- Разумеется, вижу! - ответил Диафеб. - Хоть я и не такой филин, как вы, но все же в состоянии различить у себя перед носом здоровенный камень, да еще в ярком лунном свете!
- Хорошо, - кивнул Тирант. - Я хочу, чтобы вы взяли четыреста человек и отправились туда. Сделайте это прежде, чем турки заметят нас из своего лагеря.
- Ладно, - ответил Диафеб. - Я сделаю все, как вы желаете.
- Смотрите же, брат, не обманите меня.
'Гут Диафеб обиделся:
- Что-то не припомню я такого случая, чтобы мне доводилось вас обманывать!
Тирант сжал его руку:
- Ваше дело будет самое трудное, потому что вам придется сидеть в засаде и ждать моего знака.
- Я понял, понял.
- И вы ни за что на свете не должны будете выходить из засады, Диафеб Мунтальский. Никакие блага мира не заставят вас покинуть укрытие. И даже если вы увидите, что сражение проиграно и я бегу, как последний трус, поджав хвост, вместе с моим алмазным воинством, - даже в этом случае вы будете сидеть за скалой и не давать о себе знать.
Диафеб на сей раз не сказал "хорошо", а молча уставился на Тиранта.
Тот сильнее стиснул его пальцы.
- Обещайте, что сделаете как я прошу.
- Обещаю, - выговорил наконец Диафеб.
- Поклянитесь, что не сдвинетесь с места до моего приказа!
- Клянусь!
- Чем клянетесь?
- Проклятье, брат, не вынуждайте меня святотатствовать! Клянусь моими ушами, вот этими, которые наслушались и лжи, и правды, но так и не научились отличать одну сестрицу от другой!
- А. - Тирант выпустил его руку. - В таком случае я вам верю.
Диафеб собрал отряд, и все они поскакали к скале, которую указал им севастократор.
Тем временем лунные рога начали блекнуть и закатываться за край неба. Золотисто-розовый свет залил долину, и благодарно вспыхнули драгоценные камни на доспехах, шлемах и оружии рыцарей; каждая золотая пластинка ожила и заиграла.
Тирант приказал рыцарям выстроиться в линию перед неприятельским лагерем.
Турки уже заметили противника. Они вовсе не желали, чтобы их застали врасплох, как это случилось в первый раз, когда Тирант ворвался в их лагерь ночью и перебил большую часть врагов спящими. Поэтому с тех самых пор турки не снимали доспехов и следили за тем, чтобы в лагере всегда имелись оседланные лошади.
Из лагеря начали выскакивать всадники. Потрясая над головами оружием, они что-то кричали угрожающее. Подлетев к христианскому воинству на довольно близкое расстояние, эти удальцы некоторое время мчались вдоль строя рыцарей, а затем возвращались обратно к своим.
Тирант ждал, а юное солнце играло с драгоценными камнями.
* * *
Между тем турки, изрядно превосходившие численностью христиан, выстроились для сражения. Все они радовались тому, что севастократор наконец-то явил себя. В ожидании решительной битвы турки провели семнадцать дней и теперь счастливы были дать выход накопившейся ярости.
Первыми Великий Турок поставил пехотинцев с копьями и высокими, в человеческий рост, щитами. За этими щитами укрывались лучники и арбалетчики. Вторую линию составили всадники - то были те христианские рыцари, которые за деньги нанялись в войско Великого Турка. Все они вырядились в богатые доспехи, а на их шлемах развевались изрядные плюмажи. Люди эти были алчными и сражались ради выгоды. Последними, скрываясь за спинами первых двух рядов, стояли турки. У многих имелись пищали, и они возлагали на свое оружие очень большие надежды.
От турецкого лагеря к Тиранту Белому помчался гонец - роскошно одетый мальчик, павший всем телом на шею лошади. Он бил коня босыми пятками и громко кричал на скаку.
Тирант смотрел, как он летит навстречу закованным в броню христианским рыцарям, и ему чудилось, будто он видит перед собой не всадника на лошади, но изящное дикое животное.
Резко остановив коня, мальчик закричал на сносном греческом языке:
- Мой господин говорит: скоро вы отведаете горечь его копья!
Тирант молчал.
Мальчик продолжал:
- Мой господин благодарит севастократора за то, что он принял вызов на поединок! Мой господин убьет севастократора и захватит Константинополь!
- Сегодня прольется кровь, - проговорил Тирант.
Мальчик засмеялся, развернул коня и поскакал прочь.
Тирант проводил его глазами и сказал очень тихо:
- Не прощу.
Он казался странно печальным, что совершенно не подобало рыцарю перед началом битвы. Несколько секунд Тирант медлил, опустив глаза, а затем выпрямился в седле и повернулся к безмолвным всадникам.
- За минувшее время враг наш не стал ни смелее, ни искуснее, - громко произнес севастократор. От звука его голоса ярче вспыхнуло золото, и вдруг начало казаться, будто облаченный в простую белизну Тирант одет роскошнее самого богатого из своих рыцарей. - Верьте мне, - просто добавил он.
И дал сигнал, сохраняя порядок, отходить к скале, за которой скрывался Диафеб.
Рыцари обратили к неприятелю спины и быстро поскакали прочь.
Что тут началось! Турки увидели, как бежит христианское воинство, и ликование захлестнуло их выше головы, так что несколько человек попросту задохнулись от счастья и умерли прямо на месте. Прочие же помчались в погоню.
Пуще всего их подстегивало желание поскорее сорвать с чванливых греческих баронов их сверкающие ожерелья, выковырять из их доспехов драгоценные камни, завладеть упряжью с чудесными золотыми пластинками. Одна только мысль о том, какую богатую добычу можно будет взять у христиан, заставляла турок позабыть о всякой осторожности. У каждого из них теперь было лишь одно желание: гнаться, преследовать.
И они побежали вслед за византийцами. Жалкие пехотинцы сразу же отстали от конников; те со смехом обогнали торопящихся лучников и щитоносцев и устремились вперед.
- Проклятье на этих наемников! - воскликнул один из турецких щитоносцев, останавливаясь и швыряя на землю тяжелый щит. - Что же это происходит? Мало того, что они получают плату от Великого Турка; так они теперь еще и всю добычу соберут раньше, чем мы подоспеем. Так не годится!
И многие вокруг него были совершенно согласны, так что лучники, щитоносцы и арбалетчики побросали свое оружие, которое мешало им бежать быстрее.
Несколько всадников, видя, что доспехи не позволяют их лошадям скакать быстрее и что более расторопные их уже обошли, посрывали с себя кирасы и шлемы. Были и такие, что расстались с копьями.
Погоня заставила турецкое войско смешаться и растянуться на всю Терновую долину.
Обойдя скалу, за которой скрывался с отрядом Диафеб, Тирант дал знак своему алмазному воинству остановиться и развернуться лицом к вражеской коннице.
Наемники и конные турки совершенно не ожидали, что получат отпор. В первое мгновение они растерялись, а христианские рыцари врубились в их ряды и принялись бить и колоть налево и направо. Опомнившись, враги стали обороняться, кто как мог, потому что многие по пути избавились от оружия и щитов. Так что герцог де Пера без особенного труда уничтожил не менее десяти врагов, оказавшихся беспомощными и беззащитными.
Граф де Сен-Жорди мчался сквозь вражеский строй, как нож сквозь масло. Дело в том, что город Сен-Жорди, которым некогда владел граф, был расположен неподалеку и сейчас находился в руках турок; мысль об этом приводила графа в ярость. Повсюду, где он проезжал, оставались горы убитых врагов.
Герцог Македонский также принимал участие в сражении. Он, правда, счел ниже своего достоинства последовать приказанию севастократора и оснастить доспехи богатыми украшениями. "Этот мальчишка, этот выскочка хочет похвалиться неправедно нажитым богатством, - сказал своим людям герцог Роберт Македонский. - Что ж, пускай. Что до меня, то я нахожу его затею глупой. Когда турки увидят все эти рубины и бриллианты, они непременно возжелают завладеть ими и будут биться с отчаянной яростью диких зверей, которых терзает голод. А это весьма опасно для нас, И я не понимаю, как самозваный севастократор не видит этой опасности! А если видит - то он преступник вдвойне, ибо подвергает большому риску все греческое воинство".
Роберт Македонский присоединился к Тиранту в последний момент. Тирант принял его с большим почтением и указал ему место на левом фланге; но герцог Македонский лишь скорчил гримасу и ответил, что не намерен подчиняться глупым приказам. Битва как раз была на руку герцогу для того, чтобы ловчее расправиться с Тирантом.
В горячке боя Тирант несколько раз ловил на себе полный ненависти взгляд герцога Македонского. Севастократор без труда догадался о тайном умысле герцога Роберта, но предпочел все же принять предложение помощи. "Рискую жизнью я один, - подумал он, - что до общего дела, то здесь каждый христианский воин на счету".
Заметив, что один из наемных рыцарей, с золотой рыбой на гребне нашлемника, наносит греческим баронам большой ущерб, Тирант подхватил копье и помчался прямо на него. Могучий наемник увидел севастократора и развернул к нему коня. Они столкнулись с такой силой, что рухнули на землю оба, и кони их повалились тоже.
Тирант, хватаясь рукой за седло своего упавшего коня, поднялся на ноги и вытащил из ножен меч. Он увидел, что его противник сделал то же самое.
На миг Тиранту почудилось, что он находится на турнире и что шумящая вокруг толпа - это зрители, сеньоры и дамы, и где-то среди них есть та единственная, ради которой он и сражается. И стоило ему подумать о ней, как сердце его сжалось.
"Нет, - сказал себе Тирант (мысль эта пронеслась в его голове за долю мгновения, ибо не была облечена в слова и являла собою нечто вроде вздоха), - если дама сердца избрана искусственно, то ее присутствие действует благотворно и заставляет рыцаря биться отважнее и красивее, ради тщеславия. Но если речь идет об истинной любви, ее следует накрепко запереть в глубине сердца, потому что она может отвлечь во время битвы".
И он забыл о Кармезине, бросившись в бой очертя голову. Севастократор бился с удвоенной силой, как бретонский рыцарь и как византийский барон. Но противник его был весьма силен.
На соперников кругом напирали, так что Тирант все время отвлекался и наносил удары то влево, то вправо; его противник был принужден делать то же самое. Они обменялись четырьмя ударами, а потом наплыв сражающихся разлучил их, ко взаимному неудовольствию.
Ипполит пришел на помощь Тиранту. Кругом бегало множество коней, потерявших седоков. Молодой рыцарь из Малвеи поймал одного из них и подвел к севастократору, а затем отражал все вражеские атаки, пока Тирант садился в седло.
В такой тесноте длинный меч и рыцарское копье были бесполезны, поэтому Тирант бился небольшой секирой, которую носил на плече и которая крепилась к его доспеху тонкой цепочкой.
Тирант сражался, не опасаясь за собственную жизнь и даже не сожалея о том, что ни разу еще не прикоснулся губами к губам Кармезины. И вдруг некто приблизился к нему со спины и нанес удар мечом, попав под затыльное прикрытие. Клинок вошел в шею сзади, не слишком, впрочем, глубоко, потому что враг почти сразу отскочил назад и скрылся среди сражающихся.
Тирант покачнулся в седле; от боли у него почернело в глазах, и несколько секунд его окутывала тьма, но затем в этой тьме он различил лицо и понял, что видит Сверчка. А Сверчок моргнул и исчез.
Тирант очнулся; забытье длилось не долее мгновения, хотя севастократор готов был поклясться в том, что отсутствовал не менее пяти минут.
Он повернул голову и увидел, как герцог Македонский, вне себя от ярости, удаляется от него.
- Предатель! - прошептал Тирант. Он ощутил головокружение и вместе с тем радость, едва ли не благодарность за то, что покушение на его жизнь уже состоялось и больше не нужно об этом заботиться.
А герцог Македонский перехватил меч обеими руками и стал сражаться с турками как ни в чем не бывало. Он даже не смотрел на Тиранта.
Несколько знатных турецких баронов мчались к севастократору, желая покончить с ним; на эту задачу им указал Великий Турок.
- Если мы обезглавим армию греков, то они уже никогда не оправятся, - сказал своим рыцарям Великий Турок. - Пока жив Тирант, у нас мало надежды победить.
Но такой густой была толпа вокруг Тиранта, что лишь один из троих сумел пробиться к севастократору; еще один пал от руки герцога де Пера, а второй столкнулся с герцогом Македонским, и тот вынужден был принять бой.
Герцог Македонский выставил щит, намереваясь удержать удар вражеского копья. Однако турецкий барон был сильно раздосадован тем, что ему помешали напасть на Тиранта. Он ударил герцога Македонского с такой силой, что разнес в щепы его щит, а копье вонзилось в грудь герцога и вышло из спины.
Нанизанный на этот кол, герцог Македонский упал лицом в гриву своего коня, и конь вынес его из битвы. Чуть позднее Роберт Македонский умер, и это стало концом всех его злодеяний.
А Тирант схватился со знатным турком и искусно отразил несколько его ударов. Но второй турок - тот, что убил герцога Македонского, - подоспел на подмогу своему собрату, и они насели на севастократора вдвоем. И когда один поразил Тиранта в плечо, второй ударил копьем его коня.
Тирант рухнул на землю и опять потерял сознание. На сей раз забытье длилось почти минуту и было совершенно черным, без видений. Тирант пошевелился. Встать он не смог - упавший конь придавил его к земле. А враги готовились уже нанести сраженному последний удар и покончить с худшим врагом Великого Турка.
Один из турок уже сходил с коня, чтобы наклониться над простертым на земле Тирантом и перерезать ему горло. Этот турецкий барон уже занес ногу над ленчиком седла, но подоспевший вовремя граф де Сен-Жорди пронзил ему бедро насквозь.
- Давайте руку, мой господин, - услышал Тирант. Он повернулся на голос и увидел, что рядом с ним стоит Сверчок.
Тирант ухватился за протянутую ему руку - она была теплой и крепкой - и, прилагая огромные усилия, все-таки выбрался на свободу. Он хотел поблагодарить Сверчка и попросить его больше никуда не отлучаться, но юноша уже исчез.
Тирант едва успел отразить направленный на него удар турецкого меча - удар, который в противном случае стал бы смертельным. Севастократор выбил меч из руки своего врага и выпрямился, расставив ноги пошире. В голове у него гудело, кровь бежала из раны на затылке и из раны в плече, а еще у него ломило кости, потому что при падении он сильно ушибся.
Несколько турок нашли свою смерть от руки Тиранта, но потом один из них ударил его копьем и пронзил ему щеку, выбив два зуба. Тирант наклонился, уходя из-под удара, а когда выпрямился, то увидел перед собой Ипполита верхом на коне.
Ипполит покинул седло и подвел коня к севастократору.
- Садитесь, - сказал молодой рыцарь из Малвеи.
Тирант выплюнул сгусток крови и покачал головой:
- Вас убьют, если вы будете сражаться пешим.
- Садитесь, - повторил Ипполит.
- Что я скажу вашему отцу?
- Берегите свою жизнь, сеньор! - ответил Ипполит. - А если меня убьют, я сочту, что смерть моя была необходима.
И Тирант не стал больше спорить. Он позволил Ипполиту подержать ему стремя и с помощью этого верного рыцаря опять сел в седло.
Все это время Диафеб стоял за скалой и проклинал своего брата, потому что видел все: и как турки добежали до христиан, и как те обернулись навстречу врагу и вступили в битву, и как враги то одолевали Тиранта, то отступались от него.
- Я знаю, чего он желает! - говорил Диафеб. - Этот тщеславный негодяй желает победить врагов без нашей помощи! У него на уме одна только его собственная дама - ему и дела нет до того, что у других рыцарей тоже могут быть дамы, перед которыми эти рыцари желают выглядеть как можно более достойными и отважными!
По лицу Диафеба бежали слезы, он кусал губы и изо всех сил вонзал ногти себе в ладони.
- Посмотрите только, какой севастократор у нас великий герой! - бормотал он. - Теперь у него пробита щека - и как только проклятый турок не вонзил свое проклятое копье прямо ему в мозг! О, севастократор плюется кровью! Как это доблестно! Должно быть, его дама будет счастлива!..
Товарищи Диафеба тоже не могли спокойно смотреть на происходящее и роптали у него за спиной.
А Диафеб продолжал:
- Теперь его замысел передо мной как на ладони! Всю славу он замыслил присвоить себе, а делиться с нами он не намерен. Смотрите, скоро сядет солнце, но от севастократора так и не последовало сигнала для нас вступать в битву. Ну так вот что я вам скажу. Уж конечно, трудно забыть ту прекрасную картину, которую нам показали турки и севастократор: все эти летящие головы в шлемах, все эти падающие и ржущие от боли лошади, все эти драгоценности, залитые кровью и втоптанные в грязь, все эти сходящиеся в поединках тяжелые рыцари и бьющие по ногам пехотинцы. Но охота и нам стать частью этой картины! Ибо сейчас я себя чувствую так, словно все греческое воинство - это вышитые мастерицами фигуры, а мы - отвергнутые за ненадобностью картоны.
И рассудив таким образом, Диафеб закричал:
- Богом клянусь, я отберу у брата мою долю славы!
И кинулся в бой, а вслед за ним в битву вступили и остальные четыреста рыцарей.
Великий Турок увидел, что к христианам подоспело подкрепление. В горячке боя он не успел понять, как много рыцарей пришло на помощь Тиранту, и ему почудилось, будто греческих баронов прибыло на поле битвы не менее тысячи человек.
И тогда турки показали Тиранту спину и бросились бежать, унося с собой знамена. Христиане пустились в погоню. Они догоняли врагов и убивали их ударами в спину; но спасающихся турок было так много, что в конце концов победители утомились их истреблять.
А турки добрались до города Сен-Жорди и, кто уцелел, засели там.
Глава двенадцатая
Долгий день заканчивался; солнце утратило свою пламенную победоносность и медленно краснело. К тому времени севастократор едва держался в седле - одному Богу ведомо, как он еще не рухнул на землю от усталости. Он глянул на небо и увидел, что приближается закат.
Он вздохнул полной грудью, и вдруг боль, доселе дремавшая в его теле, ожила - вся разом. Она принесла с собой черноту, и для Тиранта наступила ночь.
Когда он открыл глаза, над ним был полог шатра, еле-еле подсвеченный слабым сиянием полуночных светил. Ему показалось, что сквозь колеблющийся полог он различает звезды с их незримой музыкой: в необозримой дали, затерянные в глубинах богозданного неба.
- Где Ипполит? - прошептал Тирант.
В ответ он услышал совершенно не то, на что рассчитывал, потому что тьма в шатре ожила и забормотала:
- Севастократор очнулся!
- Слава Богу!
- Кузен, вы слышите меня?
- Где Ипполит? - громче повторил Тирант. Он помнил, как в разгар битвы Ипполит отдал ему своего коня, и теперь желал знать, что случилось с юным сеньором Малвеи.
- Я здесь, - проговорил голос Ипполита.
Тирант поднял руку, нащупал его волосы, пробежался пальцами по лбу Ипполита; затем рука упала на покрывало.
- Вы целы?
- Да, мой господин, я совершенно цел и невредим.
- А Сверчок? - спросил Тирант.
Никто ему не ответил, и Тирант погрузился в сон.