- В таком случае, я открою вам правду, - произнес Тирант. - Эти бедняги, которые служат теперь устрашением для бунтовщиков, - просто убитые солдаты, которых я подобрал на поле боя. Я не знаю, кто они.
- Вы опозорили их, - не веря услышанному, вымолвил герцог. - Вы жестоко надругались над телами ни в чем не повинных людей!
- Если они и согрешили когда-либо при жизни, - ответил Тирант, - то теперь все их грехи будут прощены, а то, что я сделал с ними, зачтется им как мученичество. А через три дня я прикажу предать их христианскому погребению.
- Но что будет с вами? - не мог успокоиться герцог. - Что вы делаете со своей душой, севастократор, и что вы делаете с вашим сердцем?
- Мое сердце остается в неприкосновенности, потому что я не стал брать его с собою на войну, а вместо этого вручил достойнейшей девице; что до моей души - если я и поступил жестоко, то лишь ради императора.
- Выпейте еще вина, - предложил герцог. Он во все глаза смотрел на Тиранта и мог только качать головой.
* * *
После забот чрезмерно долгого дня все так утомились, что прочее Тирант решил предоставить дню следующему и отдал приказание всем отдыхать.
На рассвете севастократор был уже на ногах и смотрел, как по его распоряжению возводят большой двускатный шатер и водружают наверху крест: здесь предстояло служить мессу, и еще этот же шатер должен был использоваться для собраний. Жить же в нем никому не дозволялось.
И едва только зазвонил подвешенный под крышей шатра колокол, как Тирант отправился слушать мессу. Диафеб тоже явился, но устроился в шатре так, чтобы севастократор сидел к нему спиной и не мог видеть, как кузен его зевает во весь рот.
На мессу пришли все знатные сеньоры, за которыми Тирант нарочно послал, дабы они не пропустили ничего важного. Все они расположились в этом шатре, как в настоящей церкви, и были очень признательны севастократору за проявленное внимание.
Когда же месса закончилась, в том же шатре начался совет, потому что до сеньоров дошли слухи о самых разных вещах. И одни известия были радостными, а другие - волнительными и неприятными.
Тирант заговорил первым. Он начал с того, что поблагодарил всех сеньоров, которые пришли и согласились помогать ему во всем, что он предпринимает.
- Не думайте, что я не замечаю ваших забот обо мне, - начал Тирант, обводя их глазами и улыбаясь каждому. - Ведь я вижу, как вы трудитесь ради того, чтобы мы одержали победу над ненавистным врагом. И многие из вас одержали также победу над собой и согласились подчиняться мне - не ради меня самого, ибо я не обольщаюсь касательно моих способностей, - но ради общего дела.
Они молчали, ожидая, что последует за этим вступлением. Севастократор уже не раз доказывал им, что способен удивить даже тех сеньоров, которые, как казалось, давно утратили способность удивляться.
Но ничего странного на сей раз Тирант им не сказал.
- Осажденные нами турки попросили пощады, - объявил он. - Сидя на горе без припасов и воды, они испытывают большие неудобства. И пока эти неудобства не превратились в настоящие страдания, они решили сдаться на нашу милость. Я распорядился собрать для них еды и питья, а когда они немного соберутся с силами, их приведут сюда, чтобы затем они были отданы в рабство.
- Превосходно! - воскликнул Диафеб.
Некоторые сеньоры с ним согласились, но большинство сохраняло угрюмый вид, и Тирант насторожился.
- Что случилось? - спросил он. - Происходит нечто, о чем я не знаю?
Он подумал о виселице и о семи телах, которые там раскачивались, и у него неприятно заныло под ложечкой.
- Да, севастократор, - выступил один из сеньоров. - Нам стало известно, что герцог Македонский обобрал всех мертвецов в том турецком лагере, который мы разгромили. Он взял огромную добычу. И никогда прежде не бывало столь великолепной и богатой добычи, как та, которую он присвоил вместе с жителями Пелидаса.
Тирант опустил глаза, потому что о герцоге Македонском говорили как о мародере.
- Пелидас сильно пострадал во время осады, - произнес наконец севастократор. - Возможно, герцог Македонский лишь восстановил справедливость, когда позволил жителям взять себе деньги, драгоценности и одежду убитых турок. Ведь те причинили им немалый урон!
- Мы считаем, что тоже заслуживаем своей части добычи, - заметил сеньор Малвеи. - И вы не можете запретить нам потребовать своего.
Тирант долго молчал, обдумывая услышанное, и в конце концов вынужден был признать, что эти сеньоры правы.
- Но как нам принудить герцога Македонского поделиться? - спросил он. - Я не вижу такого способа.
- Мы отправим к нему посольство и попробуем договориться по-хорошему, - сказал граф де Сен-Жорди.
* * *
- Граф де Сен-Жорди? - переспросил герцог Македонский с таким видом, словно впервые слышал это имя. - Но что ему нужно?
- Он прибыл от севастократора Тиранта Белого и желает поговорить с вашей милостью, - доложил слуга, низко кланяясь.
Герцог Македонский восседал в своем шатре и с недовольным видом рассматривал свои ладони: он желал бы не только вымыть, но и надушить их, однако в спешке позабыл в Пелидасе шкатулку с ароматными эссенциями.
- Что нужно от меня севастократору? - фыркнул герцог Македонский. - Меня с души воротит, когда я думаю об этом выскочке! Странно, что другие сеньоры Греческой империи приняли его так хорошо - должно быть, он подкупил их или как-нибудь запугал. Но я достаточно богат, достаточно знатен и не испытываю страха перед иноземцами, так что против меня он в любом случае будет бессилен.
Граф де Сен-Жорди вошел к герцогу и, стоя на пороге, заговорил так:
- Полагаю, наше появление вас удивляет?
- Да, - отрывисто бросил герцог Македонский. - Удивляет, и очень сильно. Что вам нужно? Если у вас закончилось продовольствие, то здесь его клянчить бесполезно; впрочем, говорят, что французы большие мастаки жарить лягушек. Поищите на берегу реки, там их много водится.
- Меня прислали к вам севастократор и все славные графы и маркизы нашего воинства, - продолжал Сен-Жорди невозмутимо, хотя в душе у него все начало закипать.
- Так что вам угодно, попрошайка? - презрительно осведомился герцог.
- Соблаговолите поделиться трофеями, которые вы взяли под Пелидасом! - потребовал граф де Сен-Жорди. - Ведь это мы разбили турок, а потом гнались за ними, чтобы снять осаду с города! Если бы мы не стали преследовать неприятеля, у нас нашлось бы время забрать то, что причитается нам по праву победителя. Но мы не остановились и продолжили битву, а вы воспользовались этим. И если мы пренебрегли деньгами и сокровищами ради общего дела свободы, то уж вы-то не упустили случая!
- Да, - не стал отпираться герцог Македонский, - именно так. Но я не отдам того, что считаю моим, так и передайте этому вашему севастократору. Пусть лучше убирается восвояси, не то я его поймаю, схвачу за шею, суну его голову в реку и заставлю выпить всю воду, что течет по руслу!
Герцог Македонский не забыл, как его попрекнули "бычьим пойлом", и попробовал отыграться, но граф де Сен-Жорди не понял потаенного смысла этой угрозы и только пожал плечами.
- Я ведь не герольд, так что не трудитесь тратить на меня свое красноречие. Мы же с вами не первый год знакомы. Что нам севастократор? Этот юноша - чужак в нашей стране; он старается ради императора, и, видит Бог, у него неплохо получается! Но в наших отношениях ему вовек не разобраться. Разговаривая с ним, можете сыпать угрозами или лицемерить, как вам будет угодно; однако со мной этого лучше не делать. Я-то хорошо знаю, чего вы стоите! Каждый раз, как вы принимаетесь лгать или хвастаться, у меня начинают болеть уши!
Герцог Македонский задумчиво потянул себя за мочку уха и посмотрел на своего собеседника так, словно тот сообщил ему нечто новое.
- А теперь послушайте меня, - протянул герцог Македонский, - мне противно видеть, как вы поете с чужого голоса. Все эти разговоры о справедливом дележе исходят от севастократора. Убирайтесь отсюда, пока я не передумал и не учинил над вами какого-нибудь насилия.
- Так вы не отдадите трофеи?
- Нет! - приподнявшись, выкрикнул герцог Македонский. - Один раз я уже ответил, но если вам одного раза недостаточно, повторю и во второй. Мне не угодно делиться с вами, и я требую, чтобы вы ушли.
Граф де Сен-Жорди вышел из шатра без поклона и не прибавив больше ни слова. Он уселся на коня и во весь опор помчался обратно.
Разумеется, герцог Македонский мог, глядя на его бегство, тешить себя мыслью о том, что граф де Сен-Жорди испугался его угроз, но на самом деле граф впал в такую ярость, что просто не в силах был дольше оставаться на месте или ехать медленно. Он ворвался в лагерь, спрыгнул на землю и бросился в шатер для советов. Там он нашел звонаря и приказал тому звонить в колокол:
- Звони хорошенько и тяни за веревку изо всех сил, чтобы слышно было на всю округу!
Звонарь так и поступил. От тяжести поднятого им звона воздух кругом загустел, и Сверчку пришлось разрезать его ножом, чтобы вернуться от ручья к шатру своего господина (ибо он спешил); прочие же сеньоры попросту дождались, пока колокол замолчит.
Чтобы узнать вести, принесенные графом де Сен-Жорди, явились все, а последним пришел севастократор. Кое-что ему уже рассказал Сверчок, но далеко не все. Тирант уселся на свое обычное место, странно тихий, и уставился в одну точку.
Видя, что сеньоры готовы слушать, граф де Сен-Жорди наконец дал волю своему гневу и заговорил, да так, что слюна вскипела у него в углах рта:
- Герцог Македонский оскорбил нас! Мало того что он не желает делиться, так он еще и назвал нас побирушками. Он трус и мародер, из-за которого Пелидас попал в такую тяжелую осаду!.. А теперь он воспользовался плодами нашей победы и, пока мы гнали врага, забрал себе всю добычу. И на наше вполне законное требование отдать нам часть ответил решительным и даже грубым отказом.
Слова эти вызвали законный гнев сеньоров. Они вскакивали с мест и восклицали в сильном возмущении:
- Такое злодейство нельзя оставлять безнаказанным! По коням! Вооружимся, ворвемся в его лагерь и проучим его как следует!
Кругом зашумели, зашевелились, и многие двинулись к выходу из шатра, чтобы скорее вооружиться и сесть на коней.
- Стойте! - крикнул вдруг севастократор. Он встал и огляделся по сторонам, как будто только что очнулся от забытья и сильно удивлен увиденным. - Остановитесь, сеньоры! Не вздумайте седлать коней!
Греческие властители настолько привыкли слышать его голос на поле боя и во время советов, что невольно замерли на месте и повернулись на оклик.
Севастократор встал перед ними, загораживая им путь. Шлема на голове Тиранта не было, поэтому все хорошо видели его лицо. От усталости и недосыпания оно как будто светилось, а зрачки, чрезмерно черные, плясали в пустой белизне глаз и больно, до крови, кололи всякого, на ком задерживались.
- Нет! - повторил Тирант. - Умоляю вас, не совершайте ужасной оплошности!
- Что? - закричали сеньоры, обступив его и толкая. - В чем дело? Почему нам нельзя выйти? Мы желаем немедленно ехать к герцогу Македонскому и требовать от него нашей доли!
- Турки у нас под боком, а мы передеремся? - крикнул Тирант. - Какой позор! Нет!
- Пропустите, мой господин, пропустите меня! - сердито напирал на него граф де Сен-Жорди.
И остальные сеньоры также рвались к выходу.
Не отвечая им больше ни слова, севастократор медленно развел руки в стороны, словно предлагая тем, кто непременно желает выйти, сперва пронзить его мечом, а затем переступить через бездыханное тело. Он смотрел на них так, словно и впрямь уже умер. Губы Тиранта шевельнулись: он хотел сказать "нет", но проглотил собственный голос.
- Одумайтесь, севастократор, вы требуете от нас смириться с бесчестьем! - сказал граф де Сен-Жорди уже поспокойнее.
Все так же безмолвно Тирант покачал головой. Он вздохнул всей грудью и наконец заговорил, громко и скорбно:
- Как только мы набросимся друг на друга, турки воспользуются этим и нападут на нас. Мы до сих пор окружены врагами! Если мы не видим их ежечасно и ежеминутно, то это еще не означает, что их на самом деле нет. Да и пленники, а их немало, - они ведь только того и ждут, чтобы нашлась для них возможность взбунтоваться.
- Молчите, - обратился к Тиранту герцог де Пера. - На сей раз вам не переломить нас. И лучше будет, если вы подчинитесь общему желанию.
- Нет, - ответил Тирант, - не стану я вам подчиняться. Мой долг - защитить Византию и сохранить армию императора. Если ради этого понадобится умереть - что ж, по крайней мере, я погибну с честью, а на того из вас, кто меня убьет, ляжет вечный позор.
- Вы безумны, - отшатнулся от него граф де Сен-Жорди, но Тирант удержал его, схватив за руку.
Севастократор поднес его руку к губам и поцеловал, как если бы Сен-Жорди был его господином.
- Не делайте этого, - проговорил он глухо. - Не поднимайте против меня мятеж.
А затем Тирант вскинул голову и посмотрел на графа, Длинные темные волосы распались на пряди, слипшиеся от пота, и приклеились к лицу франка. На мгновение Сен-Жорди показалось, будто лицо это - неживое, изваянное из мрамора и покрытое глубокими трещинами.
Графу де Сен-Жорди стало страшно, но он тотчас устыдился своего испуга и с вызовом спросил:
- Почему вы так не желаете восстановить справедливость?
А Тирант ему ответил:
- Что ж, если вы сейчас поднимете бунт, я не стану больше вас останавливать. Ступайте и погубите нас всех ради минутной наживы. Но знайте, что потом, когда оба мы будем мертвы, я призову вас к ответу, и мы станем судиться перед самим Господом Иисусом Христом, и вот тогда - берегитесь!
Сеньор Малвеи, который стоял неподалеку и слышал весь этот разговор, воскликнул, глядя на Тиранта во все глаза:
- Что это вы такое говорите?
Тирант не отозвался, а Диафеб ответил сеньору Малвеи:
- Можете мне поверить, мой брат поступит ровно так, как обещал.
Но для большинства из находившихся в шатре немногого стоили подобные угрозы или доводы рассудка, и они продолжали гневно кричать о том, что герцог Македонский поплатится за свою дерзость и отдаст долю добычи тем, кому она принадлежит по закону.
Так они шумели и угрожали севастократору, и это продолжалось какое-то время.
Тирант же сказал сеньору Малвеи так, словно они находились в шатре вдвоем и вели дружескую беседу:
- Я все еще не верю тому, что слышу! Неужели из-за денег вы так ненавидите меня, что желаете убить?
- Не вас! - раздался голос одного из сеньоров. - Не вас, а герцога Македонского!
- Так это ради золота? - Тирант быстро повернулся к нему. - Ради золота мы бились? Ради золота проливали кровь? Боже, помоги мне! Вам, жадные и алчные, я отдам мою часть добычи и все, что имею, но только не уезжайте сейчас из лагеря, не поднимайте оружия на герцога Македонского, не начинайте междоусобной войны на радость нашим врагам! Успокойтесь и разоружитесь, иначе выйдет большая беда.
Он произнес это с такой силой, что некоторым из стоявших поблизости от севастократора сделалось жарко. И вышло так, что на мгновение воцарилась тишина - все замолчали разом.
И тут раздался смех.
Сеньоры повернулись, чтобы посмотреть, кто сейчас вздумал смеяться, и увидели, что это Диафеб. Он хохотал во все горло.
Тирант ничего не сказал, а герцог де Пера воскликнул:
- Вы находите здесь нечто забавное?
- Прошу меня извинить, - ответил Диафеб, видя, что всеобщее внимание обращено теперь на него, - но то, что я вдруг припомнил, сильнее меня. Я не смог сдержать смеха, настолько эта история потешна.
- Время ли сейчас вспоминать потешные истории? - удивился герцог де Пера.
- Потешные истории, любезный сеньор, - они наподобие птиц: летают, где им вздумается, и гадят людям на головы.
Диафеб утер слезы, выступившие у него на глазах от приступа необузданного веселья, и уставился на герцога де Пера и остальных с широкой улыбкой.
- Я припомнил один случай, который произошел с герцогом Македонским, - пояснил он. И, если вы желаете, сейчас я его расскажу.
Не дожидаясь приглашения, Диафеб принялся говорить, то и дело останавливаясь для того, чтобы захохотать.
- Однажды герцог Македонский вздумал ухаживать за некоей дамой, а та обладала вздорным характером и была чрезвычайно насмешлива. Но пуще всего ненавидела она скупцов и никогда не упускала случая подшутить над ними. А, как известно, герцог Македонский всегда держится за свое добро и ни за что не согласится, чтобы его вещам либо одежде был причинен какой-то урон. И вот явился он к своей даме, и она усадила его возле окна. А день выдался дождливый. Дама говорит: "Скучно мне сидеть дома, сеньор! Не отправиться ли нам на прогулку, коль скоро день такой чудесный?"
"Помилуйте, дорогая сеньора, - отвечает герцог Македонский, - день нынче очень неподходящий для прогулок!"
"Нет, - говорит она, - мне охота покататься верхом, и если вы меня любите, то не станете перечить!"
Делать нечего, велели они оседлать коней, и дама помчалась вперед, не разбирая дороги. Герцог Македонский ехал следом, но довольно медленно, потому что старался не забрызгать грязью свой прекрасный новый плащ. И для этого он придерживал полу плаща рукой. Даму эта сильно огорчало, и она придумала вот какую хитрость. Они подъехали к ручью, от дождей разлившемуся и невероятно грязному. Целый поток грязи мчался по долине, увлекая за собой палки, ветки, опавшие листья и разный хлам.
"Ах, какой прелестный заяц сидит там, на холмике!" - вскричала дама.
Сколько герцог Македонский ни вглядывался, никакого зайца он не видел, но в конце концов вынужден был уступить даме, которая непременно желала переправиться через ручей. А на середине ручья дама закричала, что у нее кружится голова и что, если любезный герцог сейчас же не поддержит ее, она упадет с седла и захлебнется насмерть в водном потоке. Что тут делать? Герцог Македонский вынужден был выпустить полу плаща и подхватить свою даму - потому как она была женщина отчаянная и вполне могла нарочно свалиться с седла, лишь бы заставить своего спутника искупать дорогой и красивый плащ в грязи. После такого урока герцог Македонский всегда сторонился этой дамы…
Чем дольше Диафеб рассказывал, тем громче звучал в шатре для советов смех. И в конце концов герцог де Пера сказал:
- Сдается мне, севастократор прав, и не стоит сейчас вооружаться и ехать к герцогу Македонскому. Рано или поздно каждый получит то, что заслужил, и наша часть добычи от нас не уйдет.
Севастократор коротко глянул на герцога де Пера, на остальных, сказал: "Благодарю вас" - и вышел.
Простые рыцари, которые не были допущены на совет, обступили Тиранта и стали его спрашивать, как он намерен поступать. Тирант велел им:
- Отправьте людей на поле боя. Пусть снимут со всех убитых, какие там найдутся, алжубы и приберегут.
А эти одежды, алжубы, были весьма хороши в византийском климате, и их носили и турки, и христиане.
- Для чего нам тряпье, снятое с убитых? - спросили Тиранта.
Он ответил устало:
- На что-нибудь да пригодится.