Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там - целый микрорайон бесследно исчез! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства - естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающими свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень.
- Твою ж мать! - произнес я, выходя из ГАЗ-24Т. - Че за ботва?
- Эй! - выскочил следом таксер. - Ты что - кинуть меня задумал?
- Отставить ссать, - отрезал я, оборачиваясь.
И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания - талон техосмотра на лобовом стекле Волги, с датой следующего - 89.
- Слышь, брательник, - обратился я к водиле. - А какой сейчас день?
- Вторник, а что?
Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не надо. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в дурку?
- А дата? - уточнил я.
- Девятнадцатое… июля, - настороженно ответил тот. - А что?
- Да к черту число! - закричал я. - Год сейчас какой?
- Ты что, с луны свалился?
- Ну! - я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.
- Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… - пропищал он. - От рождества Христова.
- Здрасти, приехали, - выдавил из себя я, садясь на крыло.
Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно, почему вместо скульптуры "Россия" в университете стоит бюст Ленина, и почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом - его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое - что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем час назад. Крутовато Акелла промахнулся…
Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.
Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про счастливое коммунистическое будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого - с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают - из кгбшных подвалов не выйду никогда…
Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.
- Тьфу! - шлепнул я себя по лбу.
Не Санька, а Евгений Борисович - его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший - тоже физик, и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он - мой билет домой!
- Слышь, - окликнул я таксиста. - Тебя как звать, товарищ?
- Николаем, - несмело отозвался он.
- Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, - я достал из заднего кармана бумажник. - Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть - знаешь, что это такое?
- Ага, - кивнул он. - Статья.
- Так… а триста долларов?
- Ну, - расплылся в улыбке Николай. - Это - совсем другое дело! А чего делать-то надо?
- Значится так… - протянул я. - Значится так…
Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи - избытком такта никогда не страдал, тем более - в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать "здравствуй, мама, вот и я!" женщине, которая на год младше меня - это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…
- Значится так, товарищ Коля, - повернулся я водиле. - Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… доллары на рубли - самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?
- А то! - расплылся в улыбке шофер. - Поехали!
И такси покатило по тополиной аллее сторону северо-запада - мимо пельменной, ныне - ресторан "Красный Дракон", автоцентра ВАЗ, ныне - техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шетнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор…
- Прежний-то был что надо, - жаловался по пути водила. - Трижды Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал - как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы - ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?
Признаться, у меня появилось легкое ощущение де жа вю.
- Перестройка - это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, - зевнул я, вспомнив курс истории.
- Вот и в газетах то же пишут… - промямлил бомбила.
Между тем Волга заехала во двор "пентагона", и, прокатившись на нейтрале, спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля, и, хрустнув суставами, потянулся.
- Ш-ш, - зашипел таксист. - Не попались.
Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе - ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс уж спит давно - к чему в шпионов играть? Но… у каждого свои правила. Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки - только матерных надписей на стенах меньше - или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной - с этим все в порядке.
Но мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же - на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам, и утопил кнопу звонка.
- Кто там? - почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.
- Фима, открывай, - прошипел таксер. - Это я, Колян.
- Чего надо?
- Клиента к тебе привел!
Щелкнул замок, и в прямоугольнике света появился… черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов - то это оно!
- Вот, Фима, - виновато улыбнулся Коля. - Человечка к тебе привел. Ему бы…
- Я так думаю, у человечка свой язык есть, и он сам может сказать, чего бы ему, - хохотнул громила, вытирая об майку руку с тремя синими перстнями. - Фима, - представился он, протянув ладонь.
- Алексей Сергеевич, - ответил я, пожимая экскаваторный ковш.
- Нехило ты прикинут, Алексей Сергеевич, - протянул бандит, оглядывая меня с ног до головы. - Из загранки?
- Есть немного, - нахмурился я.
- И чего же тебе? Девочку? Или дури? А, может, волыну или ксиву? - ехидно поинтересовался Фима.
- Грины скинуть, - обезоруживающе улыбнулся я, демонстрируя пресс баксов.
Жулик взволнованно вдохнул воздух, и мелко-мелко задрожал. Видимо, впервые видел вживую такую пачку зелени. Совладав с собой, он схватил меня за плечо и затащил в квартиру.
- Жди здесь, - небрежно бросил он таксисту, и захлопнул дверь перед его носом. - Проходите, Алексей Сергеевич, проходите, - произнес громила подозрительно шелковым тоном, обращаясь уже ко мне. - Курточку снять не желаете? Да что вы! Не разувайтесь! Может, водочки, коньячку?
Говоря все это, Фима, бережно поддерживая меня под локоть, вел по квартире. В комнате, обставленной по советским меркам совсем недурно - чешская стенка, финский ковер на стене, кожаный диван с двумя креслами вокруг журнального столика с початой бутылкой водки, открытой банкой огурцов, горкой куриных косточек и парой стопок. В углу расположился цветной телевизор, и, подумать только - видеомагнитофон! На экране, в ужасающей записи, со "снежком", Роджер Мур в роли агента 007, в очередной раз спасал мир. В одном из кресел сидел ужасающе худой, такой же лысый, с оттопыренными ушами, с шеей, как у быка хвост, второй жулик, внешне - почти полный антипод Фимы.
- Скелет, - хозяин кивнул головой. - Пойди, покури. Дай, люди пообщаются, - подмигнул он.
Тот, пошатываясь, поднялся с кресла, и, со вздохом кивнув, покинул комнату. Громила тяжело опустился в кресло у окна, жестом пригласив занять место напротив. И здесь я совершил вторую ошибку - занял это кресло, оказавшись спиной к двери.
- Курс вы знаете? - с улыбкой спросил Фима, доставая из тайника в кресле банковскую упаковку рыжих червонцев. Мы их в свое время называли "лысыми". Почему? Кто хоть раз видел советский червонец - тот меня поймет - именно он был единственной купюрой с изображением бюста Ленина, рискующей оказаться в руках десятилетнего ребенка. - Восемьдесят копеек за доллар. Сколько меняем?
- Какие восемьдесят копеек? - возмутился я. - С утра курс двадцать четыре рубля с копейками был!
- Да побойся Бога! Двадцать рублей за доллар - и ни копейки больше!
- Хрен с тобой, - ответил я. - Тысячи рублей за глаза.
- Тысяча - так тысяча, - согласился бандит, глядя куда-то поверх моего плеча.
Я инстинктивно начал разворачиваться, но не успел - в затылок уперлось что-то твердое и холодное. В меня еще ни разу не такали стволом пистолета, но я, почему-то, догадался, что это он и есть.
- Что, падла легавая, не ждал? - оскалился жулик. - Думал, я поверю, что какой-то лошара такой пресс гринов на кармане таскает?
Да, блин, было же время… когда каждый, у кого в кармане больше пятидесяти рублей уже считался миллионером - то есть врагом Советской Власти. А, если врагом не был - то, значит, работал на нее. Угораздило же меня так встрять!
- Здрасти, приехали, - вздохнул я. - А теперь-то что?
- Теперь мы поменяем тебя на автобус, который довезет нас до Кубы, - ответил из-за спины тонкий, писклявый голос, видимо, принадлежавший Скелету.
- Так братцы… - я осторожно, чтобы не спровоцировать стрелка, навалился на спинку кресла, и каким-то там по счету позвонком почувствовал рукоятку Беретты, заткнутой за пояс. - С пересадкой придется ехать-то… где-то в районе Атлантического океана.
- Вот попандос, Акимыч! - снова пропищал тощий. - Я же говорил, что это - в Бразилии.
- Не парься, Скелет, - отмахнулся Фима. - Сейчас Алексей Сергеевич поделится с нами капустой, и все будет ништяк. Чего зенки-то вылупил? - обратился он уже ко мне. - Лопатник доставай.
И тут я понял смысл этого развода. Ну конечно! Стрелять здесь, в квартире, где оба жулика уже засветились - никто не будет! КГБ в те времена работала на раз - на два бандиты уже смотрели на юг из окон где-нибудь на Новой Земле. Лоховская разводка. Пожалуй, только у законченного совка штаны от такого наезда наполнятся, у тех же, кто жил в веселые девяностые, нервы отштампованы из 120-миллиметрового дюралевого бронированного листа - как лобовая броня у танка.
- Тихо, братцы, тихо! - развел я в стороны руки, цепляя носком ботинка нижнюю полочку журнального столика. - Сейчас я достану лопатник, отдам его вам, и тихо уйду - договорились?
Громила подался вперед, стрелок тоже расслабился - давление ствола шпалера на затылок уменьшилось. Замерев на мгновение, еще раз просчитав в голове ситуацию, я поддел носком столик и зафутболил его в Фиму. Зазвенела, падая на пол посуда. Рука же, действуя независимо от головы, достала из-за пояса ствол, и я, не разворачиваясь, через плечо, наугад, выпустил четыре маслины. Голова взорвалась острой болью, в ушах зазвенело. Еще бы! Бабахнуть прямо у себя над ухом! Я не услышал - почувствовал - удар тела об пол. Хотя… какого там тела - полмешка картошки.
Столешница, ударившись об лоб жулика, раскололась пополам. Фима, слегка ошарашенный напором, уже начал подниматься с кресла, протягивая ко мне свои огроменные ручищи. Вот это оружие пострашнее пистолета! Мгновенно сменив линию прицела, я еще дважды нажал на спуск. Но громила не остановился - лишь глаза его стали шире и круглее. Последний выстрел ушел в потолок - бандит налетел на меня и сбил вместе с креслом на пол. Вот, кажись, мне и хана…
Закрыв глаза, я приготовился к удару чудовищной лапищи, от которого, собственно, та самая хана мне и настанет. Кровь пульсировала в висках с такой силой, что вены, казалось, взорвутся. Стук… стук… стук… я ждал удара, но его так и не последовало. Набравшись смелости, я открыл глаза. По очереди. Сначала один, потом другой.
Тело громилы лежало, свесившись с перевернутого кресла. Из двух отверстий на спине толчками вытекала кровь. Ай да я! Уперевшись рукой в пол, угодив во что-то липкое, я поднялся на колени. Второй бандит лежал рядом. Вместо его правого глаза зияла огромная дыра.
- Твою ж мать, - прохрипел я. - Вот уж на самом деле - дуракам везет.
Однако, можно было спорить на что угодно - какой-нибудь добропорядочный товарищ вспомнил о своем гражданском долге после первого же выстрела, и уже позвонил куда следует. Да, до ближайшего отделения милиции километров пять, но, опять же, в восемьдесят восьмом году на улицах в час ночи еще не было пробок! Надо тикать.
Пистолет отлетел пес знает куда, искать его слишком долго. Но пачка банкнот валялась на самом видном месте. Подобрав ее, я схватил первое, что попалось под руку, а это оказался видеомагнитофон, и метнул снаряд в окно. Пластиковая коробка разнесла стекло вдребезги, но звона, кроме того, что и так засел у меня в голове, я не услышал. Разбежавшись, я запрыгнул на подоконник. Ох… кажется, первый этаж, но, один черт, высоко. И, признаться, сыкотно.
Волгарь таксиста как раз вспыхнул фарами и начал пятиться, разворачиваясь. Времени думать не оставалось, и я оттолкнулся ногами от подоконника. Приземлившись, не удержавшись на ногах, перекатившись через спину, я вспомнил выражение "земля пухом". Нифига она не пухом! Твердая, как сталь!
На дорогу я выскочил как раз перед капотом ГАЗа. Была бы у Николая хоть капля соображаловки - он бы снес меня, и самый гуманный суд в мире оправдал бы таксиста - к гадалке не ходи. Как раз с мозгами, похоже, у шофера был серьезный напряг. Или же кишка оказалась тонка. Но, чего уж говорить - меня не особо расстроило, что хромированный бампер лишь чуть коснулся моих штанин, а не снес мою голову. Похлопав по капоту, оставив на желтой краске красный отпечаток своей пятерни, я запрыгнул в салон. Водила испуганно вжал голову в плечи, и попытался слиться воедино со своим креслом. Не вышло.
- Чего смотришь, придурок? - рыкнул я. - Дави гашетку.
Тот попытался что-то сказать, но удалось лишь несколько раз беззвучно открыть и закрыть рот. Прямо, как рыба! Оставив бесплодные попытки, Коля лихорадочно закрутил головой.
- Что нет? - я схватил водилу за отворот куртки. - Слышь, мудила… ты знаешь, кто я? Агент Эрик Картман, ЦРУ. Догоняешь? Или ты жмешь педаль, или твоя телка с во-от та-акенной задницей получит тебя по почте… в разных посылках. А твою башку тебе же в задницу я хоть сейчас засуну. Ну?
Повторять не пришлось. Николай даже не стал тратить время, чтобы кивнуть головой - просто утопил гашетку до пола. Волга, едва не встав на дыбы, завизжала резиной, испаряя протектор, и сорвалась с места, снеся углом бампера урну. Я успел обернуться напоследок - дом, где еще пятнадцать минут назад горело всего два окна, превратился в подобие новогодней елки - теперь всего пара окон не горело. И почти в каждом темнел силуэт добропорядочного советского гражданина.
- Куда!
Я еле успел перехватить руль и вывернуть его в другую сторону - балбес-таксист собирался выехать на проспект, где по стенам домов уже гуляли красно-синие сполохи ментовских мигалок. Нырнув в арку дома, Волга выехала на набережную, и покатила, пусть по убитой, но совершенно пустой дороге. Водила вцепился в баранку и лихорадочно орудовал ею, объезжая колдобины.
Перед старой плотиной… хотя, какой, к черту старой? Так она будет называться только в конце девяностых! Я похлопал таксера по плечу, показывая остановиться. ГАЗ скрипнул тормозами, и замер перед бревенчатым настилом моста.
- Так, дружище… - произнес я, открыв дверь. - Где КГБ находится, знаешь? Доносы туда строчить умеешь?
- Не-а, - покачал головой Коля.
- Вот чудненько! Я сейчас выйду, а ты утопишь гашетку в пол, и чтобы через десять секунд духу твоего здесь не было. И учти - вернешься, да, не дай то Бог, еще и не один - пулю тебе первому между глаз пущу. Нас в ЦРУ знаешь, как стрелять учат? У! Вильгельм Телль отдыхает! Знаешь, такого?
- Не-а, - снова замотал головой водила.
- Вернешься - узнаешь, - пообещал я, покидая пепелац.
Таксист рванул с места, едва я закрыл дверь. Да, встрял мужик… хотел немного заработать - и такое попадалово! То, что он не жилец - и так понятно. Или жулики, или органы один черт найдут беднягу, чтобы через него выцепить меня. Обидно! Он и рассказать-то ничего толком не сможет!
Постояв, для проформы, еще пару минут, я зашагал по мосту. Освещения здесь не было, но мне это ничуть не мешало. Первую половину дороги я знал назубок - полтора года, что я ездил в институт на троллейбусе, потому как прав еще не было, ходил здесь до ЮУрГУ почти каждый день. И обратно - тоже. На природе, в парке, оно как-то приятнее, чем трястись в переполненной коробке, да и для здоровья полезнее. Каждый будний день два километра туда, два километра обратно… к исходу тех полутора лет ноги стали как у футболистов! А как получил права, через год руки стали как у штангиста, потому как крутить руль на "копейке" семьдесят первого года выпуска - занятие далеко нелегкое. Это потом я реквизировал у отца "девятку", показавшуюся мне тогда вершиной технической мысли.
Со второй половиной пути я был знаком только теоретически… да, до апельсина. Сто раз на машине мимо проезжал, так что и на своих двоих доберусь. Сейчас - по парку, до карьеров, там - вдоль дороги, через речку, через деревню, обойти пост, и останется отрезок километра в три через питомник и кладбище. Каких-то пара часов - и я на родительской даче! С вероятностью в девяносто процентов можно утверждать, что там сейчас никого нет - поехать в сад в будний день, после работы… нет, я слишком хорошо знал отца и мать, чтобы допустить такое.
Уже часа через полтора пути мне пришло в голову, что план не совсем гладкий… еще бы! Двенадцать лет я не ходил пешком дальше, чем на двести метров, а тут - почти марафонская дистанция!