Некогда он сильно любил мадам д’Аржантон, но ему пришлось отказаться от своей великой любви по приказу Людовика XIV. Чтобы забыться, он вел разгульную жизнь, но это никоим образом не отразилось на его работоспособности. Неутомимый регент на долгие часы запирался со своим бывшим наставником, аббатом Дюбуа, и они совместно строили планы борьбы против вельмож, желавших свергнуть регента. Филипп к 1717 году значительно поправился. Он уже ничем не напоминал юного победителя битвы при Турине, смело атаковавшего врагов во главе своей кавалерии. Выигранное сражение принесло ему такую популярность, что это вызвало зависть у его дяди, короля.
После смерти Людовика XIV Филиппа провозгласили регентом. И на этом посту, игнорируя клевету врагов, обвинявших его в убийстве коронованных родственников, он продолжал неустанно трудиться, чтобы передать королевство богатым и процветающим в руки маленького короля Людовика XV, которому было тогда всего семь лет.
- Итак, монсеньор, - прервал Дюбуа размышления регента, - что же нам следует предпринять?
- Пошли шевалье де Ружмона к графине де Вильнев-Карамей с посланием, приглашающим ее прибыть во дворец Силлери в Париже, чтобы получить официальное назначение в свиту царя Московии.
Лувр сверкает тысячами огней. Гвардейцы, поднятые по тревоге среди ночи, выстраиваются в две шеренги, оставляя широкий проход к парадным дверям. На всех лестницах толпятся принарядившиеся дворяне и фрейлины. Старая принцесса Палатинская, герцогиня Орлеанская, с трудом пробирается к входу среди множества карет и ворчливо выговаривает своему сыну регенту:
- Царю вздумалось нанести нам визит так поздно? Подумать только, ведь сейчас три часа ночи! Для такой старухи, как я, это слишком рано!
Никогда еще ни одного иностранного государя не ожидали с таким нетерпением и не встречали с такой пышностью.
Парижские зеваки, поднятые с постели звоном шпор и трубным звуком фанфар, липнут к окнам и сплетничают о северном великане:
- Говорят, это сущий варвар!
- Да нет же, он просто солдат!
- Он сшибает головы взмахом руки!
- Сам рвет зубы!
- Бьет кнутом бояр!
- Он очень красив!
- Ужасен!
- Настоящий герой!
А в это время по дороге из Санлиса в Париж во весь опор мчится Петр Великий со своей свитой. После сцены в оранжерее Пьер, повинуясь привычной для него смене настроений, решил отправиться в Париж, чтобы сделать сюрприз Максимильене, которой предстояло наконец узнать, кто он на самом деле. Максимильена, получив письмо регента, успела только сказать Элизе и Блезуа, чтобы они завтра же приезжали во дворец Силлери с малышом Адрианом. Максимильена села в карету Пьера, на козлы встал старый Грегуар. Лжецарь занял место в ветхом экипаже; его сопровождала свита из бояр и Либуа с Майи-Брелем, потерявшим всю свою разговорчивость после происшествия за столом.
В карете Пьер крепко обнял Максимильену, не отвечая на вопросы, которыми она его засыпала, крайне удивленная посланием регента. Максимильена не рассказала Пьеру о любовных домогательствах лжецаря, и он был восхищен этим.
Вскоре показался Париж. Этот город Пьер видел впервые. Он был взволнован и встревожен. Однако, выглянув в окошко, он разочарованно присвистнул.
- Это и есть Париж? - вырвалось у него.
Перед ним мелькали узкие улочки с темными низкими домами.
- Париж дурно пахнет! - добавил он.
- Да нет же, Пьер! Чтобы любить Париж, надо знать его. У тебя было о нем ложное представление. Уверена, что ты воображал, будто это город из чистого золота.
- Да, похожий на короля-Солнце, которым я всегда восхищался…
- Ты как дитя, любовь моя! Я научу тебя любить Париж.
По мере приближения к Лувру толпа росла, приветствуя, несмотря на поздний час, царский эскорт.
Максимильена сказала:
- Видишь, как они любят твоего царя, Пьер.
Тот лишь улыбнулся в ответ.
Наконец они подъехали к старой резиденции французских королей. Зазвенели фанфары, гвардейцы взяли на караул. Пьер, выпрыгнув из кареты на ходу, собственноручно остановил лошадей и помог спуститься Максимильене. Наклонившись к ней, он шепнул:
- Я приготовил для тебя сюрприз, сокровище мое. Только не забывай, что я люблю тебя…
Затем он повернулся к лжецарю, почтительно ожидавшему распоряжений, и произнес:
- Ромодановский, ты будешь сопровождать графиню.
Максимильена ничего не могла понять. Пьер двинулся вперед, за ним последовали все бояре. Дюбуа и Майи-Брель удивленно переглянулись, а Ромодановский подошел к Максимильене:
- Позвольте предложить вам руку, госпожа графиня.
- Но кто вы?
- Князь Ромодановский, мадам, ваш покорный слуга.
- А… - пробормотала она, - барон Михайлов…
- Барон Михайлов, мадам, - ответил, смеясь, Ромодановский, - это царь!
Максимильена пошатнулась и, словно во сне, пошла за Пьером.
Регент, выйдя навстречу царю, низко ему поклонился.
- Для Франции великая честь принять ваше императорское величество.
Пьер, думая о другом, ничего не ответил Филиппу Орлеанскому, и регент удивился. Внезапно Пьер, обернувшись, стал искать глазами Максимильену, но она, застыв в оцепенении, избегала его взгляда, говоря себе: "Он посмеялся надо мной! Кто я для него? Господи, какой позор!"
По знаку регента маршал де Тессе, выступив вперед, предложил царю осмотреть предназначенные ему покои. В сопровождении всего двора царь прошел в роскошные апартаменты.
- Ваше величество, - сказал маршал, - в этой комнате почивала королева Екатерина Медичи.
- Я распорядился, чтобы ее приготовили для вашего величества, - добавил регент. - Эту кровать мадам де Ментенон велела переделать для покойного короля.
Пьер чувствовал себя загнанным в ловушку. Лувр казался ему слишком пышным и слишком далеким от Максимильены.
"Я не смогу встречаться с ней в этих ледяных суровых комнатах", - думал он. Пьера угнетала подобная роскошь.
Придворные ошеломленно смотрели на этого монарха, приехавшего с визитом в самую изящную столицу Европы в простом сером шерстяном камзоле без жабо и манжет. Даже свой парик он снял. Он был выше всех мужчин на целую голову и, казалось, принадлежал к совсем другой породе - более грубой и более сильной. Наконец, не в силах терпеть, Пьер подозвал князя Куракина, русского посла во Франции, и о чем-то заговорил с ним. Куракин был парижанином до мозга костей, но при этом оставался русским человеком.
Невозмутимый Куракин, повернувшись к Филиппу Орлеанскому, стал переводить слова Пьера:
- Мой повелитель, царь Московии не знает французского и просит ваше королевское высочество извинить его. Он очень тронут любезным приемом вашего королевского, высочества и находит, что Лувр слишком велик, и ему хотелось бы иметь резиденцию попроще.
Филипп улыбнулся. Он был готов к оригинальным выходкам царя и вежливо ответил князю Куракину:
- Сожалею, что его величество не владеет французским, хотя меня уверяли в обратном. Я, к сожалению, тоже не знаю русского. Однако вы можете заверить его императорское величество, что французское гостеприимство не имеет границ, а потому мы приготовили еще одну резиденцию - дворец Ледигьер. Маршал де Тессе проводит туда его величество.
Пьер нервничал. Все было не так. Регент был слишком любезен, Лувр шумен, придворные его раздражали, а, главное, он никак не мог подойти к Максимильене. Позвав Ромодановского, царь что-то тихо сказал ему и в сопровождении бояр, французских гвардейцев, отданных в его распоряжение, а также маршала де Тессе, отправился во дворец Ледигьер.
После ухода царя придворные дали волю языку.
- Вы видели? - с возмущением обратилась герцогиня Мэнская к Максимильене, - этот варвар не соизволил поклониться мне, внучке великого Конде!
Майи-Брель, подойдя к герцогине, воскликнул:
- Да простит меня ваше королевское высочество, но он никому не поклонился и разыграл здесь ужасную комедию. Графиня де Вильнев-Карамей может подтвердить, сколько нам пришлось выстрадать в замке Мортфонтен за ужином, который ему предложила наша прелестная Максимильена!
И Майи-Брель, зашелестев кружевными бантами, повернулся к графине, чтобы услышать от нее подтверждение своих слов.
- Ах, бедная моя малютка, - вскричала герцогиня, - вы принимали у себя это северное чудище! Если бы он посмел вести себя подобным образом в Версале, мой свекор Людовик XIV не стерпел бы этого!
Максимильена несказанно страдала, выслушивая все это о человеке, которого любила, хотя по-прежнему злилась на него за розыгрыш с лжецарем. В этот момент кто-то взял ее за руку. Обернувшись, она побледнела. Перед ней стоял Амедей де Вильнев-Карамей. Он нежно прижимался к ней на глазах у всех, а сам до боли сжимал ей пальцы. Церемонно склонившись перед герцогиней Мэнской, он произнес:
- Пусть ваше королевское высочество извинит меня, я так счастлив вновь увидеться с женой.
Бенедикта де Конде, герцогиня Мэнская, любезно улыбнулась:
- Оставляю вас наедине с супругой, дорогой граф. И кажется, ко мне идет герцог…
С этими словами герцогиня удалилась вместе с желтозубым и кривым на один глаз уродом - это был ее племянник, герцог де Бурбон, которого все называли просто "герцог".
Максимильена смело встретила разгневанный взор Амедея.
- Что вы делаете при дворе, мадам? - спросил он с насмешкой. - Я полагал, что вам с вашими манерами святой Нитуш это место не по нраву.
Максимильена стиснула зубы, стараясь сохранить спокойствие.
- Я здесь по приглашению регента, сударь.
- Ах, да! Я об этом слышал. Моя супруга должна находиться в качестве гида при царе. Так вы меня считаете за идиота? Я заметил, какие взгляды бросал на вас этот дикарь, а вам это, кажется, доставляло удовольствие. О, какой позор! И вам я дал свое имя!
- Вы не отдали мне свое имя, сударь, вы его продали.
- Что вы хотите этим сказать? - закричал граф в бешенстве.
- Вам это прекрасно известно, сударь. Маркиз де Силлери, мой отец, отдал вам не только мою руку, но и состояние!
- Я сделаю все, чтобы отнять у вас право воспитывать Адриана!
Максимильена побледнела.
- С вашей стороны бессовестно вести такие разговоры! Вы бросили меня из-за своих любовниц, пьянок, карточной игры… Но теперь я все поняла. Проматывайте же мое состояние и развлекайтесь как вам угодно, а меня оставьте в покое!
- Вы очень изменились, мадам, и я вам отомщу! Но признайтесь, что вы любите царя.
- Оставьте меня, сударь.
- Я вас убью, велю заточить в монастыре, разорю вас, вы никогда больше не увидите Адриана, и я расскажу, кто его мать, - сказал, скрежеща зубами, Амедей, с ненавистью глядя на жену.
- Замолчите, граф, на нас смотрят, вы просто смешны! Я отправляюсь сегодня во дворец Силлери, прошу вас прийти ко мне завтра, когда вы придете в себя. Мы обсудим, как изменить положение, которое не может оставаться таким.
Амедей был потрясен. Кроткая, застенчивая Максимильена отвечала ему с уверенностью, о которой он прежде не подозревал. В бессильной ярости он застыл на месте, а она направилась к двери, но в этот момент к ней приблизился аббат Дюбуа и шепотом произнес:
- Мадам, его королевское высочество желает поговорить с вами наедине…
Максимильена, удивленная, пошла за ним.
Ромодановский издали наблюдал за всей этой сценой; не зная, как подойти к Максимильене, он решил дождаться ее в карете.
Следуя за Дюбуа, Максимильена прошла анфиладу комнат и оказалась наконец у дверей маленького кабинета, где ее ждал регент. Когда она вошла, он встал и произнес с присущей ему изысканной любезностью:
- Мадам, простите, что пригласил вас ко мне в столь поздний час, но мне необходимо обсудить с вами нечто очень важное. Однако позвольте сначала предложить вам легкий ужин.
Максимильена, сделав реверанс, ответила довольно холодно:
- Благодарю, ваше королевское высочество, но мне хотелось бы узнать, зачем меня пригласили.
Филипп улыбнулся.
- Я вижу, вы все еще сердитесь на меня. Присядьте и поговорим. Это частная беседа, этикетом в ней можно пренебречь. Не называйте меня "вашим королевским высочеством" и соблаговолите выслушать.
Садясь в кресло, Максимильена подумала: "В чем же я его упрекала? Филипп Орлеанский был всегда так мил… Ах да! Я сердилась на него из-за Амедея… но его ли это вина?"
Словно угадав ее мысли, Филипп продолжил:
- Вы сердились на меня из-за Вильнева, мадам, и вы были неправы. Помочь ему уже никто не может. Он был моим другом, но я клянусь во всем поддерживать вас, если он будет причинять вам боль.
Дюбуа, устроившись в углу, слушал с довольным видом.
Максимильена смело взглянула в глаза Филиппу.
- Да, монсеньор, я действительно сердилась на вас, но теперь это не имеет значения.
- Выслушайте же меня, прекрасная Максимильена, и будем искренни. Царь любит вас… да, да, любит! Я уверен в этом, я видел, как он на вас смотрит. Впрочем, он придумал примитивный предлог, чтобы покинуть Лувр. Он просто хотел быть свободным в Париже… Вы же можете принести большую пользу Франции, и Франция отблагодарит вас…
- Не понимаю, что вы хотите этим сказать, монсеньор.
- Выведайте, с какой целью царь приехал в Париж, узнайте его планы…
Максимильена встала, забыв об этикете, и яростно воскликнула:
- Вы предлагаете мне шпионить за царем, монсеньор?! Говорить с ним, внимательно слушать, а затем предать! Вы ошиблись, монсеньор, я не такая женщина. Впрочем, я никогда больше не увижусь с царем. Я знала его как Пьера Михайлова и не желаю знать другого.
Затем, немного овладев собой, Максимильена присела в реверансе и добавила:
- Прошу у вашего королевского высочества разрешения удалиться.
Филипп рассмеялся.
- Да это просто маленькая фурия! Честное слово, нам подменили нашу кроткую Максимильену! О да, мое королевское высочество разрешает вам удалиться, но сначала выслушайте меня. Я ваш друг. Вы можете не говорить мне ничего о планах царя, я не стану на вас сердиться, напротив, буду восхищаться вами еще больше. Загляните ко мне по-дружески в Пале-Ройяль. Моя дверь всегда открыта для вас.
Пораженная такой добротой, Максимильена с улыбкой прошептала:
- Обещаю заглянуть, монсеньор… по-дружески!
С этими словами она покинула кабинет.
После ухода графини Дюбуа воздел руки к небу:
- Монсеньор, нельзя вести дела подобным образом! Следовало припугнуть графиню.
- Дюбуа, вы мне надоели. Эта женщина принадлежит к типу кротких упрямиц, которых невозможно сломить. Царю повезло… да и потом, разве не называют меня Филиппом Добродушным? Перестаньте свирепо вращать глазами и давайте уедем из Лувра, в котором пахнет плесенью. Я предпочитаю мой милый Пале-Ройяль.
Максимильена в сопровождении лакея, освещавшего ей факелом дорогу, подошла к своей карете и опустилась на сиденье, полумертвая от усталости.
- Ах, вот и вы, мадам! - вскричал Ромодановский, совсем было заснувший.
- Во дворец Силлери, Грегуар, - крикнула Максимильена, не обращая на князя никакого внимания.
- Мадам, - сказал он, - у меня есть к вам поручение от царя.
- Князь, я знаю только лжецаря, разыгравшего комедию в оранжерее. Настоящего царя никогда не видела.
- Мадам, Петр Великий любит вас! И хочет видеть вас. Он попросил доставить вас во дворец Ледигьер, куда он перебрался, чтобы удобнее было встречаться с вами.
- Вот как? Скажите же ему, князь, что он сделал это напрасно и мог бы оставаться в Лувре. Я знаю только одного человека из его свиты, барона Пьера Михайлова, и не хочу знать никого другого.
- Но это невозможно, что скажет царь?
- Мне это безразлично. Можете повторить ему мои слова. Кстати, я уже приехала. Спокойной ночи, князь, Грегуар отвезет вас к себе.
И Максимильена грациозно вышла из кареты, хлопнув дверцей, и скрылась в своем дворце, оставив князя онемевшим от изумления.
В апартаментах дворца Ледигьер Петр расхаживал из угла в угол, нервничая из-за того, что до сих пор не получил никаких известий о Максимильене. Чтобы убить время, он досаждал старому маршалу де Тессе самыми противоречивыми распоряжениями, которые отдавал на французском языке. Старик был этим несказанно изумлен. Разве царь не объявил публично, что говорит только по-русски? В конце концов маршал решил, что это была прихоть императора, видимо, решившего придать себе вес в глазах регента.
- Эта спальня мне не нравится! - кричал Петр. - Кровать слишком мала.
Мгновение спустя раздавалось:
- Кровать слишком велика!
Сначала Петр злился, что в гостиных недостаточно свечей. Потом кричал:
- Погасите свечи, в глазах рябит!
Ужин ему тоже не понравился. Он пожелал репу и пиво. Метрдотель Вертон рвал на себе парик от отчаяния. Сам маршал де Тессе никогда не участвовал в столь жаркой баталии.
Наконец приехал Ромодановский.
- Ну, где же она? - встретил его криком царь. - Что она тебе сказала? Конечно, удивлена и едет следом?
- Государь, - ответил князь, вытирая мокрый от пота лоб, - она в бешенстве. Она отказалась ехать сюда, хлопнула перед моим носом дверцей, сказав, что не знает царя и знать не желает! О, это необыкновенная женщина!
- Я знаю это сам, поэтому и люблю ее. Значит, хлопнула дверцей перед твоим мерзким носом? - Петр рассмеялся. - Великолепно! В таком случае, я сам к ней поеду.
- Я позову свиту, государь…
- Ты что, рехнулся? Оставайся здесь и скажи маршалу де Тессе, что царь наконец решил лечь спать. Полагаю, бедный старикан обрадуется.
- Но, государь, вы здесь с официальным визитом, вы не можете разъезжать в одиночестве по Парижу, вы не знаете города!
- Ромодановский, ты мне надоел.
И царь направился в свои покои, а затем ловко вылез из окна, - это ему приходилось делать не в первый раз. Оказавшись на пустынной темной улице за дворцом Ледигьер, он пошел к Сене, миновал здание Арсенала и, ошибившись в направлении, повернул к Кенз-Вер. Дойдя до улицы Берси, он понял, что идет не туда. Было около пяти часов утра, и Петру не встретилась ни единая живая душа. Четыреста тысяч парижан спали мирным сном.
Петр вернулся на набережную, решив добраться до острова Сите, где надеялся взять фиакр.
Около Нового моста до него донеслись звуки ударов, крики о помощи и стоны.