- Для меня расстаться с вами - в тысячу раз ужаснее, нежели очутиться среди врагов! - воскликнула она между всхлипываниями. - И вы жестокосердны, если отказываете мне в выполнении моего дочернего долга, а также и долга будущей правительницы. А кроме того, мне было видение, в котором явился мне покойный брат и сказал: "Если ты, Кармезина, сейчас расстанешься со своим отцом, то больше не увидишь его живым вовек". Поэтому я решила ехать с вами.
- Вы видели вашего брата? - с волнением произнес император.
Кармезина покраснела, но в темноте опочивальни этого не было видно.
- Да, государь.
- Каков он был в вашем видении?
- Прекрасен, но бледен и печален, - ответила она.
Император тяжело вздохнул.
Она обвила руками его шею:
- Неужто и вам охота разлучиться со мной и, быть может, никогда более не увидеть меня в этом мире?
Он сдался:
- В таком случае собирайтесь, да поспешите, потому что я выезжаю в самом скором времени и на сборы я даю вам полтора дня.
Принцесса захлопала в ладоши и расцеловала отца в глаза и в переносицу, а затем выбежала из опочивальни.
* * *
В тот же час оружейники по всей столице получили работу, и притом по самой дорогой цене, потому что им предстояло очень быстро создать семь пар наручей да семь пар латных рукавиц, а еще семь шлемов без забрала и на одном из шлемов укрепить маленькую золотую корону. И еще многое нужно было изготовить из самых легких металлов, чтобы шесть девиц из числа придворных дам и сама принцесса могли облачиться сообразно тому месту, куда они направлялись.
И вот в назначенное время к войску императора присоединился отряд, возглавляемый принцессой. Сама Кармезина ехала впереди всех на белой лошадке; золотая корона с драгоценными камнями сверкала на голове принцессы, венчая шлем, похожий на колокольчик. Длинные волосы ниспадали из-под шлема на плечи, подобно кольчужному вороту, который в обычных случаях защищает шею.
Кираса и прочие доспехи принцессы были украшены черными и золотыми узорами, так что металл сделался похож на драгоценную ткань. Длинная красная юбка закрывала корпус лошади, и при порывах ветра можно было рассмотреть ножки принцессы в белых сапожках, вдетые в стремена.
Сходным образом, но только без короны и чуть менее богато, были снаряжены и шесть сопровождавших ее девиц. Коннетаблем войска принцесса назначила Эстефанию. Еще одна девица исполняла обязанности герольдмейстера. Крепкая дама с пикой в руке получила титул главного альгвасила. За нею на рослом жеребце ехала пригожая девица с широкими, как у мужчины, плечами; ее именовали знаменосцем. На штандарте, который она несла, красовались вышитый золотом цветок, который в Византии среди простонародья назывался "любовь-стоит-любви", и девиз Кармезины - "Только не для меня". И даже почтенная нянька принцессы - Заскучавшая Вдова обрела теперь воинскую должность и сделалась королевским оруженосцем.
Вслед за этими семью роскошно одетыми девицами и дамами ехало еще пятьдесят, одетых в обычные платья из тяжелого бархата с меховой оторочкой. Их принадлежность к войску принцессы была отмечена лишь кожаными кирасами, надетыми вместо лифа. Искусно выделанные медные бляхи с различными изображениями - охотящейся цапли, совы, зайца с прижатыми углами - составляли на этих кирасах затейливые узоры.
Все это сверкало и переливалось под солнцем, так что казалось, будто перламутровая раковина раскрыла створки и добровольно явила миру несколько ярких жемчужин.
Вот такое воинство присоединилось к отряду императора и вместе с ним направилось прямо к реке Трансимено, туда, где Тирант вел сражения с Великим Турком.
Путешествие длилось больше двух дней. Сперва оно проходило по краям мирным, никак не затронутым войной. Принцесса и ее спутницы улыбались друг другу и всему миру, переглядывались и переговаривались на разные незначительные темы, которые со стороны могли показаться очень значительными, если не знать, о чем думала каждая из них. А думали они о том, что скоро увидят своих возлюбленных и смогут оказать им какую-нибудь великую милость - например, подарить лоскут ткани, вырезанный из нижней рубахи, или ленточку.
Эта игра тайных мыслей и явных слов как бы щекотала девиц изнутри, отчего они делались румяными.
Император был хмур и погружен в раздумья о захваченных турками землях и о том, как много еще предстоит сделать севастократору. Но поскольку император ехал во главе всего своего войска, то лица его никто не видел и, таким образом, никто не знал, насколько измучен заботами государь.
Через день начались земли, покусанные войной, хотя и не совершенно выжженные: то тут, то там встречались вытоптанные поля или сгоревшие дома, а иногда на обочине показывались оборванные люди. Заметив армию, они спешили скрыться.
При виде какого-нибудь городка или селения принцесса и ее дамы принимались трубить в рога и бить в маленькие барабанчики, которые младшие придворные дамы крепили к поясам; подобным способом они оповещали местных жителей о своем приближении.
Тогда ворота раскрывались и навстречу императору и принцессе выходили горожане. Они низко кланялись и целовали государю туфлю, и если он видел, что городок пострадал от набегов (а таковых становилось все больше и больше по мере продвижения навстречу Великому Турку), то приказывал выдать городскому совету сотню золотых дукатов.
Принцесса же раздавала милостыню от себя и вкладывала в протянутые к ней руки монеты без счета.
Так они двигались по дорогам империи. Они многое видели и складывали увиденное в сердце, пока наконец Кармезина не почувствовала, что сердце ее переполнено.
- Мое средоточие пылает от боли, - сказала она верной Эстефании, - и я хочу только одного: увидеть Тиранта. Потому что знаю наверняка: меня исцелит лишь взгляд на него, и ничто иное. Клянусь не поднимать взора, покуда его не встречу!
С этими словами она опустила веки и завязала себе глаза длинным шарфом, а Эстефания взяла ее лошадь под уздцы и повела за собой.
Это было проделано вовремя, потому что император и его спутники уже приближались к местам недавних сражений. За минувшие дни тела умерших успели убрать, и там, где они были погребены, почва вздулась и вся пошла пузырями. Вся трава вокруг была вытоптана и выжжена, а черные пятна от кострищ зияли язвами, ибо в том месте, где находился турецкий лагерь, огонь проел землю почти до самой ее сердцевины.
- Каким печальным может быть поле битвы, - произнес, император, - даже если на нем была одержана победа!
Кармезина услышала эти слова, и слезы потекли из-под ее повязки по щекам.
Затем они поехали по берегу реки Трансимено, и вскоре впереди вырос замок Малвеи. Императору он показался поднявшимся из недр земных наростом: как будто некий герой, спасаясь от врагов, бросил у себя за спиной волшебный камень, и камень этот обернулся неприступной скалой. Эстефании же почудилось, будто она видит впереди застывшего великана. Но большинство думало, что скала Малвеи упала с неба и этим объясняется то обстоятельство, что турки до сих пор не смогли взять замок.
- Приободритесь, сеньора! - обратилась Эстефания к принцессе. - Мы добрались до замка Малвеи; скоро мы будем в лагере севастократора.
- Где? - вскрикнула принцесса и сорвала с глаз повязку.
Она так долго не видела вокруг себя ничего, что в первое мгновение ей показалось, будто она только что родилась на свет - таким все было новым, первозданным. Каждую мелочь, каждый оттенок цвета, каждый солнечный блик она различала с особенной остротой. Такое случается лишь с теми, кто внезапно прозрел благодаря чуду.
Принцесса видела до самого горизонта равнину и молчаливую реку с темно-синими водами; черный замок Малвеи тянулся к небесам всеми своими башнями, и сурово взирали на него небеса. Мир, представший перед Кармезиной, был огромен и наполнен самыми разными вещами. И только Тиранта не было сейчас в этом мире.
Отраженный в слезах принцессы, мир задрожал и вдруг обрушился, пролился из глаз, на мгновение перестав существовать.
- Где он? - спросила Кармезина.
- Мы приближаемся к лагерю севастократора, принцесса, - ответила Эстефания. - Вот я и подумала: лучше бы вам заранее снять повязку, не то Бог знает что о вас могут подумать! Решат, что с вами приключилась какая-нибудь глазная болезнь, а это было бы постыдно.
- Я больна от любви, - сказала Кармезина. - Но вы правы, верный друг, об этом лучше не знать посторонним людям.
И она приказала своему перламутровому воинству трубить в рога и стучать в барабанчики.
* * *
Лагерь Тиранта оказался почти пуст: императора и его свиту встретили лишь пажи, которым севастократор приказал оставаться на месте, да еще несколько десятков раненых, не способных сесть на коней. Государь и Кармезина бок о бок поехали через лагерь, с интересом и волнением осматриваясь по сторонам. Они видели костры и палатки, загон для лошадей и то место, где содержались раненые.
Сопровождавший их паж объяснил:
- Севастократор со всей конницей отбыл нынче в ночь.
- Отведите меня в его палатку, - приказала Кармезина, и это было исполнено.
Опираясь на руку Эстефании, Кармезина ступила в шатер, сшитый из светлого и яркого шелка, и, сама того не зная, повторила слова пажа Сверчка:
- Как здесь ясно и светло! Кто это придумал шить шатры из подобной ткани? Входишь сюда и как будто попадаешь в другой мир. Если снаружи пасмурно и идет дождь, здесь все весело и пестро; а если снаружи светит солнце, то здесь словно внутри витража!
И она уселась посреди шатра прямо на постель Тиранта.
Одеяло оказалось еще теплым, а подушка хранила в себе все вздохи и шепоты, так что Кармезина, прижавшись к ней ухом, отчетливо расслышала собственное имя. И от этого кровь быстрее побежала по ее жилам, а щеки вспыхнули.
Она поскорее села прямо и стала рассматривать вещи Тиранта, бывшие в шатре. Большой сундук стоял открытым; там лежали рубахи, сюрко и прочие предметы одежды, перечислять которые было бы излишним.
- Счастливые, - сказала Кармезина, обращаясь к ним, - вы прикасаетесь к его телу, когда захотите, и можете обнимать его и прижиматься к нему; вы разделяете с ним опасности и досуг, вы впитываете в себя каждый его вдох. И даже когда вы просто лежите в сундуке, вы все равно принадлежите ему и никому другому. Как я завидую вам!
Она встала и прошлась по шатру.
- У франков, я знаю, есть такой обычай, - продолжала она, - что влюбленный рыцарь принимает ванну в той же воде, в какой мылась его возлюбленная. Я же хочу дышать тем же воздухом, что остался после него; ведь узнать об этом он никак не сможет, так что моя честь останется незапятнанной!
И она принялась втягивать в себя воздух, то носом, то ртом, отчего грудь ее волновалась, ноздри расширялись, а глаза опять наполнились слезами, и в конце концов Кармезина выбежала из шатра так поспешно, как будто некий незримый волк кусал ее за пятки.
Голова у нее кружилась, так что Эстефании пришлось подхватить свою царственную подругу за талию и обнять, ожидая, пока она придет в себя.
Император между тем отправил пажа к сеньору Малвеи.
- К счастью, владелец замка сейчас находится там, - объяснил государь дочери. - Полагаю, он скоро прибудет и объяснит нам все происходящее.
Действительно, господин Малвеи вскорости примчался в лагерь. С первого же взгляда этот сеньор сердечно располагал к себе - довольно было посмотреть на его широкоскулое круглое лицо, чтобы проникнуться к нему полным доверием.
Он прискакал верхом из своего замка и тотчас стал упрашивать императора, его дочь и всех дам перейти в Малвеи, поскольку только там они будут в полной безопасности.
- Неужели севастократор не сумеет оградить нас от беды? - спросила Кармезина, вскинув голову. - Мне-то казалось, что этот доблестный рыцарь своими великими подвигами выстроил вокруг меня каменную стену.
- И это истинная правда, - отозвался сеньор Малвеи, - о чем мне хорошо известно: ведь и я сам сражался в его войске, а сейчас под его началом находится мой единственный сын Ипполит, и мы оба считаем это за великую честь. Вынужден сознаться, ваше величество, - тут сеньор Малвеи поклонился императору, - я солгал: на самом деле мне лишь хотелось, чтобы ваше величество и ее высочество вошли под мой кров и освятили своим пребыванием мой замок. А для этого я схватился за первый же подходящий предлог.
- Что ж, - сказал император с улыбкой, - прощаю вам вашу ложь и принимаю ваше приглашение.
И с этим государь велел всей своей свите садиться на лошадей, и принцесса с жемчужным воинством последовала его примеру.
Сперва ей не хотелось покидать лагерь, но сеньор Малвеи недаром имел сына одних лет с Тирантом. Он приблизился к принцессе и тихо проговорил так, что слышала его она одна:
- С крыши самой высокой из башен моего замка хорошо видно то место, куда сейчас направился севастократор.
- Я отправилась на поле брани для того, чтобы научиться преодолевать страх! - воскликнула принцесса. - Будучи наследницей империи, я не должна пугаться ни разговоров о войне, ни самой войны. И к тому же мне предстоит командовать битвами, так что посмотреть на битву будет для меня весьма полезно. Что ж, покоряюсь необходимости - и еду. Мое место - на крыше вашей самой высокой башни!
И она уселась в седло, а солнце обласкало корону на ее шлеме, и разноцветные искры брызнули на лицо сеньора Малвеи.
* * *
Тирант был человеком севера и тьмы; такое случается с теми, кто появился на Божий свет на грани суток, в тот самый миг, когда колокол только что отзвучал и в воздухе дрожит воспоминание о полуночном звоне.
Ночь была самым старинным другом Тиранта; он помнил ее с самого раннего младенчества и никогда не страшился. Его Ангел имел полупрозрачные дымчатые крылья, очень легкие и прохладные. Благодаря этому Тирант без особенного труда различал, где злое, а где доброе, ведь он знал, что злое не всегда таится в темноте, а доброе не всегда является на свет.
И что бы ни происходило вокруг, Тирант всегда мог с точностью определить то мгновение, когда наступала полночь.
В материнских недрах спасительной темноты рыцари в доспехах, полностью вооруженные, сели на коней. Каждый имел при себе запасы еды и овса на один день.
По приказанию севастократора все рыцари были одеты как можно богаче. На многих шлемах сверкали обручи, осыпанные драгоценными камнями; самоцветы были вделаны и в кирасы, и в рукояти мечей; золотые пластины облепляли перевязи, пояса, конские попоны; упряжь также обзавелась множеством блях. Тирант внимательно следил за тем, чтобы каждый из его рыцарей немногим отличался от сундука с женскими украшениями. А если кому-то не хватало самоцветов или же этот рыцарь попросту жадничал, то севастократор щедрой рукой отдавал ему свои собственные сокровища.
Для этой цели он разломал несколько роскошных цепей и ожерелий, не говоря уж о множестве самоцветов, хранившихся у него в ларце.
- Наш севастократор щедр, но глуп, - сказал один из рыцарей, глядя, как Тирант без вопросов и раздумий одаряет всех изумрудами и рубинами. - Разве он не знает, что у всех этих сеньоров имеются собственные украшения? Они просто жалеют надевать в бой дорогие вещи и вынуждают севастократора опустошать шкатулки с драгоценностями.
Но Тирант с полным безразличием расставался с камнями и золотом.
- Мне довольно той рубашки, которую я ношу поверх доспеха, - сказал он. - Но все вы должны выглядеть так, чтобы при одном взгляде на вас у турок заболели глаза.
Ночь наполнилась движением, дыханием, ожиданием. Вселенная Тиранта стала тесной, и теперь он мог управлять ею. Дрожащий звездный свет едва осмеливался касаться головы и плеч севастократора, когда он дал знак своему алмазному воинству выступить в поход.
Вперед были высланы разведчики, которые прошли по берегу реки, хватая всех пастухов и лазутчиков; ни один человек не ушел свободно, и таким образом турки в своем лагере на противоположном берегу Трансимено не смогли узнать о том, что Тирант переходит мост.
На фоне темного неба замок Малвеи казался провалом в саму черноту; но чернота эта была дружественной и потому ни в ком не вызывала страха. По каменному мосту переходили по четверо в ряд. Копыта лошадей были обмотаны тряпками, так что предательская водная гладь не смогла разнести весть о том, что войско движется через полночь.
Тирант переправился одним из первых и ждал, пока соберутся все остальные. Это заняло некоторое время; звезды двинулись в свой обычный путь, и вдруг над горизонтом показалась огромная луна. Ее рога были обращены остриями вверх, так что на мгновение могло показаться, будто из-под земли выбирается гигантская корова. Но затем эти рога взмыли в небо и засияли среди звезд. Стало светлее. Теперь Тирант хорошо различал своих всадников; они были серы и одинаковы, как и подобает ночным теням. Только солнце выявит все различия между ними - и те, которые льстят людям, и те, которые необходимы им для спасения души.
Спустя два часа после начала похода люди Тиранта собрались на "турецком" берегу Трансимено и двинулись вверх по течению. Так они прошли с полмили, после чего обогнули турецкий лагерь на холме и выбрались в долину, называемую Терновой.
В этой долине, на виду у противника, христианские рыцари выстроились и стали ждать рассвета.
За полчаса до того, как начало светать, из Малвеи к Тиранту прибыл гонец и секретно сообщил севастократору о прибытии государя, его дочери, нескольких десятков рыцарей и придворных дам. Тирант выслушал его с глубоким волнением, а затем приказал молчать об известии.
- Я боюсь, что некоторые из моих рыцарей, узнав о прибытии своих дам или родственников, захотят немедленно навестить их и оставят ради этого меня, - объяснил севастократор.
И посланец обещал молчать. Тирант предложил ему вернуться в замок Малвеи, однако он предпочел вооружиться и встать в строй - такое сильное впечатление произвели на него усыпанные драгоценностями, безмолвно и неподвижно сидящие на конях рыцари.
Тирант призвал к себе Диафеба и показал ему на скалу, что видна была приблизительно в миле от неприятельского лагеря:
- Видите, кузен?