Когда он пробудился, шатер был уже заполнен светом. Рядом с постелью севастократора лежал Диафеб. Он так и заснул на том месте, где сидел, вслушиваясь в дыхание двоюродного брата. И пока Диафеб спал, Тирант, опершись на локоть, смотрел на него - на его кудряшки, рассыпавшиеся по смятому покрывалу, на богатырские плечи, на гладкий лоб: никакая забота не угнетала Диафеба.
Затем Тирант опять улегся на свою постель и закрыл глаза в ожидании, пока придут слуги и принесут ему умывание и завтрак.
* * *
В ту ночь, несмотря на все заботы врачей, умерло много раненых - по одному этому уже можно было судить о том, какой жестокой оказалась случившаяся накануне битва. Здоровье севастократора также тревожило людей, но, ко всеобщей радости, он оказался способен встать на ноги и даже сесть в седло.
И когда он вышел из шатра, к нему бросались люди и целовали ему руки. Но Тирант шел, опустив глаза, и выглядел печальным, а на Диафеба он даже посмотреть не захотел, так что сеньор Мунтальский шел за плечом своего двоюродного брата и растерянно моргал - гримаса, ему совершенно не свойственная.
Город Сен-Жорди, где укрылись спасшиеся турки, был невелик, но очень хорошо укреплен. Он стоял на небольшом холме, окруженный двойным кольцом стен. Речка, протекавшая под холмом, представляла собой еще одно естественное препятствие; с двух других сторон были прокопаны арыки, питавшиеся из этой реки.
Тирант видел на серых стенах городка турецких воинов, разодетых в белое и зеленое, размахивающих мечами и сверкающих зубами: охота им было подразнить христианских воинов.
Севастократор велел своим людям готовиться к штурму.
Собрали и принесли лестницы. По счастью, накануне турки так устали после сражения и бегства, что не стали хорошенько готовиться к обороне, поэтому ни котлов с кипящим маслом, ни бомбард у них при себе не было. Но, выспавшись и передохнув, турки оказывали штурмующим яростный отпор и без кипящего масла и бомбард.
Первые храбрецы уже поднялись до середины лестниц, когда на головы их обрушились камни. Лучники пускали стрелу за стрелой, и многие стрелы находили цель. Две лестницы из трех опрокинулись, и несколько человек, бывших наверху, переломали себе ноги.
Попытка выбить ворота тоже не удалась, поскольку изготовить хороший таран христиане не успели и били в окованные железом дубовые створки простым бревном.
И потому пока войско Тиранта безуспешно пыталось прорваться в город, граф де Сен-Жорди сел на коня и поехал объезжать городок кругом, так что в конце концов очутился на противоположной стороне. Там имелись еще одни ворота, ведущие в еврейский квартал. Граф де Сен-Жорди остановился прямо перед ними и затрубил в свой рог, надеясь, что кто-нибудь из евреев узнает его.
Так и произошло, и скоро на стене показался один человек. Он присел на корточки и вытянул шею, рассматривая всадника, стоявшего под стеной. Граф де Сен-Жорди снял шлем, чтобы его могли узнать, и позвал:
- Кто здесь? Назовись!
- Меня зовут Иаков, - ответил человек на стене. - Неужели это вы, мой господин?
- Да, - сказал граф де Сен-Жорди.
- Ох! - вскричал Иаков, вскакивая на ноги и делая такое движение, словно собирался прыгнуть со стены прямо на землю, к ногам графской лошади. В последний миг, впрочем, он удержался от столь опрометчивого шага. - Ох, мой господин, это вы!
- Кто сдал мой город туркам? - спросил граф де Сен-Жорди.
- Тот сеньор, которого ваша милость оставили здесь управляющим, - ответил еврей, не скрывая слез. - Как прослышал он о том, что Великий Турок всех побеждает, так сразу же поехал к нему на поклон и передал ему ключи от города, а всех нас лишил свободы.
- Ну так знай, что я вернулся и вместе со мной вернулась и ваша свобода! - сказал граф де Сен-Жорди. - Открой мне ворота!
- Я все сделаю, - заверил Иаков. Он широко улыбнулся и скрылся из виду.
А граф де Сен-Жорди двинулся обратно и скоро предстал перед Тирантом. Севастократор, с горящим красным шрамом на щеке, в сломанном шлеме без подбородника, повернулся на голос графа. Дернул углом рта - вместо улыбки.
- Остановите штурм, - сказал граф де Сен-Жорди.
Севастократор на мгновение прикрыл глаза. Лицо его было запыленным, и граф де Сен-Жорди вдруг увидел Тиранта мертвым - смертельно усталым, с черными веками и провалившимся ртом. Видение длилось лишь миг, но этого оказалось довольно, чтобы графа де Сен-Жорди передернуло. Он поскорее взял севастократора за руку и дружески сжал ее.
- Сражаться больше не нужно, потому что город взят. Мы войдем в него через ворота еврейского квартала.
Глаза Тиранта ожили, и страшный образ рассеялся.
- Евреи впустят нас?
- Да, потому что я всегда жил с ними в большой дружбе.
- Что же турки - не подозревают об этом?
- Вот именно, - засмеялся граф де Сен-Жорди. - Поспешим.
И Тирант приказал трубить, а затем поднял свое копье с флажком, показывая направление маневра. И скоро город был затоплен христианским воинством. В каждом доме, на каждой улице шло сражение, и мостовая сделалась скользкой, как рыбья чешуя, столько пролито было на ней крови. От запаха железа ныли зубы и чесались губы.
Тирант не сходил с коня. Он неподвижно стоял посреди рыночной площади и просто смотрел на то, что происходит вокруг. Севастократор был странно безучастен. Он оживился только один раз - когда граф де Сен-Жорди, весь забрызганный кровью, покрытый пылью, с потеками пота через все лицо, предстал перед ним с каким-то богатым турком. Турок был оглушен ударом по голове и едва соображал, что творится. Граф тащил его за руки, связав их в запястьях поясом.
Швырнув турка под ноги севастократору, граф де Сен-Жорди выкрикнул:
- Вот он, который мнил себя хозяином моего города!
Тирант смотрел на корчившегося турка и не произносил ни слова.
Тогда граф де Сен-Жорди приблизился к севастократору вплотную и сказал:
- Отсеките его лживую голову! Я хочу, чтобы окончательная победа в этой схватке была закреплена вашей рукой.
- Убить пленного? - переспросил Тирант, едва двигая губами. - Нет.
- Хорошо, - преспокойно молвил граф де Сен-Жорди. Он схватил турка за волосы и сам перерезал ему горло, а затем, оттолкнув ногой тело, засмеялся.
- Государь здесь, - сказал вдруг Тирант.
- Что? - Граф де Сен-Жорди замер с окровавленным мечом в руке.
- Император, принцесса и несколько десятков рыцарей прибыли в замок Малвеи, - пояснил Тирант. - Гонец сообщил мне об этом за несколько минут перед началом битвы. Простите, что я не успел оповестить всех о столь важном и радостном событии.
При мысли о том, что, если бы не нетерпение и опрометчивость Диафеба, он мог бы вручить императору его империю, полностью освобожденную от турецкого владычества, Тирант скрипнул зубами.
Граф де Сен-Жорди пожал плечами:
- Вы самый удивительный человек из всех, кого я когда-либо встречал, Тирант Белый.
Тирант не ответил. Граф взял его за руку:
- Сеньор севастократор, в этом городе турки собрали множество съестных припасов на случай долгой осады. Я узнал это от него, - он кивнул на мертвеца.
- Распорядитесь, - сказал севастократор.
- О празднестве? - быстро уточнил граф де Сен-Жорди, поскольку успел усвоить: приказания севастократора следует исполнять в точности. - Мяса, хлеба и вина здесь столько, что достанет устроить большое пиршество и пригласить на него всех жителей города, включая и обитателей еврейского квартала, для которых можно поставить отдельный стол, дабы ни нам, ни им не оскверниться.
- Нет, - сказал Тирант. - Раздайте припасы людям.
- Но пиршество?.. - повторил граф де Сен-Жорди.
Он не хотел верить собственным ушам. Ему, как и многим в Византии, уже известна была страсть Тиранта к пышным празднествам с музыкой, танцами и представлениями.
- Что? - спросил Тирант после короткой паузы, как если бы его отвлекли от раздумий каким-то вопросом, давным-давно уже решенным и непонятно для чего воскрешенным.
- Я считаю, что такую чудесную победу следует отпраздновать, - настойчиво произнес граф де Сен- Жорди.
Тирант молча покачал головой и только повторил:
- Распорядитесь припасами разумно и раздайте тем, кто нуждается. Не забудьте и своих евреев - многие из них лишь кажутся богатыми.
Он тронул коня и отправился к раскрытым настежь воротам, чтобы покинуть город и уединиться в шатре.
Но едва севастократор оказался на равнине за воротами, как войско встретило его громовым приветствием. Тирант дожидался, пока смолкнут триумфальные клики, и ничего не говорил. Он выглядел таким печальным, что в конце концов люди замолчали, недоумевая: что такое случилось с севастократором, который только что одержал столь великую победу!
Тогда Тирант сказал:
- Если бы Диафеб выполнил мой приказ и оставался в укрытии до моего сигнала выступать, то сейчас Великий Турок был бы уже убит, а все его войско истреблено, и империя была бы свободна.
Он тронул коня и скоро скрылся в своем шатре.
* * *
Император, принцесса Кармезина и все дамы пребывали в крайнем беспокойстве, потому что с самой высокой башни замка Малвеи они видели лишь начало битвы, а именно: как Тирант выступил из лагеря со всем своим алмазным воинством. И жемчужное воинство попросту не находило себе места от тревога за славных христианских рыцарей.
Наконец принцесса явилась к сеньору Малвеи и слезно попросила его отправить кого-либо из верных людей для разведки.
- Прошел почти целый день, после того как Тирант переправился на "турецкий" берег Трансимено, а известий от него нет до сих пор, - добавила Кармезина, отводя глаза, - А ведь я - наследница империи, и мне надлежит вникать во все тонкости управления страной, в том числе и в военные приготовления.
- И вот вы дали мне добрый совет, ваше высочество, как и подобает мудрой правительнице! - воскликнул сеньор Малвеи. - Я тотчас пошлю человека за мост, чтобы он осмотрелся на месте и собрал для нас самые достоверные сведения.
- Такая предусмотрительность делает вам честь, - сказала принцесса и удалилась.
И еще целых полдня миновали в тайных волнениях и тайной надежде; за час до заката посланец вернулся с радостным известием: Тирант победил! Великий Турок, правда, ушел от севастократора и скрылся в городке под названием Бельпуч, но другой городок, Сен-Жорди, что в четырех милях от Бельпуча, освобожден!
Принцесса слушала вестника, стоя рядом с отцом, а Эстефания находилась там же и сидела в глубине комнаты на маленькой скамеечке. Она не решалась спросить о Диафебе, и тревога за судьбу возлюбленного совершенно изглодала ее сердце. Ведь до сих пор Диафеб всегда заботился о том, чтобы сообщить императору о победах своего двоюродного брата! Тем самым сеньор Мунтальский делал приятное императору и приносил большую пользу Тиранту. А сейчас от Диафеба не последовало ни письмеца, ни весточки. Должно быть, он мертв или тяжело ранен.
И оттого Эстефания не находила себе места. Она тихо ерзала на своей скамеечке, однако задать прямой вопрос не решалась, чтобы не выдать собственных чувств.
Кармезина же спросила ровным тоном:
- Как будущая правительница я, естественно, интересуюсь нашими потерями. Что известно о севастократоре? Жив ли он?
- К несчастью, мне удалось узнать лишь то, что турки бежали, - ответил человек сеньора Малвеи. - Я выяснил это благодаря тому, что лагерь их брошен и многие вещи остались валяться прямо в шатрах - их никто не потрудился забрать.
Кармезина подняла палец (палец этот совершенно не дрожал, равно как и голос принцессы, и Эстефания от души позавидовала самообладанию подруги).
- Молчите! - приказала Кармезина. - Сейчас я попробую сама сделать выводы, основываясь на услышанном, а вы, отец, - она повернулась к императору, - скажете мне, не слишком ли я уклонилась от истины. Ведь ваш опыт позволяет вам судить о подобных вещах!
- Разумеется, - кивнул император. - Я весьма доволен вашими успехами, принцесса, и полагаю, что из вас получится толковая правительница. Говорите же!
- Коль скоро шатры турок брошены и вещи в них нетронуты, стало быть, турки бежали сломя голову, а христианские воины их преследовали и преследуют до сих пор, - сказала Кармезина. - И ни один из наших рыцарей не вернулся потому, что все они заняты этим преследованием.
- Я того же мнения, - заявил император и хлопнул себя ладонями по коленям. - А еще я считаю, что нам следует сесть на коней и хорошенько осмотреться в турецком лагере. Там мы соберем добычу, а может быть, и отыщем какие-нибудь важные письма, из которых узнаем о дальнейших планах наших врагов. И если турки ждут подкрепления, то нам следует выяснить это как можно раньше.
Кармезина низко поклонилась отцу.
Скоро император со свитой, рыцарями из Малвеи и самим сеньором Малвеи уже сидели в седлах. Кармезина облачилась в свои доспехи и тоже уселась верхом, потому что не имела намерения уклоняться от опасностей войны.
И все вместе они выехали из ворот замка и направились к турецкому лагерю, где все выглядело пустынным и разоренным.
Вдруг Кармезина приметила какое-то движение возле реки и пустила коня в галоп, желая выяснить, что же там такое творится. Никто не успел остановить принцессу.
Некто верткий и черный, похожий на ящерку, скользил по берегу. Он то оступался и падал в реку, то вскакивал и опять бежал. Несколько раз он нырял в кусты и трясся там, не то от страха, не то от холода, а после снова выскакивал - очевидно, полагая, что это убежище недостаточно надежно.
Наконец Кармезина разглядела, кто там такой: то был арапчонок лет десяти или одиннадцати, почти совершенно голый, с блестящим черным телом и густыми волосами, которые торчали над головой так, что голова эта зрительно увеличивалась ровно в два раза по сравнению с ее настоящим размером. Глаза арапчонка были вытаращены, рот разинут, а язык высунут.
- Эй! - крикнула Кармезина, погоняя коня.
Арапчонок молча пригнулся к земле и побежал прочь, петляя между шатрами. Затем он исчез, но Кармезина уже увидела, где поколебался полог, и, спрыгнув с коня, вбежала в тот же шатер.
Арапчонок зарылся в груды покрывал и еще одно натянул на голову и так замер, полагая, что в подобном положении его не заметят. Однако Кармезина отбросила ногой покрывала и схватила арапчонка за волосы.
Как он ни отбивался, она храбро вытащила его наружу и показала своему отцу и другим рыцарям.
- Смотрите! - воскликнула принцесса. - Разве я не отважная рыцарша? Вот какого врага я пленила! Теперь мне будет чем похвалиться перед севастократором, ведь я первая ворвалась в лагерь врага и захватила там пленника!
Арапчонка связали и конец веревки прикрутили к седлу одного из рыцарей, наказав тому доставить пленника принцессы в замок и там хорошенько умыть и прилично одеть, а после и накормить как можно лучше, потому что у него все ребра торчали наружу.
Император смотрел на свою воительницу-дочь с нескрываемым удовольствием - так она была хороша и вся раскраснелась от собственной смелости.
* * *
Несколько раз Диафеб заходил в шатер севастократора, поскольку тревожился о его здоровье, но Тирант либо притворялся спящим, либо погружался в задумчивость и едва разговаривал со своим братом, так что в конце концов Диафеб впал в глубочайшую печаль и места себе не находил от грусти. Сейчас он готов был проклинать себя за невоздержанность и за то, что вступил в битву раньше времени. Но потом он вспоминал, как наблюдал за ходом сражения, как видел усилия и кровь своего брата, и сердце в нем закипало. Диафеб понимал: повторись все сначала, он бы опять не устоял.
Так он сидел и рассматривал собственные руки, как будто силился в запутанных линиях ладоней прочитать ответ на все неразрешимые вопросы, когда его нашел некий человек в простой одежде. Человек этот поклонился и спросил, не Диафеба ли Мунтальского видит перед собой.
- А хоть бы и Диафеба Мунтальского, - ответил Диафеб сердито, - тебе что до этого?
- Мне - ровным счетом ничего, - ответил человек, - однако госпожа Эстефания Македонская просила передать вам вот это послание. И еще могу добавить, - сказал этот человек, видя, как встрепенулся и покраснел Диафеб, - что госпожа Эстефания все время горько плачет, полагая, что ваша милость погибли.
- Боже! - вскричал Диафеб, выдергивая письмо из пальцев посланца. - Где же ты был, каналья? Почему медлил? Я тебя на куски изрежу! Прохлаждался, небось, у какой-нибудь пригожей вдовушки-горожаночки и щупал за задницу ее дочку, пока я тут с ума схожу от горя!
Он развернул письмо, покрутил его перед глазами, привыкая к греческим буковкам, и наконец утвердил в правильном положении. От тряски часть букв перепуталась и сплелась хвостиками и крючками, так что прочитать их Диафеб не сумел, но некоторые слова, особенно написанные по-латыни, он разобрал и вынес из письма главное: сеньора Эстефания не осушает глаз, ибо полагает его умершим, и желает умереть вслед за ним.
Не сказав больше ни слова, Диафеб сжал письмо в кулаке и побежал к своему брату.
- Сеньор! - закричал он, врываясь к Тиранту. - Смотрите, какое послание доставили мне от Эстефании! Она любит меня, она печалится, полагая, что меня убили! Смотрите, смотрите!..
Он был так рад узнать о великой любви Эстефании, что совершенно позабыл об их ссоре с Тирантом. Искренность этого порыва заставила и Тиранта отпустить на волю свою печаль и взять письмо в руки.
Он встряхнул листок, чтобы буквы пришли в порядок, и благодаря этому прочел в послании герцогини Македонской побольше, чем его двоюродный брат.
(Ибо после смерти Роберта Македонского титул и герцогство перешли к его падчерице Эстефании.)
Увы! Подобно тому, как все солдаты разными средствами выполняют одну и ту же задачу - колят, рубят, прорываются, убивают, забрасывают камнями, пускают стрелы и держат щиты, иначе говоря, убивают противника, - буквы в письме Эстефании, складываясь в многоразличные слова, служили одной-единственной цели: выразить ее бесконечную любовь к Диафебу. И ни о чем более они не сообщали.
- Где посланец? - спросил севастократор, опуская руку с письмом.
Диафеб осторожно отобрал у него письмо:
- Я позову его.
Человек императора явился вскоре и встал на колени перед ложем Тиранта.
- Мне жаль видеть вашу милость в таком печальном состоянии, - выговорил он, целуя руку Тиранта. - Все турки дрожат при одном только звуке вашего имени. Говорят, что в Византии появился франк, который не проиграл ни одного сражения.
- Да, - сказал Тирант рассеянно. - Что император?
- Бесконечно счастлив.
- А ее высочество принцесса?
- Она тревожится за жизнь вашей милости.