- Да, синьор, и эта подозрительность проявлялась при первом же случае. Моя искренняя преданность только усыпила на время его недоверие, но падение мое было неизбежно. Три года тому назад император вздумал жениться на дочери Раймонда, графа Триполийского. Но затем он вдруг резко передумал и женился вопреки моим многочисленным советам на Марии Австрийской, которая пленила его своей красотой. Граф, решившийся отомстить ему за нанесенное оскорбление, вооружил против него те же корабли, которые должны были провожать невесту в Константинополь, и эта флотилия начала опустошать острова Архипелага и берега Босфора. В это время я как-то провожал Мануила на ипподром и был встречен со стороны народа, солдат и партии Синих такими рукоплесканиями, какими следовало бы встречать одного императора. Он покровительствовал партии Зеленых. Скрывая овладевший им гнев, он старался заверить меня, что восторженные зрители желают видеть меня среди бойцов на арене, и заставил меня идти туда, когда выпустили голодного льва.
- Он на то и Комнин, чтобы доставлять своим друзьям возможность отличиться, - перебил Орио. - Впрочем, это доказательство дружбы было уж чересчур сильно.
- Я обманул ожидание Мануила, - продолжал Аксих. - Я в молодые годы часто охотился на львов в Курдистане, а потому остался победителем и на этот раз. Не обвиняйте меня в хвастовстве, синьор Молипиери. Лев, о котором я рассказываю, находится здесь. Это тот самый лев, которого я показываю венецианским зевакам. Если угодно, я покажу вам след раны, нанесенной ему мной между глаз. Император приказал мне покончить со страшным животным, которое было оглушено сильным ударом. Я отказался сделать это при неистовых рукоплесканиях тридцатитысячной толпы. Мануил, выведенный из себя моим непослушанием, велел заключить меня в подземные темницы Бланкервальского дворца. Между тем лев был отправлен в сады великого логофета Никетаса, где он и выздоровел каким-то чудом. Император не мог больше присутствовать на ипподроме, чтобы не слышать, как партия Синих отзывалась обо мне с величайшим восторгом. Результатом всего этого было то, что он сослал меня вместе с моим львом на остров Наксос, откуда мне удалось, однако, убежать. И таким образом я явился в Венецию - зарабатывать себе на кусок хлеба с помощью бедного льва, который привязан ко мне, как собака.
- Это довольно странная история, - заметил Орио, слушавший с большим вниманием. - И если она не вымышленная, то сенат может положиться на тебя в полной мере.
- Я буду служить ему с таким же рвением, как самый преданный ему патриций, - ответил укротитель с поклоном, стараясь скрыть насмешливую улыбку.
- Прекрасно, друг мой, - сказал Молипиери. - Пока же я советую тебе утешаться в своем несчастии мыслью о сиракузском тиране Дионисе, который стал простым школьным учителем. К тому же Совет вознаградит тебя хорошо, если ты поможешь ему избежать борьбы, в которой интересы республики могут подвергнуться разным случайностям. Согласен ли ты способствовать нам в нашем предприятии? Речь идет о том, чтобы отплатить Мануилу Комнину его же монетой, то есть хитростью и обманом. Нужно или сжечь греческий флот греческим же огнем, или восстановить против Мануила его войско именем нового императора… Назначай сам себе цену.
Холодный пот выступил на лбу Заккариаса. Он сильно упрекал себя за то, что подверг своего верного шпиона такому сильному искушению, и взглядывал исподлобья на лицо аколута, стоявшего с опущенной головой. Между тем Аксих, подумав немного, ответил посланнику сената твердым и решительным голосом:
- Я согласен, я вполне знаком с честолюбием византийских придворных, с трусостью и неблагодарностью народа, с непостоянством и алчностью всех греков. Вообще я могу добиться измены береговой стражи, благословений патриарха Феодосия, достать ключи от трех ворот города… И кроме всего этого возмутить дружины Бессмертных. Да, никто лучше меня не знает слабых сторон Константинополя, этого колосса, который только блестящее подобие древней Римской империи, и давно уже был бы уничтожен варварами, если бы не расточал вокруг себя такой щедрой рукой золото и серебро.
Мнимый Андрокл так вошел в свою, роль, что Заккариас спрашивал себя с ужасом: может ли он надеяться хоть сколько-нибудь на этого человека?
В это же время Орио заметил, что немой слуга указывает ему украдкой на закутанную женщину, которая присутствовала при этом разговоре с видом полного безучастия. Патриций хотел приблизиться к ней, но укротитель схватил его за руку и крикнул повелительно:
- Заккариас!
Мнимый Заккариас явился немедленно.
- Что угодно господину? - спросил он почтительно.
- Подай нам бутылку хиосского вина и два кубка, - распорядился Аксих. - Выпьем, синьор Орио, - продолжал он, когда Заккариас удалился, - выпьем и скрепим вином заключенный союз для блага Венеции.
- С удовольствием! - отозвался Молипиери. - Поверь, что я буду тебе хорошим собутыльником, мой славный приятель… Признаюсь, что Мануил был прекрасным товарищем по оружию и веселым собеседником, и я не желал бы его смерти, если б он не был врагом Венеции.
Заккариас вскоре вернулся и шепнул укротителю:
- Патриций не должен выйти отсюда живым: влей ему в вино того фессалийского яда, который убивает мгновенно самого сильного человека. Я не хочу, чтобы он мучился. Он был хорошим товарищем, и мы боролись с ним не хуже каких-нибудь атлетов в цирке.
XV. И немые могут объясняться знаками
Пока мнимый Заккариас отдавал это приказание, молодой патриций поглядывал с любопытством на молодую гречанку, сидевшую неподвижно на прежнем месте. Мнимый Андрокл заметил это и сказал с улыбкой:
- Не обращайте внимания на эту женщину, синьор Молипиери: это простая невольница, танцовщица, которой предстоит забавлять толпу на площади Святого Марка своей ловкостью и грацией. Венецианцам уж надоело смотреть на прыжки моего льва, и, между нами будет сказано, рев его уже не наводит больше ужаса не только на взрослых, но даже и на детей.
- Что поделаешь, добрый Андрокл, - проговорил Орио задумчиво. - Ко всему можно привыкнуть, и все может надоесть, исключая кипрское или хиосское вина.
Заккариас между тем наполнил кубки и поставил их перед молодым патрицием.
- Пейте, мои синьоры, - сказал он. - Вы не найдете лучшего вина, чтобы выпить за смерть императора Мануила.
- Нет! - воскликнул Орио, отталкивая с живостью кубок. - Я не буду пить за его смерть… Он враг святого Марка, и я готов встретиться с ним на поле битвы, но никогда я не присоединюсь к убийцам того, кто поступил так великодушно со мной и с моим другом Валериано Сиани!
При последнем слове взгляд Орио упал невольно на молчаливую танцовщицу, и ему показалось, что та вздрогнула. Между тем Заккариас вылил торопливо вино, которое он предлагал молодому патрицию и обратился к укротителю со словами:
- Господин, нужно подать кубок самого сладкого ликера благородному венецианцу, который не хочет показаться неблагодарным Мануилу Комнину. Дадим же ему ликера, усыпляющего память. Быть может, он забудет потом свою нерешительность.
Затем он добавил шепотом:
- Я налью ему наркотического зелья, которое убивает волю и сковывает члены, не уничтожая способности видеть и слышать.
Немного спустя к Орио приблизился немой невольник и налил в кубок вина из бутылки странной формы, которую Заккариас вынул из ящика, наполненного различными пузырьками и флаконами.
Между тем молодая гречанка, очевидно, придумывала способ приблизиться к посланнику сената. Но это было нелегко, потому что Заккариас следил за малейшими ее движениями.
- Андрокл, - сказал патриций, - согласись со мной, что скучно пить без общества женщин. Танцовщица должна быть непременно прекрасной, если хочет поразить представление венецианцев, потому, что мы строгие судьи красоты. Прошу тебя не заставлять эту женщину присутствовать при нашем веселье с видом египетской мумии. Позволь ей показать нам сейчас же свое искусство, а в случае же отказа с твоей стороны я подумаю, что ты подражаешь евнухам Бланкервальского дворца, ревниво оберегающим женщин от глаз посторонних.
- Всегда у вас женщины на первом плане, синьор Орио, - отозвался укротитель с легким замешательством. - Будь же по-вашему! Но сначала выпейте, а потом я постараюсь удовлетворить вашу просьбу… Заккариас, спроси капризную девушку, согласна ли она станцевать перед нами полет пчелы?
Грек подошел к Зое.
- В твоем сердце измена, и я напрасно сдался на просьбы Кризанхира, - шепнул он. - Ты хочешь предупредить Молипиери, но я запрещаю тебе говорить с ним, прими это к сведению.
И, показывая ей веревку, обвязанную вокруг своей талии, он добавил:
- Я сумею принудить тебя к молчанию.
Девушка задрожала всем телом, и лицо ее покрылось почти мертвенной бледностью.
- Я буду повиноваться вам, господин, - ответила она и откинула покрывало со своего бледного, дивно прекрасного лица, напоминавшего коринфских гетер, увековеченных резцами великих художников древности.
- За воскресшую Венеру! - воскликнул восторженный Орио, осушая одним духом кубок.
Гречанка кинулась к нему и крикнула, хотя веревка Заккариаса уже обвилась вокруг ее шеи.
- Не пейте, несчастный, пожалейте себя.
- Что ты говоришь, прекрасный мотылек? - спросил изумленный патриций.
- Разве вы не узнаете меня, или я уже не заслуживаю доверия?
- Зоя, дочь Никетаса, в Венеции! - проговорил Орио, едва веря своим глазам. - Вот действительно неожиданная встреча!.. Но что же делает этот дерзкий невольник?
Заккариас тащил за собой девушку, которая схватила кубок и бросила его на пол. Орио хотел было встать, чтобы защитить ее, но им овладела внезапно необыкновенная слабость, и он был принужден снова опуститься в кресло. Веревка между тем стягивалась все крепче и крепче вокруг шеи бедной Зои. Укротитель оставался равнодушным зрителем совершающегося преступления. Тогда немой слуга приблизился к убийце и положил свою морщинистую руку на его плечо. Побледневший Заккариас выпустил веревку.
- Синьор Орио, - проговорила Зоя. - Ты друг Сиани, и я не хочу, чтобы ты был обманут этими улыбающимися масками. Это все твои враги. Вглядись в них повнимательнее, и не пей больше ни капли этого вина!
Она видела с отчаянием, что патриций, мысли которого начали путаться, не понимает ее. Вся эта мрачная сцена казалась ему сном. Он забыл даже о своем поручении и мог только любоваться этой прекрасной девушкой, обворожившей его еще в Константинополе. Зоя напомнила ему блестящие празднества Бланкервальского дворца, веселые прогулки по островам Босфора, утонченность греческих нравов, и он страстно желал увидеть, чтобы она танцевала перед ним, словно послушная раба. Патриций не мог рассуждать здраво и отвечал девушке одними только любезностями.
- Каким чудом попала ты в Венецию, божественная гречанка? - спрашивал он с улыбкой. - Тебе захотелось увидеть моего бедного Валериано? Увы! Здесь не придется тебе покорить так легко это непокорное сердце. Брось же мечтать о любви Сиани. Он умер для тебя, но зато я, его брат, товарищ по оружию и поверенный его дум, я жив. Забудь же его, прекрасная Зоя, и сядь ко мне. Будем говорить о нем, если хочешь, так как я не принадлежу к числу эгоистов. Когда же я расцелую твой красивый лоб и скажу тебе сладостное "люблю", представь, что это говорит Сиани, ведь у нас с ним почти одинаковые голоса. Я готов любить всех хорошеньких девушек, подражая древним, которые отдавали всем богам равную честь. Поверь, что я не претендую быть единственным обладателем сердца прекрасной женщины…
- Бедный безумец! - произнесла с грустью Зоя, содрогавшаяся при виде такой беспечности. - Ты шутишь и смеешься, как дитя, играющее на краю бездны.
- Твое сравнение очень мило и вполне достойно ученицы мудрой Анны Комнин. Но ты напрасно думаешь, что кубок хиосского вина может лишить меня рассудка.
- Это так, но ты выпил не вино, а яд.
- Яд?! - повторил Орио, машинально стараясь подняться, хотя и не имея сил сделать это. - Яд?.. Что? Ты заговариваешь мне зубы? Ты хочешь, чтобы я забыл твое обещание танцевать… Но я помню его, ты должна подражать полету пчелы с той неподражаемой грацией, которая может зажечь кровь даже мертвого. Ты на самом деле пчела с легкими крыльями, золотым корсажем и стальным жалом, уязвляющим сердца!.. Ты говоришь, я выпил яд? Но с какой же стати будет потчевать меня ядом старый Андрокл? Мы только что заключили с ним союз, и я служу порукой того, что сенат осыплет его милостями. Нет, ты ошибаешься, Зоя… Я выпью еще кубок этого благородного хиосского и сожму тебя в объятиях, даже если бы ты и была страшнее фурии!
- Вы все такой же легкомысленный и неосторожный, каким были и прежде, синьор Орио, - сказала молодая девушка с состраданием. - Неужели вы не узнали человека, служившего вам сейчас виночерпием?
Патриций перенес свой блуждающий взгляд на Заккариаса и как будто старался что-то припомнить. Заккариас рассмеялся:
- Не затрудняйте себя, дорогой синьор, - проговорил он, - я выведу вас из вашего заблуждения.
Он быстро сорвал накладные волосы и бороду, и Молипиери увидел перед собой эту львиную физиономию, которая внушала туркам и арабам ужас, а грекам уважение.
- Измена! - воскликнул изумленный венецианец. - Мануил Комнин!.. Он… в Венеции! Он издевается над святым Марком, укрывшись в этом Львином Рву… О, подлый Андрокл! Я поверил твоей лжи, но, гром и молния, целый полк варягов не помешает мне защищаться и отмстить за себя!
Цезарь расхохотался.
- Зоя была права, назвав тебя сумасшедшим, так как ты унизился до роли шпиона. Дож Виталь Микели заставляет тебя исполнять всевозможные унизительные поручения - вероятно, в виде наказания за твою прежнюю оплошность? Но ты не способен быть даже шпионом. Шпионы не осушают кубков с подозрительным вином и не распинаются перед каждой встречной танцовщицей. Они запоминают лица, взгляды и звуки голоса, не доверяют улыбкам, заверениям в дружбе и клятвам. Что ты толкуешь о мщении? Неужели ты думаешь, что я опасаюсь твоих угроз? Нет, синьор Орио, если я позволил прекрасной Зое предостеречь тебя, если я не хотел видеть тебя умирающим у моих ног от яда, то это потому, что мной приняты все предосторожности. Я простил тебя, надменный венецианец, из уважения к Сиани!
- Бесчестный человек! - воскликнул Орио, напрасно пытаясь выйти из состояния оцепенения. - Так ты оскорбляешь меня, лишив предварительно силы. Но, черт побери, так может поступать один только трус… Но я верну свою силу, а теперь бросаю тебе в лицо перчатку, как самому бесчестному из рыцарей!
- Будь по-твоему! - ответил хладнокровно Заккариас. - Но прошу, однако, не называть трусом коронованного воина, решившегося проникнуть под охраной двух верных друзей во враждебно расположенный к нему город. Да, я не подражаю сумасбродным рыцарям Запада, которые отдают себя в полной мере на произвол судьбы. А ты, наивный шпион, терпящий неудачу во всех предприятиях, воображаешь, что я дам тебе возможность донести на меня? Если так, то можешь успокоиться: мало того, что я парализовал твою силу, - я еще намерен удержать тебя пленником в этом доме.
- Тысячи чертей, я разобью двери и проломлю стены этой проклятой берлоги! - кричал взбешенный Орио.
Заккариас пожал плечами.
- Что за вздорные люди, эти молодые патриции! - заметил он. - Впрочем, надо быть снисходительным к умалишенным. Я хочу, синьор Молипиери, - продолжал он насмешливо, - победить вас любезностью. Вы волокита не последней руки и любите заснуть под обаятельным взглядом молодой девушки, которая навевала бы вам прохладу своим опахалом - ну, я оставляю с вами прелестную Зою, достойную дочь нашего верного министра Никетаса.
Немой слуга сделал порывистое движение, но император продолжал спокойно, как бы не заметив этого:
- Вы любите также, чтобы вам прислуживали скромные слуги, и я дам вам немого слугу, который будет повиноваться вашему жесту и не выдаст ваших тайн. Наконец, я оставляю вам в качестве телохранителя льва Андрокла - можете спать спокойно под его защитой. Надеюсь, - заключил Заккариас, что вы будете теперь довольны Мануилом Комнином и признаете, что он не менее справедлив в квартале прокаженных в Венеции, чем в роскошном Бланкервальском дворце.
Но Молипиери был уже не в состоянии отвечать на насмешки. Все стало представляться ему в неестественном виде: Заккариас казался ему каким-то демоном-гигантом, а укротитель и немой двигались перед ним как привидения в полумраке. Одна только Зоя сияла еще в его глазах звездой надежды на спасение.
- Следуйте за мной, товарищи, - обратился император к Кризанхиру и Аксиху. - Когда мы вернемся сюда, здесь не будет больше врагов. Надеюсь, Кризанхир, что ты не возобновишь больше своего ходатайства за дочь логофета и не вздумаешь заступаться за шпиона, которого она хотела спасти ценой моей жизни.
Аколут испустил глубокий вздох и грустно взглянул на молодую гречанку. Уловив ее презрительную улыбку, он побледнел.
- Зачем вы раздражаете Мануила, Зоя? - спросил он шепотом.
- Если бы вы любили меня, если бы вы не были невольником, прикованным золотой цепью к тирану, вы помогли бы мне защитить этого молодого безумца, - ответила она с негодованием.
Не зная, что ответить на такой упрек, варяг опустил голову и удалился из комнаты.
Как только дверь затворилась за ним, немой вынул маленький пузырек и вылил его содержимое в кубок, который и поднес патрицию, делая знак, чтобы тот выпил его.
Орио колебался, а Зоя воскликнула:
- Берегитесь, синьор! Этот слуга исполняет, возможно, приказание своего господина.
Видя, что его отчаянные жесты возбуждают одно только недоверие, несчастный немой сорвал с себя черное покрывало, и глазам пленников представилось страшно изуродованное лицо. Вместо одного глаза виднелась только кровавая впадина, другой же глаз был устремлен на молодую девушку с выражением тревоги и горестного упрека.
- Бедняга! - произнес невольно Молипиери, отворачиваясь в сторону, чтобы не видеть лица невольника.
Но Зоя не могла, несмотря на весь свой ужас, отвести взор от этого несчастного. Казалось, она находила какое-то сходство в этих обезображенных чертах с хорошо знакомым ей лицом.
Губы немого конвульсивно подергивались, а взгляд его как будто говорил: "Неужели же ты больше не узнаешь меня?"
Затем, словно повинуясь какому-то голосу свыше, невольник подошел к трепещущей девушке и указал ей на широкий рубец, пересекавший одну из его бровей.
Зоя побледнела еще сильнее.
- Неужели это возможно! Неужели Комнин сказал правду?! - простонала она с выражением беспредельного горя.
Вместо ответа немой снова указал на красный рубец.
- О, я не могу поверить! Что за утонченная жестокость! - проговорила девушка. - Пресвятая Дева! Неужели подвергли моего отца такой пытке за то, что во мне была искра жалости? Нет, я не могла быть даже невольной причиной подобного зверства!.. Несчастный страдалец, сжальтесь надо мной! Скажите ради Бога, что я ошибаюсь, что вы не мой отец! Но, что я говорю, вы не можете сделать этого, вы немы, - прибавила она голосом, походившим на стон.
Старик открыл рот, и Зоя зашаталась: язык его был вырван. Она упала перед невольником на колени, пораженная ужасом, и обняла его ноги.