Леонардо отдернул палец, словно мертвенно-холодная кожа обожгла его. Ему живо вспомнилось, как поблескивали острые зубки зверька, игравшего с пальцами отцовской доверительницы, его ангельская белая шубка и глаза, сверкавшие адским пламенем. Неважно, откуда явилась в земную юдоль сея тварь, след от укуса принадлежал ей. Зверек неустрашимо защищал хозяйку, когда к ней потянулись надушенные, праздные пальцы чужака… или… все было гораздо проще? При жизни молодой человек содержал подобного питомца. Болтают, сейчас в Риме и Генуе большая мода на ручных хорьков: они забавны, мало едят, ловко справляются со всяческими паразитами, а главное - не раздражают хозяев тявканьем. В таком случае на его одеждах должны в изобилии остаться короткие звериные шерстинки и пух из подшерстка.
Пока Леонардо предавался размышлениям, отец Бартоломео под впечатлением от проницательности аптекаря пригласил сеньора Везарио в собственную рабочую комнату - осмотреть платье покойного на предмет следов отравы; фра Ангелико и Леонардо, склонивши головы, потянулись следом, как две безмолвные тени.
Глава 8
В камине уютно потрескивал огонь и служил куда лучшим источником света, чем скрытое витражом окошко. Везарио поднес к огню рубаху из тончайшего полотна, со вниманием разглядел кружевные манжеты - признаться, он давно хотел заказать себе нечто подобное, - затем взял за плечики узкую курточку-фарсетто, повертел так и эдак: правый рукав от нее почти отвязался и болтался на одной петельке. Верхнее платье тоже было недурно - подбито шелком, проймы и круглый вырез горловины обшиты парчовой тесьмой с серебряной нитью, подобная мода к роскошеству пришла из благословенной Венеции. Узкие штанишки он оглядел кое-как, затем воспоследовали модные башмаки, напоследок остался лишь короткий плащ из скромной, но добротной шерсти.
Придерживая край капюшона рукой, Леонардо тоже со вниманием рассматривал предметы одежды изнутри и снаружи, благо Везарио догадался бросать их ему, вроде бы сложить. Ни малейшего следа шерсти хорька или еще какой-нибудь живности не обнаружилось, хотя он осматривал каждый предмет одежды с большим тщанием, зато ему удалось наткнуться на одно странное повреждение. Было оно размером с облатку для причастия и, по всей вероятности, образовалось от того что серебряный медальон или пряжка постоянно соприкасался с тканью подклада. Такого случайного оттиска было вполне достаточно, чтобы представить рисунок на украшении: пять полумесяцев. Леонардо уже доводилось видеть этот знак. Очень похожий знак помещался на крышке шкатулки отцовской доверительницы - пять полумесяцев были заключены в овал. В тогдашнюю ночь этот символ показался Леонардо исполненным тайного алхимического смысла, а сейчас - тревожным и зловещим, как новорожденный месяц, явившийся в просвете грозовых туч. Чтобы избавиться от наваждения, ему хотелось зарисовать этот странный знак как можно быстрее, пока капризная память хранит все нюансы увиденного, и сравнить оба изображения. Только где теперь его старая тетрадь с рисунками? Карлик наверняка пустил бумагу на растопку в своем гнусом балаганчике. Леонардо скрипнул зубами - чтобы сделать пару набросков, ему необходим грифель, хотя бы кусок угля - свой он обронил в подземном лабиринте. Причем срочно! Он без колебаний шагнул к конторке с письменной доской и множеством ящичков и, укрывшись за спиной Везарио, позаимствовал пишущий инструмент.
Кошеля, пояса или перевязи среди имущества покойника не обнаружилось. Все вещи выглядели дорогими и новыми, однако с них были спороты пуговицы, пряжки, застежки, вензеля из золотой тесьмы и прочие украшения. Не удивительно: в нынешнее злое время не только брошь, изукрашенная каменьями, но даже посеребренная пуговка стоит денег. Молодой человек стал жертвой хорошо подготовленного ограбления. Сперва его отравили, а затем обобрали. Единственная странность, что грабители возились, спарывая пуговки, вместо того чтобы снять с мертвеца весь его гардероб, эдакое безбожное сословие как воры, всегда найдет, кому продать чужие вещички. В случаях грабежа и убийства полагается известить капитана городской стражи, дабы он предпринял розыски злоумышленника, тело же выставить для опознания, - подытожил Везарио.
Прелат украдкой переглянулся с длинношеим кастеляном.
- В том-то и сложность. Невозможно выставить для опознания безъязыкого! К чему лишние толки в городе, где и без того забыли о спокойствии? По его одежде и самому телу очевидно, что покойник был высокого звания. Мы ожидаем, что родня начнет его разыскивать и обратится в наш госпиталь.
- Рано или поздно именно так и случится, уверяю вас! Госпиталь Святой Марии самый наилучший во Флоренции, даже во всей Тоскане, здесь лучшая мертвецкая, и невостребованные тела хранят дольше всего, - с ноткой гордости объявил фра Ангелико.
Везарио хотел было возражать и настаивать, чтобы монахи без промедления послали за стражниками, но Леонардо вдруг ухватил его за локоть и сильно надавил. Он принялся старательно мычать и трясти головой, тыкать пальцем в окно, за которым первые лучи рассвета уже окрасили розовым нежные перышки облаков. Время безвозвратно утекало в небесную синь. Живописец с усилием потащил Везарио к двери.
- Простите-простите, - принялся раскланиваться фармацевт. - Боюсь, придется вас покинуть, мне нужно срочно напоить этого несчастного сиропом из ягод бузины, иначе с ним случится припадок. Запру его в чулане и тотчас вернусь в ваше распоряжение.
- Помогать блаженным - богоугодное дело, синьор Везарио, - покровительственно кивнул ему отец Бартоломео, от резкого движения его двойной подбородок заколыхался. - Не торопитесь, посвятите время вашим собственным заботам, мы справимся и, памятуя о вашем совете, известим капитана городской стражи в самые разумные сроки.
* * *
Предрассветная прохлада проникала под завязки плаща и далее бессовестно пробиралась под самую нательную рубаху. Леонардо поежился и прибавил шагу. Он шел молча, не останавливался и не оглядывался, пока не достиг перекрестка, где у таверны в ожидании клиентов дремали факельщики, пинком разбудил первого попавшего затем, чтобы отобрать у него факел и сунуть взамен монету, помчался дальше. Везарио едва поспевал за ним и нагнал только у самого дровяного склада. Здесь Леонардо остановился и, прищурившись, начал быстро рисовать на изрядно измятом листке бумаги.
- Лео, дюжину бесенят тебе в печенку, - пробормотал Лис, пытаясь унять сбившееся дыхание, - нашел время малевать. Что у тебя там?
- Один тайный знак, погоди, я должен закончить…
- У тебя считаные минуты, а ты решил нарисовать герб семьи Пикколомини ? Что в нем тайного? Они его лепят на каждую свою побрякушку.
- Действительно, это след от украшения. Он обнаружился на подкладке безъязыкого покойника, хочу зарисовать для памяти. Я уже видел такой знак раньше, и Пикколомини не имели к нему никакого отношения… - Леонардо осекся и удивленно смотрел, как Везарио, вырвав из его рук грифель, быстро заключил все пять полумесяцев в крестообразное поле, и разочарованно заметил: - Ты все испортил! Лунные знаки надлежит заключить в овал.
- Ничего подобного. Пять полумесяцев: три в вертикальный ряд и два сбоку по центру на крестообразном лазоревом поле - герб паскудной семейки Пикколомини, просто поле было сделано из эмали и не оставило отпечатка, а сама побрякушка могла быть хоть овалом, хоть треугольником. - Везарио удовлетворенно потер руки. - Лео, я все понял, дружище!
Перед самым приездом папского легата Пикколомини отправили во Флоренцию юнца с каким-то поручением. Мало того, что родственники этой семейки расползлись как плющ по Сиене и Неаполю, как минимум двое из них выбились в кардиналы. Представляешь, что это значит?
- Что Рим, Неаполь и Савойя наконец сговорятся, заключат военный союз и превратят нашу добрую старушку Флоренцию в груду камней, - вздохнул Леонардо, но неутомимый Везарио ободряюще поднял вверх указательный палец:
- Нет! Мы первыми известим его Великолепие об этом прискорбном происшествии, он успеет принять меры. - Лис опустил ладонь на плечо живописца. - Ты сделал богоугодное дело, Лео. За него тебе многое простится. Скорее, идем в палаццо ди Медичи, упадем в ноги к мастеру церемоний и будем умолять проводить нас к самому…
- Ты делай, как знаешь, а я возвращаюсь в тюрьму.
- Далась тебе эта тюрьма?
- Пойми, я поклялся христовой кровью, что не сбегу!
- Постой, - Везарио порылся в складках своего одеяния, извлек пузырек из мутного стекла, встряхнул и протянул Леонардо.
- Что это? - За мутным стеклом можно было разглядеть кристалл алой субстанции.
- Кровь Иисуса, - сообщил Везарио и указал на затертую латинскую надпись так, словно речь шла о предмете совершенно обыденном. - Унаследована одним моим знакомцем от предка, истоптавшего всю Святую землю. В силу финансовых затруднений он уступил сею великую реликвию мне. Попроси о прощении, отзови свою клятву, иди со мной или спокойно дожидайся решения его Великолепия в собственном чулане.
- Лис, мы оба знаем, что это жалкая, дешевая подделка.
- Как посмотреть, Лео, как посмотреть. Взгляни, к примеру, на эти поленья. Домовладелец считает их огнем в своем камине, плотник узрит в чурбаках новый табурет, а лесник - березу. Следует разделять суть и сущность, как тому учил Святой Фома. Вещи по своей сути лишь то, чем их считают люди…
Он был вынужден прервать изложение философских начал, когда Леонардо с силой пнул груду чурбаков у стены. Деревяшки разлетелись в разные стороны, обнажив небольшое подвальное оконце.
- Погоди! Что ты делаешь?
- Смотрю на эти поленья и вижу путь… - Он соскользнул вниз и исчез.
* * *
… и путь наш во мраке… - прошептал Леонардо, погружаясь в вязкие объятья темноты. В его душе больше не было страха - пугает не темнота, а неизвестность. Но сейчас он был вооружен собственноручно начертанным планом подземелья и отличным факелом, в свете которого двигался по подземному коридору. На этот раз дорога до зеркального зала не отняла много времени, но перед последним проходом - узким и низким, как лисья нора, он замер и отпрянул назад. В центре зала ему примерещилась фигура коленопреклоненной синьоры. Был это древний призрак или нечто ему только пригрезилось из-за туманного облака над подземным ручьем?
Пустая игра света…
Он позволил виденью рассеяться в темноте и, прежде чем сделать новый шаг, высоко поднял над головой факел. Пламя многократно отразилось в шлифованном камне и наполнило все вокруг светом, тревожным, как зарево пожарища. Зал имел форму овала, отшлифованные до зеркального блеска каменные стелы, общим числом пять, были установлены вдоль стен через равные промежутки. Шестым было стальное зеркало с волнистой поверхностью. Леонардо специально остановился перед ним, несколько раз повернулся, разглядывая искажение привычных телесных пропорций, которые так напугали его в прошлый раз. Ему показалось, что это немилосердное зеркало изменило местоположение и теперь стоит напротив входа в самую просторную из боковых галерей. Впрочем, ужас, который он испытал в зеркальном зале несколько часов назад, мог заставить его ошибиться. Он миновал еще одну галерею и отбросил факел - просмоленная пакля противно зашипела в луже. Прямо над его головой располагался потайной лаз в камеру. Под хлопанье крыльев взбудораженных летучих мышей ему пришлось несколько раз подпрыгнуть, прежде чем он уцепился за край лаза, подтянулся на руках и выбрался в неуютную камеру. Передвинул топчан и долго ощупывал и простукивал стену, чтобы заставить непослушную плиту вернуться на место. Затем зарылся в солому и предался размышлениям о ночном светиле.
Что ему известно о лунном свете, сером, как пепел, и прохладном, как серебро?
* * *
В пору древности египтяне наделяли силой Луны богиню Исиду, а финикийцы свою матерь - богиню Кибелу. В детстве Леонардо случилось сильно захворать, дед усадил его в повозку и отправил в соседний городишко, где хранилась статуя Святой Девы, которую все окрестные поселяне считали чудотворной. Лик ее был черен и прекрасен, а одежды украшал серп молодого месяца. Говорят, что статую изготовили еще во времена гонений на Христову веру. Долгие годы она была сокрыта в земле, дерево успело почернеть, пока однажды невинные дети не обнаружили эту драгоценную реликвию, собирая ягоды. Когда маленький Лео подрос достаточно, чтобы называться отроком, то услышал и другие истории о Черной Деве: до сих пор существуют люди, которые хранят верность древней вере, тайком возносят молитвы жестокой Богине-Матери Кибеле и проливают жертвенную кровь на ее алтарь.
Дремота взяла верх над узником.
Ему грезилось, как прекрасная дама раскачивается на молодом месяце, словно на качелях. Она облизывает разгоряченные губы языком, раздвоенным подобно змеиному жалу, а обагренные кровью облака ласкают ее босые стопы…
* * *
Заключенного пришлось долго трясти за плечо, чтобы разбудить. Его веки слиплись ото сна и не хотели открываться. Леонардо с точностью понял, в какой из миров угодил, когда тюремный сторож протянул ему ковш с водой для умывания - не такие нынче времена, чтобы приличного человека мордовали в тюремном застенке. Бывший заключенный зевнул, оглянулся на каменный пол - ничто здесь не напоминало о лазе, все ночное приключение показалось ему дурным сном - и освободил камеру. Внутрь тут же вошла хмурая, костлявая женщина, судя по всему, супруга сторожа, принялась сгребать солому и подметать. Да, времена меняются, но тюремные камеры долго не пустуют, сюда уже везут нового узника.
У тюремных ворот синьора Да Винчи дожидалась карета, украшенная "ядрами" - гербом дома Медичи. Сторож услужливо распахнул перед ним дверцу, а юная синьорина Лиа выскочила на дорогу следом и махала ему ладошкой, пока клубы пыли не скрыли ее игрушечную фигурку - к воротам приближалась черная тюремная карета. Леонардо проводил ее взглядом и попытался представить лицо человека, который томится за решетками и кожаными занавесями на окнах, а затем повернулся к своим попутчикам.
Назвать двух пассажиров, находившихся в этой карете, столь же приятными людьми, как тюремный сторож и его воспитанница, было бы серьезным преувеличением. Справа восседал родитель Леонардо собственной персоной. Он сдвинулся в самый угол, уступая большую часть пространства на жестком, набитом конским волосом сиденье почтенному старцу. Этот убеленный почтенными сединами синьор не имел громких титулов и числился скромным письмоводителем при семействе Медичи, однако уместнее было именовать его "советником". Братья Медичи любопытствовали мнением синьора Лукреция Аверрардо да Мачерато при всяких сомнениях, еще с тех пор, как обучались у него основам счета и письма.
Леонардо почтительно склонил голову, однако не решился первым нарушить молчание, пока сер Пьеро не объявил, что их ждут в судебном присутствии, а синьор Аверрардо улыбнулся выцветшими губами, и коснулся руки Леонардо сухонькой ладонью и ободрил, сообщив, что поездка в суд - просто формальность. Первые лица Синьории не смогут принять молодого человека раньше, чем будет вынесено судебное постановление о его освобождении.
* * *
Из помещений городского совета еще не успела выветриться ночная тишина и прохлада, Леонардо поежился и зашагал, подлаживаясь под неторопливый шаг отца. Вместе они миновали несколько залов, потом сер Пьеро присоединился к группе судейских чиновников во главе с подеста , раскрыл увесистую папку из тесненой кожи, и они принялись обсуждать документы. Все они жестикулировали с большой живостью, заложенные широкими складками накидки-лукко весьма живописно колыхались на их спинах. Господь, в своей неизъяснимой милости, даже последнего крючкотвора наделил толикой прекрасного - за неимением под рукой картона, Леонардо запечатлел переливы тканей в своей памяти. Затем он устроился в закутке у большой колонны и коротал время, изучая человеческие типажи, представленные здесь в большом разнообразии, пока не напоролся на взгляд свидетеля обвинения по собственному делу.
Юный сеньор Палландини уставился на него, гордо выпятив подбородок, нахмурил брови и стал похож на злобную птицу, готовую клюнуть в глаз любого, кто подойдет слишком близко. Внешнее сходство братьев-близнецов впечатляло, однако не затрагивало их подлинную натуру. Покойный Джованни был пареньком разбитным, жизнерадостным и сохранившим детскую наивность. Пока он развлекался по артистическим мастерским, его братец Урбино обменивал юношескую миловидность на более весомые дивиденды. Однако ради похода в суд этот юный синьор сменил обычное для своей профессии пестрое барахло на темные чулки, курточку простого покроя и скромные башмаки. Теперь он мало походил на юнца, готового драться с дюжиной куртизанок за благорасположение состоятельных синьоров, а выглядел как сынок состоятельного суконщика, опоздавший к мессе.
Первым порывом Леонардо было схватить мальчишку за шиворот, хорошенько встряхнуть, отвесить пару оплеух и спросить, кто надоумил его давать эти лживые показания. Но юный Урбино словно подслушал его мысли и завопил во все горло:
- Ой!!! Спасите! Убивают!
Стража, чиновники, просители и просто зеваки дружно повернулись к юноше, даже подеста вскинул бровь и с профессиональным спокойствием осведомился:
- Кто угрожает вашей жизни, синьор?
- Вот он! - Урбино ткнул пальцем в Леонардо и жалобно всхлипнул. - Да Винчи хочет убить меня, как убил моего родного брата! Умоляю, запретите выпускать такого изверга из тюрьмы!
- Подайте жалобу в установленном порядке, синьор… э…?
- Палландини!
- Палландини? Что-то знакомое…
Глава судебной инстанции принялся перебирать бумаги, тем временем сер Пьеро быстро склонился к его уху и что-то зашептал. Подеста несколько раз кивнул и заметил:
- Синьор Палландини? Сегодня мы вас не приглашали. Что вы здесь делаете?
Фальшивые слезы на щеках Урбино мигом высохли, он обиженно поджал губы:
- Я гулял. Как свободный гражданин Флоренции я вправе ходить, где вздумается.
- Действительно, у вас есть все права гражданина. Например, право подать жалобу в установленном порядке, если вы имеете законные претензии к синьору Да Винчи. Однако помните, что на вас лежит обязанность принести клятву и давать исключительно правдивые показания, когда придется явиться в суд по вызову.
Любому, кто свел знакомство с братьями Палландини, известно, что близнецы воспитывались в городском приюте, однако покинули его стены, не проявив ни малейшей склонности к наукам. Ни писать, ни читать они толком не выучились, даже накарябать собственное имя было для них суровым испытанием. Чтобы подать жалобу, Урбино придется обратиться к писцам, а значит оплатить их услуги, юноша выглядел очень разочарованным. Подеста повернулся к обвиняемому.
- Синьор Да Винчи, вас тоже касается! Вы освобождаетесь из-под ареста под ручательство и обязаны явиться в судебное заседание по вызову. До тех пор вы свободны, идите.