Волосы Эстефании свесились до самого пола; одной рукой она вцепилась в край кровати, другой подтащила ко рту покрывало и впилась в него зубами, чтобы не разразиться пронзительными воплями.
- Сеньор, мне больно! - пробормотала она, когда Диафеб, смеясь сквозь зубы, навалился на нее. Глаза Диафеба были слепы и сияли бездумным, звериным счастьем. - Сеньор, вы убиваете меня!
Тирант наклонился к ней и взял ее за руку.
- Сестрица Эстефания, тише, - шепнул он. - Здесь у стен есть уши!
А Кармезина смотрела и смотрела, и ее губы наливались кровью, делаясь все краснее. Она облизала их и ощутила вкус железа во рту.
- Дивно устроен мир, - заметила Кармезина. - Железо исторгает кровь, и пахнут они одинаково, и одинаковы они на вкус.
- Кровью пахнет смерть, - сказал Тирант, - но кровью пахнет и любовь.
Он осторожно коснулся колена Кармезины и откинул ее юбку повыше, так что открылось белое бедро. Но Кармезина оттолкнула его руку.
- Что это вы себе позволяете? - строго спросила Тиранта Кармезина, в то время как Эстефания, обратив к подруге обезумевшее лицо, изо всех сил грызла покрывала и простыни, чтобы не выдать себя криком. - Для чего вы полезли ко мне под юбки?
- Поискать насекомых, - ответил Тирант. - Они любят забираться в укромные места и…
Тут оба захохотали, упав друг другу в объятия и даже позабыв на миг о своем обоюдном желании, предаться которому не отваживались до заключения законного брака.
А Диафеб поднялся над Эстефанией, как убийца над жертвой, и растерянно, как ребенок, смотрел на кровавое пятно, что растекалось по ее рубашке.
- Что вы наделали! - рыдала Эстефания. - Как вы искупите эту кровь, сеньор?
Она задыхалась и готова была убить Диафеба первым же ножом, какой попадет к ней в руки.
Понимая это, он тихонько отошел и устроился в самом отдаленном и темном углу, где скорбно забулькал кувшином с водой. И выпил Диафеб всю воду, приготовленную для утреннего умывания.
А Тирант и Кармезина, разомкнув свои объятия, окружили Эстефанию и принялись утешать ее.
- Что обо мне скажут! - вздыхала она.
- О вас никто ничего дурного не скажет, - заверил ее Тирант. - Ведь вы, сестрица, сделали лишь то, что было любезно вашему мужу, а тайные браки так же святы перед Господом, как и явные.
А Кармезина гладила ее по влажным волосам и говорила:
- Как я завидую вам, сестрица! То, чего боятся все девственницы, у вас уже позади, а мне еще предстоит испытать все это.
Эстефания подняла на нее полные тяжелых слез глаза:
- Это ужасно!
- Опишите! - попросила Кармезина.
- Как будто в твое естество вонзилось тяжелое горячее бревно! - сказала Эстефания и поглядела в темноту, туда, где обретался Диафеб. - Не знаю, смогу ли я теперь смотреть на сеньора Мунтальского без отвращения.
- У него есть ваше письмо, в котором вы обещаете ему выйти за него замуж, - напомнил Тирант, целуя Эстефанию в щеку.
Эстефания разрыдалась и заявила, что ненавидит всех, включая и принцессу. Она зарылась лицом в подушки и проплакала до рассвета. Кармезина целовала ее плечи и руки, а Тирант гладил ее ноги и особенно мизинчики, потому что полагал, будто все самое лучшее у женщины заключено в мизинчиках на руках и ногах. Ибо это самый бескорыстный палец, на котором редко носят кольца, и он не участвует ни в одном из жестов: ни в крестном знамении, ни в каком-либо непристойном жесте, ни в указывании на что-либо, ни в скрещении пальцев при лжи или при упоминании нечистого.
Оба они были так заняты, лаская Эстефанию, что позабыли о снедавшем их желании и только с первым лучом зари спохватились - да было уже поздно.
- Уходите! - словно очнувшись от забытья, приказала принцесса. - Смотрите, в комнате теперь все видно без свечи. Скоро утро, а я не хочу, чтобы кого-либо из вас застали в этой комнате.
И двоюродные братья поспешно ушли.
Принцесса сняла платье и стала искать в сундуках другое, для себя и Эстефании. Герцогиня Македонская, сорвав с себя окровавленную рубашку и бросив ее на пол, сидела обнаженная на кровати и мутным взглядом следила за Кармезиной. Казалось, Эстефания ничего вокруг не видит и не замечает, а единственное ее желание - забраться в постель, натянуть на голову одеяло и спрятаться от всего белого света.
Кармезина вынула из сундука два платья, красное и белое, и выпрямилась, прижимая их к груди.
- Эстефания, дорогая подруга! - воскликнула она. - Вот мы с вами и побывали на самой кровопролитной из всех войн!
Глава тринадцатая
Время есть субстанция, обладающая коварством, и Тирант получил возможность утвердиться в этом мнении сразу же после того, как принцесса выставила его из своих покоев.
Наступило утро того дня, когда императору с придворными дамами и всей свитой предстояло отправиться в обратный путь - в Константинополь. Тирант сам подал такой совет государю. Он ни секунды не колебался, ибо считал это решение единственно верным.
Император сразу же согласился со своим командующим и начал деятельно готовиться к отъезду.
И время принялось за свои хитрые проказы. Сперва оно растянулось до бесконечности. Казалось, процедурам умывания, одевания и причесывания не будет конца. Диафеб ходил взад-вперед с глупым видом и прошелся таким образом перед глазами Тиранта восемьдесят два раза. Тирант хотел сказать ему что-нибудь, но тут время оборвалось: объявили, что начинается месса.
Несколько мгновений Тирант провел в безвременьи, как бы зависнув между "только что" и "сразу же" - в пустоте, которая могла бы длиться бесконечно.
Внешне этого не было заметно, ибо для постороннего взгляда было очевидно, что севастократор завершил свой туалет, провел ладонями себя по бокам, потрогал шрам на щеке и отправился к мессе.
Кармезина с Эстефанией уже находились в часовне. Эстефания, с распухшим от слез лицом и отрешенным взглядом, молилась, не слушая пения. Кармезина просто стояла возле колонны и смотрела в пустоту. Тиранту показалось, что принцесса плывет над бездной, которой представлялся в эти минуты каменный пол часовни. Свет падал сквозь цветные окна таким образом, что все платье принцессы вдруг предстало взору не как обычные тканые одежды, принятые у людей, но как драгоценные пестрые перья.
Парящей, в оперении, - Фениксом стояла Кармезина, и Тирант в недоумении соединил свои ладони для молитвы, не понимая, как эти руки осмеливались ласкать сокровенное Феникса и прикасаться к тому, что доселе оставалось неприкосновенным.
При одном только воспоминании об этом у него запылали ладони, и он покрепче притиснул палец к пальцу, чтобы пламя не вырвалось наружу и не выдало его тайных мыслей.
И время помчалось сломя голову, торопя разлуку.
Тирант не понял, как и когда завершилась месса; но еще миг - и все они сидели верхом на конях и собирались выехать из замка.
Севастократор провожал государя со свитой так долго, что императору дважды пришлось повторить:
- Вам пора возвращаться в Малвеи, сеньор, иначе ваши люди сочтут, что вы вознамерились их бросить.
- Что? - сказал Тирант.
Император спросил:
- Хорошо ли вы себя чувствуете?
- А, - сказал Тирант. - Да, вполне.
- Вы достаточно оказали нам чести, сопровождая нас так далеко, - произнес император. - Прошу вас, возвращайтесь.
- Да, - согласился Тирант, который и не думал поворачивать.
- Вы слышите меня, севастократор? Сдается мне, вы не вполне здоровы.
- Да, я возвращаюсь, - повторил Тирант.
И он действительно повернул коня, хотя провожал императора и принцессу всего лишь миг. Но когда этот миг прошел, боль, не поспевавшая за Тирантом, настигла его и оказалась настолько сильной, что он потерял сознание и упал с коня.
Государь увидел это и поскакал к севастократору, чтобы узнать, что с ним происходит. Ударившись о землю, Тирант сразу же пришел в себя. Он поднялся на ноги и принялся гладить коня, тихонько разговаривая с ним и как бы его жалея.
- Что с вами? - спросил, подъезжая, император. - Мне еще утром показалось, что вы нездоровы. У вас открылись раны? Вам следовало бы находиться в покое, а не скакать с нами почти до самой столицы!
- Нет, это конь, - ответил Тирант, поглаживая морду верного друга. Конь взирал на хозяина крайне удивленно и тянулся губами в поисках угощения. - Мне показалось, что у него что-то болит, - объяснил Тирант. - Я наклонился посмотреть, не случилось ли с ним и впрямь какой-нибудь беды, и тут порвался стремянный ремень. - Говоря так, севастократор закрыл собой упомянутый ремень, чтобы его ложь не слишком бросалась в глаза. - Но, к счастью, ничего страшного не приключилось.
- Хорошо, - сказал император. - А то я боялся, уж не хвораете ли вы сильнее, чем показывали нам и лекарям.
И государь поскакал догонять свою свиту.
Тирант постоял немного в неподвижности, перевел дух, а затем уселся в седло и двинулся к замку Малвеи.
И постепенно время вошло в обычное русло и потекло своим привычным порядком.
* * *
Город Бельпуч, где закрепились турки, располагался в самых низовьях реки Трансимено, в дельте, совсем недалеко от моря. Тирант, одетый в простую куртку, верхом на зауряднейшей лошади, отправился туда; однако не в сам город, а чуть севернее, так, чтобы выйти к морю незаметной тропой и поглядеть, что же там делается.
Эту разведку севастократор предпринял вместе с Ипполитом, который вырос в здешних краях и хорошо знал окрестности. По настоянию Тиранта Ипполит тоже оделся как можно более просто, хотя и побогаче, чем Тирант. Так их никто бы не заподозрил в обмане, и уж конечно никому и в голову бы не пришло, что один из этих юношей в простых одеждах - сам непобедимый севастократор. Скорее Тирант походил на слугу Ипполита. Юный сеньор Малвеи не переставал удивляться тому, какой Тирант хитрец.
Они обошли Бельпуч с востока и выбрались на берег моря.
Сам город, расположенный на высоком холме, был хорошо виден с побережья: серые стены, сбегающие к морю, гроздья домов и башен и пестрые предместья, разбросанные по склонам и спускающиеся на равнину.
Море было значительно темнее неба. Ветер дул с такой силой, словно задался целью вырвать волосы из любой непокрытой головы. Огромные волны разбивались о скалы, наполовину погруженные в воду.
Эти волны на самом деле были такими большими, что Тирант не сразу разглядел корабли, плавающие на некотором отдалении от берега. Потому что корабли эти казались меньше волн и как будто были куда менее значительны.
Напрягая зрение, Тирант насчитал по меньшей мере семь кораблей.
- Кто это, как вы полагаете? - обратился он к Ипполиту и указал на корабли пальцем.
Молодой человек нахмурился:
- Генуэзцы, кто же еще… Не могут войти в порт из-за дурной погоды. Эта буря нам на руку, ведь они наверняка привезли продовольствие для Великого Турка в Бельпуче.
- Я хочу больше знать об этих кораблях, - сказал Тирант. - Немедленно едем в Бельпуч!
* * *
Они без труда проникли в город. Тирант, намеренно коверкая слова, объяснил страже у ворот, что они с другом - ломбардцы, и этому объяснению легко поверили. Как и рассчитывал Тирант, стражникам даже в голову не пришло, что двое простых рыцарей могут оказаться злейшими врагами Великого Турка и всех остальных турок.
Ипполит немного знал по-турецки, преимущественно бранные слова, и теперь с удовольствием пользовался своими познаниями. А Тирант молчал и только оглядывался по сторонам.
Городок карабкался по холму и расползался по нему до самой подошвы, где высились городские стены. Замок с флагом Великого Турка находился в восточной части Бельпуча, в самом высоком месте; он был обнесен дополнительными стенами, но ни рва, ни стальных решеток здесь не имелось.
Дома горожан лепились к скальным стенам там, где камень выходил на поверхность, или же создавали своего рода ущелья, почти смыкаясь крышами над головой. Это служило к благу, потому что небеса здесь были очень жаркими.
Тирант и его спутник спускались к морю, ведя за собой лошадей. Дома здесь были меньше и почти без окон, а грязь под ногами - гуще, чем наверху. Разок Ипполит остановился, вступив в перебранку с голопузым турком, который торчал без дела посреди улицы и осыпал насмешками глупых франков.
- Пойдем. - Тирант тронул Ипполита за локоть.
- Он говорит, что от нас воняет, - сказал Ипполит гневно.
- От него самого воняет, - заметил Тирант. - Пойдем.
- Он говорит, что от него не воняет, - упирался Ипполит. - Клянусь, я снесу его башку вместе с этой мерзкой ухмылкой!
- Нам нужно попасть в порт, - напомнил Тирант.
- Ладно, - покорился Ипполит, - я убью его потом.
И они ушли. Турок еще долго кричал им вслед всякие обидные вещи и смеялся.
В порту свистел ветер, а грохот моря то становился оглушительным, то вдруг стихал, когда на пути его вставала какая-нибудь преграда. Генуэзские корабли были видны отсюда так отчетливо, точно кто-то нарисовал их на небе возле горизонта. Они покачивались вместе с водной гладью и казались совершенно неподвижными.
- Зерно, - проговорил Тирант, рассматривая суда. - Хлеб для наших врагов. И, возможно, подкрепление.
- Может быть, шторм продлится достаточно долго, чтобы подкрепление съело на этих кораблях всю провизию, - замечтался Ипполит. - Тогда им придется повернуть назад за новой порцией продовольствия.
- Вряд ли такое произойдет, - сказал Тирант.
Он прошел по серому песку, наступая на сгнившие водоросли, выброшенные на берег, свернул в узкое ущелье между складами и обнаружил небольшой кабачок, возле которого на корточках сидел человек.
Заметив незнакомцев, человек этот принял угрожающий вид, но затем лень взяла верх над осмотрительностью, и лицо его опять расплылось в сонном выражении.
- Привет тебе, - заговорил с ним Тирант.
Человек глянул на него и никак не отозвался.
Тирант кивнул на кабачок:
- Хороша там выпивка?
- Выпивка? Ты, должно быть, с луны свалился! - пробормотал человек.
- Точно, - подтвердил Тирант. - Мы с приятелем недавно приехали.
- Ты кто?
- Ломбардец, - сказал Тирант.
- Вот как, - протянул человек, - а меня звать Галансо. Я хорват.
- Хорошо платят тебе турки? - спросил Тирант.
- Плохо, - отрезал хорват.
Видя, что Тирант не уходит, Галансо покачался на корточках и спросил:
- Что тебе нужно, франк?
- Да ничего особенного, - ответил Тирант. - Ты видал там корабли?
- Генуэзские корабли из Кафы, - уточнил Галансо.
- Семь кораблей из Кафы, верно? - продолжал Тирант.
Галансо погрозил в сторону моря кулаком:
- Пшеница, ячмень. И все это болтается там. Семь кораблей, говоришь? Глупый косоглазый франк! Не умеешь ты считать!
- Я всю жизнь хожу по земле, а не по волнам, откуда же мне уметь считать? - ответил Тирант.
По лицу хорвата пробежала тень одобрения.
- Ладно, садись рядом, - пригласил он, и Тирант тотчас уселся возле него на землю. Хорват взял его за локоть и принудил поднять руку, так что кистью Тирант указывал теперь на море. - Там двадцать три генуэзских галиота, понял?
Тирант быстро повернул к нему голову. Галансо улыбался, отчего складки на его загорелом лице сделались глубокими и черными.
- Они здесь уже давно - все то время, что длится шторм, - сказал Галансо. - Я сам моряк.
- Это очевидно, - поддакнул Тирант.
- Моряк, и не всегда служил туркам. Было время, имелись и у меня собственные галеры. Да я одиннадцать лет грабил их у побережья! - Глаза Галансо сверкнули и загорелись лукавым огнем. - Ты меня понял, франк, - добавил он.
- Да.
- Вот если бы греки не были так трусливы, - продолжал хорват задумчиво, - они бы знаешь как поступили? Они бы взяли весь свой флот, сколько там у них наберется, и разгрузили бы свои галеры так, чтобы идти налегке. Ведь корабли из Кафы загружены под завязку: они везут не только зерно, но и турок, и притом за каждого перевезенного турка капитаны получают по два с половиной дуката. Да генуэзцы скорее дадут изрубить себя в куски, чем расстанутся с подобным грузом.
- А лошади? - спросил Тирант.
Галансо расхохотался.
- Да уж, и лошади! - выкрикнул он. - Трюмы забиты лошадьми! По три дуката за лошадь, понял? Они поэтому и не могут подойти к берегу, что процарапают брюхом первую же скалу и затонут. Шли бы налегке - проскочили бы поверху, а так…
Он махнул рукой и снова заговорил о том, что непрестанно вертелось в его голове:
- Одиннадцать лет я потрошил такие жирные галиоты… - Он вздохнул с неподдельной печалью. - Греки - дураки. Не видят добычу, которая плавает у них под самым носом. Боятся, что турок слишком много. Да и морские сражения - это ведь совсем не то, что сухопутные, тут многое от удачи зависит. А вот подошли бы к ним на легких галерах… Те-то тяжелые, идут глубоко, двигаются медленно. Если дело обернется туго, всегда можно удрать. Тут главное - выдержать их первый натиск, точно тебе говорю. Они сперва мечут камни и стреляют из луков, а как все камни и стрелы у них закончатся, так можно и штурмовать корабль. В рукопашной турок легко одолеть, лишь бы только не растеряться и не побояться того, что их так много.
Хорват вздохнул от всей своей утробы.
- Да ты хоть знаешь, кто там плывет, на этих галиотах? Великий Карамань и с ним его дочь. Что скажешь?
- Правда? - поразился Тирант. - А откуда тебе это известно?
- Стоит только взглянуть на его корабль, и сразу поймешь.
- А как отличить корабль Великого Караманя?
- По парусам, - объяснил хорват. - У него красные паруса, и на них изображен герб. А реи на его корабле все обиты шелком; что до кормовой башни, то она обтянута парчой. Великий Карамань сделал это из любви к своей дочери - ведь она никогда прежде не бывала на море.
- Но для чего он взял с собой дочь? - продолжал расспросы Тирант.
- Для чего, для чего… - Галансо искривил рот и приподнял верхнюю губу, а глаза скосил к носу. - Для чего нужна дочь? Отдать ее в жены Великому Турку!
- Так Великий Турок уже женат на дочери Великого Караманя! - воскликнул Тирант.
Ему припомнился спор, случившийся в шатре для совещаний, когда византийские сеньоры советовали севастократору объявить своей дамой сердца принцессу Кармезину. Мол, дама сердца севастократора должна быть более знатной, чем дама сердца Великого Турка, иначе вовек не выиграть Тиранту сражения.