку которой цеплялся мальчонка. Из-под чепца выбивалась седая прядка. "Бабушка с внуком", – почему-то подумалось Жозефине. Но почти сразу мальчонка, отпустив подол, направился в сторону стоявшей кареты, женщина окликнула его:
– Сынок, не ходи туда, зашибут.
Мальчонка словно и не услышал. Женщина догнала, надавала шлепков с криком:
– Что за ребенок! Мать не слушать!
Только тут Жозефина обратила внимание на то, что подол женщины основательно топорщится. Снова беременна?! Сколько же ей лет?
Сделала знак, чтобы женщина подошла. Та подчинилась, но бочком.
– Это твой сын?
– Да.
– И еще будут?
– Да будет, куда ж от них денешься?
– Сколько у тебя детей?
– Девятый будет…
Девятый… Этой женщине бог давал девятого, а ей и одного от Наполеона не желает дать! Стало горько… Сама не зная почему вдруг спросила:
– Секрет какой знаешь, чтобы рожать?
Та совершенно неожиданно кивнула:
– Ага. Есть один секрет.
– Какой?
– Снадобье, мне помогает.
Рядом с Жозефиной крутилась верная Луиза, которой очень хотелось отогнать женщину, но хозяйка продолжала разговор.
– Какое?
– Есть одно.
– Продать можешь?
– Отчего же не продать, коли нужно. Мне помогает.
Жозефина сунула в руку Луизе золотую монету из кошелька, кивнула:
– Сходи с ней, пусть даст.
– Ни к чему это, мадам, мало ли что за средство…
– Сходи.