Благодаря скоропалительному и странному замужеству, юная Джессика Клэверинг попадает в Австралию хозяйкой прекрасного поместья. Здесь она становится участницей необычных и волнующих событий, связанных, как и вся судьба девушки, с драгоценным опалом Зеленый луч - камнем с легендарной историей. Здесь находит она свою любовь.
Содержание:
Глава 1 - Родительский дом 1
Глава 2 - Оукланд Холл 7
Глава 3 - Письмо умершей 12
Глава 4 - Павлин 19
Глава 5 - Внешние связи 31
Глава 6 - Сгоревшая таверна 33
Глава 7 - Павлины 37
Глава 8 - Арлекин 40
Глава 9 - Охота за сокровищами 47
Глава 10 - Субботний вечер 49
Глава 11 - Открытие в Ущелье Гровера 50
Глава 12 - Клавикорды 52
Глава 13 - Шахта с привидениями 56
Глава 14 - Зеленый луч 58
Виктория Хольт
Гордость Павлина
Глава 1
Родительский дом
Я была еще ребенком, когда ощутила, что какая-то тайна окружает меня, и чувство одиночества, возникшее в те дни, осталось во мне навсегда.
У меня появилась привычка спускаться к ручью, протекавшему между нашим домом и Оукланд Холлом, и вглядываться в его светлые воды, как будто я надеялась найти там какой-то ответ.
Это место притягивало меня к себе. Мадди, служанка и в некотором роде моя няня, как-то встретила меня там, и я никогда не забуду мелькнувший в ее глазах ужас.
- Ну, зачем вы приходите сюда, мисс Джессика? - спросила она. - Если бы мисс Мириам узнала об этом, она запретила бы вам гулять здесь.
Снова тайна! Что плохого в этом ручье и прелестном мостике через него? Он особенно привлекал меня, потому что на другой стороне возвышались величественные серые стены Оукланд Холла.
- Мне нравится здесь, - упрямо возразила я, а так как запретный плод сладок, то я решила еще чаще приходить сюда. Кроме того, мне стало ясно, что существует причина, по которой я не должна гулять здесь.
- Вам не следует бывать тут, - настаивала Мадди.
Я хотела знать, почему. Это вообще характерно для меня, и обычно Мадди называла меня Мисс Почему-Где-Что.
- Это вредно, вот в чем дело, - заявила она. - Я слышала, как мистер Ксавье и мисс Мириам говорили это.
- Вредно? Почему?
- Ну вот, опять сначала, - сказала Мадди. - Вредно. Вот почему. И больше не ходите сюда.
- Здесь привидения? - спросила я.
- Вполне возможно.
Конечно, я стала еще чаще ходить к ручью, сидела на его берегу и думала о том, как он, извиваясь, течет все дальше и дальше, становится все сильнее, затем впадает в Темзу и в таком могучем потоке вливается в море.
"Какая опасность может подстерегать меня здесь?" - спрашивала я себя. Ручей был мелкий за исключением сезона дождей, вода в нем прозрачной, и, глядя вниз, я видела гальку на его коричневом дне. Плакучая ива склонилась на противоположном берегу. "О чем она плачет, - думала я. - О чем-то ужасном?"
Так вот, в те детские дни я часто приходила к ручью и думала главным образом о себе: в сущности ты не принадлежишь этому дому. Не то, чтобы эта мысль тревожила меня. Я была другой и хотела быть такой. У меня даже имя другое. Ведь на самом деле мое имя было Опал - Опал Джессика. Я часто удивлялась, как моей маме пришло в голову дать мне такое поэтическое имя, потому что сама она была далеко не поэтичной женщиной. Что касается моего бедного отца, то в этом деле его мнение, безусловно не имело значения; какое-то облако - скорее, даже туча - висело над ним, и иногда мне казалось, что надо мной тоже.
Меня никогда не называли Опал, но разговаривая с собой, я изредка пользовалась этим именем. Я очень часто беседовала сама с собой. Без сомнения, это произошло после того, как я поняла, что меня, как туман, окружает какая-то тайна и я не могу проникнуть в нее. Временами Мадди проливала каплю света на эту тайну, - это был чуть заметный отблеск, - а затем становилось еще темнее и непонятнее.
Прежде всего, мое имя, которым меня никто не называл. Зачем же мне его дали? Моя мать казалась очень старой; должно быть, ей было больше сорока, когда я родилась. Моя сестра Мириам была на пятнадцать лет старше меня, а брат Ксавье почти на двадцать. Мне они никогда не казались братом и сестрой. Мириам была мне гувернанткой, потому что мы были слишком бедны, чтобы нанять учителя. В сущности бедность была постоянной темой разговора в нашей семье. Я бессчетное число раз слышала о том, что у нас было в прошлом и чего теперь нет, о том, как из невероятной роскоши мы опустились в мир нищеты, "нужды", как говорила мама. Мой бедный отец обычно съеживался, когда она вспоминала о лучших днях, о том времени, когда их окружали мириады слуг и они давали блестящие балы и элегантные банкеты. Но в нашем доме, в Дауэр Хаузе, всегда было достаточно еды. Бедняга Джармин работал в саду, миссис Кобб готовила, а Мадди была горничной. Поэтому, думала я, нам не угрожала нищета. Так как мать всегда преувеличивала нашу бедность, то мне казалось, что она то же самое делает, говоря о прошлом богатстве, и я сомневалась в том, что балы и банкеты были такими великолепными, как в ее воспоминаниях.
Мне было около десяти лет, когда я сделала важное открытие.
В Оукланд Холле были гости, и по другую сторону ручья слышались веселые голоса. Из окна я видела, как они проезжали мимо нашего дома. Я мечтала о том, чтобы они пригласили и меня: так хотелось побывать в этом большом доме! Правда, зимой, когда обнаженные дубы не заслоняли его, я кое-что могла разглядеть. С моей стороны ручья были видны только серые каменные стены, но и они приводили меня в восхищение. Примерно в полумиле дорога к дому делала поворот, поэтому даже со стороны дороги дом не был виден, но я дала себе слово, что когда-нибудь перейду ручей и смело подойду к дому.
Я находилась в классной комнате с Мириам, которая часто бывала нетерпелива со мной, эта высокая, бледная женщина. Мне было десять лет, значит, ей должно было быть двадцать пять. Она была раздражительна - они все были такими, потому что не могли забыть те лучшие дни, - и иногда смотрели на меня с холодной неприязнью. Я никогда не думала о ней как о своей сестре.
В тот день, когда гости Оукланд Холла, отправляясь на охоту, проезжали мимо нас, я подбежала к окну.
- Джессика, - воскликнула Мириам. - Что ты делаешь?
- Я только хотела посмотреть на всадников, - ответила я.
Она схватила меня за руку, не слишком нежно, и оттащила от окна.
- Они могут увидеть тебя, - прошипела она, как если бы это было пределом падения.
- Ну и что, если они увидят меня? - возразила я. - Они уже видели меня вчера. Некоторые из них помахали мне и крикнули: "Привет!"
- Не смей больше разговаривать с ними, - яростно повторила она.
- Почему?
- Потому что мама рассердится.
- Ты говоришь о них так, как будто они дикари. Не понимаю, что плохого в их приветствии.
- Ты ничего не знаешь, Джессика.
- Конечно, не знаю. Мне ничего не говорят.
Мгновение она раздумывала, а затем, решив, вероятно, что некоторая откровенность не помешает, если убережет от смертного греха, который кроется в дружеских отношениях с гостями Оукланд Холла, Мириам сказала:
- Когда-то Оукланд Холл принадлежал нам. Мы никогда этого не забудем.
- Почему же он теперь не наш?
- Потому что они отобрали его у нас.
- Отобрали? Как?
Я тотчас же представила себе битву: мама, воинственная и властная, командует семьей, остальные с зубчатых стен поливают кипящим маслом злобного врага, осадившего наш замок. Мириам и Ксавье безропотно подчиняются ей, а отец пытается разобраться в причине нападения врага.
- Они купили Оукланд Холл.
- Зачем же вы продали его?
Губы ее сжались.
- Потому что мы не могли позволить себе дальше жить там.
- О, - сказала я, - бедность. Итак, именно там проходили наши лучшие дни.
- Ты никогда не знала их. Все это произошло до твоего рождения. А я провела детство в Оукланд Холле. Я знаю, что означает опуститься до этого состояния.
- Но почему мы обеднели?
Мириам не отвечала. Она лишь сказала:
- Мы должны были продать дом этим… варварам. Однако у нас остался Дауэр Хауз. Это все, что есть у нас теперь. Ты поняла, почему мы не хотим, чтобы ты уделяла внимание людям, отобравшим наш дом?
- Они в самом деле варвары… дикари?
- Не лучше.
- Они кажутся обычными людьми.
- О Джессика, ты такое дитя! Ты не разбираешься в подобных вещах, и будет разумнее предоставить это страшим, но теперь, по крайней мере, ты знаешь, что когда-то мы жили в Оукланд Холле, и, может быть, поймешь, почему мы не хотим, чтобы ты, как простая крестьянка, разглядывала его обитателей. А теперь пора перейти к алгебре, и если ты собираешься получить хоть какое-то образование, то должна уделять больше внимания книгам.
Но кто может интересоваться иксами и игреками после такого открытия? Теперь я отчаянно старалась узнать что-нибудь о варварах, отобравших наш дом. Это было начало. Энергично и, как мне казалось, искусно, я начала свое расследование.
Уверенная, что расспросы среди слуг принесут мне больший успех, я принялась за Беднягу Джармина, который целыми днями летом и изредка зимой бывал в Дауэр Хаузе, приводя в порядок наш сад под наблюдением мамы. Бедный Джармин! Он сказал мне, что Беднягой его сделала природа, подарив ему жену и по ребенку каждый год. Я считала, что это несправедливо по отношению к природе. "Природа - наша благодетельница", обычно писала я каллиграфическим почерком под диктовку Мириам. Очевидно, она была слишком благосклонна к Бедняге Джармину. Это сделало его очень робким, и он почтительно кланялся всем, кроме меня. Мне он говорил:
- Держитесь подальше от этих проклятых клумб, мисс Джессика. Если хозяйка увидит, что их топчут, она будет ругать меня.
Целую неделю я по пятам ходила за ним в надежде выудить у него какую-нибудь информацию. Я собирала цветочные горшки, наблюдала, как он подрезает ветки и выпалывает сорняки. Он сказал:
- Что-то вы очень заинтересовались садоводством, мисс Джессика.
В ответ я улыбнулась, не объясняя ему, что меня интересует прошлое моей семьи.
- Ты ведь работал и в Оукланд Холле? - сказала я.
- Да, было такое время.
- Лучшие дни, конечно.
- Какие лужайки! - воскликнул он в экстазе. - А трава! Лучший торф во всей местности. Только повернешься, и все уже в порядке, все растет.
- Щедрость природы. Она и к тебе щедра, - добавила я.
Он подозрительно посмотрел на меня, раздумывая о моих словах.
- Почему ты оставил Оукланд Холл, хотела бы я знать.
- Я пришел сюда с вашей матерью. Я верно служу ей, - он как бы вглядывался в прежние времена - до того, как щедрость природы превратила его в Беднягу Джармина. Он оперся на лопату, и глаза его затуманились. - Это были хорошие дни. Не думал, что все это скоро окончится. И вдруг…
- Да, внезапно, - подсказала я.
- Хозяйка послала за мной. "Джармин, - сказал она, - мы продали дом и переезжаем в Дауэр Хауз". Меня будто ударили по голове, хотя кое-кто уже поговаривал об этом. Она сказал: "Если ты переедешь с нами, то получишь домик и участок земли. Ты смог бы жениться". Это было начало. Скоро я стал отцом.
- Ты сказал, что были разговоры…
- Да, разговоры. Кое-кто знал о том, что произойдет. В семье были игроки в азартные игры. Старый мистер Клэверинг любил это, и, говорят, он потерял довольно солидную сумму денег. Появились закладные векселя, а это плохо. Ведь то, что плохо для хозяев, не годится и для слуг. Итак, они почувствовали приближение грозы. Мы все знали об этом, ведь нам часто не платили по несколько месяцев за работу. У некоторых семейств это входит в привычку, но Клэверинги не из таких. Затем приехал этот человек и купил имение. Рудокоп приобрел каким-то образом состояние. Приехал из-за границы.
- Почему же ты не остался работать у него?
- Я люблю постоянство, и, кроме того, у меня появился свой дом.
У него было одиннадцать детей, значит, все это, должно быть, произошло двенадцать лет назад. Годы можно было считать по детям Джармина, но люди не могли запомнить их всех и старались запомнить то, что произошло в год рождения каждого из них.
- Все это случилось до моего рождения, - продолжала я, стараясь вести разговор в нужном направлении.
- Да, это так. Года за два до вашего рождения.
Итак, это произошло двенадцать лет тому назад. Целая жизнь - моя, во всяком случае.
Все, что я могла узнать у Джармина, это то, что причиной была азартная игра моего отца. Неудивительно, что мама относилась к нему с презрением. Теперь мне стало понятно, что скрывалось за ее горькими упреками. Бедный отец, он не выходил из своей комнаты и проводил много времени, раскладывая пасьянс. В этой игре он никому ничего не мог проиграть, но в то же время не бросал карты, которые все еще любил, хотя они и были причиной изгнания семьи из мира богатых.
Миссис Кобб могла рассказать мне немного. Как и вся семья, она помнила лучшие дни. Она служила у нас с тех пор, как мы переехали в Дауэр Хауз, и не уставала рассказывать всем, кто готов был слушать, что прежде служила в доме, где был дворецкий, лакеи и несколько слуг. Конечно, служба в нашем доме была на ступеньку ниже, но, по крайней мере, наша семья, как и она сама, знала лучшие дни.
Безусловно, к моему отцу, который раскладывал пасьянс, читал, совершал одинокие прогулки с тяжким грузом вины на плечах, нельзя было и подступиться с такими вопросами. Казалось, он едва замечает меня. Когда мы с ним встречались, на его лице появлялось выражение, подобное тому, которое возникало при маминых упреках. Она не уставала напоминать ему, что из-за его слабости мы оказались в таком положении. Мне он был безразличен, поскольку не проявлял ко мне никакого интереса. Мне трудно было испытывать какие-либо чувства по отношению к нему, за исключением жалости, потому что окружающие при всяком удобном случае напоминали ему о прошлом.
Что касается мамы, то она была еще более неприступна. Когда я была совсем маленькая, мы пели в церкви:
Может ли исчезнуть нежная любовь
Матери к ребенку?
Повторяя эти слова, я всегда представляла себе, как мама-медведица любит своего медвежонка, но Мириам, узнав об этом, была страшно возмущена. Тогда я сказала, что нежность мамы ко мне никогда не исчезнет, потому что никогда и не существовала. При этих словах Мириам покраснела и сказала, что я самое неблагодарное дитя и что я должна быть счастлива, поскольку живу в таком хорошем доме. Я удивилась: "Почему для меня это хороший дом, хотя другие его презирают?" Она объяснила это тем, что они видели те лучшие дни, а я нет.
Мой брат Ксавье был слабым и романтически настроенным человеком, с которым я разговаривала очень редко. Он занимался хозяйством и землей, оставшимися у семьи от поместья Оукланд, - единственной фермой и несколькими акрами пастбища. Он был добр ко мне, но каким-то странным образом. Казалось, он признавал за мной право находиться в этом доме, но не мог понять, как я попала туда, и был слишком вежлив, чтобы спросить об этом. Я слышала, что он влюблен в леди Клару Доннингэм, жившую в двадцати милях от нас, но не делал ей предложения, так как не мог обеспечить ей ту роскошь, к которой она привыкла. Очевидно, она была очень богата, а мы жили, как часто повторяла мама, в нужде. И они оставались чужими, хотя, по словам миссис Кобб, дружившей с кухаркой из большого дома, леди Клара ответила бы согласием на предложение Ксавье. Но так как Ксавье был слишком горд, а обычаи не позволяли леди Кларе первой сделать шаг к сближению, они оставались в прежнем положении. Это придавало Ксавье романтический ореол в моих глазах. Он был рыцарем, страдающим от тайной страсти, которую этикет не позволял ему открыть своей даме. Конечно, и он мне ничего не рассказал бы.
Мириам можно было бы уговорить кое-что рассказать, но она была не из тех, кто ведет доверительные беседы. Между нею и Эрнстом, помощником приходского священника, было "взаимопонимание", но они не могли пожениться, пока тот не станет викарием, а это казалось очень и очень далеким.
Мадди сказала мне, что если бы мы все еще жили в Оукланд Холле, то в доме устраивались бы танцы, нас посещали бы толпы людей, и мисс Мириам не нужен был бы приходский священник. Боже мой, конечно же нет. У нас бывали бы сквайр Тот, сэр Этот, и даже, возможно, лорд Некто, как это было в те грандиозные дни. Таким образом, мы вернулись все к той же теме.
Я должна была понять, что только Мадди могла мне помочь. Она жила в Оукланд Холле, любила поговорить, и если я дам клятву молчать, а я сделаю это очень охотно, она постепенно и понемногу будет мне кое-что рассказывать.
Мадди тридцать пять - она на пять лет старше Ксавье, и начала она работать в Оукланд Холле с одиннадцати лет.
- Тогда все блистало великолепием. В доме были превосходные детские комнаты.
- Ксавье был, вероятно, хорошим маленьким мальчиком, - заметила я.
- Конечно. Он был не из тех, кто любит озорничать.
- А Мириам?
- Никогда!
- А почему ты сказала "не из тех"? Кто же?
- Я этого не говорила. Ты допрашиваешь, как судья. Что это? Что то? - она надменно поджала губы, желая наказать меня за неприятные вопросы. Но только позже я поняла, что же ей казалось неприятным.
Однажды я сказала Мириам:
- Подумай, как интересно, ты родилась в Оукланд Холле, а я в Дауэр Хаузе.
Мириам помолчала, а затем ответила:
- Нет, ты родилась не в Дауэр Хаузе. На самом деле… это было за границей.
Мириам выглядела смущенной, как бы удивляясь тому, что я заставила ее проговориться.
- Мама путешествовала по Италии, когда ты родилась.
Я широко раскрыла глаза от удивления. Венеция, подумала я. Гондолы. Пизанская башня. Флоренция, где Беатриче и Данте встретились и так целомудренно любили… Кажется, так рассказывала Мириам.
- Где? - требовательно спросила я.
- Это было… в Риме.
Меня охватил экстаз.
- Юлий Цезарь, - сказал я. - "Друзья, римляне, соотечественники, внемлите мне". Но почему?
Мириам рассердилась.
- Потому что случилось так, что ты появилась на свет, когда они были там.
- И папа тоже там был? - воскликнула я. - Разве это не было дорого? А как же бедность и все такое?
Мириам бросила на меня взгляд, присущий только ей. Она резко сказала:
- Достаточно того, что они были там.
- Получается так, будто они не знали, что я должна родиться? Я имею в виду, что они не поехали бы туда, если бы…
- Иногда такие вещи случаются. А теперь хватит болтать.