- Каков злонамеренный каналья! - прошептал герцог де Пера, обращаясь к Диафебу. - Да будь я проклят, если просто скажу ему "здравствуй!" - И он нарочно отвернулся, чтобы не смотреть на герцога Македонского.
Но простые воины и обычные сеньоры радостно приветствовали Тиранта. Каждому хотелось узнать подробности ночной схватки, а больше всего сеньоров из Пелидаса интересовало, каким образом так вышло, что Тирант разбил превосходящие силы турок. Неужели он нашел какой-то хитрый способ побеждать победителей?
Люди из обоих отрядов смешались, повсюду видны были улыбки, воины хлопали друг друга по спине и смеялись. И казалось, что ни у одного из них нет задней мысли, а уж о страже, которую выставили у ворот Пелидаса, дабы не подпускать к награбленной добыче Тиранта, - об этом и вовсе никто сейчас не помышлял.
Слыша про выдумку с кобылами и жеребцами, солдаты весело хохотали и крутили головами. Простые рыцари охотно выказывали глубокое почтение севастократору и целовали его руку.
И так оба отряда добрались до лагеря Тиранта.
Тогда Тирант обратился к герцогу Македонскому, надменно глядевшему поверх голов:
- Если вашей светлости угодно отдохнуть в этом превосходном месте, то я охотно уступлю и прикажу перенести мои шатры куда-нибудь подальше.
- Нет, - сказал герцог Македонский, - мне это не угодно.
- Может быть, вы хотели бы встать лагерем рядом со мной? - продолжал Тирант, мысленно молясь о том, чтобы герцог Македонский отказался. - Мы могли бы объединиться.
- Нет, - повторил его враг, - я не желаю стоять лагерем рядом с вами. Не беспокойтесь обо мне. Я найду превосходное место для стоянки ниже по течению ручья. В конце концов, мы находимся в Византии, здесь моя родина, и я всегда отыщу для себя уютный уголок, в то время как вы - всего лишь пришелец, и для вас найти здесь приют - большое дело. А я почитаю Писание и никогда не изгоняю странников, бездомных, нищих и голодранцев в парчовом платье с чужого плеча.
И, высказавшись таким образом, он развернул коня.
Тирант смотрел ему вслед, приподняв бровь, и на лице севастократора появилась странная улыбка.
- Ну что, - спросил Диафеб, появляясь рядом, как из-под земли, - надеюсь, желтопузый отказался?
- Слава святому Георгию, святому Христофору и святому Харитону! - сказал Тирант с чувством. - Впрочем, нужно будет позлить его еще и пригласить на обед. Отправим Сверчка - полагаю, он достаточно хорошо разбирается в обстановке и справится с делом.
- Мы не можем отправить к герцогу простого пажа, - напомнил Диафеб.
- В таком случае, я своими руками посвящу его в рыцари, - решил Тирант.
И пока повара, взятые из Константинополя, занимались приготовлением обеда, состоявшего из густого супа и поросенка, запеченного в углях, Тирант призвал к себе пажа Сверчка и обратился к нему с такими словами:
- Если ты просишь посвящения в рыцарский орден, то сейчас самое время выполнить твою просьбу, потому что ты явил себя человеком храбрым и преданным, и я могу дать тебе желаемое прямо здесь, на поле боя. А посвящение на поле боя отличается от обычного тем, что не требуется ночного бдения при оружии, ибо твое участие в битве засчитывается за такое бдение. И многие другие ритуалы также заменяются сражением, потому что твои руки уже омыты кровью врагов, а это дорогого стоит.
Сверчок страшно побледнел и слушал молча.
- Но сначала тебе следует узнать о том, как был основан рыцарский орден, - продолжал Тирант. - Случилось это в дни юности города Рима, когда первый царь по имени Ромул выбрал тысячу лучших юношей и сделал их рыцарями, вооружив и возвеличив их. Он наставил их в правилах благородства и чести, и до появления рыцарства не было на земле человека, который осмелился бы оседлать лошадь. Господь, создавая лошадей, имел это в виду, но от Адама и до Ромула никто не решался воспользоваться конем для верховой езды.
Узнай теперь кое-что о рыцарском оружии и сложи эти знания в своем сердце, да смотри, никогда не извлекай их оттуда! Копье дается рыцарю для того, чтобы он наводил страх на лиходеев. Рыцарский меч может колоть, может рубить, а может служить крестом для молитвы, и потому это самое благородное из всех видов оружия, и оно троякое. Перевязь означает чистоту помыслов, рукоять - символ мира, эфес - символ креста, лошадь есть символ народа, о котором заботится рыцарь, золотые шпоры, которыми рыцарь подгоняет коня, означают способ пробудить в народе достоинство и жажду чести. Помни обо всем этом.
Сверчок молчал и только быстро моргал глазами.
Тирант возвысил голос:
- Но если рыцарь нарушит законы, о которых я говорил, то будет он лишен всякой чести. Сперва его облачат в доспехи очень тщательно, как будто готовя к битве, и выставят на высоком помосте. Тринадцать священников отслужат по нем заупокойную службу, а после этого с него снимут все доспехи и, поставив на колени посреди навозной кучи, сломают его рыцарский меч.
Видя, что Сверчок вот-вот упадет в обморок, Диафеб вмешался:
- Рано или поздно такая участь постигнет кое-кого из известных нам вельмож, и тогда спросят тринадцать священников: "Каково имя того, кого мы нынче предаем вечному забвению?" И мы ответим: "Зовется он отныне своим истинным именем - Предатель!" Но никогда ничего подобного не случится с нашим Сверчком, которого мы будем звать его настоящим именем, а не прозвищем. - И Диафеб ласково обратился к пажу Сверчку: - Каково же твое настоящее имя?
Сверчок залился слезами и не отвечал.
Тирант, видя, что паж сам не свой от оказанной ему чести, взял его за плечи и обратил его лицо к своему.
- Ты не должен бояться, - сказал севастократор. - Из всех твоих поступков я заключил, что ты станешь доблестным рыцарем и славой нашего ордена.
- Сверчок, - произнес Сверчок.
- Что? - не понял Тирант.
- Это мое настоящее имя.
А в Греции существовал обычай давать ребенку то имя, которое любо родителям, и многие не смотрели в святцы и не искали своим детям святых покровителей.
И потому Тирант не позволил себе смутиться, а проделал над Сверчком все то, что надлежит, когда посвящают в рыцари прямо на поле боя: прочитал все молитвы и с определенными словами последовательно вручил ему меч и шпоры, сняв их с себя.
Осчастливленный Сверчок уселся на коня и отправился со своим первым поручением - пригласить герцога Македонского на обед к Тиранту Белому.
- Это подвиг, достойный истинного рыцаря, - напутствовал вконец смущенного юношу Диафеб, - потому что испытанию подвергнутся твоя учтивость и твое терпение, не говоря уж о твоем умении владеть собой. Теперь ступай и помни, что севастократор ждет тебя за своим столом, и притом с куда большей радостью, нежели герцога Македонского.
И Сверчок уехал.
Диафеб проводил его глазами, а затем обернулся к Тиранту и увидел, что его кузен глубоко растроган случившимся.
- Сдается мне, кузен, что этот Сверчок на самом деле - переодетая девица, которая отправилась на войну, потому что влюблена в кого-то из сеньоров, - сказал Диафеб.
Вся кровь отхлынула у Тиранта от лица.
- Это было бы великим позором для меня и для всего рыцарского ордена, - прошептал он. - Но почему же вы не остановили меня, если это так?
- Потому что я сомневаюсь, - ответил Диафеб невозмутимо. - Может быть, у нашего Сверчка совсем другие причины для смущения.
- Какие, например?
- Может быть, он вовсе не знатного рода, как представлялся нам вначале.
- Как такое может быть? - удивился Тирант. - Судя по его поведению, он весьма знатного рода.
- В таком случае, я рад, что все обернулось именно таким образом, - сказал Диафеб.
Тем временем Сверчок прибыл к герцогу Македонскому и с глубоким поклоном передал ему приглашение от севастократора разделить с ним трапезу.
- Мой господин не сомневается в том, что и в вашем лагере обед будет приготовлен наилучшим образом, - продолжал Сверчок, - но зато у севастократора вы сможете утолить голод куда скорее, ведь наш обед уже готов. Осталось лишь ополоснуть руки.
- Да за кого он принимает меня, этот ваш господин? - воскликнул герцог в досаде. - За побирушку, каковым он сам является? Вот напасть на мою голову! Я не желаю к нему ехать. Впрочем, если он захочет, может сам у меня перекусить, не то у него живот прилипнет к хребту.
- Какую же трапезу вы ему предложите? - спросил Сверчок на латинском языке, который недурно успел выучить, пока прислуживал Тиранту. - Разве что бычье пойло да курью сечку?
И с тем он развернул коня и уехал.
Бывший с герцогом Македонским рыцарь обратился к своему господину:
- Этот рыцарь вам только что надерзил, а вы и не поняли. Знаете ли вы, что он сказал про бычье пойло да курью сечку?
- По правде говоря, мне такие слова неизвестны, - отозвался герцог Македонский.
- Бычье пойло - это сырая вода, а курья сечка - сорванная руками трава, - объяснил рыцарь.
Герцог Македонский так и вспыхнул:
- Как же я ничего не разобрал в этих дерзостях! До чего надменны чужеземцы, и слуги их таковы же! Если бы я понимал латынь, я ответил бы нахальному посланцу добрым ударом меча по голове.
- Это было бы справедливо, - сказал рыцарь герцогу Македонскому.
Но еще справедливее было то, что к столу у герцога Македонского действительно подавали обед, немногим лучше того, о каком рассуждал рыцарь Сверчок!
* * *
После превосходного обеда Тирант передохнул и, взяв с собой отряд в двести человек, отправился к городу, который заметил еще прежде. Это был тот самый городок Миралпейщ, о котором Тирант, впервые увидев его на карте, почему-то подумал, что непременно умрет под его стенами.
Сейчас ничего подобного у Тиранта и в мыслях не было. Он даже не вспомнил о странном чувстве, что сжало ему сердце в тот день на совете у императора.
Город был занят турками, однако при известии о разгроме под Пелидасом и о резне, учиненной в лагере Великого Турка, все неприятели бежали из Миралпейща.
Располагался этот городок на берегу реки всего в одной миле от лагеря севастократора, что было весьма удобно. Когда Тирант прибыл туда, там уже оставались одни только греки, а турок и след простыл.
Тирант остановился перед воротами, разглядывая избитые временем и бомбардами стены; сверху между крупными серыми камнями кладки свисали пучки высохшей травы. Они шевелились на слабом ветерке, и Тиранту вдруг почудилось, будто это усы над сжатыми губами. Много ртов с усами. Одни скалились в ухмылке, другие опустили уголки губ, третьи как будто перекосились от дурного настроения.
Тирант моргнул, и наваждение исчезло.
Ворота отворились. Навстречу севастократору из города вышли самые знатные жители с ключами на большой шелковой подушке. Они не выглядели истощенными, но все же радовались тому, что турки наконец убрались и Миралпейщ вновь принадлежит императору.
Тирант с благодарностью принял ключи и затем вместе со своим отрядом вошел внутрь.
Городок показался ему скучным, лишенным всяких примечательных черт. Впрочем, здесь имелось немало лавок и целых два зеленных рынка. Осмотрев все вокруг хорошенько, Тирант приказал местным куриалам снабжать продовольствием греческую армию, что осадила Великого Турка на горе.
- Потому что, если мы не выкурим его оттуда, турки вернутся, и тогда плохо вам придется, - заключил он свою краткую речь.
Куриалы, слушая Тиранта, глядели на него почтительно, однако он чувствовал, что о таких вещах, как снабжение продовольствием или появление армии и отход ее от города, им известно куда больше, нежели ему. И это Тиранта успокаивало, потому что избавляло от необходимости тратить лишние слова на объяснения.
Глава городского совета задал только один вопрос:
- Намерен ли севастократор платить за хлеб и мясо, которое мы теперь обязаны поставлять?
Тирант чуть покраснел и ответил, что, естественно, все продукты будут куплены за деньги.
На обратном пути, когда Миралпейщ превратился уже в подобие миниатюрного букетика зданий, обвязанного вместо ленты крепостной стеной, Диафеб спросил своего кузена:
- Как долго вы предполагаете осаждать эту гору?
- Пока проклятый и забывший Бога Великий Турок не попросит о пощаде или не решится дать последний бой! - ответил Тирант.
- В таком случае, дело может затянуться, - предупредил Диафеб.
- Надеюсь, этого не случится.
- У вас есть и другие враги, помимо Великого Турка, - напомнил Диафеб. - И их тоже не следует выпускать из виду.
- Вы имеете в виду герцога Македонского?
- В основном я имел в виду нехватку продовольствия в случае затянувшейся осады и возможность мародерства…
- Полагаете, кто-то из христианских воинов способен на грабеж, убийство или кражи? - осведомился Тирант.
Диафеб молча кивнул. Тирант посмотрел на него странно и сказал:
- Нет, мародерства и грабежей в моей армии не будет.
Вернувшись в лагерь, он приказал возвести большую виселицу, сказав при этом, что намерен повесить на ней семерых человек. Это было исполнено, и на холме, на открытом пространстве, так, что видно было и из Миралпейща, и из лагеря, воздвигли помост с перекладиной и подвесили семь веревок.
Сопровождаемый Диафебом, Сверчком и несколькими простыми воинами, Тирант лично приблизился к виселице и осмотрел ее, а осмотрев, остался доволен. Он щедро заплатил плотникам и отпустил их.
- Кого вы намерены здесь казнить? - тихо спросил Диафеб.
Тирант повернулся к нему и опять глянул на брата очень странно - как бы забавляясь.
- Эти бедняги уже доставлены, - ответил он. - И ожидают своей участи без страха, я надеюсь.
Горожане и многие из греческой армии рвались поглазеть на казнь, однако по распоряжению севастократора к помосту никого близко не подпускали. Солдаты выстроились таким образом, чтобы все происходящее было видно хоть и хорошо, но издалека.
Герцог де Пера, который также вышел из своего шатра и поднес ладонь к глазам, щурясь, оставался в недоумении.
- Что он затеял? - обратился герцог к своему приятелю, графу де Сен-Жорди. - У вас глаза помоложе. Что вы видите?
- Севастократор сидит на лошади и разглядывает помост и виселицу, - сказал граф де Сен-Жорди. - Рядом с ним, кажется, его кузен… Палачей двое. Осужденные одеты в саваны, с закутанными головами. Они ничего не видят, идут еле-еле, ноги заплетаются.
- Немудрено, - кривя губы, заметил герцог де Пера, - ведь им предстоит позорная смерть за какие-то позорные дела. А трус никогда не умрет достойно.
- Странно, что он не допускает к помосту толпу, - сказал граф.
- Ничего странного, - отрезал герцог де Пера. Теперь он был целиком и полностью на стороне севастократора. - Наверняка у этих осужденных негодяев остались какие-то приятели. Незачем давать им возможность поднять бунт и устроить беспорядки.
- Полагаете, в этом дело? - спросил Сен-Жорди.
Герцог де Пера пожал плечами.
Первый из преступников закачался в петле, за ним - второй. По толпе прокатились вздохи, послышались вопли и громкий свист. Все перекрыл звук рожка, и затем раздался громкий голос глашатая, который кричал, обращаясь к горожанам:
- Смотреть и слушать! Смотреть и слушать! Этот преступник и гнусный негодяй был захвачен в тот самый час и миг, когда он хотел обесчестить женщину! И всякий, кто захочет обесчестить женщину, будет повешен по приказу севастократора!
Глашатай отъехал от прежнего места и повторил возглас, на сей раз направляя свой мощный голос в сторону лагеря.
И пока он говорил все это, на виселице появился второй казненный. И снова раскачивалось тело, а глашатай объявлял:
- Сей ничтожный и низкий человек был уличен в мародерстве и в том, что он обдирал с трупов все ценное и складывал к себе в мешок, и даже в том, что, застав кого-то на поле боя не убитым, но только раненым, наносил несчастному последний удар или, того хуже, бросал его умирать! И за это он был повешен. За подобное же преступление будет повешен любой!
Третий казненный взял продовольствие у местных жителей и отказался платить, что было приравнено к грабежу.
- Севастократор запрещает брать без платы хлеб, вино, одежду или что-либо другое! И всякий грабитель, чью вину сумеют доказать, будет без жалости и снисхождения повешен!
- …повешен, повешен!.. - разносилось над полем, улетало за городские стены, металось между палаток военного лагеря.
- И каждый, кто войдет в церковь, дабы украсть из нее, и каждый, кто затеет ссору, закончившуюся кровопролитием, будет повешен, повешен, повешен!..
Наконец все семеро были подняты на виселицу. Они были, точно младенцы, спеленуты по рукам и ногам: в саванах из рогожи, со связанными щиколотками и с веревкой поперек живота.
- Дьявольские плоды растут на этом дереве, - сказал герцог де Пера, обращаясь к самому себе, ибо его собеседник уже ушел в свой шатер. - Но когда же севастократор успел произвести расследование столь многих преступлений? Однако надо отдать ему должное: вряд ли теперь в городе или лагере начнутся беспорядки. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней.
Он прошелся взад-вперед, потирая руки, и видно было, что происходящее не на шутку занимает его.
Когда Тирант вернулся, герцог де Пера подошел к нему и заговорил:
- Я видел то, что вы сделали.
- Правда? - Севастократор чуть улыбнулся. - И что же вы видели?
- Скажите, - настойчиво попросил герцог, - как вам удалось так быстро отыскать преступников?
- В преступниках никогда нет недостатка, и разыскать таковых не составляет труда.
- Неужто они совершили все те преступления, за которые их повесили?
- Во всяком случае, никаких других преступлений они больше не совершат.
Тирант перестал улыбаться. Герцог увидел, что севастократор едва держится на ногах от усталости, но это стало заметно лишь теперь, а прежде Тирант выглядел очень веселым и оживленным.
- Прошу вас, зайдите в мой шатер и освежитесь, - забеспокоился герцог. - Как вы себя чувствуете? Я сожалею, что докучал вам вопросами. Хочу угостить вас вином из моих виноградников. Я возил с собой. Такого вы еще не пробовали.
- Благодарю, - сказал Тирант.
Он вошел в шатер герцога и опустился на раскладной стульчик с сиденьем из шкуры леопарда и с ножками из резного черного дерева.
Герцог велел подать севастократору неразбавленного вина и, пока Тирант утолял жажду, внимательно его рассматривал.
- Вы должны беречь себя, - посоветовал ему герцог де Пера. - В молодые годы мы считаем, будто запасы сил у нас неограничены, однако это прискорбное заблуждение. И молодость, поверьте мне, оставляет человека слишком скоро.
- Но у меня нет времени для этого, - ответил Тирант.
- Кто были эти казненные? - спросил герцог де Пера. - Кого вы повесили?
Тирант долго молчал, прежде чем ответить, и наконец сказал:
- Обещайте никому не говорить.
Герцог приложил руку к сердцу.