Сади бросил невольницам горсть денег и, схватив в объятия Рецию, понес ее к ожидавшей его на канале лодке.
– И ты меня не бросишь? Я буду снова твоей, совсем твоей? И ты снова будешь моим, Сади? – спросила Реция нерешительным голосом, словно все еще не доверяя своему счастью.
– Да, я буду тебя защищать. Я отведу тебя в мой дом, ведь гарем мой пуст.
Реция не осмелилась спросить про Рошану.
– Пуст? – лишь спросила она. – Твой гарем пуст? И ты паша, ты богат и знатен.
– Только ты одна можешь войти в мой гарем и быть моей женой, ты одна должна быть радостью и гордостью Сади. Ты не должна делить с кем-либо моей любви.
– О, теперь я вижу, что ты такой же, как и прежде! – вскричала в восторге Реция. – Это твои слова. Ты мой прежний Сади.
Сади с Рецией на руках спустился в лодку.
– Куда ты меня везешь? – спросила Реция, когда лодка переплыла через пролив и они сели в наемную карету, попавшуюся на берегу.
– В мой дом, а отныне он будет также и твоим, – отвечал Сади.
Через несколько минут экипаж остановился у дворца великого визиря. Реция взглянула с удивлением на Сади.
– Как, твой дом здесь? – спросила она.
– Да, здесь ждет нас счастье.
– Значит, ты великий визирь?
– Для тебя я был и всегда буду твоим Сади, – отвечал Сади с улыбкой, – так как все, что ты здесь видишь, все эти почести и богатство, все это непрочно и неверно.
– Вот твое царство, – сказал Сади, вводя Рецию в великолепно убранные, но пустые комнаты гарема. – Здесь ты должна быть госпожой.
Счастье Реции и Сади было бы полным, если бы нашелся пропавший ребенок, маленький Сади, исчезнувший таким таинственным образом, но все поиски его были бесплодны.
Сади позволил Реции взять к себе несчастную дочь Кадиджи Сирру. Но Черная Сирра отказалась от предложенной ей спокойной жизни и по-прежнему осталась в бедной хижине матери, продолжая поиски пропавшего ребенка.
Сади между тем работал дни и ночи, стараясь отвратить опасности, угрожавшие стране и трону, стараясь провести задуманные им нововведения и улучшения. Из всех советников и приближенных султана только он один употреблял свое влияние и свою власть на пользу отечества. Он видел собиравшиеся на горизонте мрачные тучи, на которые султан не обращал внимания; он видел всю опасность, грозившую трону со стороны тех, кого беспечный Абдул-Азис дарил своим доверием, и все его усилия были направлены к тому, чтобы сделать безвредными всех врагов султана в стране, в серале, повсюду. В этом деле он мог рассчитывать лишь на помощь Гассана.
Зора все еще не возвращался, хоть Сади и был бы очень рад видеть его рядом, но присутствие его в Лондоне было необходимо. Кроме этих двух друзей у Сади не было никого при дворе, и он одиноко стоял на своей высоте.
Спустя несколько дней, после того как Сади послал принцессе деньги, которые она заплатила Бруссе за Рецию, сама Рошана явилась неожиданно во дворец великого визиря.
До глубины души оскорбленная, принцесса сама искала Сади! Гордая женщина решилась идти к тому, кого она любила и кто отверг ее любовь.
Сади был чрезвычайно изумлен, когда ему доложили, что его желает видеть принцесса, и поспешил навстречу неожиданной посетительнице.
– Мой приезд доказывает тебе, – сказала, увидев его, Рошана, – что я нисколько не сержусь на тебя, хотя ты и даешь к этому повод. Я всегда была твоей доброжелательницей, всегда заботилась о тебе, и если ты обязан успехом своей деятельности и уму, то и я могу сказать, что доказала мое расположение к тебе. Но довольно. Я приехала сюда не затем, чтобы требовать от тебя признательности.
– Зачем бы ты ни приехала, принцесса, я всегда рад видеть тебя в моем доме, – сказал Сади.
– В твоем доме, говоришь ты? Хорошо, называй его как хочешь, так как сегодня дом великого визиря действительно твой дом уже потому, что сегодня ты в нем живешь.
– Ты хочешь сказать, принцесса, что никто не может быть уверен в будущем, что воля моего повелителя султана, сделавшая меня великим визирем, может и лишить меня этого сана – но это не оскорбит меня и не поразит. Я приготовлен ко всему.
– Ко всему – тем лучше, – продолжала принцесса. – Я по-прежнему принимаю в тебе участие и поэтому приехала теперь, чтобы предостеречь тебя. Ты, кажется, слепо доверяешь той женщине, которую ты увез из моего дворца, я повторяю еще раз, что нисколько не сержусь на твой бесцеремонный поступок. Но я хочу предостеречь тебя; ты подарил свое доверие недостойной.
– Недостойной? – спросил Сади с улыбкой. – Сади знает, кому он доверяет.
– Ты в этом убежден, Сади-паша, и тем необходимее оказать тебе печальную услугу, разрушив эту уверенность. Ты жертва обмана.
Сади показалось, что он понял намерение Рошаны.
– Я всегда был благодарен тебе за твои советы, принцесса, – сказал он, – но теперь они бесполезны. Я боюсь, что тебя ввели в заблуждение ложные слухи.
– Нет, я хорошо знаю истину моих слов и еще раз советую тебе обратить внимание на женщину, которой ты так слепо доверяешь. Тебе, может быть, неизвестно, что ее любит принц Юсуф. Спроси ее, знает ли она принца или нет. Спроси ее, виделась ли она с принцем, когда и где. Я говорю тебе только, спроси ее, более ничего. Я вижу, что ты считаешь все это клеветой, тем лучше, убедись сам в ее несостоятельности.
– Мне жаль обратиться к Реции с таким оскорбительным вопросом, принцесса. Реция так доказала мне свою любовь и верность, что я не имею права оскорблять ее таким вопросом.
– Значит, ты не хочешь последовать моему совету? Как хочешь. Ты убедишься, что я была права, но будет уже поздно, – сказала принцесса, и тон этих слов обличил внутреннее волнение, которое она всеми силами старалась подавить. – Мое предостережение должно оправдаться, – продолжала она. – Я не сомневаюсь, что свидания не прекратятся и здесь. Наблюдай внимательно, Сади-паша. Я не оставлю тебя без помощи и надеюсь скоро дать тебе доказательство моих слов.
С этими словами Рошана оставила Сади. Она знала, что сделала первый шаг к мщению. Хотя Сади и не поверил ей, но все же ее слова не остались без внимания.
XXII
Заговор министров
Несколько дней прошло со времени внезапного ареста принцев. В народе об этом ничего не было известно, но при дворе эта весть произвела сильное впечатление, последствия которого были очень важны. В доме военного министра Гуссейна-Авни-паши произошло тайное собрание министров и разных влиятельных лиц. По внешнему виду можно было принять его за простое дружеское собрание, действительная же цель его была совсем иной.
Тут находились министры Мехмед-Рушди-паша, Мидхат-паша, Халиль-паша, Рашид-паша и Ахмед-Кайзерли-паша, а также Мансур-эфенди и комендант столицы Редиф-паша. Цель собрания была известна всем, кроме Мидхата и Халиля, так как они не присоединились еще до сих пор к планам заговорщиков. Разговор зашел сначала о последних событиях на театре войны, и Гуссейн-Авни-паша, не колеблясь, объявил, что при настоящих условиях в царствование Абдул-Азиса нечего и думать об успехе.
– Разве вы не видите, друзья мои, – прибавил он, – что все теперь ополчились против султана. Что вы скажете о его недавнем возмутительном поступке относительно принцев?
– Этого нельзя долее выносить, – объявил Рашид. – Но должны ли мы спокойно смотреть, как убьют наследника трона? Да, убьют. Разве ты не знаешь о покушении на жизнь принцев, Мидхат-паша?
– Я ничего до сих пор не знал об этом, – отвечал Мидхат.
Мансур-эфенди с удовольствием смотрел на этот взрыв так долго им подготовлявшегося возмущения. Конечно, он и не думал объяснять, чья рука направила кинжал убийцы.
– Да, это так, как говорит Рашид-паша, – сказал Мехмед-Рушди. – Наемный убийца проник в покои принца, и если бы принц Гамид не успел вовремя заметить опасность и отклонить руку убийцы, наследник престола неминуемо бы погиб.
– Это действительно неслыханно, – сказал мрачно Мидхат-паша.
Он давно уже в глубине души был недоволен, и первого повода было достаточно, чтобы заставить его употребить свою энергию и решительность на пользу заговора.
– Причина этого покушения очень ясна, – сказал военный министр, этот неумолимый враг султана и принца Юсуфа, с тех пор как последний пренебрег его дочерью. – Хотят переменить порядок престолонаследия, а что более всего облегчит исполнение этого плана, как не устранение тех, кто имеет право на престол.
– Этот план никогда и ни в каком случае не должен исполниться! – вскричал Мидхат-паша.
– Значит, ты совершенно одного с нами мнения, благородный паша, – сказал Рашид. – Нововведений не должно быть.
– Мы должны препятствовать исполнению этого плана всеми силами, хотя бы даже пришлось прибегнуть к открытой силе, – объявил морской министр Ахмед-Кайзерли-паша.
– Я тоже думаю, что только энергичные меры могут спасти старые законы, – сказал Мехмед-Рушди. – Ты молчишь, мой благородный Халиль, что же ты думаешь делать, когда будут силой изменять порядок престолонаследия, ты будешь спокойно смотреть на это?
– Этого я не хочу и не могу, – отвечал Халиль-паша.
– Этого не может сделать ни один истинный мусульманин! – вскричал Рашид.
– Тогда мы должны действовать, – заметил Гуссейн. – У нас не спрашивают более нашего мнения, делают без нас все что хотят.
– Хотят, должно быть, исполнить свои планы при помощи нового великого визиря, – сказал насмешливо Ахмет-Кайзерли-паша. – Этот Сади-паша только на то и годится. Кто из нас любит его? Никто!
– Зачем этот человек стоит во главе управления? – заметил Мидхат. – К чему нам все его свободные идеи, его стремления к переменам и нововведениям. Знаете вы его предложения, друзья мои? Нашей власти конец, если они будут приведены в исполнение. К чему нам это равенство прав, уменьшение дани вассальных государств, учреждение школ – все эти выдумки Сади-паши!
– Не любовью и благодеяниями, а оружием должны мы подавить восстание. Мы должны быть верны нашим старым заветам, чувствовать, что мы турки и мусульмане.
– Да, мы должны быть верны нашей вере, – сказал, поднимаясь, неожиданно Мансур-эфенди. – Пусть она будет нашим руководителем в это мрачное время. Благородный Мидхат-паша сказал, что мы должны твердо придерживаться наших старых заветов, и это-то и есть главное. Кто хочет их уничтожить, должен пасть, хотя бы вместе с ним разрушилось государство. У нас только один выбор, друзья мои: или мы свергнем неверных и неспособных, или мы сами падем.
– Скажи лучше прямо, Мансур-эфенди, или султан падет, или мы вместе с государством! – вскричал Гуссейн-Авни-паша.
– Ты сказал решительное слово. Другого выбора нет, – сказал Рашид.
Глаза Мидхата-паши мрачно сверкнули. Вместе с сознанием опасности им все сильней овладевало желание принять участие в исполнении смелого плана. Замышлялась ни более, ни менее как государственная измена, и если бы слова, сказанные в доме Гуссейна, дошли до ушей султана, каждый из присутствовавших непременно получил бы красный шнурок.
Они замышляли наложить руки на наследника пророка, на "тень Бога", лишить его власти и захватить управление государством в свои руки.
– Да, другого выбора быть не может, – подтвердил Ахмед-Кайзерли-паша.
– Теперь надо только узнать, что скажет шейх-уль-ислам, – заметил Мехмед-Рушди. – Я думаю, его надо пригласить сюда.
– Нет, друзья мои, – возразил Гуссейн. – Его появление здесь могло бы возбудить подозрения. Разве нет с нами Мансура-эфенди? Что скажет он о нашем намерении?
– Свержение султана справедливо и необходимо, когда этого требует вся страна, – отвечал Мансур-эфенди.
– Не довольно ли для этого решения министров? – спросил Гуссейн.
– Нет. Но я могу поручиться за согласие шейх-уль-ислама, – продолжал Мансур. – Известно, что с некоторого времени Абдул-Азис страдает припадками умопомешательства. В эту ночь будет подобный припадок, и это обеспечит вашему плану помощь шейх-уль-ислама и его подчиненных во всем государстве.
Как Мансур мог знать наперед о том, что в эту ночь с султаном будет припадок безумия? Как мог он сказать об этом заранее, если бы этот припадок не был делом его рук?
– О, тогда исчезает последняя трудность! – вскричал Рашид. – В народе ни один голос не прозвучит в защиту султана.
– Особенно если будет лишен престола мертвец, – прибавил мрачно Гуссейн.
Вдруг в эту минуту в двери зала постучали. Заговорщики с изумлением переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, что это может значить? Гуссейн колебался, не зная, отворить ли дверь или нет. Но стук снова повторился и притом громче прежнего. Гуссейн подошел к дверям и отпер их.
На пороге показался его адъютант.
– Простите, ваше превосходительство, – сказал он. – Великий шейх Гассан приехал с поручением от его величества султана и желает видеть вас.
Делать было нечего. Гуссейн не мог не принять посланца султана и скрепя сердце велел попросить его войти. Гассан вошел и поклонился побледневшему Гуссейну, думавшему, что его замыслы стали уже известны султану и его дворец оцеплен солдатами.
– Его величество султан посылает меня к тебе, благородный Гуссейн-Авни-паша, – сказал Гассан, обращаясь к Гуссейну. – Его величество, видя твое усердие и верность, желает, по представлению великого визиря Сади-паши, дать тебе доказательство своего благоволения.
Гуссейн ожидал всего, только не награды. Прочие министры, казалось, были так же изумлены словами Гассана.
– Его величество султан, – продолжал Гассан, – награждает тебя орденом Османии с бриллиантами.
С этими словами Гассан приказал войти ожидавшему его в соседнем зале камергеру и, взяв у него лежавший на красной шелковой подушке орден, передал его изумленному Гуссейну.
Одну минуту Гуссейн, казалось, колебался, но вскоре ненависть одержала верх над раскаянием и благодарностью.
Между тем Гассан внимательно смотрел на лица присутствовавших. Какой-то внутренний голос говорил ему: вот враги султана.
– Прошу тебя, Гассан-бей, передать его величеству мою глубочайшую благодарность, – сказал наконец Гуссейн, принимая орден.
Только когда Гассан вышел из зала, заговорщики смогли вздохнуть свободно.
– Выслушайте меня, друзья мои, – сказал Мехмед-Рушди, – скрывалось ли шпионство за этой присылкой ордена или это было просто совпадение, но во всяком случае нам надо ускорить наши действия.
– Да, это правда, Рушди-паша, – подтвердил Рашид. – Этого любимца султана и принца Юсуфа надо остерегаться. Я заметил его пытливые взгляды, он нам не доверяет.
– Зачем при дворе эти любимцы, ради которых отстраняют от дел других, более достойных? Что мне в этом ордене, когда я получил его благодаря милости выскочки! – вскричал в бешенстве Гуссейн, бросая орден на пол. – Кто управляет султаном? Этот Сади-паша, из-за которого был отставлен благородный Мидхат-паша, и этот любимец султана, великий шейх Гассан-бей? Клянусь Аллахом, это должно кончиться! И это будет так, если вы все думаете так, как я.
– Да, мы все согласны с тобой! – раздалось со всех сторон.
– Выслушайте мой совет, – послышался голос Мидхата-паши.
– Говори, благородный паша, – сказал Гуссейн. – Мы готовы последовать твоим советам.
– Нам необходимо принять твердое решение, – начал Мидхат-паша. – Не возбудив подозрений, нам едва ли можно будет еще раз собраться. Поэтому я советую обсудить сегодня весь план действий. Кто за свержение султана, тот пусть подойдет ко мне, кто же против, тот пусть останется на своем месте.
Все столпились около Мидхата, даже Халиль-паша присоединился к заговорщикам.
– Хорошо, друзья мои, – продолжал Мидхат. – Свержение Абдул-Азиса, значит, решено. И чтобы не рисковать, мы должны спешить.
– Назначить день или ночь, – сказали заговорщики.
– Скоро будет последнее число мая, пусть оно будет и последним днем власти Абдул-Азиса и его сына.
– Хорошо, мы согласны.
– Мудрое предложение Мидхата-паши принято! – вскричал Гуссейн. – Мудрый баба-Мансур ручается нам за помощь шейх-уль-ислама. Но если нам удастся свергнуть султана, нам необходимо будет докончить дело и не останавливаться на полпути. Что сделаем мы с Абдул-Азисом? Смерть должна сделать трон свободным и успокоить нового султана. Абдул-Азис и его сын должны погибнуть.
Несколько минут продолжалось молчание. Слова Гуссейна, казалось, устрашили всех.
– Отчего вы молчите, друзья мои? – продолжал он. – Вы сделали уже один шаг и останавливаетесь перед вторым? Я повторяю еще раз: Абдул-Азис и его сын Юсуф должны погибнуть. Поручите мне сделать их смерть похожей на самоубийство.
– На самоубийство помешанного, – прибавил хладнокровно Мансур-эфенди.
Мидхат и Халиль взглянули с немым изумлением на бывшего шейх-уль-ислама. Его хладнокровие пугало их; они нуждались в нем для достижения своих целей, но чувствовали тем не менее к нему невольное отвращение.
– Прежде всего должен быть устранен Сади-паша, – продолжал Гуссейн. – Этот новый советник султана и великий визирь стоит у нас поперек дороги. Он должен быть устранен, так как нам никогда не привлечь его на нашу сторону.
– И великий шейх Гассан должен пасть, – сказал Мансур-эфенди.
– Прежде надо подготовить падение Сади-паши, – сказал Рашид. – Дайте султану возможность представить весь ужас грозящего возмущения, подготовленного этим выскочкой, и не пройдет и дня, как великий визирь падет.
– Я предлагаю свою помощь для этого, – вмешался Мехмед-Рушди.
– О, если ты соединишься со мной, никакая сила на земле не спасет Сади-пашу! – вскричал Гуссейн.
– Я тоже готов помочь вам, – сказал Рашид.
Мансур улыбнулся.
– Он будет первым, – заметил он. – За ним последуют султан и все его приверженцы.
Разделив, таким образом, между собой роли в предстоящей кровавой драме, заговорщики расстались.
XXIII
Счастливая звезда Сади закатывается
Выйдя из дома военного министра, Гассан тотчас же поехал во дворец великого визиря. Сади-паша еще работал со своими секретарями. Узнав о приезде друга, он поспешил ему навстречу.
– Я хочу переговорить с тобой наедине, – сказал ему в сильном волнении Гассан.
– Что с тобой? Отчего ты так взволнован? – спросил Сади.
– Нас никто здесь не может услышать? – продолжал Гассан.
– Нет. Ты можешь говорить все.
– Я был у Гуссейна-Авни-паши.
– Ты возил ему орден?
– Да, и я нашел в его доме странное собрание. Знаешь ты о совете министров, происходящем в данную минуту в доме военного министра?
– Нет, Гассан. Но успокойся же, друг мой.
– Знаешь ли ты также, что на этом совете присутствует бывший шейх-уль-ислам?
– Кто?
– Мансур-эфенди!
Сади вздрогнул.
– Как! – вскричал он от удивления. – Мансур в доме Гуссейна-Авни-паши?
– С каких пор на советах министров присутствует комендант Стамбула?
– Редиф-паша?
– Да, и он был там. Выслушай мой совет, Сади, и последуй ему, иначе все погибло. Будет поздно, если мы пропустим эти часы. Надо принять решительные меры. Еще можно все поправить. Ты должен велеть арестовать всех, кто теперь находится в доме Гуссейна-паши.
– Что за мысль, мой дорогой друг!