- Вы не даете Софье Петровне надежду, потому что сами боитесь надеяться? - понял Санников, и от признания, невольно сделанного Ван Хельсингом, у него закружилась голова - похоже, между Соней и голландцем возникли непрошенные и совершенно несвоевременные чувства. Чувства, которые разрушили его мечты о собственном возможном будущем с… Однако голландец не стал отвечать на этот вопрос и лишь повторил:
- Так вы обещаете убедить княжну в моем полном к ней равнодушии?
- Обещаю, - прошептал Санников, ощущая всю безнадежность и этого обещания, и намерений голландца отстраниться от фатального чувства.
Расставшись с Ван Хельсингом, Санников вернулся к беззвучно рыдавшей Соне, увез домой и беседовал с ней до рассвета, поведав и о своем разговоре с голландцем, и о том, что тот навсегда уехал из России. Собянин, вернувшийся с банкета засветло, застал в гостиной картину в высшей степени сентиментальную - Соня с просветленным взглядом плакала на плече у Санникова, а тот успокаивал ее нежными поцелуями, едва касаясь губами ее тонких, трепетных пальчиков. Вот и славно, ухмыльнулся Собянин, отправляясь спать. Однако сказка продолжалась недолго - отдохнувшая за неделю в загородном поместье артиста Соня согласилась, наконец, ехать в Петербург и на первой же станции припала к окну с возгласом - это он!
Соня утверждала, что видела своего возлюбленного в выезжавшей им навстречу почтовой карете, но, разумеется, слушать ее никто не стал, и карета на станцию не вернулась. За всех досталось Санникову, и, в конце концов, под давлением он вынужден был признаться, что солгал по просьбе голландца - да, Ван Хельсинг не собирался покидать Россию, но куда лежал его путь, Санников не знал. Зато об этом теперь знала Соня, влюбив в себя за полдня, проведенные на станции в ожидании кареты из Петербурга сына смотрителя - скромного и впечатлительного гимназиста: она уговорила юношу позволить ей на секундочку взглянуть на проездные записи его отца, после чего заявила, что возвращается в Москву, и Санникову ничего не оставалось, как последовать за нею. В Москве они пересели в карету, отправлявшуюся в направлении сибирского тракта, и через два месяца оказались в Каменногорске.
Ван Хельсинг, то работавший с картами в губернском земельном архиве, то уезжавший в горы, снимал комнату в доме на окраине города. Его хозяин про возвращение жильца ничего определенного сказать не мог, но обещал, что, едва тот появится, немедленно сообщит в гостиницу, где остановились Санников с Соней - отправит за ее сиятельством старшего сына. А пока можно было гулять по городу, казалось, тихому и живущему вольно и несуетно.
Каменногорск располагался под горой на берегу реки, надвое делившей старый скальный массив. По ту сторону, через переправу располагались дома ссыльных поселенцев и острог, в котором содержались сосланные и останавливались на передышку идущие по этапу. Сам же город лежал в стороне от тракта - так решили заложившие его Перминовы, владельцы самых больших рудных шахт и заводов, на своем берегу создавшие маленькую копию родного замоскворецкого быта. Вдоль главной улицы нового города приглашенный ими архитектор отстроил красивые двухэтажные дома с куполами и мезонинами, балюстрадами и балконами, колоннами и лепниной при входе. Со временем в центре появился еще один дом - торговое собрание, названное городским клубом, где находилась библиотека, был устроен зрительный зал наподобие московского Малого театра и отведено место под курительный салон и ресторацию. К городскому клубу, высившемуся на этаж перед другими домами, позднее пристроили гостиницу, которая никогда не пустовала, - место это было проезжее, купеческое, да и регулярные ярмарки, то пушные, то по древесине, привлекали в Каменногорск предпринимателей разного толка и кошелька. Служивые люди строили дома либо по откосу реки, либо под самой горой за протокой, отделявшей центральную часть города; здесь дома были попроще, одноэтажные, среди них - много деревянных, но все они отличались добротностью, имели хороший двор и забор из теса, просмоленный и крепкий. В таком жила и Авдотья Щербатова, в таком снимал комнату Ван Хельсинг.
Нельзя сказать, что появление Сони его обрадовало, но какой разговор состоялся между ним и княжной, Санников не знал - получив от прибежавшего в гостиницу мальчишки известие о возвращении голландца, Соня тотчас же наняла извозчика и отправилась на окраину города одна, пронзив перед уходом Санникова таким остужающим взглядом, что он понял: спорить и убеждать ее дозволить отправиться с нею бессмысленно.
Так продолжалось недели две. Утром Соня после завтрака уезжала к голландцу и возвращалась вечером, молчаливая и сосредоточенная. Санников видел, что она устает, но чем была вызвана эта усталость, не знал, и потому, не выдержав неизвестности и измучавшись ревностью, потихоньку проследил за Соней и выяснил, что она каждый день уезжает куда-то вместе с Ван Хельсингом, сопровождая его. Приплатив немного сыну хозяина дома, комнату в котором снимал голландец, Санников узнал, что тот считается ученым-ботаником и разъезжает по горам в поисках каких-то лекарственных трав, а Соня с некоторых пор сопутствует ему.
Возможно, осознав, что просто так не удастся избежать ее общества, голландец решил взять Соню измором, выматывая тяжелыми поездками в горы, но, судя по всему, экспедиции не только не разлучили их, но сблизили еще больше прежнего. И однажды Соня окончательно переехала к голландцу - по-видимому, чувство, которое Ван Хельсинг испытывал к княжне, оказалось сильнее обстоятельств, прежде заставлявших его сторониться этой любви.
Смириться с потерей Санникову было нелегко, но все же он вскоре взял себя в руки, излив бумаге и свою тоску по утраченным иллюзиям, и восхищение силой настоящего ответного чувства, каковое, и Санникову пришлось еще раз признать это, Соня никогда не испытывала к нему. Но, тем не менее, привязанность Павла Васильевича к княжне была так велика, а свой долг перед баронессой Анастасией Петровной он справедливо полагал до конца не исполненным, что Санников, позволив влюбленным какое-то время наслаждаться обществом друг друга, вновь появился на их горизонте, напросившись сопровождать в поездках в горы. С минуту поколебавшись, Ван Хельсинг, поймав умоляющий взгляд Сони, которая чувствовала свою вину перед Санниковым и не хотела усугублять ее отказом, с обреченным видом согласился, и теперь они вместе путешествовали по красивейшим окрестностям Каменногорска.
Места эти действительно волновали и радовали взор, и Санников время от времени принимался либо зарисовывать их, делая карандашные наброски, либо подробнейшим образом описывал в своем дневнике, с которым никогда не расставался.
- Что это вы делаете? - как-то спросил его Ван Хельсинг, и Санников уловил в голосе голландца серьезную озабоченность.
- Веду путевые заметки, - удивился его вопросу Санников, вспомнивший, однако, что никогда не видел, чтобы Ван Хельсинг вел какие-то записи. Боже, да ведь и Соня уже давно не бралась за кисть! - вдруг подумалось тогда Санникову.
- Вы настолько не полагаетесь на свою память? - поддел его голландец.
- У меня хорошая память, но дневник - вернее, - парировал Павел Васильевич.
- Никогда не передоверяйте свою память бумаге, - тихо, но со значением сказал Ван Хельсинг. - Однажды она станет значить больше вас самого, и еще неизвестно, что окажется ценнее - жизнь человека или его дневник.
Отнести слова голландца к шутливым Санникову не позволила интонация, которую он уловил в голосе Ван Хельсинга, но предположить, что вскоре они станут пророческими, не мог: на другой день после этого разговора Санников возвращался вечером в коляске от голландца, как вдруг что-то маленькое (кошка или собака) бросилось через дорогу - лошадь тотчас же испуганно вздыбилась. Возчик стал было ее укрощать, но лошадь спуталась ногами и рухнула на передние колени, едва не перевернув коляску. Возница чертыхнулся и спрыгнул, чтобы помочь своей кормилице, и в этот момент кто-то из-за поднятого верха коляски вскочил на сиденье рядом с Санниковым. Получив неожиданный и сильный удар в бок, Санников упал, а человек, обрушившийся на него, быстро пошарив у Санникова за пазухой, нашел во внутреннем кармане сюртука его дневник. Но Павел Васильевич уже пришел в себя и что было силы вцепился в кожаную тетрадь, пытаясь вырвать ее из рук похитителя. Однако в ответ он получил еще один удар, на сей раз лишивший его сознания. Пришел в себя Павел Васильевич от холода воды, что плеснул ему в лицо возчик. Он тоже потирал на затылке шишку - неизвестный, которого возчик не успел разглядеть, напал и на него, когда, заслышав в коляске шум борьбы, бросился к своему пассажиру на выручку. Но, конечно, ничего толкового возчик рассказать не мог - так что из всех доказательств нападения у Санникова остался синяк на лице да вырванные из украденного неизвестным дневника фрагменты записей. Полицмейстер, узнав о том, что при нападении похищен дневник, над рассказом Санникова только посмеялся, высказав предположение, что грабитель, наверное, из беглых - два дня назад как раз из острога пришло предупреждение, - принял кожаный переплет дневника за бумажник. Полицмейстер пообещал в случае обнаружения беглецов внимательно осмотреть их вещи - глядишь, тетрадка и отыщется.
Ван Хельсинг же, узнав об этом случае, не стал вдаваться в затеянные Санниковым рассуждения на тему, кому могли понадобиться его путевые заметки, и велел Павлу Васильевичу немедленно уезжать и Соню взять с собой. Соня, делавшая при этом Санникову холодные припарки к синяку, решительно сказала: никуда я не поеду, я остаюсь с тобой, а дальше - будь, что будет. Последний раз Санников видел их на следующий день, когда они опять отправились до рассвета за образцами растений в горы.
- Последний раз? - вздрогнула Анна. - Когда это случилось?
- Несколько месяцев назад, - кивнул Санников. - Я пытался их искать, мне помогали в том и полиция, и казаки, но Соня и голландец, как сквозь землю провалились. И тогда я решил пройти по их следам, восстановив обычный маршрут голландца по памяти и по обрывкам записей, оставшихся от похищенного дневника, которые я надежно спрятал за подкладкой сюртука.
- Но как вы оказались в больнице? - растерялась Анна.
- Я не знаю, - смущенно развел руками Санников. - Помню только, что очнулся уже в палате и увидел склонившееся над собою чудное, милое, простое женское лицо.
Это была сестра милосердия Авдотья Щербатова. Уже позднее, когда, проявив к нему сострадание, Авдотья забрала Санникова к себе, он узнал, что молодая женщина вдовствует третий год. Ее отец был артельщиком и погиб при сплаве леса, а мать она и не помнила, потому как та умерла, когда Авдотья была еще маленькой. Муж был намного старше Авдотьи и происходил из ссыльных поселенцев - дворянин, лишенный титула и всех сословных привилегий за участие в декабрьском бунте двадцать пятого года против государя-императора, когда был еще совсем юным поручиком. Николай Петрович Щербатов, князь, потомственный дворянин, долгое время сидел в остроге в Сибири, но после знаменитого путешествия цесаревича Александра Николаевича по России, когда тот, познакомившись с "декабристами", счел необходимым просить отца о послаблении для них, и, желая поддержать благородный порыв наследника, Николай согласился смягчить для некоторых условия наказания. Так Щербатов в числе других был переведен в губернию поближе, откуда ему легче стало сообщаться с родственниками, не отвернувшимися от него, - Щербатов был в семье единственным сыном. С Авдотьей Щербатов познакомился там же, в больнице, где устроен был служить регистратором, и вскоре они обвенчались, как положено, но прожили вместе недолго - годы, проведенные в кандалах в сибирских рудниках, сделали свое разрушительное дело. Правда, Николай Петрович успел все же увидеть и поднять на ноги сына, нареченного в честь него Николенькой, но тому едва исполнилось восемь, как супруг Авдотьи скончался. Родственники князя написали Авдотье с просьбой отправить к ним мальчика - младшая сестра поручика была бездетной и хотела Николеньку усыновить, чтобы вместе с ним продолжился княжеский род. Но Авдотья убоялась навсегда потерять сына, хотя ей и обещано было место подле мальчика в имении. Однако Санников, услышав от самой Авдотьи эту историю, принялся ее уговаривать - занимаясь с Николенькой уроками по вечерам, он обнаружил у мальчика отменные способности к точным наукам и считал, что было бы несправедливым лишать мальчика возможности стать образованным человеком, быть может, известным ученым. Авдотья от таких разговоров поначалу плакала, но потом все же отписала родственникам мужа и теперь ждала ответа с их стороны. А пока выхаживала Санникова и все чаще замечала за собой, что иной раз при нем смущается и краснеет: то ей покажется, что платок с головы сбился, то привидится, что манеры у нее не господские. В общем, все свидетельства ее симпатии к Санникову были налицо, но Павел Васильевич не торопился свою хозяйку разочаровывать. Потому как и сам впервые с тех пор, как полгода назад от безнадежности чувств плакал над портретом Сонечки - самой же ею ему и подаренной собственноручно нарисованной эмалью камеей, - Санников вновь испытал возвышенное стремление и романтический всплеск чувств…
- И что же нам теперь делать? - вздохнула Анна, выслушав рассказ Санникова, когда Авдотья пришла звать их к обеду. - Я бы хотела немедленно отправиться искать Соню, но где мы должны ее искать? Неужели вы и в самом деле ничего не помните, Павел Васильевич?
- Только то, что было до нападения на меня, - виновато промолвил Санников, - но мы можем попытаться разузнать все, если отправимся на то место, где меня нашли. Возможно, я и сам вспомню что-то.
- Но вы еще больны, - Анна с надеждой перевела взгляд на Авдотью, и та кивнула:
- Если вы в тайгу собираетесь, так не думайте, что затея эта быстро у вас получится. Для того вам надо будет провожатого найти, подводу купить, лошадей, провизии, да и охрана вам не помешает, места у нас иные - такая глухомань, все, что угодно случиться может. Вот видите, как Павел Васильевич пострадали. Так что считайте - день за днем, а неделя-другая точно выйдет. Думаю, к тому времени Павел Васильевич поднимется, он уже и сейчас хорошо на поправку идет.
- Не боитесь меня отпускать? - улыбнулся Санников.
- А мужика держать - только калечить, - махнула рукою Авдотья. - Все равно ведь по-своему сделаете!
- Что же, - подытожила Анна, - так и поступим. Пока вы за здоровьем Павла Васильевича надзираете, я снаряжением экспедиции займусь, справки наведу, а потом, Бог даст, тронемся.
Однако сказать оказалось легче, чем сделать. Растревоженная рассказом Санникова, Анна принялась поначалу ходить по инстанциям, выясняя, где и кто нашел Павла Васильевича, и почему по горячим следам не было сделано розыска без вести пропавших Сони и голландского ботаника. И хотя повсюду Анна предъявляла имевшуюся у нее грамоту от Александра, вели себя чиновники - и гражданские, и военные - одинаково сочувствовали, но помочь не обещали - охали, ахали и руками разводили. А потом начались у Анны коллизии с поиском провианта в дорогу - один за одним под разными предлогами купцы отказывались продавать ей товар, а уж о лошадях и подводе и тем более мечтать было нечего. Анна словно ходила по заколдованному кругу и не могла понять, что же такого случилось в тайге под Каменногорском, что ни полицмейстер, ни градоначальник, ни начальник военного гарнизона, ни председатель уездного дворянства не стремятся ей содействовать вопреки указанию канцелярии наследника, а, наоборот, стараются обо всем умолчать и ее до расследования не допустить.
Авдотья, правда, Анну уговаривала злого умысла в действиях, к примеру, купцов не усматривать - горы, куда, по словам Санникова, ездили Соня с голландцем, издавна считались в уезде странными и опасными. Про окружавшие их леса ходили дурные слухи - будто люди там пропадали в бездонных пещерах без следа и навеки. Санников, слушая эти леденящие душу истории, называл их легендами, полагая, что в горах может с древних времен скрываться какое-то племя. Он читал о таких случаях в географических журналах; правда, касались они сельвы Южной Америки, но кто знает, а вдруг и меж Уральских хребтов прячутся ушедшие от цивилизации люди, которые не хотят, чтобы об их существовании узнали и потому держат у себя случайно натолкнувшихся на них путешественников из соображений безопасности. Такие объяснения Анна, конечно, считала вполне правдоподобными, но все же думала, что истинная причина исчезновения Сони и ее возлюбленного в другом.
И вскоре она получила тому неожиданное подтверждение - уже на третий день своих походов по торговым лавкам и кабинетам Анна стала замечать, что повсюду следует за нею и нечаянно присутствует при разговоре один и тот же человек. Лица его Анна не видела, ибо незнакомец старательно скрывал его - то отвернется, то поднимет воротник, то спрячется за угол, но фигуру следившего за нею человека узнавала повсюду. И однажды Анна упросила Авдотью отпустить с нею Николеньку, с которым договорилась - как подаст она сигнал, указав на одного человека, мальчик должен был незаметно за ним пойти и узнать, где живет и кто такой. Последнее Николаю разведать не удалось, но дом, в котором скрылся следивший за Анной незнакомец, мальчик указал - в этом доме на время ярмарки остановился приехавший на гастроли в губернию известный маг и чародей Людвиг Ван Вирт. Голландец! - вздрогнула Анна.
В Петербурге ей не удалось лично познакомиться с магом, но о его участии в своей судьбе Анна знала от Лизы и Натали. Разумеется, она была признательна Ван Вирту за помощь - без него вряд ли тайна похищения Анны и подмена ее на несчастную сумасшедшую открылась бы, но какую роль в деле исчезновения ее сестры играл он сейчас? И не был ли его приезд связан с таинственной экспедицией голландского ботаника, о которой никто не слышал ни в научных кругах, ни в чиновных департаментах? И Анна, вернувшись в дом Авдотьи, велела возчику ждать и потом быстро переоделась для выхода.
Маг жил по соседству с уездным градоначальником в самом центре города - против аптечного дома, в одноэтажном здании, примыкавшем к первому городскому скверу. Вообще-то, это был особняк сына градоначальника, служившего сейчас в инженерных войсках, но для столь знаменитого гостя чиновник решил сделать красивый жест, временно выселив к себе семью своего отпрыска - жену с ее родителями и двоих детей - и предоставив этот прекрасный дом в полное распоряжение Людвига Ван Вирта вместе со слугами.
Маг встретил Анну с любезностью - едва услышав от мажордома ее имя, поспешил навстречу и поцеловал руку.
- Рад познакомиться с вами, баронесса, - тепло улыбнулся маг. - Правда, когда я последний раз видел вас, вы пребывали в весьма странном состоянии.
- Потому что это была не я, - в тон ему улыбнулась Анна.
- Физически - да, - лукаво склонил голову маг, - но и ваше астральное тело пребывало в заточении. Однако теперь я вижу - вы полностью освободились ото всех оков.
- Не без вашего участия, господин Ван Вирт, - кивнула Анна. - И я рада представившейся возможности лично выразить вам свою благодарность.
- Как давно вы здесь? - спросил маг, жестом предлагая ей присесть и велев мажордому, чтобы подали кофе. - Удивительно, что мы до сих пор не встретились.
- А я прежде и не искала этой встречи, - сказала Анна.
- Что же изменилось? - любезно поинтересовался маг. - Вы решили, наконец, посетить один из моих сеансов?
- Нет, я хотела бы увидеть человека, который живет в вашем доме, - промолвила Анна и дала довольно подробное описание того, кто вот уже несколько дней следил за нею.