* * *
Авроре Карловне судьба посылала все новые и новые испытания, словно ожидая момента, когда она возропщет, ослабеет духом.
Однажды ночью Аврора Карловна неожиданно проснулась. В комнате стоял резкий запах гари. Набросив на плечи теплую шаль, она отворила дверь и увидела, что часть дома охвачена пламенем. Аврора Карловна ужаснулась: на втором этаже жила знакомая, приглашенная ею в Трескенде.
Ни секунды не размышляй, она бросилась наверх по лестнице, словно крыльями отбиваясь развевающейся шалью от языков пламени. Сизый дым, плотный и вязкий, валил клубами. Дышать становилось все труднее, и в какой-то момент сознание помутилось настолько, что Аврора Карловна уже не понимала, куда и зачем она бежит. Удушливая волна, рванувшись сверху, сбросила ее со ступенек. Вслед, словно догоняя Аврору Карловну, летели горящие клочки шали.
Пожар, вспыхнувший со стороны парка, не сразу был замечен обитателями поместья и жившими неподалеку крестьянами. Лишь когда огонь переметнулся на парадную часть здания, они поспешили на помощь. Но было поздно: дом превратился в пылающий костер. Кровля вот-вот готова была обвалиться. Растерянные люди стояли, окаменев от ужаса: их добрая хозяйка, ангел-хранитель здешних мест, погибла такой страшной смертью…
Огонь бушевал долго. Наконец дом обрушился. Женщины плакали. Серый пепел уже затягивал черный хаос пожарища, когда кто-то крикнул: "Смотрите, вот она!"
В обгоревшей одежде, без сознания, Аврора Карловна лежала на каменной ступеньке лицом вниз и с протянуты ми вперед руками. Какой силой отшвырнуло ее сюда, как не убило валившимися сверху горящими балками - этого невозможно было понять.
…Когда восьмидесятилетняя хозяйка Трескенде пришла в себя, к физическим страданиям прибавились душевные: ей не удалось спасти гостью, сгоревшую заживо, и погибло все, что было в доме и что составляло ее мир: не только художественные ценности, но и, главное, "память сердца" - архив, которым она очень дорожила. Перед этим священным пеплом прочие потери казались несущественными.
"Бог все забрал у меня и, видимо, знал почему", - написала она родным. Эта мысль смиряла ее с утратами: сколько, да еще каких, пришлось ей пережить!
Когда Авроре Карловне вручили очищенную от копоти платиновую шкатулку - свадебный подарок первого мужа, - сердце ее забилось от радости. Драгоценности, которые были предназначены внучкам, тоже не пострадали.
Шкатулку эту нашли рабочие, разбиравшие обугленные завалы. Их наняли для восстановления дома. Аврора Карловна осталась пока жить в небольшой сторожке в парке. Но заново отстроить здание так и не удалось…
Ровно через два года после пожара по Финляндии пронесся ураган, подобный которому в этих краях не могли припомнить и старожилы. Причем главный удар стихии пришелся как раз по южной части страны, где было расположено Трескенде. Столетние дубы в рощах падали, словно тростинки, цветники, кустарники, беседки, увитые благоухающими в этом несчастном августе розами, - все в одночасье сделалось добычей дьявольской силы. Труды не одного десятка лет, когда хозяйка Трескенде с рассветом поднималась и шла высаживать рассаду или подвязывать нежные побеги, пошли прахом.
Несмотря на то что Демидову-Карамзину, которая продолжала числиться кавалерственной дамой, давно не видели в Петербурге, ее помнили, ею интересовались и, читая сообщения в газетах о ее несчастьях, сопереживали ей. Невестка звала жить к себе. Но Аврора Карловна, держась своих правил, предпочитала быть самостоятельной, вести тот образ жизни, к которому привыкла.
Поняв, что ей уже не по силам восстановить Трескенде, она перебралась в Гельсингфорс, где поселилась в доме на берегу залива. Хозяйство ее сильно уменьшилось, однако забот и треволнений только прибывало. Казалось, покой существовал только над неоглядной водной гладью, которая была видна из ее окна. Все остальное представляло собой сплошное скопище тревог и огорчений.
Из ближайших финских родственников, с которыми Аврора Карловна всю жизнь была очень дружна, почти никого не осталось. Тем не менее она считала своим долгом опекать их потомство, помогая и советом, и деньгами. Жизнь племянников и племянниц, особенно семейная, складывалась непросто, да и жили порой они от нее далеко. Но это не мешало восьмидесятишестилетней Авроре Карловне, например, отправиться в Португалию, чтобы повидаться с семейством своей умершей младшей сестры Алины.
Самое горячее участие принимала она в жизни племянника Алексея Мусина-Пушкина, который после дуэли из-за жены остался инвалидом. Вдобавок неверная супруга все-таки оставила его. Человек громадного жизненного опыта, хорошо разбиравшаяся в людях, Аврора Карловна в этой трагической и, казалось, достаточно ясной ситуации искала возможность примирить мужа и жену. Она старалась устраняться от категорических обвинений и, несмотря на очевидные порой факты, умела войти в положение каждого.
Нечего и говорить, что внуки и внучки считали бабушку Аврору высшим арбитром в самых запутанных и болезненных ситуациях. Ей поверяли сердечные тайны, молодые восторги и печали. Она утирала слезы огорченным внучкам, наставляла на путь истинный внуков. Именно здесь, в Гельсингфорсе, у бабушки Авроры праздновались свадьбы, здесь же вместе с нею переживались первые разочарования и неудачи.
Но ни для кого из Демидовых не было тайной, что первое место в сердце бабушки занимает Элим. Она всегда молила Бога, чтобы он призвал ее к себе не раньше, чем ее любимец женится. Только увидев, что он находится в хороших, добрых руках, она сможет спокойно закрыть глаза.
…Редко бывая в Петербурге, Аврора Карловна все же время от времени показывалась на придворных балах, где однажды встретилась со своей давней знакомой княгиней Барятинской.
Давно овдовевшая Бетси, хотя была и моложе Демидовой, поседела и погрузнела, но не растеряла прежней энергии и в разговоре с Авророй Карловной ругала своего внука, женившегося на актрисе.
- При входе, - говорила она, - я столкнулась с Элимом и его молодой женой… Какая партия! Как не позавидовать вам, дорогая Аврора Карловна. Видно, бедная Мари молит за сына на небесах…
Она подняла вверх все еще красивые глаза. В это время распахнулись двери. Начался так называемый большой выход императорской семьи.
Императрица Мария Федоровна с приветливой улыбкой кивала расступившимся гостям. Александр III, как всегда во время подобных церемоний недовольный, шел вместе с министром двора графом Воронцовым-Дашковым. Взгляд государя, хмуро скользивший по собравшимся, неожиданно выхватил из толпы молодое лицо. Какие знакомые черты! Точно мягкий удар в грудь отбросил Александра в прошлое.
- Кто этот хлыщ? - буркнул он, замедляя шаг. - Там справа, высокий.
Взглянув назад и тут же наклонившись к нему, Воронцов-Дашков ответил:
- Это Элим Демидов, государь. Служит по дипломатической части. - И добавил: - Мой зять…
* * *
Элим, как старший сын Павла Павловича Демидова, получил самую значительную часть наследства, за состоянием которого до его совершеннолетия наблюдала специальная, утвержденная государем опека.
Интересно, кстати, как распределились демидовские богатства между сыновьями и дочерьми Павла Павловича: мужскому потомству причиталось по триста долей движимого и недвижимого имущества, женскому - менее ста. Но в любом случае каждый из детей был не просто богатым, а очень богатым человеком.
Состояние же Элима и вовсе резко возросло после того, как скончался, не дожив до тридцати лет, его сводный брат Павел. Примечательно, что именно ему Павел Павлович- младший завещал свою долю наследства. И ни у кого это не вызвало неудовольствия, что свидетельствует об отношениях Элима с детьми Елены Петровны: они были по-настоящему родственными и таковыми сохранились на всю жизнь.
Известно, что в период с 1891 по 1900 год Элим Павлович получал чистого дохода от выпускаемых на его заводах рельсов до 1 миллиона рублей в год. Пожалуй, это была рекордная цифра для всех нижнетагильских владений Демидовых.
В возрасте двадцати пяти лет Элим женился на графине Софье Илларионовне Воронцовой-Дашковой. Счастливая жизнь супругов омрачалась лишь одним - отсутствием детей. Вместе они прожили сорок девять лет - Элим Павлович скончался за год до золотой свадьбы. Большую часть своей семидесятичетырехлетней жизни Элим Павлович провел вдали от родины, в столицах разных стран, но по своим мыслям и чувствам оставался совершенно русским православным человеком. Их с женой объединяли не только взаимная любовь и уважение друг к другу, но и сознание своей причастности к фамилиям, которые навсегда остались в истории России.
Забегая вперед, скажем: весть о большевистском перевороте застала супругов в Афинах. Элим Павлович принял решение не возвращаться, чем, вероятно, спас жизнь себе и жене, несколько родственников которой без суда и следствия были расстреляны в Крыму.
Демидовские же заводы новая власть национализировала, как, впрочем, и все остальное: дома, поместья, произведения искусства. Многое оказалось разграбленным, погибло в пожарах или, как демидовские могилы, было стерто с лица земли.
После революции, когда в Европу хлынули толпы беженцев из России, Демидовы в Афинах все силы и средства направляли на то, чтобы помочь соотечественникам в грозный час испытаний. Энергичную Софью Илларионовну в 1921 году выбрали заместителем председателя Союза русских православных христиан в Греции.
От отчаяния и безнадежности спасала вера - русская Святой Троицы церковь в центре греческой столицы стала сердцем русской колонии.
Возле этого храма в 1943 году похоронили Элима Павловича. Он умер в ранге чрезвычайного посла и полномочного министра уже не существующей Российской империи.
* * *
Бабушка Элима Павловича скончалась на заре двадцатого века, который принес столько мук и ее стране, и ее потомкам.
До самого дня, а вернее, ночи своей смерти Демидова чувствовала себя хорошо и, ложась спать 13 мая 1902 года, была полна планов на следующий день.
Но для Авроры Карловны он не наступил. Она умерла во сне, легко, лишь трех месяцев не дожив до своего девяностачетырехлетия.
Конечно, ее уже могли считать глубокой старушкой. Но она никогда не была ею. Аврору Карловну природа наделила крепким здоровьем, которое она поддерживала ежедневными прогулками верст по пять, а то и больше. Годы, что страшны не сами по себе, а болезнями, утратой.
По традиции в каждом демидовском поколении обязательно были мальчик по имени Павел и девочка Аврора. Внучка Авроры Карловны считалась одной из самых очаровательных и оригинальных женщин Петербурга. Однако вместе с бабушкиной красотой она унаследовала и бурный демидовский темперамент. Поклонники, скандалы, дуэли, измены, громкий бракоразводный процесс, нервные срывы - все это было в короткой биографии несчастной Авроры Павловны, закончившей свой жизненный путь в 30 лет былой подвижности и интереса к жизни, казалось, не досаждали ей.
На последних снимках Демидовой нет той безнадежности и тоски, что почти всегда видны на старых лицах. Она как будто избегла убожества увядания - конечно, красота ушла, но не смогла унести с собой всего, что даровала природа.
Заметим, что мода прошлого была с женщиной заодно на всех этапах ее жизни. Она давала ей возможность в молодости, скажем, щегольнуть красивыми обнаженными плечами и тонкой талией, а на склоне лет, не лишая возможности выглядеть нарядно, скрыть несовершенство фигуры, под элегантной кружевной наколкой спрятать поредевшие волосы.
Главным же украшением Авроры Карловны оставались ее глаза, в которых светились ум, доброжелательность и спокойствие человека, хорошо прожившего свой век. Ничто ее не одолело. Даже груз невероятного богатства, чего, как правило, не выдерживает сильный пол. Аврора Карловна умела считать деньги, но всегда знала им истинную цену и на опыте собственной жизни убедилась, что власть и могущество золота сильно преувеличены.
Впрочем, кто же станет отрицать и благую роль обеспеченности? "В бедности всегда присутствует запах смерти". И ничто так не подтачивает физическое и душевное здоровье женщины, оставляя на лице след уныния, как вечная, окаянная, беспросветная нужда. Ничего подобного Демидова не знала. И это одна из причин той моложавости и бодрости, что изумляла ее современников. "Она и старушкой была прекрасна", - писал об Авроре Карловне князь Вяземский, ее поклонник с полувековым стажем.
Помогая людям, она поневоле делалась свидетелем их несчастий, видела, в какие переплеты они попадают. Этот общий человеческий удел смирял Аврору Карловну с горькими потерями, которые сопровождали всю ее жизнь. Она вспоминала дорогих и близких людей, ушедших в мир иной, с любовью и нежностью. И не сетовала на судьбу, следуя завету своего прежнего знакомца Василия Андреевича Жуковского: "Не говори с тоской - их нет, но с благодарностью - были".
…Казалось, что 17 мая 1902 года на Старом кладбище Гельсингфорса хоронили не только преклонных лет даму Аврору Карловну Шернваль-Демидову-Карамзину, но и весь девятнадцатый век - город Петра с его имперской статью, государями, гулявшими в Летнем саду, пушкинским ямбом, проказами молодцов в бело-красных мундирах, с веселой пылью Марсового поля, с дамами и господами, по выражению лиц которых безошибочно узнаешь их принадлежность к этому веку.
И роскошный венок, присланный вдовствующей императрицей Марией Федоровной своей кавалерственной даме, казался данью памяти не только усопшей, но и времени, ушедшему безвозвратно.
Гроб Авроры Карловны несли уже взрослые внуки тех ее далеких современников, которые были свидетелями всей жизни "северной звезды" - жизни, похожей на роман…
9
"Дети - это вечный страх". Справедливость такого утверждения едва ли кто-то возьмется оспорить.
Елена Петровна осталась вдовою с пятью детьми на руках, когда младшей дочери Елене было всего два года. Однако самые большие испытания начались для Демидовой, когда дети выросли…
Ужасным горем для нее стала кончина тридцатилетнего сына Николая. В этом же возрасте умерла и любимая дочь Елены Петровны, названная в честь бабушки Авророй.
Вместе с красотой и миллионами своих предков Аврора унаследовала их неуправляемый характер. О ее романах, с дуэлями, изменами, побегами, похищениями, говорил весь Петербург. Елена Петровна не могла воздействовать на дочь. Пребывание в особого рода лечебнице лишь ненадолго возвращало несчастной душевное спокойствие. Здоровье ее было надломлено, и это приблизило безвременный конец.
Среди других детей Павла и Елены Демидовых, которым была суждена достаточно долгая, хотя и не без трудностей жизнь, самой яркой личностью оказалась дочь Мария.
* * *
В характере Марии Павловны также легко углядеть черты, свойственные многим членам династии. Но ей повезло больше, чем сестре.
Широта натуры, жажда действия, презрение ко всем условностям и преградам, художественная одаренность - такова была Мария Демидова, княжна Сан-Донато.
Обычно женщинам с подобными задатками приходится несладко, поскольку в семейной жизни, составляющей основу счастья, все их порывы натыкаются на подспудное сопротивление спутника жизни. Мужчина предпочитает видеть подле себя подругу непритязательную и мягкую, такой легче управлять.
Впрочем, сильный пол можно понять: женщины, которым есть что предъявить миру - талант ли, красоту, богатство, знатность или что-либо иное, отличающее их от общей массы, как правило, амбициозны и требуют к себе соответственного отношения.
С Марией, всегда тактичной и снисходительной с прислугой и вообще с простолюдинами, сильным мира сего приходилось держать ухо востро. Когда, например, давний знакомый король Умберто позвонил ей по телефону в неурочный час, то услышал в ответ: "Вы можете царствовать в Италии, но не позволяйте себе мешать отдыху княжны, Демидовой".
Такова была Мария в молодости, когда молва причисляла ее к самым красивым и оригинальным женщинам Петербурга. Таковой осталась и в старости, познав болезни, одиночество, утрату былого финансового могущества.
Понятно, что подобным особам нелегко найти себе спутника жизни, а еще труднее ужиться с ним. Но случилось невероятное - и это, пожалуй, отличало Марию от большинства женщин демидовского клана, фатально невезучих в сердечных делах.
Весной 1897 года Мария стала женой человека, который смог влюбить ее в себя без памяти, и этому чувству она осталась верна на всю жизнь.
"Мой обожаемый Сеня", - с такими словами двадцатилетняя Мария вышла из церкви после венчания. "Мой обожаемый Сеня", - так говорила она о своем избраннике и после его смерти.
Кто же был этот "обожаемый Сеня"?
…Князя Семена Семеновича Абамелик-Лазарева называли одним из самых богатых людей в России. По количеству принадлежавшей ему земли он "считался крупнейшим помещиком".
Однако каким богатством можно удивить урожденную Демидову? Дело, вероятно, было совсем не в количестве движимого и недвижимого имущества, а в необыкновенных человеческих свойствах этого человека, о котором современники отзывались с нескрываемым удивлением и восхищением. Такие люди рождаются редко. Даже единственная встреча с ними остается в памяти на всю жизнь.
В свои сорок лет Абамелик-Лазарев был "человек цветущего здоровья, без седин, высокий, красивый, прекрасно сложенный, с размеренной твердой походкой. Его большие черные глаза отдавали поразительной по чистоте и ясности блеском, и его редкий по красоте и обаянию взгляд, в котором так много светилось ума и сознания жизни, долго не забывался; взгляд, который быстро и неожиданно останавливался на вас, коротко, на две-три секунды, как будто бы вникал в вашу душу, привлекал вас к себе".
…После свадьбы молодожены уехали в Пратолино, откуда Мария написала свекрови Елизавете Христофоровне в Петербург: "Дорогая мама, мне хочется вам сказать, что я чувствую себя очень счастливой…"
Семья, к которой теперь она принадлежала, имела армянские корни и историю, очень похожую на демидовскую.
Первого из появившихся в России пращуров Семена Семеновича звали Елиазар Лазарьянц. Он поступил на русскую службу во времена Елизаветы Петровны и служил переводчиком с восточных языков. Его дети, называвшие себя уже Лазаревыми, начали свое предпринимательство с основания шелковых мануфактур. Энергичные, умело сочетающие способность наживать деньги с честностью, они быстро разбогатели и приобрели вес в обществе. При Екатерине дворцовые модницы уже щеголяли в парче и бархате российского производства, не уступающих французским. Дело Лазаревых ширилось: они получили подряд на разработку каменноугольных копей в Пермской губернии, стали владельцами горных заводов, продавали железо, соль, брали строительные подряды.
Не интригами и хапужеством Лазаревы пробивались к благоденствию, а энергией и желанием возвратить часть заработанного стране, которая стала им родиной. Они точно определили место денег в своей жизни, не давая им заступить черту, за которой ценилось совсем другое: книги, искусство, образованность, поддержка учебных заведений и тех, кто туда стремится. Лазаревы росли сами и помогали в этом другим. Все приходило по заслугам.
На доме № 40, примыкающем к армянской церкви и принадлежавшем этому замечательному роду, на мемориальной доске надпись: