Осень в Петербурге уже отстояла. С Невы дул холодный ветер, и Соня опять загрустила, так что Анна попала как будто между двух огней: по одну руку от нее сидел печальный Санников, по другую - сосредоточенная, с отсутствующим взором княжна. Уговорив Павла Васильевича остановиться у них и помочь ей какое-то время понаблюдать Соню, Анна попросила везти всех в Двугорское, где ее заждались уже дети. И если говорят, что дома и стены помогают, то Анна в полной мере ощутила на себе справедливость этой вековой мудрости.
За лето дети подросли и еще более сдружились, и теперь между ними, кажется, и не было никакого различия. Они обрадовались Анне и Соне, а Санников несколько вечеров подряд развлекал их рассказами, и созерцание этой идиллической картины заставило прослезиться всех - и саму Анну, и Татьяну с Никитой, и старую Варвару, которая потихоньку передала ей письмо, пришедшее днями от Михаила.
Репнин был счастлив ее согласию и предлагал Анне самой выбрать - дождаться его приезда с отчетом по инспекции или приехать к нему. По всему чувствовалось - последнему князь был бы более рад, ибо между строк читалось его волнение за постоянство принятого Анной решения. По-видимому, в глубине души Репнин боялся, что Анна передумает, но еще сильнее хотел исключить для самого себя вероятность подобного поступка. И потому дважды перечитав письмо, Анна расстроилась - только что пережив серьезное приключение, она была не готова немедленно ехать навстречу Репнину, но не будет ли ее просьба о передышке воспринята Михаилом как сомнение в правильности оговоренного между ними решения? Вопрос этот не давал ей покоя, но уже через несколько дней важность его стала казаться не столь уж значительной после визита нового уездного доктора к Соне.
- Поздравлю вас, княжна ждет ребенка, - улыбнулся тот, завершив осмотр, и Анна долго не могла поверить в услышанное, а потом новость утонула в объятьях и слезах радости.
То, что новость изменила Соню, стало заметно на следующий день - ее хандра слетела с лица, подобно осенней листве. Княжна сразу сделалась озабоченной прогулками и уже не пропускала завтраки. Соню интересовало все, что было связано с ее состоянием, и потому она терзала вопросами и сестру, и Татьяну, и постоянно звала к себе в комнату старую няньку - посоветоваться. И жалела, что в этой увлекательной игре не принимал участия Санников - за день до визита врача он уехал к родственникам мужа Авдотьи Щербатовой: по собственной инициативе он списался с ними и сейчас горячо взялся помогать ей, хотя все вокруг прекрасно понимали, что печется Павел Васильевич прежде всего о своем интересе, который теперь уже был вполне очевиден каждому. Но разве повернулся бы у кого язык упрекнуть его за то?
Впрочем, и повода для волнений о том больше не было - Анна видела, что Соню уже не волновала недавняя привязанность к ней Санникова. Она навсегда излечилась и от чувства вины перед ним, и от самоиронии к любовному чувству. Соня по-прежнему не торопилась открыть Анне душу, но, глядя на то, как сестра печется о своем будущем ребенке, она понимала, что в отношении Сони и неизвестного ей Ван Хельсинга не было фальши или банальности флирта. И Анну не могла не радовать не вдруг приобретенная сестрой серьезность и терпение, помноженные на заботу о ближних, чего они все были прежде с ее стороны лишены.
Но однажды, когда Анна собиралась как-то в Петербург - пора ей было возвращаться к своим обязанностям при дворе, - Соня подбежала к ней и, припав на грудь, расплакалась, а потом все говорила и говорила, боясь, что кто-либо или что-либо помешают излиянию ее души, которой открылась ужасная правда будущего: она никогда не увидит Ван Хельсинга. Он не воскреснет, не явится к ней, поведав о своем чудесном избавлении от смерти. Его тело навсегда унесла с собою подземная река, и их души могут теперь соединяться только в эмпиреях сна. Не только, ласково упрекнула сестру за отчаяние Анна, не забывай, что его душа вошла в тебя и передалась младенцу, которого ты носишь под сердцем. И хотя именно этих слов Соня и ждала от сестры, но они взволновали ее, и женщины опять проплакали до отъезда Анны из Двугорского.
И глядя из окна кареты на знакомые пейзажи, родные сердцу места, Анна думала - все, наконец, образовалось. Соня обрела умиротворение, Санников - настоящую любовь, ей предстоит возвращение к истокам - к тому человеку, к тому чувству, с которого началась ее петербургская жизнь много лет назад… Омрачала эту радость только заметка в "Северном вестнике", которую Павел Васильевич долго не решался показывать ей, - из статьи следовало, что в Симбирске неизвестными лицами, по-видимому, при попытке ограбления был убит известный маг Людвиг Ван Вирт. Перемолчав эту весть, которую она не захотела обсуждать даже с Санниковым, Анна поставила за душу нового, но так скоро ушедшего друга свечу в уездном соборе и решила, что время потерь на этом закончилось. И, вспомнив о своих обязанностях камер-фрейлины, засобиралась в столицу.
Однако сразу же попасть к своей покровительнице Анна не успела - еще при входе ее задержал часовой, который, вежливо попросив их сиятельство ждать, отослал своего напарника по начальству, после чего удивленную подобным приемом Анну сопроводили в дальнюю галерею дворца, где к ней вышел один из новых адъютантов наследника и попросил следовать за собою. По ходу он вел себя невероятно предупредительно и сообщил, что делает это по личному указанию Его высочества - Александр Николаевич просил баронессу прежде явиться к нему для обсуждения особо важного дела.
Если все это и удивило Анну, то вида она не подала, позволив сопроводить себя в удаленное от главных комнат помещение. Оно менее всего напоминало кабинет наследника - Анна узнала фойе перед апартаментами, в которых Александр еще недавно встречался с княжной Репниной. Все это было, по меньшей мере, странно, но Анна не стала обременять адъютанта расспросами - все равно он вряд ли был уполномочен давать ей какие-либо объяснения. Потому решила дождаться самого Александра, чтобы получить ответ из первых рук, и вскоре дверь в уже знакомую ей комнату открылась. Но вместо Александра ее встретил другой человек - ниже ростом и, кажется, старше по возрасту, и что-то знакомое Анне почудилось в нем: когда тот, кого она считала незнакомцем, приблизился, Анна вскрикнула - ей навстречу шел Людвиг Ван Вирт.
- Но как? - побледнев, едва смогла промолвить Анна, не скрывая своего благоговейного ужаса. - Ведь вы погибли? Или это обман? Военная хитрость?
- Увы, - развел руками Ван Вирт. - Рад видеть вас, баронесса, но это - одна из немногих радостей, которые сейчас еще способны поддерживать меня.
- О чем вы говорите? - не сразу поняла Анна, но потом ее пронзила догадка. - Карл? Значит, это был Карл?
- Да, - кивнул маг, - мальчик принял на себя удар, предназначавшийся его отцу. И теперь я - один, и тяжесть этой потери утомляет меня, мешая поддерживать связь с небом и миром иным. Нет-нет, я не утратил свои способности, но пока применение их доставляет мне куда большее напряжение, чем прежде, и я намерен скрываться какое-то время, чтобы прийти в себя, и, быть может, начать новую жизнь. Что, кстати, следует немедленно сделать и вам.
- О чем вы? - нахмурилась Анна: вне всякого сомнения, Ван Вирт тронул ее душу, но ее сердце было отдано другому.
- Похоже, вы неправильно поняли меня, - улыбнулся маг. - Дело в другом. В том, что ваша встреча с невесткой Каменногорского градоначальника не осталась незамеченной. Вернувшись в город, она разнесла эту весть и лично рассказала о том господину Маркелову. Можете себе представить, что сделалось с ним. Онпрекрасно понял, кому обязан вашим спасением и исчезновением из подземелья княжны…
- Но как? - не поняла Анна. - Никто не знал о том, что мы с вами знакомы.
- Свеча, моя нефтяная свеча, которую я так неосторожно уронил в воду в подземелье, - вздохнул Ван Вирт, и Анна побледнела - ведь это борясь с нею, маг потерял ту металлическую трубочку. - Как оказалось, их система водоснабжения имела еще и подводные лопасти, и, когда их заело, рабочие обнаружили застрявший в механизме предмет не известного происхождения. Неизвестный всем, кроме управляющего - он присутствовал на том спиритическом сеансе у градоначальника, когда я зажигал ее. А потом последовало нападение…
- Отчего, однако, вы уверены, что опасность угрожает и мне? - промолвила Анна.
- Она угрожает и вам, и вашей сестре, и господину Санникову - всем, кто помог раскрыть алмазное подземелье Перминовых, - сказал Ван Вирт. - разумеется, они уже не смогут отрицать, что оно существует, и им придется поделиться со своим императором скрытыми от казны сокровищами, но, по имеющимся у нас сведением, господин Маркелов, которому удалось бежать из-под стражи, поклялся отомстить тем, кто разрушил его империю и навредил его хозяевам.
- Я его не боюсь! - воскликнула Анна и осеклась, увидев печальный взгляд Ван Вирта:
- Я тоже не сразу принял эти угрозы всерьез. О чем теперь глубоко сожалею. Но это уже не вернет мне сына.
- И что вы предлагаете мне делать? - растерялась Анна.
- Я только что говорил с Его высочеством, - кивнул Ван Вирт. - Вам будет лучше воздержаться от появления при дворе, но не волнуйтесь, Мария Александровна уведомлена обо всем и полностью поддержала супруга в этом решении - она желает видеть вас живой и здоровой. Но - когда улягутся все волнения, вызванные этим делом. И потому вам следует тотчас же выехать к князю Репнину, который ждет вас в Ситке, в российских американских владениях.
- Но… - попыталась было возразить ему Анна, - не понимаю, откуда вы…
- Мне кажется, вам уже давно пора перестать удивляться моей осведомленности, - вздохнул маг и продолжал, - и следующий ваш вопрос мне тоже известен. Я прошу вас отпустить княжну Софью со мной, ибо путь мой лежит на родину, - уверен, семья господина Ван Хельсинга будет рада принять ее у себя. Что же касается господина Санникова, то он, как мне известно, уже покинул Двугорское, и ему в его заботах будет оказано всемерное содействие, после чего, полагаю, он тоже временно покинет страну.
- Все это так неожиданно… - Анна едва сдерживалась - казалось, еще минута и она расплачется, но Ван Вирт подошел к ней и взял за руку, отчего по всему телу ее опять разошлось знакомое тепло.
- Не стоит бояться того, чего вы еще не знаете, - мягко сказал он. - И прошлое тоже уже вам неопасно, ведь вы предупреждены. Смело идите вперед - к новым берегам. И, кто знает, может быть, к новой жизни…
ЧАСТЬ 2
НА КРУГИ СВОЯ
Глава 1
Новый Свет
Весна запаздывала. Сезон штормов, казалось, уже дважды отступал, но потом непогода вновь загоняла в бухту барк "Смелый", и корабль принужден был прятаться под изогнутым капюшоном прибрежного утеса. В этом от природы естественном укреплении в одном из фьордов острова Ситка близ Ново-Архангельска, где вот уже лет пять находилась теперь резиденция управляющего русскими владениями в Северной Америке, легкий барк мог не опасаться быть изломанным и потопленным жестокой стихией. В первый раз его экипаж в надежде на скорое потепление оставался на борту, чтобы в появившийся просвет в облаках как можно быстрее сняться с якоря. Но, когда на побережье обрушилась новая снежная буря, и волнение моря многократно усилилось, капитан счел уместным задержать на судне только вахтенных, ибо погода явно не предвещала улучшения в ближайшие дни.
Шторм то и дело нагонял с залива обрывки тяжелых черных туч, проливавшихся градом или осыпавших землю густым снежным облаком, отчего вода в гавани набиралась опасно-свинцового цвета и волнуемая штормом неслась к берегу, разбиваясь о скалы и боновые заграждения судостроительной верфи, построенной в виду крепости, и фонтанируя холодными и солеными брызгами, но не достигая, однако, самого поселения, жизнь в котором, казалось, замерла. Столь долгое отсутствие тепла изматывало даже привычных к суровому быту охотников и повергало в уныние промышленных агентов, пропускавших все сроки поставок пушнины. Недостаток солнца делал лица людей серыми, а волны мокрого воздуха и беспросветность в небесах навевали тоску в умах и душах. Но зима между тем, похоже, не собиралась сдаваться - пришла она поздно и в неделю стремительно набрала свое сильными морозами и ледяными ветрами, запорошив крепость снегом под самые окна домов и заставив жителей коротать долгие вечера в обществе домашних.
- Вы сегодня припозднились, ваше сиятельство, - осторожно и словно между прочим сказал Репнину, проходя мимо, библиотекарь: в этот неурочный час князь был единственным посетителем в читальном зале - подобное времяпровождение в ожидании конца шторма представлялось Репнину самым целесообразным. Он решил воспользоваться случаем и завершить свой многостраничный труд, предназначавшийся лично для Его высочества, - заметки о перспективах российских земель на североамериканском континенте.
В огромной библиотеке Ново-Архангельска (более тысячи двухсот томов!) князь разыскал редкие исторические рукописные журналы, составленные первыми исследователями этих мест. Часть из них он успел изучить, к другим намерен был вернуться после поездки на Дальний Восток, но теперь представилась возможность обратиться и к ним. И, читая сейчас дневники Иоанна Вениаминова - священника, прославившегося своим просветительством среди индейцев Аляски и впоследствии по причине вдовства принявшего монашество под именем Иннокентия и получившего сан епископа Курильского и Алеутского, Репнин не переставал удивляться тому вдохновению, что вселяла эта земля в душу изучавших ее людей. Он и сам был очарован суровой красотой Аляски и Юкона и разбросанных вдоль побережья островов, в развитии которых видел немалую перспективу и особо сожалел об утраченном влиянии России в калифорнийской части Америки.
"Мне представляется, - спешил записать свои размышления князь, отложив в сторону только что прочитанный манускрипт, - что масштабы перспективы, каковая здесь открыта была нам еще со времен плаваний Беринга и Чирикова, не в должной мере осознаются руководством Российско-американской компании и, что еще более печально, лежат вне сферы постоянных государственных интересов. Правление компании и ее агенты ведут себя подобно древним конквистадорам, разрушая все те благородные замыслы, с которыми связывали освоение здешних земель поколения ее первооткрывателей и исследователей, видевшими цель присоединения территорий Аляски и Калифорнии к России не столько для обогащения ее арендаторов, а, прежде всего, во славу могущества Империи и российского престола. Потеря Форта-Росс - невосполнимая, ибо Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, оставаясь навсегда в ее власти, позволила бы содержать там наблюдательный флот, который доставил бы Отечеству владычество над Тихим океаном и китайской торговлей и упрочил бы владение другими колониями, ограничив влияние Соединенных Штатов и Англии…".
Преодолев огромный путь - от Санкт-Петербурга до Ново-Архангельска, Репнин впервые в полной мере осознал бескрайность этих просторов и неизбежное следствие этой бесконечности. Российско-американская торговая компания, получившая монопольное право на осуществление пушного промысла и отлова морских котиков, видела в Калифорнии лишь сырьевую базу для своих северных поселений, позволив колонистам Форта-Росс развивать здесь земледелие и животноводство: зерно и картофель, огромное поголовье скота - коровы, овцы - успешно кормили русское население Аляски и Юкона на протяжении нескольких десятилетий. Но, едва промысел стал ослабевать, Компания утратила интерес к калифорнийским землям, в которых Репнин, наоборот, видел стратегическое положение.
"Отдавая себе отчет в том, что удаленность этих территорий от России создает определенные трудности для контроля над ними, считаю, однако, что непростительной роскошью является дозволение Компании самостоятельно решать, каким колониям жить, а каким быть проданным по истечению в них годности. Такой подход отражает мышление помещика-жуира, в силу своего равнодушия к собственному капиталу с легкостью позволяющего каким-то имениям пребывать в запустении, а какие-то наряжать и обустраивать подобно потемкинским. В наших силах придать этой земле статус форпоста российских интересов в Тихоокеанском азиатском регионе, многие земли в котором еще государственно не закреплены и каковые позволительно использовать для утверждения отечественного флага. И не продавать за бесценок следовало Форт-Росс, а заселить земли вкруг него опытными земледельцами, для чего довольно было бы перевезти сюда до тридцати семей из государственных крестьян и обязать их возделывать земли, пригодные под пашню, а для защиты придать им войска и направить суда для обороны побережья…"
Репнин вздохнул и отложил перо в сторону. Он понимал, что политика государства, всегда стесненного в собственных средствах, неизбежно будет потворствовать передаче новых земель в концессию промышленникам, каковые во все времена блюли в первых строках интересы собственного дела, а потом уже - государева. Потому полагал неосмотрительным отсутствие в договорах с управляющими компаниями условия, требующего учитывать потребности руки дающей - самого государства: и даже не столько финансовые, а сколько и прежде всего - геополитические. И пока единственного союзника в осуществлении этих интересов видел в представителях церкви, которые последовательно исполняя добровольно принятую ими на себя миссионерскую роль, несли на своих плечах и заботу о продвижении русской идеи в здешних краях.
Подобные мысли уже приходили Михаилу в голову во время его поездки в Константинополь с посольством князя Меншикова, и в них Репнин еще больше укрепился, изучая ситуацию в Русской Америке. Аналогии напрашивались сами собой - отсутствие должного единения православных конфессий и отсутствие крепкого института защиты религии ослабили позиции России как государства перед османами. Благородство и открытость епископа Иннокентия, не только изучившего языки индейцев, но и составившего грамматику для них, привлекли к русским многие племена, прежде натравливаемые друг на друга иными нациями.
- Я вас задерживаю, Василий Егорович? - спросил Репнин, вдруг осознав, что библиотекарь не уходит только из-за него. Еще час назад, если верить напольным часам близ конторки, тот обошел читальный зал, приглушив фитили керосиновых ламп на свободных столах, и принес для князя еще одну лампу - за окном в считанные минуты после шести пополудни быстро и непроходимо потемнело.
- Не смею беспокоить ваше сиятельство, - поспешно сказал тот, опуская голову за конторку, и князь почувствовал себя неловко: дома библиотекаря ждет семья - жена, дети.
Библиотекарь Матвеев приехал на Аляску еще лет десять назад с экспедицией Лаврентия Загоскина, составившего один из лучших трудов по описанию бассейнов главных местных рек - Юкона и Кускоквима, названный им "Пешеходной описью части русских владений в Америке", где собрал уникальные сведения о климате этих районов, их природе и жизни местного населения, с которым и сам, и компаньоны его установили дружеские отношения. А кое-кто даже укоренились, как Матвеев, прежде служивший учителем географии в одном из пензенских училищ и решивший после того путешествия окончательно поселиться здесь, - женился на алеутке, крещеной в православие, завел детей и с удовольствием исполнял обязанности библиотекаря в свободное от преподавания в местной школе время.