Тирант опустил глаза и покорился, а Эстефания повисла на его локте и принялась щекотать его ухо губами: она как будто нашептывала ему что-то, но на самом деле ничего связного не произносила, а просто дула ему в шею.
За обеденным столом Тиранта окружили всеобщим вниманием. Император, сеньор Малвеи, прибывший через полчаса после Тиранта Ипполит - все они пребывали в полном забвении. Дамы смотрели только на севастократора, наперебой подкладывали ему на тарелку лучшие куски и говорили с ним все хором.
- Сеньор севастократор, нам даже боязно сидеть рядом с вами.
- Говорят, вы убили голыми руками двух свирепых турков, просто подбросив их в воздух!
- Это ведь правда, что вы снесли головы девяносто четырем врагам, а еще сто одиннадцать разрубили на части?
- Я разрубил девяносто четырех турок на сто одиннадцать частей, - сказал Тирант, жуя.
Это возымело волшебный эффект: дамы немного попритихли, и только одна прошептала в благоговейной тишине:
- Он ест от того кусочка, что подложила ему я!
Тотчас на эту даму напустились другие, обвиняя бедняжку в самозванстве.
- Вы, кажется, желаете приписать себе мои заслуги? - язвительно спросила одна из дам. - Это был тот кусочек, что выбрала я!
- Я съем все куски, - заверил их Тирант.
И он набивал живот, не желая никого обидеть.
- Я хочу служить в вашем войске, севастократор! - сказала дама, сидевшая напротив Тиранта. - Возьмите меня, я стала бы носить щит и служить вам покровом, если бы вам вздумалось пострелять из лука.
- И мне дайте должность! - взмолилась другая дама. - Я бы могла надевать на вас доспехи. Мы, женщины, обладаем ловкими, проворными пальцами. Я бы сумела завязывать все эти завязочки и тесемочки куда лучше, чем любой паж.
- А я согласна сделаться конюхом, - молвила третья дама.
- Я претендую на звание копьеносца! - воскликнула еще одна. - Возьмите нас с подругой; мы вдвоем носили бы за вами рыцарское копье!
- Я хочу быть барабанщиком!
- А я - носить штандарт!
- Я стала бы вести переговоры с врагами.
- А я умею карабкаться по лестницам и берусь взять штурмом первый же город, который встретится нам на пути.
- Что ж, а я могла бы стрелять из бомбарды.
- Для того чтобы стрелять из бомбарды, много ума не требуется, - язвительно заметила одна из дам-соперниц. - Лично я намерена следить за тем, чтобы на оружии севастократора не появилось ни пятнышка ржавчины.
- Прачка, - прошептала обиженная ею дама.
Тирант расправился наконец с горой еды, что громоздилась на его тарелке, и обратился к принцессе:
- А это правда, сеньора, что вы взяли в плен свирепого турка?
- Ой! - воскликнула Кармезина, краснея. - Я совсем забыла о моем пленнике! Приведите его.
По ее приказанию в зал доставили арапчонка, который сразу же бросился к Кармезине и поцеловал ей руку, как его учили. Она сунула ему большой кусок ветчины и запустила пальцы в его торчащие волосы.
- Вот, - объявила Кармезина с торжеством. - Теперь что вы скажете?
- Скажу, что подобная отвага - редкость не только для женщины, но и для мужчины, - ответил Тирант. - И я восхищен вашими подвигами, принцесса. - Он посмотрел на арапчонка, который, быстро поглощая угощение, успевал строить забавные рожицы, и добавил: - В этом черном ребенке с цепочкой вокруг талии я вижу себя, как в зеркале: я такой же пленник, и вы точно так же водите меня на привязи.
- Когда настанет время, оба получите свободу, - обещала Кармезина.
Мальчишка уселся на полу и сунул голову ей под юбки. Кармезина сердито оттолкнула его ногой. Он засмеялся, отползая от своей госпожи по гладкому полу. Эстефания погрозила ему пальцем, а арапчонок тотчас высунул язык на устрашающую длину.
- Посмотрите, - обратилась к Тиранту Кармезина, - этот маленький негодник вовсе не тяготится своей неволей.
- Полагаю, ваше высочество добры к нему, - сказал Тирант.
- Не вижу повода быть злой с ним.
- Вы кормите его из своих рук.
- А почему бы и нет?
- И одеваете по своему вкусу.
- Разумеется, коль скоро он принадлежит мне по военному праву.
- А когда он плачет по ночам, берете его в свою постель.
- И такое случается, ведь он, бедняжка, иной раз рыдает так безутешно!
- Все тяготы плена я разделяю с арапом, - сказал Тирант, - и ни одной его привилегии не имею.
- Что ж, такова ваша несчастливая судьба, - ответила на это принцесса.
- Вот и я так думаю, - подхватил Тирант. - И, будучи не в силах терпеть боль, не раз мечтал о том, чтобы навсегда положить конец моим страданиям.
Тут Кармезина вспомнила о том, как Тирант хотел заколоть себя кинжалом, и побледнела.
- Возможно, - произнесла она, - мы с сеньорой Эстефанией, моим главным коннетаблем, нашли бы способ договориться с этой болью.
- Как можно договориться с болью? - Тирант пожал плечами. - Она не ведет переговоров и знает лишь один язык - тот, которым разговаривает страдание.
Эстефания вмешалась:
- Принцесса недаром дала мне звание коннетабля, севастократор, я умею вести любые переговоры. И клянусь, что нынче же ночью сумею найти выход из безвыходной ситуации. Так и передайте вашему кузену, сеньору Мунтальскому.
Тирант замер, не вполне уверенный в том, что услышал.
А сидевшая рядом дама произнесла:
- Сеньор Мунтальский тяжело болен. Впрочем, вчера он вставал с постели и даже гулял по двору. Я видела его в окно.
Другая дама сказала:
- Сеньора герцогиня Македонская чрезвычайно знатна, поэтому она и получила звание коннетабля. Что ж, это справедливо; а я желала бы сделаться трубачом в огромном войске севастократора - и сочла бы это лучшей долей, нежели быть коннетаблем в маленьком войске принцессы.
- А я не вижу разницы, - возразила третья дама, - ведь оба эти войска ведут победоносные битвы.
Тирант встретился взглядом с принцессой. Ее зеленые глаза расширились, зрачки чуть подрагивали, и в них Тирант явственно различил ответ на все свои вопросы. И ответ этот был - "да".
"Боже, - подумал он, - это слово горит в воздухе, и тем не менее ни одна из дам этого не замечает! И император кушает с таким видом, будто до его ушей даже не доходит вся эта болтовня! Но Ипполит - он молод, он мог бы догадаться…"
Однако по виду Ипполита никак нельзя было сказать, чтобы он дал себе труд вникать в смысл разговора Тиранта с принцессой.
Тирант медленно проговорил:
- Поскольку Диафеб - главный мой стратег, то мы оба явимся для переговоров, во всем полагаясь на мудрость принцессы и ее коннетабля.
Принцесса хлопнула в ладоши и молвила:
- Хорошо!
Она улыбалась, но глаза ее оставались тревожными.
А Эстефания произнесла громко:
- Какая удивительная рубашка украшает ваши доспехи, севастократор! Сдается мне, когда-то она была нарядной, а сейчас запачкана и вся в прорехах.
- Битва - странный портной, моя госпожа, - отозвался Тирант, благодарный за то, что Эстефания так ловко сменила тему разговора. - Она украсила мою рубашку изящными прорезями, которые сейчас в такой моде.
- А что сталось с благовониями, которые пропитывали ее тонкое полотно? - спросила Эстефания, лукаво улыбаясь.
- Я купил у заезжего торговца благовония куда лучше, нежели прежние, - сказал Тирант. - Прежде от нее тянуло запахом лилий, а теперь она благоухает сталью, дымом и кровью.
- Этот букет гораздо тоньше, - согласилась Эстефания.
А Ипполит смотрел на них со своего конца стола и думал: "Самые скучные люди на свете - это влюбленные. И как им не надоест без конца болтать одни и те же глупости?"
* * *
После трапезы все отправились отдыхать и расположились на берегу реки, вблизи бывшего лагеря турок. Некоторые дамы и рыцари ездили в этот лагерь и возвращались оттуда очень веселыми.
Кармезина не отходила от своего отца императора и всячески заботилась о нем, то подавая ему питье, то обмахивая его лицо платком. Севастократор находился неподалеку. Император расспрашивал его о ходе военных действий, о том, что, по мнению севастократора, замышляют турки, и о том, какие меры против врага намерен севастократор предпринять в ближайшее время.
Кармезина внимательно слушала, но не произносила ни слова и избегала смотреть на Тиранта.
А Тирант, рассказав государю обо всем, что видел и понял из увиденного, заключил свою повесть так:
- По моему глубочайшему убеждению, вашему величеству и всем дамам следует вернуться в Константинополь, потому что здесь небезопасно. Будет гораздо больше пользы, если император останется в своей столице. А если туркам по какой-нибудь несчастливой случайности удастся захватить в плен принцессу или герцогиню Македонскую, то нам придется вести переговоры об их освобождении и ради этого расстаться с несколькими городами, которые мы с таким трудом отвоевали!
- Это справедливо, - сказал император, отчего все внутри у Кармезины похолодело. - Полагаю, вы правы, севастократор, и завтра же днем мы отправимся в обратный путь, к столице.
- Но как же мое обучение? - еле слышно произнесла Кармезина.
- Сдается мне, дитя мое, вы достаточно многому обучились, - ответил император. - Недаром мудрецы говорят, что умному человеку довольно провести на войне десять дней, чтобы узнать все, что требуется знать о данном предмете.
А Тирант не стал указывать ей на опасности, но объяснил так:
- Мы взяли некоторое количество пленных, которых не можем оставить при армии. Я хотел бы передать их ордену иоаннитов и поскорее отправить на Родос, где им найдут хорошее применение. Оставаясь при армии, они мешают нашим продвижениям и потребляют слишком много лишнего продовольствия.
- Разумно, - нехотя согласилась Кармезина.
- Я рад, дочь моя, что вы начали мыслить стратегически, - похвалил ее отец.
Кармезина вспыхнула. Она перевела взгляд на Тиранта:
- Вы ледяной человек, севастократор. Есть ли для вас что-нибудь на свете более ценное, нежели доводы вашего драгоценного рассудка?
- Способность рассуждать заложена в человека Господом, - ответил Тирант. - И пренебрегать этим даром не стоит.
- Рассудок в силах охладить пылающий мозг, но не в его силах совладать с истерзанным сердцем, - сказала Кармезина.
Тирант глянул на нее и тихо отозвался:
- У меня болит вот здесь, - и показал себе под горло.
- Вы должны пить подогретое вино с пряностями! - всполошился император.
Кармезина поднялась и объявила, что намерена показать Тиранту то место, где захватила в плен арапчонка. Тирант с благодарностью принял предложение и подал ей руку.
Они отошли всего на несколько шагов. Кармезина принялась показывать пальцем во все стороны, чтобы издалека можно было подумать, будто она знакомит Тиранта с какими-то подробностями той истории, а сама проговорила:
- Впервые слышу о том, чтобы влюбленный давал такой дурной совет! Для чего вы присоветовали государю уехать?
- Здесь опасно, - просто сказал Тирант.
Она схватила его за руку:
- Я притворюсь больной! Слягу с лихорадкой - я умею так делать… Мой отец из любви ко мне задержится на несколько дней.
- Нет, - ответил Тирант.
- Вы чудовище.
- Вы тоже.
Они замолчали, сверля друг друга глазами, и с каждым мгновением принцесса становилась все яростнее, а Тирант все печальнее. Потом она нарушила безмолвие:
- Вернемся. Нехорошо оставлять государя одного.
- Ладно, - согласился он.
И они вернулись - с опущенным головами, как дети, которым отказали в невинной сладости.
* * *
Ближе к полуночи Эстефания выскользнула из кровати, на которой лежала рядом с принцессой. Она зажгла свечу и осторожно выбралась в соседнюю комнату, где спали другие дамы. От крошечного огонька в комнате стало тепло, как будто в воздухе разлилось золото. Все дамы мирно почивали, причем та, которая мечтала быть армейским трубачом, довольно громко храпела.
Эстефания миновала их и подошла к выходу. В какой-то миг ей почудилось, будто она видит сквозь дверь, так явственно предстали перед нею те двое, что ожидали, согласно договору, на ступеньках.
Несколько минут она любовалась ими, оставаясь невидимой: их лицами, родственно сходными меж собою, их темными волосами и светлыми глазами, а потом она увидела, как Диафеб накручивает локон на палец, и сердце Эстефании дрогнуло. Она не выдержала и тихо отворила дверь.
Двоюродные братья действительно ожидали на пороге, и выглядели они точь-в-точь так, как представлялось Эстефании. На ногах у них были толстые шерстяные чулки, которые делали шаг неслышным, и оттого они выглядели немного смешными. Но это только ниже колен; все, что размещалось выше колен, было достойно самых отменных похвал.
Эстефания сделала им знак войти, задула свечу и, взяв Диафеба за руку, пошла впереди, а Тирант крался следом. Храпящая дама на время затихла, и по какому-то странному сонному капризу ей вздумалось испустить, после нескольких минут полной тишины, особенно громкий звук, так что Диафеб высоко подпрыгнул, а Тирант оступился и едва не упал.
Эстефания погрозила им пальцем, а затем отодвинула занавес, и перед гостями предстала кровать, на которой сидела Кармезина.
Ради такой ночи Кармезина надела юбку из зеленого дамаста с прорезями на подоле; ее лиф был украшен круглыми жемчужинами; на шее блистало ожерелье в виде золотых листьев, а голову покрывала очаровательная шапочка в виде цветка.
Тирант стоял на пороге и смотрел на нее во все глаза, словно не веря увиденному, а Кармезина встала и протянула к нему руки.
- Доброй ночи, севастократор, - проговорила она еле слышно, и тут первая жемчужина, оторвавшись от ее лифа, беззвучно упала на каменные плиты пола и растворилась.
Тирант сделал несколько шагов навстречу принцессе и остановился в нерешительности. Он как будто пытался вспомнить, как следует поступать в подобных случаях. Несколько раз он делал короткое движение, как бы намереваясь опуститься на колени возле ног принцессы и поцеловать край ее платья, но затем что-то как будто останавливало его. Взгляд его метался, задевая то волосы принцессы, то ее туго зашнурованный лиф, то дамастовую юбку с прорезями, сквозь которые проглядывала нижняя юбка из белого полотна.
Глаза Кармезины медленно наполнялись влагой, и тут вторая жемчужина спрыгнула с ее лифа и покатилась вниз, по складкам юбки, точно слеза.
Тирант следил за ней, не отрываясь, и можно было бы поклясться, что от одного только вида этой жемчужины он обезумел. А Кармезина тем временем принялась теребить третью жемчужину и, оторвав, сунула ее себе в рот и проглотила.
- Что вы делаете? - прошептал Тирант.
Кармезина в ответ пролепетала таким голосом, словно не вполне понимала, где находится и перед кем стоит:
- Глотаю…
От этой непристойности у Тиранта закружилась голова и все поплыло перед глазами, потому что он только о том и думал, как бы уговорить Кармезину "проглотить семечку" (наедине с собой он был достаточно честен, чтобы назвать свои намерения их собственными именами!). Своим ответом Кармезина ясно дала ему понять, что и сама об этом мечтает.
Он подхватил ее на руки и в самозабвении принялся носить по всей комнате, а она обвила его шею руками и прижалась щекой к его плечу. И он, наклоняясь, отрывал зубами одну жемчужину за другой и все их выплевывал, так что они раскатились по всему покою.
Кармезине было так тепло на руках у Тиранта, что она ни за что не хотела с ним расставаться. Кажется, век бы вот так они ходили!
- Отпустите меня! - говорила Кармезина, пока он целовал ее шею и подбородок. - Да отпустите же меня, негодник! Что это вы задумали? Почему вы носите меня на руках, словно я дитя? Это станет ущербом для моей чести…
Наконец Тирант осторожно опустил ее на кровать и сел рядом. Кармезина повернула голову и стала на него смотреть, пока Тиранта не начала бить крупная дрожь. Тогда принцесса коснулась его виска прохладными пальцами и произнесла:
- Подайте мне часослов. Я вам почитаю, чтобы вы успокоились.
Взяв книгу, она раскрыла ее на первой попавшейся странице, и первым словом, которое бросилось ей в глаза, было слово "любовь". Так что Кармезина прочитала это слово и закрыла книгу, объявив, что узнала от Бога все необходимое и теперь читать больше не намерена.
Тирант держал ее за руку и не знал, что ему делать. Она же улыбнулась и принялась распускать шнуровку лифа, который поддерживал ее грудь, так что платье изящно облегало фигуру, не упуская ни одного из соблазнительных изгибов и ни одной округлости.
- Смотрите! - весело воскликнула принцесса и засмеялась.
Последняя жемчужинка, оторванная от платья, каким-то чудом нашла себе приют между грудей.
Тирант тихо вскрикнул и прижался лицом к этому сокровищу, а Кармезина осторожно положила ладонь ему на затылок.
- Тише, - прошептала принцесса. Ей показалось, что Тирант сейчас закричит.
И тут рядом с ними на ту же просторную кровать повалились Диафеб и Эстефания. Натиск сеньора Мунтальского оказался таким сокрушительным, что Тирант и Кармезина на мгновение прервали свои ласки и, обнявшись, вдвоем уставились на происходящее.