- Почему? - Она пустила лошадь шагом. Кабриолет теперь двигался параллельно ему. - Почему ты не хочешь сказать мне хоть что-нибудь? Что ты скрываешь, Алек? Поверь, хуже не будет, не может быть ничего хуже того, что о тебе думают.
- И ты тоже? - Он смотрел прямо перед собой. - Ты этому веришь?
- Ты не лишаешь меня возможности думать иначе! Он остановился и посмотрел на нее. Джулия чуть не вываливалась из экипажа, ее лицо было искажено мукой. На какой-то миг он был, тронут этим. Может быть, ему стоило объяснить все, она бы поверила…
Он не мог. Он хотел бы. Алек видел в глазах сестры надежду, он знал, что она хочет верить ему. Но Джулия ждет, что он расскажет ей что-нибудь достойное уважения, по крайней мере, простительное. Что он попал в сети какой-нибудь женщины, которая выставила его виновным, и он с позором покинул Англию. Что совершил ошибку на поле боя, и начальники сделали из него козла отпущения. Что угодно, чем можно было бы объяснить, почему он так долго отсутствовал. Только поняла бы она его, если бы он рассказал правду, особенно если учесть, что он и сам не знал всей правды?
Алек вздохнул. В том-то и беда. Без знания всей правды его история звучит не лучше сплетен.
Он мог легко представить себе, как Джулия, выведенная из себя каким-нибудь некрасивым намеком на его счет, выпаливает, что да, он шпионил, но только в пользу Англии. Пойдут сплетни. Это только усугубит ситуацию и усложнит его положение. Он все еще работает на Стаффорда, хотя теперь уже не в полную силу, и хорошо знает, как относятся к таким, как он, в обществе. Две недели назад одна из агенток Стаффорда была жестоко избита после того, как выяснилось, что она работала служанкой в таверне в Чипсайде. Она едва выжила. Если он объявит, что является тайным агентом, работающим на министерство внутренних дел, реакция будет совсем не такой, на которую могла бы рассчитывать Джулия.
- Я не могу, Джулия, - спокойно сказал он. - Пока не могу. Слишком многого я сам пока не знаю. Клянусь тебе, я никогда не имел дел с французами. Но остальное… - Он поднял руку, потом безвольно опустил ее. - Я уверяю, тебе не станет намного легче.
Ее лицо окаменело.
- Не станет, - сказала она таким голосом, словно у нее перехватило дыхание. - Теперь я знаю. Прости меня за то, что я лезу не в свое дело. - Она взмахнула вожжами, и лошадь рванула вперед.
Алек смотрел ей вслед. Может быть, он принял неверное решение. Он чувствовал себя так, словно его обложили со всех сторон. А может быть, другого выхода не было. Может быть, для него не осталось ничего другого, как быть тайным агентом, держать свои горести при себе и исчезать, когда его работа закончена. Но Стаффорд послал его домой, где его все знали, обрушив на него старый позор, так что роскошь оставаться неизвестным теперь была ему недоступна.
Он со вздохом двинулся вслед за Джулией и кабриолетом. Больше идти было некуда.
Глава 8
Июнь 1816 года
Лондон, Англия
Человек, с которым он должен был встретиться, опаздывал.
Алек Брэндон глотнул эля и оглядел помещение. Мистер Фиппс должен был появиться здесь в семь часов. Алек пришел на полчаса раньше и уже прождал около часа. Если бы не его отчаянное положение, он ушел бы прежде, чем часы закончили отбивать семь.
Он вздохнул и уставился в свою кружку. Опять обман. Если бы не обстоятельства, он вообще не пришел бы сюда, не говоря уже о том, что не стал бы ждать человека, у которого вряд ли есть что ему предложить. Он даже не знал, что это может быть за предложение, поскольку Джеймс Питербери, устраивая эту встречу, ничего ему не сообщил.
- Просто выслушайте его, - твердил Джеймс. - Думаю, он может нам помочь.
Алек не очень-то поверил ему и до сих пор не верил. На прошлой неделе шумно и пышно под фанфары была отпразднована годовщина Ватерлоо, как теперь называли это сражение. Прошел год, за который Алек совсем мало разузнал о том, как произошло его так называемое разоблачение, и все, что он выяснил, не утешало. Якобы были какие-то обличающие письма, найденные в его вещах и отосланные по инстанциям. В конце концов, они дошли до самого Веллингтона. Генерал вышел из себя и заявил: "Ему повезло, что он мертв".
Джеймс Питербери пытался найти эти письма, но безуспешно. Мешал, как понял Алек, тот факт, что никто, кроме Джеймса, не знал, что он выжил. Все считали, что дело закрыто и, чем меньше о нем вспоминать, тем лучше.
Но тогда это было даже, кстати, хотя делало Алека человеком без имени и без родины. На самом деле многие бесследно исчезали. Зачастую людей, погибших в разных сражениях, просто теряли, их тела сваливали в общие могилы и забывали о них. Способствовали этому и мародеры, которые успевали очистить карманы трупов и тем самым лишали возможности установить имена убитых. Было нетрудно воспользоваться ситуацией, оставить армию, Англию и обвинение в предательстве в прошлом, эмигрировать в Америку и начать там новую жизнь.
Но Алек не мог заставить себя сделать это, хотя, оставаясь в Англии, он рисковал оказаться на виселице. Он предпочел остаться, но числиться умершим. Уехать из страны означало признать себя виновным. Алек предпочел "умереть", но не пойти на это.
Целый год он скрывался, залечивал раны, жил на случайные заработки, каждые несколько недель меняя место работы. Питербери помог ему перебраться в Лондон. Когда наступил мир, армию сократили, полки распустили, офицеров отправили в отпуска. Он выдавал себя за одного из многих военнослужащих, наводнивших английские города и не знающих, что им делать, поскольку прежние их профессии теперь не были востребованы. Алек разделял их отчаяние, гнев и беспомощность, как один из них и как джентльмен, который в других обстоятельствах мог бы что-то предпринять. Он обещал позаботиться о вдове и ребенке Уилла Лейси, но не мог выполнить обещание. Он мог бы предложить некоторым из своих прежних подчиненных работу в своем поместье, но не имел возможности вернуться домой. Он не мог даже сделать взнос в благотворительный фонд помощи вдовам и сиротам, потому что у него не было денег. Это был мучительный год крушения всех надежд.
Хлопнула входная дверь - Алек посмотрел в эту сторону и увидел невысокого человека неприметной наружности, глаза которого мгновенно пробежались по всему помещению. Не колеблясь, он двинулся к маленькому угловому столику, за которым сидел Алек.
- Брэндон?
Алек кивнул. Бесцветный незнакомец выдвинул стул, уселся, наклонился вперед и оперся на локти.
- Я Фиппс. Вы знаете, зачем я здесь?
- В общих чертах. Питербери сказал, что у вас есть какое-то предложение, которое может меня заинтересовать.
- Возможно.
Алек пожал плечами.
Губы мистера Фиппса сложились в тонкую линию.
- Я могу лишь дать вам шанс. Если вы примете мое предложение, дальше все будет зависеть от вас.
- Ничего противозаконного? Фиппс промолчал, его глаза сузились.
- Не важно, - пробормотал Алек. - Продолжайте.
- Работа требует большой осторожности. Прежде всего, нас интересуют результаты, но желательно действовать по возможности честными методами… хотя иногда честность в этом деле неуместна, и мы это хорошо понимаем.
- Моральные принципы допускаются. Это радует. Фиппс откинулся назад.
- Я вас раздражаю? Мне начинает казаться, что я напрасно трачу свое и ваше время.
Алек взял себя в руки и напомнил себе, что Джеймс Питербери считает предложение стоящим, а упрямство и нетерпимость могут провалить любое начинание. Кто он такой, чтобы рассуждать о морали и чести?
- Нет, - сказал он. - Продолжайте. Мистер Фиппс забарабанил пальцами по столу.
- Питербери предупредил, что у вас есть… условие. Алек прислонился к стене, устав вести уклончивый разговор.
- То, что нужно, вы мне дать не можете.
- Может быть, и нет. - Фиппс подался вперед. - Я не могу вернуть вам доброе имя, это так, но в моих силах сделать так, чтобы вы могли существовать и действовать под другими именами.
- Вот как? - Алек чуть улыбнулся. - И какими же?
- От лорда Сидмута.
Глаза Фиппса блеснули - он заметил, какое удивление отразилось на лице Алека помимо его воли. Меньше всего Алек ожидал услышать имя министра внутренних дел. Кем был этот Фиппс? Как Питербери вышел на него? И что рассказал ему об Алеке?
- Его светлость может быть очень признательным, если есть за что, - добавил Фиппс. - Хорошо потрудитесь для него - и сможете заручиться его поддержкой.
"Проворный парень, уклончивый и осторожный, но со связями среди очень влиятельных людей, он не упускает никаких возможностей" - так описал Фиппса Питербери. Алек опустил голову и задумался.
- Насколько хорошо?
Фиппс холодно и оценивающе улыбнулся. Так мог улыбаться только Мефистофель, заключая известную сделку с Фаустом.
- Очень хорошо.
Очень хорошо. Сидмут мог очень многое, хотя и не был популярен. Он был членом кабинета министров, его положение и связи позволяли ему дать Алеку то, чего он хотел, - если бы пожелал этого.
- Что для этого требуется?
С каменным лицом он слушал, как его собеседник излагал, что от него требуется. Умение менять внешность, маскироваться. Лгать. Изворачиваться. Быть готовым пренебречь законом или, по крайней мере, смотреть сквозь пальцы на некоторые законы и моральные принципы, преследуя поставленные цели. Хотя само слово не было произнесено, у Алека не осталось никаких иллюзий относительно того, кем ему предлагают стать. Жестокая ирония заключалась в том, что единственный шанс восстановления честного имени он получал при условии бесчестного поведения. Доказывать, что он не был шпионом, ему предстояло, став шпионом.
Если он не преуспеет в качестве "тайного агента", то потеряет право утверждать, что никогда не совершал постыдных поступков. Но если преуспеет… Если Фиппс действительно может обеспечить ему поручительство министра внутренних дел… Если Фиппс сможет отыскать эти компрометирующие письма и передать их Алеку…
Он чувствовал себя странным образом, отстраненным от этого грязного паба, как если бы он был свидетелем действия, а не его участником. Он почти ощущал рядом с собой призрак Фауста, размышляя, продавать ли свою душу этому человеку с холодным взглядом за эфемерный шанс восстановить свое честное имя.
- Я подумаю, - сказал он, наконец.
- Хорошо, подумайте. - Фиппс откинулся на стуле. - Вы ведь все равно будете служить своему королю, не так ли? Нам нужны умные энергичные люди здесь, дома.
Вы хорошо защищали Англию за ее пределами, и я уверен, что понимаете необходимость защищать ее интересы в наших городах.
Алек провел ладонью по краю стола, изучая текстуру дерева. Оно было темным и гладким, даже выемки были отполированы до блеска. Каждое унижение, которое переносил стол, впечатывалось в него и отшлифовывалось, но случайному взгляду могло показаться, что он был таким изначально.
- Почему вы обратились к предателю?
- Питербери говорит, что вы не предатель. - Фиппс поднял брови. - Он ошибается?
- Нет. Но никто, кроме него, мне не верит. - Значит, Фиппс поверил Питербери, а не всей английской армии, включая ее невероятно популярного и честолюбивого героя. - Вы знаете, что ваше мнение вступает в противоречие с мнением Веллингтона.
- Но я здесь не по поручению Веллингтона. - Он снова перешел на шепот: - Вам, конечно, будут платить…
Кружки с элем на столе загромыхали - Алек ударил по столу ладонью.
- Я хочу не денег, - выдавил он из себя. - Я не торгаш.
Это, как показалось, понравилось Фиппсу. На его лице появилась улыбка.
- Хорошо. Денег много не будет. Мы предпочитаем другие виды компенсаций. О вашем решении сообщите мне завтра. - Он поднялся и уронил на стол записку. - Всего доброго, мистер Брэндон.
Алек допил эль и только потом взял в руки записку. Он не знал, что такое рассказал о нем Питербери этому человеку, если тот с уверенностью сделал свое предложение, хотя это, наверное, не так важно и ему не обязательно в это вникать. Неужели он станет тайным агентом? Грустная улыбка исказила его лицо. Разве он уже не делал то же самое, меняя имя и внешность, перебираясь из одного места в другое, нигде не останавливаясь надолго, всегда прислушиваясь, всегда наблюдая… А если он примет предложение, из этого может выйти что-нибудь полезное. У него создалось впечатление, что Фиппсу понравилась ситуация, при которой на него будет работать человек, которого считают мертвым. У мертвого нет прав - он не может протестовать.
"Джон Стаффорд, суд магистратов, № 4, Боу-стрит". Алек повертел записку в руках. Предложение противоречило всему, что он считал правильным. Тайные агенты были простолюдинами, не джентльменами. Превращение в тайного агента может расцениваться как признание вины, следствие совершения прошлых грехов.
В других обстоятельствах Алек бы думал именно так. Но какой у него выбор? Питербери ничего не узнал почти за год. Бумаги, доказывающие его вину, могли существовать, но их могло и не быть, и у Алека не было способа выяснить это. Не увидев бумаг, он не мог опровергнуть их содержание, поэтому ему придется взяться за эту работу. Если эти чертовы бумаги, существуют, то у Сидмута есть возможность найти их. Алеку всего лишь нужно ознакомиться с ними и защитить себя - такова цена его выбора.
А если это затянет петлю вокруг его шеи… хуже вряд ли станет.
Он спрятал записку в карман и вышел из паба.
Глава 9
Июль 1820 года
Приглашение в Пенфорд было доставлено на следующее утро. Крессида подержала его в руках, любуясь красивым почерком миссис Хейз. Она еще не решила, пойдет ли, но получить приглашение было приятно.
- Что это? - Калли услышала голос доставившего приглашение слуги и подошла взглянуть. - О, дорогая.
- Джулия сказала мне об этом. - Крессида проигнорировала любопытство, сквозившее в тоне сестры.
- Но раньше нас никогда не приглашали в Пенфорд на такие события.
- Э-э… да. - Она передала приглашение Калли и взяла свою корзинку. Калли проследовала за ней в сад.
- Почему они устраивают вечер?
- Думаю, чтобы отметить возвращение майора. - Крессида склонилась над огородными грядками, сорвала немного лаванды и с наслаждением вдохнула ее запах.
- Увы. - Калли продолжала рассматривать приглашение от миссис Хейз. - У нас нет ничего, что можно было бы надеть по такому случаю.
- Да, ничего мало-мальски приличного. - Хейз по-прежнему тебе не нравится?
Крессида сосредоточенно занялась шалфеем, аккуратно срезая и укладывая каждую веточку в корзинку.
- Ну что, пойдем? - Калли легонько дотронулась до нее ногой.
- Я не знаю. - Она срезала мяты для бабушкиного чая. Может быть, это пойдет на пользу ее пищеварению. От дорогого лекарства мало толку.
- Времени на обдумывание у тебя немного.
- Я знаю!
Она на мгновение заколебалась, Не рассказать ли Калли, что ей вчера наговорил майор. О том, что на самом деле они, возможно, не хотят возвращения своего отца, и о его советах по поводу кражи лошадей. Они ничего не знают об этом человеке, так что в ее подозрительности нет ничего удивительного… Если не считать того, что он был прав, черт его побери, прав во всем. Интуиция подсказывала одно, а разум - другое, и это ей очень не нравилось.
- Мы поговорим об этом позднее, - сказала Крессида. - За ужином.
* * *
Калли заговорила о вечере у Хейзов, как только они сели ужинать. На этот раз Крессида испытала облегчение, узнав, что бабушка уже легла в кровать. Она бы очень обрадовалась, услышав, что девушки приглашены в лучший дом во всей округе. Ей бы и в голову не пришло, что они могут не пойти. Старушка все больше погружалась в свой собственный мир, в котором не было проблем с деньгами и достойной одеждой. Пока они с Калли обсуждали, как им быть, Том молча ел, низко наклонясь над тарелкой. Они так и не пришли к какому-то решению.
- Я уверена, что это будет чудесный вечер, - с грустью заметила Калли, когда они стали убирать со стола. - Но нам действительно совсем нечего надеть.
- Да.
Крессида испытывала сложные чувства. Она радовалась, что ей не придется встретиться лицом к лицу с майором до истечения, оговоренного срока. И грустила, потому что… ужасно быть бедной и плохо одетой, когда есть возможность пойти на вечеринку. Но что ж, ничего не поделаешь. Утром она пошлет вежливый отказ.
На следующий день, когда она еще не успела написать извинение, в кухню вошел Том и протянул ей сверток.
- Что это? - Крессида потянула за шнурок. Она не просила его ничего покупать, ведь у них совсем нет денег. Сверток был округлый и мягкий, похожий на подушку. Том ничего не ответил и уже проделал половину пути к дверям, когда она развязала шнурок, развернула кусок холста, служивший оберткой, и обнаружила внутри отрез розового шелка.
- О, Том! - Она почти лишилась дара речи. Он был очень хорош. Отец им такого никогда не покупал. - С чего это…
- Вам и миссис Филлипс нужны красивые платья, не так ли?
- Но… Том, подождите! - Он уже взялся за ручку двери, но остановился и повернулся к ней, подняв брови.
Крессида погладила шелк, почувствовала его прохладную мягкость, не в силах подавить вздох восхищения. Под розовым шелком она увидела сине-зеленый, мерцающий, цвета морской волны. - Я не могу оплатить это, - пролепетала она.
- Вам не нравятся расцветки?
- Нет! Да! Шелк замечательный, нет слов, но…
- Это мой подарок вам, - сказал он. - К вечеринке. Я хотел, чтобы вы успели сшить себе что-нибудь красивое.
- Том… - Она тряхнула головой, чтобы избавиться от охватившего волнения. - Он слишком дорогой.
- Я так решил, - угрюмо ответил он. - Я продал несколько консулов, так что у меня были деньги, когда я увидел в лавке этот шелк и подумал, что он вам пойдет. Ведь я получаю пенсию, - сказал он, увидев, какое у нее стало лицо. - Не беспокойтесь за меня. Вы говорили мне, что я вам как брат? Разве брат не может сделать сестре подарок?
- Да, но не такой дорогой.
Она называла его братом много лет назад, когда была еще девочкой. Крессида понимала, что это больше, чем братский подарок. Том знал, как у них туго с деньгами. Он продал свои консулы не для того, чтобы купить шелк, а чтобы помочь им выжить. От этого его поступок был еще более ценным, а подарок так тронул ее, что она не могла корить его за это. Она закусила губу и кивнула:
- Спасибо, Том.
Уголки его рта изогнулись вверх.
Крессида водила рукой по шелку, уже прикидывая, какие платья они смогут сшить из него. Розовый, конечно, больше подойдет Калли, у нее темнее волосы и глаза. Сине-зеленый был невероятного оттенка, раньше она такого никогда не видела. По крайней мере, хоть один вечер они не будут выглядеть самыми бедными в городе.
Сомнений по поводу того, принимать ли приглашение, больше не оставалось. Теперь она уже не могла отказаться. И если быть до конца честной, она не сожалела о решении, принятом за нее. Прижимая сверток к груди, она взбежала вверх по лестнице, чтобы поскорее увидеть Калли, которая наводила порядок в своей комнате.