Отвернув голову, Торн прервал поцелуй; Катье скользила вниз по его телу, пока ноги не коснулись земли. Прежде чем она смогла собраться с мыслями, он сорвал с ее губ еще несколько страстных поцелуев.
Пошатываясь, она оперлась одной рукой о круп и тут же снова почувствовала себя в седле. Взглянула вниз на англичанина. Его лицо утратило жесткие очертания, но во взгляде горела прежняя решимость. Он впрыгнул в седло позади нее и направил коня к Серфонтену.
Не в силах опомниться от своего поражения, Катье на миг приникла к его груди, но тут же овладела собой и выпрямилась.
Они выехали из дубовой рощи на редколесье, ослепившее их солнечным светом. Торн остановил иноходца. Она подняла глаза и увидела, что он изучает ее сузившимся, пристальным взором.
– Вы рискуете, мадам, – произнес он тихим, почти ласковым голосом. – Очень рискуете.
– В жизни без риска не обойтись, – ответила она. (Надо во что бы то ни стало уговорить его!)– Мы примерно в миле от Мааса. Если найдем лодку, то за двое суток доберемся.
– На том берегу Франция. По реке – самый короткий путь к французскому плену. Вы это имели в виду?
– Нет. – Она стиснула зубы. – Я как-то не подумала... Торн молчал, но Катье чувствовала на себе его неотступный взгляд.
– То-то и оно, – бесстрастно вымолвил он. – Ведь ваша участь была бы страшнее моей.
– Страшнее? – Катье удивленно вскинула на него глаза и тут же отвела их: слишком близко от его лица. – Но почему? Филипп сражался и погиб за Францию.
– Воистину. А его вдова путешествует в компании английского офицера, личного поверенного герцога Мальборо.
– Вы меня принудили! \ Он сжал поводья и склонился к се уху.
– То было прежде. Теперь вы со мной по собственной воле.
– Нет! – Она стала извиваться в его объятиях. – С чего вы взяли? Как я могла по собственной воле бросить сына и поехать с вами? Я пыталась бежать, но вы меня выследили!
Он сплел ее пальцы со своими.
– Но с дуба вы могли позвать на помощь. У вас был выбор, не так ли? Рулон или я. Франция или я. И вы предпочли меня. Бесповоротно.
– Нет! – прошептала она, отворачиваясь.
Да! – кричал ее внутренний голос. Да, ты прав. Но ядолжна была это сделать, должна. Чтобы спасти тебя. И Петера.
Он натянул поводья, свернул с дороги на Серфонтен и лесом двинулся на юг. На глазах Катье появились слезы. Она победила. Но стоит ли радоваться этой победе?
Лиз Д'Ажене прислонилась лбом к ставне, ощущая свежее дуновение ветра и прислушиваясь к разгорающемуся за спиной спору между Онцелусом и Рулоном.
– Ты не должен был возвращаться, пока не найдешь его. – В голосе Онцелуса чувствовалось убийственное хладнокровие.
Глупец, подумала Лиз, слегка повернувшись в сторону француза. Но взгляд неумолимо тянулся к Онцелусу. Острые лучи солнца подчеркивали каждый мускул его обнаженной груди и рук. Он стоял, широко расставив ноги, уперев кулаки в бедра; длинные белые волосы свисали до середины спины.
Она улыбнулась. Глупец. Рулон не заслуживает звания мужчины. В этой комнате мужчина только один.
Рулон пожал плечами в ответ на обвинение.
– После того как я нашел вас... и мы заключили соглашение, я подумал...
– Не ты меня нашел, а я позволил себя найти. Пока твои люди вслепую рыскали по замку, я позволил тебе меня найти. Запомни, французская вошь, все делается согласно моим желаниям.
Онцелус занес руку. Рулон ошарашено уставился на нее.
– Вы осмелитесь меня уда...
Другая рука Онцелуса схватила графа за горло.
– Ты без меня ничто.
Лиз не обращала внимания на хрипы Рулона. Где этому тупице понять, что Онцелус появляется и исчезает как дым! Никто и никогда не нашел бы его, если б он сам того не захотел.
Рулон тщетно пытался высвободиться. Лиз ощутила привычный всплеск желания, как всегда, когда воочию видела власть любовника. Она подошла к столу и с нежностью поглядела на серебряную флягу в форме луковицы. Взяла ее, погладила. Власть Онцелуса тысячекратно увеличится, стоит ему выпустить наружу огненную смерть, что плещется внутри этой фляги.
– Смотри, что делаешь, радость моих чресл! – бросил ей Онцелус. Всевидящие глаза прошлись по ничем не скованным изгибам ее тела.
Лиз поставила флягу на место, подняла с полу его халат, пропустила шелковистую ткань сквозь пальцы. Онцелус чуть ослабил хватку на шее Рулона.
– Француз разочаровал меня. Пожалуй, он пополнит список потерь своей армии в недавней битве.
– Нет!
Онцелус вновь сдавил ему горло, задушив крик.
– Нет? – вкрадчиво произнес он. – Но ведь ты ослушался меня. Что, если это повторится?
Рулон обеими руками ухватился за темную жилистую кисть и прохрипел:
– Нет. Я буду делать то, что вы прикажете.
– Смотри, граф, – улыбнулся Онцелус Исполняй в точности мои приказы, и я заплачу гораздо больше, чем твой король. И не вздумай шельмовать, иначе платить придется тебе.
Кивок у Рулона не получился; рука Онцелуса сковала его движения.
– Так где он... англичанин?
Лиз, улыбаясь, уткнулась в халат, вдохнула острый мужской запах.
– Катье наверняка повезла его к Клоду, мой демон. Сестренке больше некуда бежать, кроме как в Геспер-Об.
Астролог уставился на грудь любовницы. Глаза их встретились; она поцеловала шелк, натянутый на ладонь. Раздувая ноздри, Онцелус отбросил Рулона к двери.
– Жди со своими людьми на реке, – приказал он, не отрывая взгляда от Лиз.
– Перед въездом в город с севера есть постоялый двор, – проговорила она, сверкая глазами. – Когда они будут проезжать мимо, вы их схватите.
– Англичанина доставить ко мне, – добавил Онцелус. – С женщиной делай что хочешь.
– Нет. – Сердце Лиз кольнула незнакомая тревога. – Вы не причините ей вреда.
Онцелус задумчиво поглядел сперва на нее, потом на Рулона.
– Желание моей женщины – закон. Оставь нас. Рулон кивнул и, точно краб, пополз к двери. Не чуя ног, выскочил на лестницу. Дверь за ним захлопнулась.
Устыдившись своей слабости, Лиз быстро глянула ему вслед и потупилась. За спиной она услышала шарканье шлепанцев. Онцелус приблизился, схватил ее за плечи, притянул к себе, провел руками по телу.
– Стало быть, ты не полностью отрешилась от мыслей о других? – пробормотал он ей в волосы.
Сквозь тонкий батист рубашки он коснулся ее груди, потер ладонями соски. Со сладострастным стоном она припала к нему.
– Видишь, как хорошо думать только обо мне? – Он оставил в покое ее груди и потянулся за флягой.
Его пальцы коснулись пробки так, будто это была ее грудь. Другой рукой он вцепился Лиз в волосы, оттянул ей голову назад и присосался к губам, пропихивая свой язык все глубже и глубже. Оторвался и снова сосредоточил взгляд на фляге.
– Она солгала мне, твоя Катье. – Онцелус обрисовал флягой контуры ее грудей, еще сильнее потянул за волосы, словно бы намереваясь сорвать скальп. – Мне – солгала!
Опять завладев ее губами, он просунул ей флягу между ног. Услышав плеск адской жидкости, Лиз выдохнула свой ужас ему в рот.
Онцелус поставил флягу и засмотрелся в глаза Лиз, посмеиваясь над ее испугом.
– Не надо было выпускать ее живой из этой комнаты, – прошептал он ей на ухо.
Он приподнял ее подбородок, медленно пошарил языком под ее верхней губой, пробуя ее кожу на вкус. Пальцы так вцепились в волосы, что она закатила глаза.
– Моя roulure. Моя маленькая шлюшка. Тебе удивительно, что я так стремлюсь к своему полковнику Бекету... Удивительно, да? Он единственный, кого мне до сих пор не удалось сломить. Единственный, кто смог ускользнуть от меня. Но скоро мой эзир опять встанет передо мной на колени. – Он как бы перекатывал в горле последние слова.
Разум Лиз туманился от желания. Только он умел заставить ее так чувствовать, только он мог полностью, безраздельно подчинить своей власти. Поначалу это ее тревожило, но теперь она привыкла.
Онцелус, придавив руками голову Лиз, вынудил ее опуститься на колени.
Черный шелковый халат распростерся у ее ног. Онцелус глядел на нее сверху; солнце золотило его мускулистый торс.
– Теперь, – шептал он, – я добьюсь того, в чем прежде он отказывал мне.
Лиз обхватила его колени. Перебирая шелк шаровар, кончики пальцев поднялись выше, к бедрам, ягодицам.
– Он будет стоять передо мной, как ты сейчас, и умолять, чтобы я сохранил ему жизнь.
Лиз потерлась лицом о внутреннюю поверхность его бедра, оставив языком мокрый след на черном шелке. Он прижал ее голову к фаллосу, выпирающему из-под шаровар, и начал медленно, ритмично раскачивать бедрами.
– А я... – голос его звучал низко, тягуче, – я откажу ему.
Кончиком языка Лиз прошлась по всей длине твердого цилиндра. Натянула ткань, чтобы обрисовать его еще плотнее. Облизала один мужской мешочек, затем другой. Ощущение гладкого шелка, елозящего по твердокаменному стволу, добавляло остроты желанию, раздирающему развилку ее тела. Она уткнулась в жаркий пах, захватила губами восстание его плоти.
Он поднял ее за локти. Накрепко придавив к своему телу, ощупал ее сквозь юбку своим острием. Снова поцеловал, ввинчиваясь в рот.
– Ты когда-нибудь видела смерть? – прошептал он, почти не отлепляя губ.
Она задрожала. Он обнимал ее ягодицы, шурша шелком о полотно. Его пальцы обследовали впадину меж выпуклостями ее зада, а зубы прикусили нижнюю губу и втянули ее к нему в рот.
– Если палач знает свое дело, человек может умирать долго и медленно. Утонченно-медленно.
Веки ее затрепетали, она вдохнула горячую струю его дыхания.
– Когда я наконец изловлю Торна, то дам тебе полюбоваться на его агонию.
Лиз стонала, ввергнутая в пучину его власти над ней. Он неторопливо провел ее пальцами по своим бедрам, потом поднес их к паху. Он управлял ее прикосновениями, и сам двигался им в такт. Она целовала и покусывала его грудь.
Одна рука Онцелуса, задрав юбку, погружалась во влажный соболий мех над ее лоном, другая потянула за набухший сосок левой груди.
– Только помани их обещанием свободы, – продолжал он, – и все они станут умолять тебя.
Пальцы его скрылись у нее между ног, и Лиз отчаянно заверещала.
– Даже когда ты сжимаешь руки у них на горле, когда чувствуешь последние удары их сердца, они все еще надеются тронуть тебя мольбами о милосердии.
Пульсирующий жар в ее теле нарастал от контраста двух ощущений: костистых пальцев на груди и дразнящих – под юбкой.
Он растягивал ей нутро, проникнув туда настолько, чтобы держать ее в агонии, но не доводить до исступления.
– Прошу тебя... – шептала она, стараясь глубже вобрать в себя его пальцы, но он не позволял ей этого. – Пощади...
Где-то в глубине меркнущего сознания Лиз отдавала себе отчет, что он наблюдает за ней, нарочно продлевая свою медлительную пытку, снова и снова удерживая ее от экстаза, к которому она так близка.
Голова ее упала ему на грудь. Она металась и стонала от наслаждения, граничащего с изощренной болью. Руки то стискивали его плечи, то снова безвольно разжимались.
Он ловко распустил шнурок, и шаровары, зашуршав, соскользнули вниз. Опрокинув Лиз на стол, широко развел в стороны ее ноги. Поглаживая ей живот, второй рукой снова потянулся к фляге. С выпученными глазами она мотала головой из стороны в сторону на твердой дубовой столешнице.
– Не-ет! – взвизгнула Лиз и попыталась вырваться, но Онцелус не выпустил ее.
– Я чувствую твой страх, моя roulure. Он бьется у тебя под кожей, как сердце.
Холодная фляга прикоснулась к ее разгоряченной коже. Сквозь бешеный стук крови в ушах она слышала, как плещется жидкость в сосуде. Его пальцы возобновили умопомрачительный танец. Она закрыла глаза, со стоном выгнулась ему навстречу. Но он тут же убрал руку, заменив ее гладкой серебряной пробкой.
– Нет! Господи Боже! Не-е-е-е-ет! – дико завопила Лиз, но было уже поздно.
Волны экстаза нахлынули на нее, и тело забилось в конвульсиях.
Еще не успев прийти в себя, она ощутила в своем лоне давление Онцелусовой плоти. Его толчки были мощны, грубы, руки до боли сдавливали ее бедра. Она открыла глаза, но увидела только черный туман. Ужас подкатил к горлу, прежде чем она поняла, что Онцелус набросил ей на голову свой халат. Движение бедер непроизвольно согласовывалось с его ритмом, к тому же он понукал ее резкими, как удар хлыста, турецкими словами.
Вскоре новая пружина стала закручиваться у нее внутри. Сквозь шелк его язык вонзался ей в рот, и она откликалась на эти поцелуи. Старое дерево жалобно скрипело под тяжестью двух тел.
Упираясь в плечи Лиз, он ушел в нее полностью.
– Умри, эзир! Умри, раб!.. – Тело его содрогалось.
Лиз вторила, освобождаясь:
– Умри! Умри-и-и-и!
Онцелус отскочил, оставив ее на столе почти бездыханную. Проворно натянул шаровары, завязал шнурок.
– Пойди вымойся. Поедешь с этой французской крысой в Геспер-Об, навстречу своей сестре.
Он подошел к окну, откинул ставню.
Лиз не сразу поняла, что он ей приказывает.
– Что? – переспросила она, приподнимаясь на локте и убирая с лица халат, – отсылаешь меня? С этим... Рулоном? – Она отвернулась, заморгала, стряхивая с ресниц горечь набежавших слез. – Я тебе наскучила? Так скоро?
Стоя у окна, он медленно поднес к носу пальцы, понюхал их, потер друг о друга.
– Запах твоей страсти впитался в мою кожу. – Он засунул два пальца в рот. – Нет, радость моя, ты мне не наскучила.
– Не отсылай меня! – взмолилась она.
– Я так хочу.
– Но почему? Едва ли Катье захочет стать приманкой в твоей ловушке.
Онцелус засмеялся и повернулся спиной к окну.
– Захочет, мод roulure. Твоя сестра знает, что у меня и для нее есть приманка. С ее помощью я заставлю пса повиноваться. Поедешь вместе с сестрой к маркграфу. Если мой эзир последует за вами, мы там встретимся.
– Но Онцелус...
Он резко захлопнул ставню.
– Без разговоров!
Глава IX
Они долго ехали по лесистым склонам Арденн, продвигаясь к летнему перевалу, бывшему границей между областями Брабант и Геспер-Об. Катье чувствовала усталость и ломоту в костях, но они не шли ни в какое сравнение с муками совести. В воздухе клубились восхитительные ароматы лета, а Катье, сидя в объятиях англичанина, их даже не замечала.
Она солгала ему, что ей было делать? Не могла же она позволить полковнику найти Лиз и Эль-Мюзира? Он хочет убить турка. А как же тогда лекарство? Что будет с Петером?
Она солгала, и – самое удивительное – он поверил ей. Теперь страшно подумать, что будет, когда они приедут в Геспер-Об.
Катье попробовала пересесть так, чтобы плечо не касалось его груди, но в этом седле она словно в ловушке. К тому же ноющая тревога постоянно заставляет забывать обо всем.
Вспорхнувшая над ними сойка на своем языке обругала скачущую верхом парочку: длинными пружинистыми прыжками дорогу пересек пятнистый заяц.
Она встрепенулась, обнаружив, что опять прижимается к Торну. Шерсть алого мундира слегка покалывала щеку. Крепкая теплая рука поддерживала ее за талию.
Легкий ветерок обдувал лицо. Она выпрямилась, беспокойно огляделась вокруг с ощущением какой-то потери и вспыхнула, поняв, что уже не может обходиться без четкого и уверенного стука его сердца.
После полудня ветер усилился и пригнал с запада тяжелые тучи. Воздух набухал влагой.
На лугу, где паслись овцы, навстречу им бросился пастушонок лет девяти. Вихры его трепал ветер; в глазах светилось лукавство.
– Отдохнуть не желаете, вельможные? – Он поклонился и кивнул на ветхую хижину невдалеке.
– Пожалуй, нет. – Торн выудил из кармана три стивера и бросил их мальчугану. – Нам бы головку сыра и немного хлеба.
Пастушонок на лету подхватил монеты, крепко зажал их в кулаке. Пробормотал еще что-то и бегом кинулся в хижину.
Спустя минуту на пороге появился коренастый мужик и прицелился в них из лука. Катье ахнула. Торн прижал ее к себе, и она почувствовала, как сразу напружинились его мышцы.
– Сыра и хлеба, – негромко, но властно повторил он. – Мы уже заплатили мальчику.
Катье поспешно подобрала юбки, чтобы выставить напоказ пистолеты в чехлах. Взрослый пастух вылупил глаза, грубо выругался и бросил наземь лук со стрелой.
– Эй, парень! – заорал он.
Пастушонок показался в дверях, скорчив рожицу.
– Они дали тебе денег?
Мальчик смерил Катье и Торна полным ненависти взглядом и кивнул. Старший отвесил ему оплеуху, и тот растянулся в дверном проеме.
– Сдурел совсем? Тащи хлеб и сыр!
Катье приняла из рук мальчика еду. Вскоре они миновали пастбище и скрылись за деревьями, направляясь на юг. Рука Торна по-прежнему крепко обнимала ее.
Едва свечерело, начался дождь. Катье пригнулась, покрепче сжав гриву; Торн все погонял Ахерона по неровной каменистой дороге. Сверкнула молния, и тотчас рассыпался по небу гром. Во время короткой вспышки перед глазами Катье мелькнуло что-то похожее на мираж.
– Вон там, на склоне! – крикнула она Торну. – Я почти уверена, что это пещера.
Торн натянул поводья и направил коня грязной оленьей тропой вверх по скале. Им открылся широкий полукруглый проем, уходящий глубоко в чрево камня. На одном краю пещеры из трещины сочилась струйка, образовавшая в каменном углублении небольшое озерцо.
Они влетели внутрь, укрывшись от ливня. В последних отблесках дневного света полковник ссадил Катье с коня и поставил перед собой.
– Надо же, как льет! – Она захлопала мокрыми ресницами.
Он стащил перчатку и голой рукой смахнул с ее лица капли. Пальцы вытерли ей щеку, потом сползли на шею, словно прослеживая путь ее слов.
– За... за минуту облака набежали – и вот вам, уже настоящий потоп.
Он коснулся тонкой кожи у нее под глазами.
– Вы плакали... Она отвернулась.
– Нет, что вы. Это дождь...
Платье промокло насквозь – выжимать бесполезно. Светло-желтый атлас потемнел от воды, а батистовая нижняя рубашка прилипла к телу.
– Мадам... – начал он, положив руку ей на плечо. Катье поежилась и отстранилась.
– Простите, полковник, – дрожащим голосом проговорила она, – я чуть не упала в обморок там, на лугу. Прежде я не была такой трусихой.
– Вы и теперь не трусиха. Просто умеете быть начеку в нужный момент. – Торну очень хотелось коснуться завитка волос, прилипшего к ее щеке, но он сдержался – не оторвал руки от бедра. – А насчет обморока, по-моему, слишком сильно сказано.
Она бросила на него взгляд через плечо. Ни у кого еще он не видел таких огромных ясных глаз. Они вселяют в душу какое-то непривычное ощущение: словно далекий свет, словно солнце, проглядывающее сквозь туман.
– Вы озябли. У меня в мешке чистая рубаха. Наденьте ее, пока ваше платье сохнет. Наверняка в сухом полотне вам будет уютнее, чем в мокром атласе.
– Да нет, – смутилась Катье. – Все в порядке, я и так обсохну, правда. – Она снова поежилась и как-то странно поглядела на него. – Спасибо. Вы очень добры.
Он разгадал смысл этого странного взгляда. Удивление – она удивлена его добротой.
Порывшись в мешке, он достал чистую рубаху.