Между тем, пока Орселли и Орио обменивались словами, отряд патриция стоял, не понимая, что заставляло их начальника говорить так долго с гондольером, тогда как в других местах он исполнял свою обязанность, не допуская никаких рассуждений.
Но Беатриче, пристально смотревшая на капитана, поняла, что тот находился в состоянии полнейшего опьянения. Это было видно по его глазами, то мутным, то сверкавшим, как раскаленные уголья. Тем не менее девушка решилась подойти к нему, надеясь смягчить сердце Орио.
- Синьор Молипиери, - начала она ласково. - Вы не слишком снисходительны к нам.
- Напротив, милая крошка, я очень снисходителен к хорошеньким девушкам, - отвечал Орио, стараясь сохранить равновесие.
- Вам жаль женщин, и вы не хотите видеть их несчастными?
- Любезнее меня нет ни одного человека ни в Венеции, ни в Константинополе, - воскликнул Орио, - и я разрублю пополам того, кто дерзнет сказать, что у тебя некрасивые глаза.
Беатриче покраснела и отступила шага на два от капитана.
- Ну а что же будет с нами, если вы уведете Орселли, капитан, - продолжала она. - Разве вы не знаете, что нам придется тогда просить милостыню?
Молипиери старался твердо стоять на ногах и, опираясь на рукоять секиры, проговорил убедительным тоном:
- Клянусь, что ни один сенатор не откажется отдать тебе свое сердце, моя красоточка!
По лицу Беатриче пробежало облако. Гондольер же, напротив, как будто оживился и устремил мрачный взгляд на лицо Молипиери. Нунциата же приподнялась на постели и обратилась к дочери:
- Не трать попусту слов, милая Беатриче, - сказала она, - разве ты не видишь, что этот патриций не в силах понять твоих слов?
- Не в силах понять?! - повторил с сильным негодованием Орио. - Ого! Старуха, как видно, желает поругаться… Черт побери! Этот молодец умнее матери: он, по крайней мере, молчит. Но успокойтесь: если я возьму брата, то разумеется не оставлю без внимания и сестру. Нельзя же позволять жемчужине валяться в грязи… Ради твоих прелестных глаз, Беатриче, я буду покровительствовать твоему брату… В доказательство же моих миролюбивых намерений и в залог вечной дружбы я сейчас расцелую тебя на виду у всех.
Он расхохотался и простер к ней объятия.
Девочка отскочила с испугом, но все же мысленно признала, что капитан прекрасен, как Адонис. Она невольно увлекалась его мелодичным голосом и любовалась великолепными глазами, взгляд которых проникал в ее душу.
- Я поцелую вас, синьор Орио, но только в том случае, если вы не возьмете Орселли, - сказала певица полушутливым тоном.
Вместо ответа патриций принял самодовольный вид и направился неровными шагами к смущенной Беатриче.
Орселли, не говоривший ни слова, посмотрел на капитана мрачно и презрительно, возмущаясь его дерзостью.
- Позвольте мне дать вам хороший совет, синьор Орио, - проговорил гондольер глухим голосом. - Не трогайте девушку, если не желаете получить за это должное возмездие.
- Возмездие! Так ты угрожаешь мне? - воскликнул Орио, подняв руку, как бы с намерением ударить гондольера. - На колени, несчастный! Проси прощения!
Беатриче вздрогнула, она знала хорошо характер брата и понимала, что тот, не задумываясь, бросится на пьяного Орио. Ей было жаль молодого патриция, и сердце ее забилось под влиянием нового, никогда еще не испытанного ей чувства. Она схватила руку Орселли и прошептала с мольбой в голосе:
- Не бей его, милый брат! Ты видишь, что он не сознает, что делает…
- Неужели же я должен встать на колени по приказанию этого нахала?
- Нет, нет!.. Я унижусь перед ним за тебя… Буду умолять его, образумлю его… Он ведь сумасшедший, а сумасшедших надо жалеть.
- Сумасшедших, но не пьяных! - возразил гондольер сурово.
- Пьяных? - повторил Молипиери, расслышавший это замечание со свойственной нетрезвым людям чуткостью. - А! Ты считаешь меня пьяным?.. Это, право, забавно! Но я докажу…
- Берегись, синьор Орио! Иначе я переломлю тебя, как тростинку…
- Как тростинку?! Черт побери: да ты, видно, не знаешь, что тростинку можно только согнуть, но не переломить, - воскликнул патриций. - Ты выбрал дурное сравнение… Никому не трогаться с места! - добавил он, обращаясь к солдатам. - Я справлюсь один с этим быком и утащу девчонку, как какое-нибудь перышко.
Он пошел было вперед, но должен был на минуту остановиться, потому что опьянение его усиливалось все более и более. Орселли отвернулся с видом отвращения.
- Я выну среднюю половицу, - сказал он Беатриче, - и этот хвастун полетит в воду…
- Не делай этого! - горячо возразила Беатриче. - Разве ты не видишь, сколько тут солдат… Если ты сделаешь это, ты погибнешь. Нет, Орселли, я постараюсь сама уладить все к лучшему.
Говоря эти слова, она отвернулась от брата и кинулась на колени перед молодым патрицием:
- Умоляю вас, синьор, пощадить этих детей, - воскликнула Беатриче. - Неужели вы решитесь отнять у них единственного кормильца?.. Грудь Орселли служила нам до сих пор щитом, сердце его билось только для нас, руки его зарабатывали нам насущный хлеб… О синьор Орио, неужели вы не любите никого?
Приятный и кроткий голос девушки произвел на капитана какое-то странное чарующее действие. Он смотрел на нее с удивлением, смешанным с восторгом, и гнев его начал уступать место другим, более мягким чувствам.
- Вставайте! - проговорил он с нетерпением. - Я не хочу, чтобы передо мной унижалась женщина… Приказываю вам встать… Слышите?.. Как она хороша!.. Боже мой, как дивно хороша эта дочь лагуны!.. О да, я любил, - продолжал он, сжимая рукой горячий лоб. - Я любил много раз в жизни… Но можно ли любить слишком много?.. Ах, я хочу пить… Красавица, дайте мне стакан холодной воды!.. Как ваше имя?.. Отчего ваш брат смотрит на меня так угрюмо?.. Встаньте же! Прошу вас!
- Я встану, если вы дадите слово пощадить нас, - ответила Беатриче сквозь слезы, протягивая к нему руки.
- Это невозможно! - произнес Молипиери. - Я присягал сенату… Я должен быть неумолимым, как мраморный Юпитер… Слышишь: неумолимым?.. Не плачь, моя красавица!.. Повторяю тебе, что я не могу ослушаться сената… Ну поцелуй же меня, или я…
Он нагнулся, чтобы обнять, Беатриче, которая, как очарованная, была не в силах ни пошевельнуться, ни остановить его словом. Казалось, что она даже ждала его поцелуя, несмотря на свой испуг и негодование.
- Назад! - произнес Орселли, схватив со стены тяжелое весло и подняв его над головой Орио.
Громкий крик вырвался из груди Беатриче. Почти не помня себя и словно повинуясь чьей-то неизвестной воле, она быстро поднялась с колен и загородила собой Орио.
Ввиду явной опасности капитан опомнился.
- Ко мне! - крикнул он. - И множество солдат бросилось на гондольера, ошеломленного поступком сестры. Не прошло и минуты, как Орселли был уже связан и не мог причинить вред кому бы то ни было.
Убедившись, что гондольер не может напасть на него, Молипиери обратился опять к Беатриче.
- Успокойтесь, милая крошка, - сказал он с веселым тоном, - вы спасли мне жизнь, а потому можете быть уверены, что я не причиню вашему брату никакого вреда…
Говоря эти слова, Молипиери обхватил стройный стан дрожавшей Беатриче и стал покрывать поцелуями ее нежную шею на глазах Орселли, старавшегося разорвать веревки, чтобы кинуться на патриция.
- Моя кроткая голубка, - продолжал Орио. - Пока мои солдаты позаботятся об Орселли, я поведу тебя в свое палаццо, где предоставлю в твое распоряжение гнездышко, вполне достойное такой хорошенькой птички.
Маленькая певица сделала над собой усилие, чтобы разбить странное оцепенение, вызванное в ней голосом и взглядом молодого патриция. Вырвавшись от него, она бросилась опрометью к матери и проговорила, заливаясь слезами:
- Успокойся, матушка, я не оставлю тебя и детей!
Орио приказал двум морякам схватить девушку, но она судорожно вцепилась в далматику Джиованны.
- Помогите мне, синьора, - воскликнула бедная Беатриче. - Ради Бога, спасите меня от них!
Все это время Джиованна сидела, погрузившись в думы, и смотрела с безмолвным ужасом на происходившее вокруг нее. Впервые в жизни присутствовала она при такой отвратительной сцене.
Крик Беатриче вывел девушку из оцепенения, глаза ее сверкнули и, не отдавая себе отчета в том, что делает, она быстро подошла к Орио.
- Стыдитесь, монсиньор! - произнесла с негодованием Джиованна. - Неужели вы так мало цените свое звание и имя, что готовы втоптать их в грязь?
- В грязь?! - повторил капитан.
- Да! - повторила надменно дочь ди Понте. - Поступать так с бедным семейством, как поступаете вы, может только или человек очень порочный, или бандит!
- Черт побери, кто вы, осмеливающаяся говорить так дерзко? - воскликнул молодой патриций, раздраженный донельзя, подступив на шаг к Джиованне.
- Вы желаете знать, кто я? - произнесла девушка, откидывая капюшон. - Извольте: я - дочь Бартоломео ди Понте.
Капитан остолбенел.
В течение минуты он стоял, молча и не двигаясь с места.
- Клянусь святым Марком, странная встреча! - произнес, наконец, патриций.
- Ваша правда, встреча очень странная, если передо мной действительно Орио Молипиери. Но нет, это верно, не он! Тот синьор, о котором я говорю, друг Валериано Сиани, и, конечно, не унизит себя, обижая больную женщину и ее несчастных детей.
Услышав эти слова, поручик отряда по имени Лоредано подошел к Джиованне и положил на ее плечо свою сильную руку.
- Потише, синьорина, я не позволю вам оскорблять так своего начальника! - произнес он тоном, в котором звучала угроза.
- Оставьте ее, Лоредано! - воскликнул повелительно Орио, стараясь принять вид, полный достоинства, чтобы скрыть овладевшее им смущение.
- Однако же, капитан! - начал было поручик.
- Молчите! - повторил грозно Молипиери. - Эта особа должна быть священна для нас!
Не смея возражать начальнику, Лоредано пожал плечами и отступил назад, а Джиованна продолжала, обращаясь к Орио:
- Я пришла сюда, монсиньор, с целью облегчить тяжелое положение кормилицы вашего друга Валериано Сиани. Но вы, как видно, пожаловали с другим намерением и увеличиваете горе бедной женщины. Что же, продолжайте начатое! На вашей стороне сила, и никто не в состоянии противиться вашему произволу. Вы даже можете, если угодно, оскорбить в моем лице Сиани, хотя это, разумеется, и не останется безнаказанным. Мой отец не замедлит обратиться к сенату с просьбой воздать вам должное за подобные поступки.
- Ну и пусть его жалуется: мне-то какое до этого дело! - воскликнул Орио, задетый за живое высокомерием Джиованны.
- Если вам нет дела до Бартоломео, - возразила девушка, - то ваш друг потребует от вас отчета в оскорблении его невесты, и я от его имени бросаю вам перчатку.
С этими словами девушка сняла ее с руки и бросила к ногам молодого патриция.
Солдаты зароптали, но капитан нагнулся и поднял перчатку.
- Благодарю, синьорина, - сказал весело Орио. - Я сохраню ее на память о вас. А засим честь имею объявить, что из уважения к вам - но никак не из страха - я оставляю в покое прекрасную птичку и прикажу солдатам проводить вас до дому господина ди Понте.
- Последнее вовсе не нужно, - гордо возразила Джиованна. - Дочери Бартоломео нечего бояться венецианской черни, которая любит и уважает старого торговца, презираемого гордыми патрициями. Ваши солдаты внушают мне гораздо меньше доверия, синьор Орио… Уведите же вашего новобранца, связанного по рукам и по ногам, но знайте, что я никогда не забуду, как патриций попирает все человеческие права и не стыдится унижать свое звание, прибегая к насилию.
Молипиери не ответил ни слова. Смущенный донельзя, он повернулся к воинам и приказал им увести Орселли. Затем он выпрямил свой стан и проговорил как будто в виде извинения:
- Гм! Женщины ничего не понимают в государственных делах… Будем же исполнять наш долг!
По удалении отряда, с которым отправился и Молипиери, плач и рыдания огласили хижину. Не имея сил видеть отчаяние бедной Нунциаты, Джиованна почти тотчас же отправилась домой и увела с собой Беатриче.
- Ты должна оставить свою мать и детей на несколько часов, - сказала ей Джиованна. Тебе необходимо рассказать моему отцу все, что произошло в хижине. Он имеет громадное влияние на простолюдинов и заставит их заступиться за вас. Мы посмотрим, кому будет отдано предпочтение: неумолимым ли сенаторам или Бартоломео ди Понте!
XI. Спасение утопающей
Когда женщины вышли из хижины, буря усилилась до невероятной степени. Ветер глухо гудел в высоте, небо было покрыто почти сплошь тяжелыми свинцовыми тучами, и между ними поминутно сверкала молния, сопровождаемая страшными раскатами грома. Ночной мрак плотно окутывал все предметы, и только изредка серебристый луч луны, пробиваясь сквозь пелену туч, освещал зеленоватое море, яростно бившееся о берег. Но хотя погода была отвратительная, девушки шли, не обращая на нее внимания.
Таким образом, они добрались почти до острова Святого Серволо, на большой лагуне, и двинулись по направлению к Лидо. Но здесь их заставило остановиться следующее зрелище: многочисленные барки летели по волнам с быстротой птицы, и со всех сторон приближалось множество людей обоего пола и различного возраста. Все они несли корзины, крюки и сети.
- Куда вы идете? - окликнула удивленная Джиованна нескольких человек.
- За добычей, синьорина! - отвечали они, ускоряя шаги.
- О синьорина, эта ночь будет очень прибыльна для бедных рыбаков! - заметила Беатриче.
- Прибыльна!.. При такой буре?.. Я тебя не понимаю!
- Жаль, что здесь нет брата: он тоже попользовался бы береговым правом… Но я присоединюсь к другим, синьорина: просто грешно не брать то, что посылается нам случаем… Тут, наверное, найдется что-нибудь на долю матушки и моих маленьких братьев.
- Что ты хочешь делать? Неужели же ты побежишь с этими сорванцами? - воскликнула изумленная Джиованна.
- Да, синьорина, не следует упускать того, что дается нам свыше.
- Но что же это за береговое право? - спросила молодая девушка. - Объясни, в чем оно заключается?
- О, вам не понять этого, - проговорила со вздохом девушка. - Но умоляю вас, дорогая синьорина, не задерживайте меня больше!
- Однако ты шла, чтобы подать жалобу моему отцу… - начала было Джиованна строгим тоном, но сильный порыв бури заглушил ее голос. Поднялся какой-то рев и свист, и в тот же миг засверкала яркая молния. Джиованна и ее спутница услышали крики народа, столпившегося на берегу и готового к своему опасному промыслу.
Вдруг громадное светлое пятно появилось на небе и осветило бушевавшее море.
- Пресвятая Дева! - воскликнула Джиованна. - Беатриче, видишь ли, там плывет какой-то корабль?
- Нет, это только баркас, на котором нет людей, - возразила певица.
- Ты так думаешь? - проговорила молодая девушка, смотря с ужасом на грозные волны.
- Конечно, - ответила Беатриче, - я не вижу никого на палубе.
- Но если ты ошибаешься? Если на этом судне есть люди?
- В таком случае нам надо пожалеть их, синьорина, и помолиться об их душе.
- Этого недостаточно, надо спасти их! Надо, чтобы рыбаки поспешили к ним на помощь!
- Не думаю, чтобы они так поступили, - ответила Беатриче со странной улыбкой. - При такой буре самый опытный и отважный моряк не решится подвергать себя прихоти волн разбушевавшегося моря.
- Но неужели же они допустят умереть без покаяния своих ближних?
- Что же делать! Все мы должны умереть рано или поздно, - проговорила задумчиво Беатриче. - Голод ли сведет в могилу или волны поглотят нас - не все ли это равно?
Джиованна не отвечала. Все ее внимание было приковано к замеченному в море несчастному судну. Гонимое сильным ветром, оно летело с быстротой стрелы по направлению к берегу, и громадные валы то подбрасывали его вверх, как легкое перо, то погружали в страшную бездну. Прошло несколько тяжелых минут. Наконец сильный напор волн ударил судно о риф - и море покрылось обломками. Джиованна вскрикнула: между обломками она ясно разглядела человеческую фигуру, которую несло к перешейку, где прибой волн был не так силен. Она кинулась опрометью к группе рыбаков и проговорила скороговоркой:
- Спасите этого человека, пока еще не поздно!
- Вы сошли с ума, синьорина?! - отозвался один из рыбаков, отталкивая ее. - Зачем вы пришли сюда? Идите своей дорогой и не мешайте беднякам доставать себе пропитание.
Но видя, что она настаивает на своем, рыбак схватил девушку за руку и закричал:
- Уйдите, иначе, клянусь честью Доминика, вам будет худо!
Беатриче подбежала, едва переводя дух.
- Молчи, проклятый пьяница! - воскликнула она. - Разве ты не видишь, что говоришь с дочерью нашего доброго покровителя Бартоломео ди Понте?
Услышав имя негоцианта, рыбаки почтительно сняли шапки и окинули Джиованну взглядами удивления, смешанного с любопытством, а Доминико пробормотал со смущением:
- Простите меня, синьорина, но вам нельзя оставаться здесь в это время: ваш почтенный отец первый осудит вас, если вы накличете беду на наши головы.
Джиованна вздрогнула: до слуха ее донесся пронзительный крик.
- Слышали? - спросила она с отчаянием.
- Конечно, - отвечал с улыбкой Доминико, следуя за своими товарищами. - Это разбилась галера из Кипра: и на всех нас хватит вдоволь прекрасного вина и прекрасных материй.
Но Джиованна последовала за ним.
- Помогите же утопающим! - воскликнула она. - Я наполню ваши шапки монетами… Отправляйтесь! Я помолюсь за вас Пресвятой Деве, и она окажет вам свое покровительство.
Но никто не слушал ее; все бросились ловить плывшие мимо берега ящики, доски и всякого рода обломки.
Один только Доминико навострил уши, когда девушка упомянула о деньгах, и спросил своего товарища Антонио, не хочет ли он помочь ему исполнить желание синьорины.
- Нет, - возразил Антонио. - Мы погибнем, если будем сопротивляться воле Божьей из-за нескольких монет.
- Вы видите, синьорина, - обратился Доминико к молодой девушке, - что вы будете напрасно просить товарищей. Мы все уверены, что погибают только те, кто согрешил перед Господом, и что спасать их - значит противиться воле Его. Никто не послушается вас, и вы поступите благоразумнее, если поспешите вернуться к своему отцу.
Но едва гондольер успел произнести эти слова, как из толпы раздался голос, говоривший:
- Синьорина, из любви к вам я попытаюсь спасти утопающего!
Наступила минута всеобщей тишины и молчания, но она была вскоре прервана громкими криками гондольеров и других присутствующих:
- Это изменник! Не дайте ему нарушать право морского промысла, - загремели дикие голоса. - Убейте его баграми!.. Где он? Где он?.. Убейте изменника!
Голос незнакомца проник Джиованне в самое сердце.
- О! - воскликнул Доминико, расталкивая товарищей, обступивших с криками угрозы молодого человека, одетого в изорванный рыбачий костюм. - Это сумасшедший, которого мы встретили на улице Фреззариа… Он бредит не только от горячки, но и от голода… Да простит мне мой ангел-хранитель, если я скажу, что благотворительность не ведет ни к чему хорошему!.. Этот молодец вовлечет всех в беду.