- Джентльмены, - сказал он. - Вынужден просить разрешения оставить вас, чтобы принести этой леди свои извинения.
Глава 8
- Не согласитесь ли Вы с тем, - спросил Гил, сверля взглядом разыскавшую его восхитительную представительницу прекрасного пола, - что слегка приукрасили наше знакомство?
- Pas de tout .
- Я только подумал, что Вы, возможно, позволили себе поэтическую вольность, - сказал он, направляя её в сторону окон, выходящих на сад. - Набросили романтический покров на встречу самого прозаического толка… Вероятно, я помогал Вам сесть в экипаж?
Эмма издала булькающий смешок. Наслаждение от роли француженки ударило ей в голову. Её пьянило от ощущения власти, от изобилия собственной лжи. Она понизила голос и упрекнула, промурлыкав:
- Как Вы можете говорить такие вещи, лорд Керр? Клянусь, Вы близки к тому, чтобы разбить мне сердце!
Они прошли через коридор, и широкие парчовые юбки Эммы задели створки дверей. Почему, скажите на милость, она не приехала в Лондон раньше? Почему ей не было известно о том, как забавно охотиться на мужчину, отрезать его от стада, в точности как пастушьи собаки фермера Бена поступают с призовыми барашками?
- Но я не намеревалась бранить Вас, - проговорила девушка, срывая ветку жасмина. Он пах головокружительно сладко.
Керр не ответил, просто шёл рядом с ней, легко прикасаясь к локтю и направляя её дальше в сад.
Он не станет лишать её девственности в саду, не так ли? Конечно, он понятия не имеет о том, что она девственна, и Эмма имела смутное ощущение, что он никогда не узнает, если будет достаточно пьян.
Сад населяли призрачные фигуры. Смеющийся и мелькающий в пятнах лунного света, Арлекин в своём костюме, усеянном блёстками, прошмыгнул мимо феи, чьё правое крыло волочилось по земле. Там был Гомер или, может быть, Зевс - в любом случае, этот человек считал, что подражает богам или древним грекам.
Они чинно устроились на скамье, и Эмма отбросила мысли о близости в саду. Разумеется, у Керра и в мыслях такого нет. Он бы отвёз её к себе домой, прежде чем произойдёт что-то подобного рода. Она ощутила внутреннюю дрожь возбуждения от самой этой мысли.
- Итак, мадам… Мне очень жаль, - сказал он, поворачиваясь к ней. - Я снова забыл Ваше имя.
- Можете называть меня Эмили.
Почему-то улыбки, обращённые к нему, не оказывали мощного воздействия. Юный лорд, которого она очаровывала внутри, краснел и бледнел от каждого движения её губ, однако лицо Керра не менялось ни на йоту.
- Ах, - проговорил Гил елейно, - Эмили.
- Так звали мою прабабушку. Прелестное имя, - отвечала Эмма.
- Moi, j'y avaispenser toujours la meme chose, - сказал он. - Comment pourrais-je oublier votre nom, quand votre visage si comme une fteur y apparaitre ensemble?
На секунду Эмма запаниковала. Но она говорила по-французски как на родном. Ей только требовалось сохранять спокойствие. Он говорил пустые комплименты, спрашивая, как он мог забыть её имя, если её лицо подобно цветку.
- Сe mystere du recollection d'un homme: qui peut savoir pourquoi. Us oublient les choses les plus importantes? - ответила она. Это хорошо: мужчины склонны забывать то, что следовало запомнить в первую очередь. И продолжила так быстро, как могла: - Se souvenir d'une femme, c'est a moi: je trouve que ce soil impossible d'ou-blier meme les details de notre rendezvous nocturnale. - И это тоже хорошо: если бы она провела ночь с Керром, то запомнила бы непременно всё в мельчайшихподробностях.
В его улыбке было обещание, столь ясное, что оно заставило Эмму ощутить себя безрассудной.
- Вы говорите слишком быстро для моих скудных познаний, мадемуазель Эмили…
- Мадам де Кюстен, - поправила она, - если не желаете обращаться ко мне как к Эмили.
Если он хотя бы заподозрит, что она не вдова, весь её маскарад окажется бесполезным.
- Я чувствую, что мне следует извиниться за постыдный случай, в котором я забыл нашу первоначальную встречу, - произнёс Гил бархатным голосом. - Где, как Вы говорите, мы встретились?
- Это несущественно, - ответила она мягко. - Я знаю, что Вы, похоже, забыли, поскольку прошли годы… Но я никогда не могла стереть Вас из своей памяти. Никогда.
Эмма наклонилась вперёд, чтобы он мог заглянуть в декольте, однако вместо этого его, казалось, заворожили её глаза.
- Не смогли? - переспросил он.
- Теперь я выхожу замуж за уважаемого бюргера, торговца, как вы их называете здесь, в Англии. - Упс, она почти забыла здесь о своём акценте. Это как-то связано с пряным ароматом его кожи. Эмма слегка отодвинулась назад.
- Я желаю Вам всего наилучшего в предстоящем браке, - сказал он.
- Разумеется, - промурлыкала она. - Но замужество такое серьёзное предприятие… Приятное, и вместе с тем необходимое, и всё же удушающее. Мне это известно, поскольку я была замужем за Пьером до самой его горестной кончины.
- А, - произнёс граф.
Эмма заторопилась, прежде чем он мог задать вопросы, на которые она могла бы быть не в состоянии ответить.
- В любом случае, прошли годы с тех пор, как мы… Как мы… Но это было в Париже, мсье.
- Париж, - сказал он, и его тон посуровел. Морщинка внезапно появилась у него между бровей, и Эмма расслабилась. Что-то изменилось между ними: замаячил призрак возможности. Должно быть, Бетани была права насчёт его распутного образа жизни в то время.
- Париж, - повторила она, в её устах слово прозвучало нежно. - Вы, вероятно, не помните, милорд. Боюсь, Вы тогда немного перебрали бренди в тот вечер.
- Вне всяких сомнений, - сказал Гил жёстко.
- Но мне никогда не забыть… - Эмме самой не верилось, сколько хриплого желания она вложила в собственный голос. Возможно, ей стоило сбежать из дома и присоединиться к труппе бродячих актёров. - Когда я увидела Вас на другой стороне комнаты в тот вечер, мне показалось, что это дар свыше.
- Что же, - проговорил он. - Полагаю, мне следует быть благодарным за то, что я, как очевидно, вёл себя пристойно, даже находясь в пьяном виде.
- Я выхожу за почтенного бюргера через неделю, - сказала Эмма. - Я в Лондоне лишь для того, чтобы выбрать наряд к свадьбе. Лишь по чистой случайности я оказалась здесь на маскараде.
- А.
Она постаралась и провела пальцем вдоль его щеки. Небольшая небритость защекотала её палец.
- Хочу, чтобы Вы оказали мне услугу, милорд.
- Конечно же, - но голос Керра был вежливым и отстранённым. Упоминание о Париже убедило его в том, что они однажды встречались, но оно также его заморозило каким-то образом.
- Видите ли, милорд, я думаю, что Вы задолжали мне услугу.
- В самом деле? - его голос был положительно равнодушным.
- Разумеется. - Палец Эммы скользнул к его губам. Нижняя губа графа была пухлой, сочной, красивой. - Я удачно выхожу замуж. Моя мать, благословенна будь её память, была бы довольна. И всё же, я бы хотела получить ещё один опыт… только один… перед тем как я вернусь к жизни в добродетели.
Глаза Гила сузились.
- Возможно ли, что Вы имеете в виду то, что о чём я подумал?
Эмма продолжила голосом низким и страстным.
- Я определённо надеюсь на это.
И она затаила дыхание.
Глава 9
Ненависть к себе - отвратительное чувство, которое недостойно выказывать перед красивой женщиной. Гил заставил себя убрать все следы этого чувства из своего голоса, прежде чем заговорить.
- Боюсь, в Париже я был сам не свой, - осторожно произнес он.
Их глаза встретились.
- Я понимаю, что у Вас были трудности, - сказала Эмма. - Думаю, Вы тогда оплакивали потерю брата.
Проклятие. Он не мог поверить, что болтал об Уолтере, говорил о гибели Уолтера с этой женщиной. Как он мог? И, поскольку он разговаривал с ней на такие интимные темы, как он мог забыть их знакомство?
Её глаза были полны сочувствия. Керр заставил себя собрать остатки своего самоуважения и схоронить боль, связанную с Уолтером, глубоко в сердце, куда он старался больше не заглядывать. Эта боль не имела смысла, и ей не было конца. Он мало что понимал, но это было ему понятно.
- Я, должно быть, утомил Вас до слёз, - проговорил граф беспечно.
- Pas du tout, - возразила она. Её рука коснулась его руки и вызвала осязаемый трепет. - Никогда.
Они снова встретились взглядами, и она отвела глаза.
Керр впервые обратил на неё пристальное внимание. Его позабавило и немного утомило появление этой женщины в комнате для игры в карты. Единственной причиной, по которой он вызвался сопровождать её в сад, было то, что у него на руках снова была выигрышная комбинация, и игра потеряла всякий интерес. Тонкие брови дамы изогнулись над маской, усыпанной драгоценными камнями. Её волосы были пышными, как взбитый шёлк, и цветом напоминали тёмно-красный гранат, наводя на мысли о загадочных глубинах. Мужчина может зарыться в них лицом и не скучать по свету солнца. Глаза у неё страстные, любопытные и умные… глядящие на него так, что ему становилось неудобно. Как много времени прошло с тех пор, как женщина смотрела на него с подлинным желанием, а не с просчитанным интересом?
После Парижа граф больше не приводил женщин к себе в дом, так же как не сопровождал женщин в их жилища. Он навещал мадам Бриджет, но только ради удовольствия поболтать по-французски. Гил играл с огнём, однако оставлял женщин у двери, не тронутыми. По временам, он задумывался, не превратила ли его в евнуха та оргия скорби.
Лоб женщины был высоким, аристократически белым челом. Как жаль, что она выходит замуж за уважаемого торговца. Не жаль, поправил он себя. Скорее наоборот. Она родит пятерых детишек и забудет об экстравагантных выходках юности.
Керр мог видеть, что она молода. Вторая волна ненависти к себе взяла над ним верх: очевидно, он был настолько пьян в парижскую ночь, что развратил юную леди.
Тогда он снова поймал её взгляд. Ну, возможно, она была не совсем леди. У леди редко бывает такой зачарованный блеск в глазах, по крайней мере, у английских леди. В отличие от француженок.
Пальцы женщины играли с его запястьем, словно она не могла не прикасаться к нему. Единственная вещь, которую Гил выучил за свою ублюдочную жизнь, это то, что нужно прощать себя. За то, что единственным остался в живых из всей семьи. За то, что не был там, чтобы подхватить Уолтера, когда тот выпал из экипажа.
За то, что развратил юную девушку. Поскольку, очевидно, он проявил себя столь хорошо, что она хотела повторения.
А он, как часто ему приходилось себе напоминать, является джентльменом.
Джентльмен никогда не разочарует леди.
В одно мгновение Эмма сидела на скамье, глядя с некоторым удовольствием в глаза своему будущему мужу, а в следующее она уже была на ногах, ведомая обратно в бальный зал. Что-то изменилось между ними.
Керр был намного выше неё, хотя она высокая женщина. Его рука лежала у неё на плече, и хотя прикосновение было нежным, оно заставило её содрогнуться про себя. Можно было только предположить, что граф принял решение удовлетворить её просьбу.
Когда она упомянула его брата, в глазах Керра промелькнула такая вспышка боли, что у Эммы при виде неё свело желудок. Но всё же, когда она искоса посмотрела на него теперь, всё, что она могла увидеть в его лице - некое вульгарное наслаждение.
Гил замедлил шаг, когда они приблизились к дверям бального зала, и его глаза не выказывали ни следа печали. Они выглядели порочными, как обещание в лунном свете, как конец всех историй о великой любви, слившихся в одну. И эта улыбка у него на устах, которую следовало запретить законом. Впервые Эмма действительно поверила Бетани. Этот мужчина сразил наповал весь Париж. Маловероятно, чтобы хоть одна француженка могла устоять.
- Полагаю, - заговорил Гил, игнорируя любопытствующие лица, обращённые в их сторону, - Вы желаете, чтобы я оказал Вам услугу.
- Если Вы будете столь любезны, - ответила она, глядя ему прямо в глаза, чтобы не смотреть на его губы. Неужели это она размышляет, каков он на вкус? Она никогда не думала о таких вещах прежде. На какой-то момент она ощутила головокружение, словно на месте старой Эммы, которая рисовала пчёл у себя в студии, оказалась сладострастная француженка, облизывающая губы при виде Керра.
Что ж, он её муж.
Почти.
- Могу я пригласить Вас на танец? - спросил он.
Эмма моргнула, в смущении. Разве он не собирается утащить её в карету и там заняться ею? Честно говоря, она не возражает против кареты. Правда, Бетани говорила, что экипаж не самое подходящее место, но…
- Да, разумеется, - она собралась с силами и приняла его руку. Однако Эмма забыла, что новые танцы вошли в моду, с тех пор как они с Бетани брали уроки у учителя танцев. Она заколебалась, прежде чем ступить на танцевальный пол.
- Вальс, - сказал ей Керр. - Новый, немецкий, и довольно быстрый. Позвольте мне.
И он обнял её рукой за талию, придвигая ближе к себе.
Эмма вздохнула.
- На раз-два-три, - проговорил он, посмеиваясь над её замешательством.
Вокруг них свистели атласы и шелка, в то время как молочницы и королевы кружились в объятиях королей и клоунов. Она положила ему руку на плечо, и они вступили в пёструю толпу.
Его руки вели её, и через несколько мгновений она запомнила шаги.
- Вот так, - шепнул он ей на ухо. - Француженки всему быстро учатся.
Внезапно в ней снова взыграла дерзость, превращая кровь в венах в огонь. Маска на ней скрывала обычную Эмму, обращая её в другую женщину, в более уверенного в себе и храброго двойника.
- Полагаю, что Вы начинаете вспоминать меня, милорд. Вы говорили те же самые слова и раньше.
Чудо из чудес, граф не оцепенел, а улыбнулся ей в ответ. Он крепче обнял её и притянул ближе. Мурашки пробежали по ногам Эммы, заставляя колени ослабеть. Она облизала губы и почувствовала себя ещё слабее, когда увидела его медленную усмешку.
- Вы не желаете покататься, мадам де Кюстен?
- Эмили, - сказала она. - И да, с удовольствием.
Удовольствие - не то слово для определения чувства, словно сердце у неё бьётся так сильно, что его стук слышен по всей комнате.
Они начали пробираться через толпу, Керр отмахивался в ответ на приветствия своих знакомых. Судя по взглядам им вслед, Эмма могла без колебаний заключить, что завтра получит, по меньшей мере, четыре письма с деталями презренного поведения своего жениха.
Краем глаза она заметила свою кузину Мэри и быстро отвернулась в противоположную сторону. Её маска могла послужить достаточной защитой, чтобы оставаться неузнанной Керром, но одного внимательного взгляда кузины хватит для развенчания маскарада.
Он увлекал девушку за собой, едва поддерживая за локоть. Кивок головы, и появился лакей с её ротондой . Керр набросил ротонду ей на плечи. Его пальцы задержались на минуту, и сильный запах её же духов донёсся до Эммы. Вот почему женщины пользуются духами, внезапно подумала она. Для собственного удовольствия.
- Вы всегда увлекались англичанами? - спросил Керр.
- Конечно, нет, - ответила Эмма. - Большинство английских мужчин очень непривлекательны: молочно-белые, с этими жёлтыми волосами, которые, как известно, выпадут за одну ночь, оставив мужчину голым как бильярдный шар, уже через несколько лет.
Она пошла вперёд, и Гил последовал за ней. Он напряжённо думал. Совершенно ясно, что мадам де Кюстен находилась в Париже одновременно с ним, и она оказалась на пути его мародёрства и пьянства. И если она желает завести последний роман перед тем, как выйти замуж за своего почтенного торговца, то кто он такой, чтобы возражать?
- До Ваших слов я не видел особой причины радоваться моим тёмным волосам, - сказал он ей.
Она скривила губы и обвела его долгим, пронизывающим взглядом от кончиков волос до сапог. Гил едва не засмеялся. Нет ничего приятнее француженки, страстно стремящейся к развлечению на час.
- Действительно, - сказала она. - Ваши волосы приятного чёрного цвета. На самом деле, я принимала Вас за француза, пока не услыхала о Ваших успехах среди французских женщин.
- Ой, - смеясь, проговорил Гил. В конце концов, он тоже собирается жениться. Возможно, эта французская дама станет его последним увлечением, перед тем как он вступит в брак, послушный долгу. - Я полностью… к Вашим услугам, мадам.
- В таком случае, - сказала она с великолепным апломбом. - Я остановилась в Грийоне, и буду крайне признательна, если Вы проводите меня в гостиницу.
Граф поднял брови. У малышки Эмили был примечательный дар в деле назначения любовных свиданий. На секунду он ощутил вспышку симпатии к почтенному бюргеру. Её глаза светились от возбуждения сквозь маску. У неё прелестные глаза, с густой бахромой ресниц, которые загибались наверх в уголках глаз, придавая ей чарующего кокетства. Действительно, как он мог забыть такую женщину?
Он отогнал эту мысль. Две бутылки бренди за вечер могут сделать подобное с человеком. И когда такой человек пытается изо всех сил забыть о том, что его младший братишка только что умер, другие вещи имеют свойство забываться вместе с тем.
- Не могли бы Вы снять маску? - спросил он.
- О, думаю, что нет, - ответила она. Голос её звучал как грех, как ликующий грех. Эмма наклонилась вперёд и положила маленькую ручку в перчатке ему на колено. Взрыв настоящего вожделения произошёл у него в паху. - Я думаю, было бы забавно оставить её, Керр, если Вы простите меня. В конце концов, Вы не запомнили моего лица с нашей последней встречи, и мне бы хотелось избежать замешательства для нас обоих в случае, если мы встретимся снова. Я всё же выхожу замуж за англичанина.
- Вы называли меня Гилом на маскараде. И я вполне уверен, что забуду Ваше лицо опять, если Вы меня попросите об этом.
- Простите меня за недостаток уверенности в себе, - проговорила Эмма, и отзвук смеха в её голосе был ещё более мучителен, чем её рука, остававшаяся у него на колене. - Я бы хотела остаться в маске.
- Существуют разные способы затуманить мою память, - сказал Керр. И, не отрывая от неё глаз, он протянул руку и погасил маленькую масляную лампу, висевшую сбоку. Его сторона кареты немедленно погрузилась в темноту, единственный свет исходил от лампы, горящей с её стороны. Её свет отливал золотом на тёмно-рыжих волосах Эммы, ловил блеск бриллиантов в ушах, превращал тёмный бархат ротонды в сияющую бронзу.
Она взглянула на свою лампу. Затем медленно, осторожно, она начала стаскивать свою правую перчатку, палец за пальцем.
- Могу я помочь Вам с лампой? - спросил Гил, немного испугавшись, обнаружив, что его голос понизился до рычания. Было нечто невыносимо эротичное в том, чтобы наблюдать, как она медленно, очень медленно снимает перчатку.
Она тихо засмеялась. Керр заметил, что она не из тех женщин, которые хихикают. Наконец, она стянула свою перчатку, обнажив кисть, такой же красивой формы, как и её губы.