А на дальних высотах колонны вторых эшелонов развернулись, и все испещренное взрывами поле покрылось сизо-дымчатыми коробками. Маренн начала считать, но сбилась - их было очень много, штук семьдесят, не меньше. Как Эйзенхауэру и Брэдли все-таки удалось подтянуть такое количество техники, оставалось загадкой. На броне танков сидел десант, на некотором отдалении маячила пехота.
По приказу Дитриха подключилась дивизионная и армейская артиллерия, снаряды сыпались градом, много танков горело, но те, которым удалось увернуться, подходили к лощине, все время стягиваясь к центру, где только что оборона была прорвана. "Они устремятся в эту брешь и ударят в тыл "Хергету" и "Книттель"", - мелькнуло в голове Маренн.
Снаряд ударил в самый бруствер траншеи, в которой она находилась. Снег, перемешанный с землей, брызнул в лицо, на мгновение все померкло. Сбило каску с головы. Маренн опустилась на дно - голова кружилась, в ушах шумело. Потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Смахнув комья земли, прилипшие к волосам, Маренн снова выглянула из траншеи.
Из рощицы, занятой американцами, выдвигались все новые и новые машины. Волнистой цепью штук в сорок - сорок пять они устремились к скатам высоты, на которых окопалась группа Скорцени. Пехота и бронетранспортеры немного отставали. Танки шли как на параде - по ним никто не стрелял. Маренн затаила дыхание - неужели все погибли? Когда?
Танки пожирали расстояние, и до позиций, на которых группа Скорцени смыкалась с группой Хергета, оставалось менее трехсот метров. "Шерманы" шли как на параде. Бронетранспортеры тоже придвинулись к танкам, за их броней виднелась пехота. Маренн казалось, что теперь уже нет силы, которая могла бы остановить эту лавину. Только сейчас она заметила, что осталась в траншее одна - рядом лежали только убитые. И тоскливое, холодное предчувствие охватило ее - предчувствие смерти. Ей казалось, что со всей этой махиной она осталась один на один. И конечно, ее раздавят, сотрут в порошок. Как скажет Джилл? Что будет с Джилл, и кто поможет ей, если и она, и Отто погибнут здесь, а большевики дойдут до Берлина? Конечно, Вальтер был прав, когда убеждал ее, что операция заведомо провальная, и, скорее всего, танковые армии СС будут раздавлены, разбиты, и возражал против ее участия в этой авантюре, тем более в качестве даже не врача, а члена диверсионной группы. Но Кальтенбруннер… Его тупости никто не отменял, а он по этой тупости никогда не отменял своих решений. Сладковатая тошнота подступила к горлу, она ощущала ее последний раз очень давно - когда первый раз попала в газовую атаку в меловых пещерах, недалеко отсюда, во время Первой мировой войны, и потеряла сознание.
Тогда, открыв глаза, она увидела целые горы мертвецов в самых невероятных, уродливых позах. Их было так много, что невозможно и сосчитать. Сколько мог охватить взгляд - только мертвецы, и больше никого. Она оторопела от ужаса. Ее спас Генри, лейтенант Генри Мэгон. Он нашел ее и не позволял дышать, пока они бежали по меловым пещерам.
Когда, в конце концов, они выбрались из этого лабиринта смерти и упали на траву на берегу реки, она почувствовала, что что-то надломилось в ней, надломилось навсегда. Юность окончательно прошла, в тот день в ее темных волосах появились первые седые волосы. А было ей тогда всего шестнадцать лет. Теперь сорок два, и многое пройдено, многое увидено и пережито. Но ужас, который она испытывала, глядя на лавину американских танков, - он ничуть не изменился за эти годы. Он, казалось, возвращается точно такой же, каким был и двадцать шесть лет назад. Прав был ее учитель Фрейд, личность человека не меняется, человеку только кажется, что с ним происходят изменения, но он рождается уже взрослым и умирает таким же, каким родился.
Вдруг впереди раздался сильный взрыв. Маренн прижалась к брустверу и слезящимися глазами напряженно всматривалась вперед. Только теперь она заметила, что в дымном небе тает зеленая ракета, - взрыв прозвучал по сигналу, значит, на позициях кто-то был. Взлетела вторая ракета - еще один взрыв потряс землю. Маренн упала на дно траншеи. Она почувствовала, как что-то стремительное с чудовищной силой рвануло ее и придавило к стенке. Что это было - она терялась в догадках. Земля еще некоторое время мелко-мелко вздрагивала, оглушительный грохот задавил все звуки.
Когда Маренн смогла подняться на ноги, увидеть что-то впереди оказалось невозможно, впереди вздымалась огромная черная туча. Американские "шерманы", только что беззаботно катившиеся по полю, неподвижно стояли на месте. Пехотинцы, казалось, намертво вросли в снег. Нигде не слышалось ни одного выстрела. Только где-то рядом сверху в траншею с водопадным шорохом падали глыбы земли, камней, искрошенная в порошок щебенка.
- Огонь! Огонь! - услышала Маренн надрывный голос Пайпера где-то совсем рядом - как оказалось, она не так далеко ушла от его командного пункта. - Франц! Почему прекратили огонь? Что сидим? Нельзя дать противнику опомниться. Огонь!
Одна за другой вновь заговорили немецкие батареи. Минут через десять стали стрелять и американцы.
Когда рассеялся дым, метрах в трехстах от высоты чернел огромный ров, длиной не менее километра. Во рву, впереди него и позади бледными кострами догорали четырнадцать танков и девять бронетранспортеров.
- Скажите, что это было? - спросила она порученца Пайпера, пробегавшего мимо нее по траншее.
- Это гауптштурмфюрер Цилле, подрывник оберштурмбаннфюрера Скорцени, - радостно сообщил он. - Заложили всю взрывчатку, которая осталась, теперь уж не до мостов, какие теперь мосты. Они не ожидали, - на его черном от гари лице мелькнула улыбка, потом она сменилась озабоченностью. - Вам нужна помощь, фрау?
- Нет, нет, не волнуйтесь, - успокоила она. - Со мной все в порядке. Скажите, к Скорцени туда? - она указала направление рукой.
- Да, - быстро ответил тот. - По фронту они к нему больше не сунутся, - и побежал дальше.
Маренн взглянула в бинокль, который позаимствовала на командном пункте Пайпера. На левом фланге расположения группы Скорцени тонули в пожарище какие-то деревянные постройки - скорее всего, егерское жилье. Там же стояла батарея, до которой лавина "шерманов" так и не дошла. До ее огневых позиций оставалось метров триста, не больше - за ней начинались позиции группы Скорцени. Видимо, получив приказ, оставшиеся танки и бронетранспортеры совершили маневр и теперь заходили с фланга, объезжая ров. В бинокль Маренн хорошо видела каждого артиллериста - у них кипела жаркая работа. Артиллеристы сбросили шинели, а кое-кто даже и китель, оставаясь в одной рубашке. Они сновали от орудия к орудию - пушки в упор били по приближающимся машинам. Через мгновение все, что только что видела Маренн, скрылось в черных клубах дыма - американская артиллерия накрыла батарею.
- Подавить пушки! Весь огонь на артиллерию, черт тебя подери, Франц! - это было последнее восклицание Пайпера, которое она слышала в траншее. Надев каску и взяв автомат, Маренн выбралась на бруствер и, пригибаясь, побежала к позициям Скорцени. Когда она подбежала к артиллеристам, дым над батареей начал медленно рассеиваться. Картина, которая предстала ее взору, заставила сердце сжаться - практически все артиллеристы были мертвы, только несколько тяжелораненых стонали на окровавленном снегу. Никаких санитаров и в помине не было. Одна пушка с перебитым колесом свалилась на бок. У орудий Маренн увидела только одного офицера. К ее удивлению, им оказался адъютант Отто Скорцени гауптштурмфюрер СС Фриц Раух. Он склонился над орудием; рядом с ним, стоя на коленях и истекая кровью, подавал снаряды другой офицер, на его распахнутом кителе Маренн увидела погоны оберштурмфюрера, наверное, это был командир батареи.
- Подождите, давайте я, - утопая в окровавленном снегу, Маренн подбежала к пушке. - Вот перевяжите себя, если сможете, - она протянула раненому санитарный пакет.
- Маренн, откуда ты здесь? - с удивлением спросил Раух, повернув к ней измазанное гарью лицо. - Мы думали, Пайпер отправил тебя в тыл, в госпиталь.
- Он пытался, - ответила она, пожав плечами. - Где теперь тыл? Они обстреливают нас повсюду.
- Это верно, - Раух вытер рукавом пот со лба. - Я как раз шел за тобой, Отто меня послал, но тут вот такое…
- Позвольте я, - Маренн наклонилась к раненому офицеру, видя, что тот с трудом справляется с перевязкой.
- Нет, я сам, - артиллерист поднес бинокль к глазам, взглянув на поле боя. - Снаряд, снаряд несите. Они уже близко.
Маренн бросилась к ящикам.
- Любой, любой берите, - прохрипел оберштурмфюрер, - скорее.
Он даже попытался встать, но Раух остановил его.
- Генрих, не надо, мы справимся.
Снова заухала дальнобойная артиллерия. Тяжелые снаряды с шелестом пронеслись над их головами. Донеслись разрывы. Маренн взглянула в лощину. Американские танки ползли вперед, но вот один остановился, закрутился на месте, беспорядочно паля из пушки и пулемета. За ним второй размотал гусеницу по снегу. Несколько снарядов взорвались позади них.
- Они боятся задеть нас, - объяснил оберштурмфюрер, - и все в перелет. Давайте, давайте, - торопил он.
Снаряд блеснул медью, когда Маренн передавала его Рауху. Фриц приник к прицелу. Орудие дернулось, Фриц отскочил назад. Головной "шерман" замер на месте. Четыре же остальных обошли его и ползли прямо на орудие. Маренн поднесла еще один снаряд, потом еще - еще два американских танка встали, выбрасывая черный дым.
- Снаряд, снаряд, - кричал артиллерист.
Маренн подбежала к ящику и отпрянула - снарядов больше не было.
- Их нет, - отбросив растрепавшиеся волосы со лба, произнесла она, как ей самой показалось, с удивлением.
Оберштурмфюрер и Раух несколько мгновений молча смотрели друг на друга.
- Тогда остаются гранаты, - произнес Фриц как-то совершенно обыденно. - Они должны быть в том ящике.
Маренн вернулась к артиллеристу и поправляла его повязку, только ради того, чтобы что-то делать. От предвкушения того, что должно было произойти, у нее бешено колотилось сердце. Но она не останавливала Рауха. Она понимала, если не он - тогда никто, и будущее Германии окончательно будет раздавлено этими наглыми, огрызающимися огнем громадами, танками тех, кто уже однажды в Компьене, подписав драконовский мирный договор, обрек немецких женщин и детей на голод и страдания, из-за упрямства которых фюрер и пришел к власти. Раух наклонился над ящиком. Когда он распрямился, Маренн увидела у него в руках две противотанковые гранаты. Головной танк был уже близко.
Маренн выпрямилась и подошла к Фрицу.
- Пригнись! Пригнись! - он заставил ее упасть на колени. - Ты с ума сошла!
Вокруг пушки пули вздымали фонтанчики снега.
- Фриц, постарайся…
Она хотела сказать: "Постарайся остаться в живых", - но понимала, это глупо. Шансов почти нет, еле-еле наберется один против девяноста девяти.
Он прислонился щекой к ее волосам.
- Я тебя люблю.
- Скорее, скорее, - торопил артиллерист.
- Отойди, отойди, спрячься, - Фриц толкнул Маренн в укрытие, где лежал раненый.
Передовой "шерман" надвинулся на пушку. Раух рванулся в сторону, швырнул гранату, но танк продолжал упорно двигаться вперед. Раух покачнулся и упал в снег.
- Фриц! - Маренн рванулась вперед.
- Стой, нельзя! - артиллерист схватил ее за руку. - Куда?!
Потом он закричал:
- Есть! Есть!
Танк замер буквально в нескольких метрах от Рауха.
- Фриц! Фриц! - Маренн подбежала к нему, приподняла голову.
- Я живой, живой, - он открыл глаза, произнес хрипло, провел пальцами по ее щеке. - Как там?
Маренн обернулась - остальные "шерманы" поспешно уходили назад. Сотни взрывов полыхали вокруг них.
- Кажется, на сегодня все. Они уходят, - выдохнула она и даже заставила себя улыбнуться.
Справа послышалось знакомое "Хох!" - это пехотинцы Пайпера бросились в контратаку.
Из-за туч брызнули лучи заходящего солнца. Маренн взглянула на поле - его покрывали десятки дымных факелов. Стрельба затихала. Остатки "шерманов" скрылись в лощине. Пехота лениво огрызалась огнем. Все заканчивалось.
- Фриц! Где он? - она услышала знакомый голос Скорцени и обернулась. - Живой?
Отто подбежал к разбитому орудию, с ним были Цилле и еще несколько солдат.
Айстофель с радостным лаем прыгнул к Маренн, облизывая ее лицо.
- Живой, живой, - Раух с трудом поднялся.
- Я видел в бинокль, что здесь произошло, - Отто обнял его, похлопав по спине. - Пайпер уже доложил Дитриху. Железный крест первой степени. Без всяких сомнений. Ты молодец.
- Я оказался здесь и сделал то, что мог, - Раух только скромно пожал плечами. - Любой бы на моем месте сделал то же.
Маренн встала и подошла к раненому. Его бил озноб, воспаление усиливалось, бледное лицо покрылось испариной.
- Это командир батареи, - сказала она, обернувшись к Отто. - Надо срочно в госпиталь.
- Оберштурмфюрер Шульц, - увидев старшего по званию, артиллерист хотел приподняться, чтобы отдать честь, но чудовищная боль приковала его к земле.
- Нет, нет, не двигайтесь, - Маренн обхватила его за плечи.
- Цилле, - распорядился Скорцени, - организуйте носилки, и необходимо доставить оберштурмфюрера. Кстати, надо сообщить Пайперу, нужно еще одно награждение. И тебе тоже, - он взглянул на Маренн.
- Мне ничего не надо, - она недовольно нахмурилась. - Во-первых, мне не дадут, ты сам знаешь. А потом, я уже просила, пожалейте нервы рейхсфюрера или хотя бы фрау Марты. Я могу только представить себе, какое произведет на нее впечатление, что я не только взорвала железнодорожную станцию, но еще едва не угодила под танки.
Оберштурмфюрера Шульца положили на брезент, Цилле и солдаты подняли его. Артиллерист уже был без сознания. Когда его принесли в полевой госпиталь, Маренн сразу же сделала ему инъекцию пенициллина По просьбе Шелленберга профессор де Кринис на свой страх и риск взял несколько ампул этого чудо-лекарства в секретной лаборатории, когда узнал, куда они отправляются, и что им предстоит.
- Возьмите, мало ли что, - взволнованно говорил он, передавая ампулы Маренн. - Пусть мне голову оторвут, лишат кафедры, но я умоляю, возвращайтесь живыми. Только возвращайтесь живыми.
Она вышла из палатки - было уже совсем темно. Горел костер. Сидя на перевернутых ящиках, ее дожидались Скорцени и Раух, рядом на снегу лежал Айстофель.
- Ну как? - Отто поднялся ей навстречу.
- Я думаю, все будет в порядке. Спасибо де Кринису, - она слабо улыбнулась. - Я знаю, что Зепп прислал Пайперу к Рождеству пирог с клубникой.
- Это с той колонной снабжения, которую атаковали американцы? - Скорцени усмехнулся. - Наверное, пирог они забрали в первую очередь.
- Они любят индейку с трюфелями, но и от пирога, конечно, тоже не откажутся.
Маренн прислонилась лбом к его плечу.
- А может быть, все-таки они его не нашли?
- Как бы то ни было, нам все равно не достанется, - Скорцени провел рукой по ее спутанным волосам. - Пайпер и его ребята все съедят без нас. После боя у всех зверский аппетит.
- Нет, это несправедливо, - запротестовала Маренн. - Я хочу пирог с клубникой.
Она слегка стукнула его пальцами по плечу.
- Ну, тогда пойдем скорей, - Скорцени обнял ее за талию и, обернувшись, приказал:
- Вставай, Фриц. Айстофель - за мной.
Приставив зеркало к толстому стволу сосны, Маренн расчесала волосы и застегнула пуговицы на парадном кителе. На поляне в кругу из боевых машин горел огромный костер - его отблески плясали на броне. Прямо на снегу на вытоптанной площадке стоял белый рояль. На нем на большом подносе в хрустальных бокалах искрилось шампанское и лежал тот самый пирог - клубника со сливками.
- А откуда рояль? - удивилась Маренн, подходя.
- Привезли с виллы Сент-Эдвард, - сообщил Раух. - И посуда оттуда же. Американцы захватили виллу, но наши отбили, взяв тридцать человек в плен, и уничтожили пять "шерманов". Вот даже бокалы не побили.
На круглом концертном стуле за роялем сидел Пайпер. Он импровизировал на ходу, мешая Бетховена, Моцарта и джазовые мелодии. Маренн подошла. Пайпер встал, уступая ей стул, сам же продолжал играть, не отрываясь. Она вступила на очередном аккорде, и дальше они играли в четыре руки. Медленно, торжественно падал снег.
Маренн подняла голову - на черном бархатном небе алмазами поблескивали звезды. Заснеженные верхушки сосен слегка покачивались на ветру. Скорцени подошел сзади, накинул ей на плечи кожаный плащ. Айстофель, встав на задние лапы, пытался лизнуть край пирога, взмахом руки Пайпер отогнал его.
- Он хочет попробовать первым! Но не получится, первой - фрау Ким.
Маренн встала, подошла к пирогу, ножом с широким лезвием и буквами SS на рукоятке начала резать - кокосовая стружка, поскрипывая, осыпалась на белую лакированную поверхность рояля. "Так скрипит и сыплется снег в морозе", - мелькнуло у Маренн. Послышались аплодисменты, зазвенели бокалы с шампанским.
- С Рождеством! С Рождеством!
Айстофель, наконец-то, получил свой кусок и, махая от радости хвостом, скрылся за сосной. Скорцени взял с пирога ветку - на ней, еще зеленой, со свежими листьями, покачивались две спелые ягоды. Протянул Маренн. Она с полуулыбкой несколько мгновений смотрела, как ягоды покачиваются у него в руке, потом откусила одну - красный спелый сок упал на белые взбитые сливки.
Подъехал еще один бронетранспортер.
- Принимайте "Периньон" и "Вдову Клико"!
С брони спрыгнул оберштурмбаннфюрер Хергет, с ним - его офицеры и несколько солдат. Шампанского оказалось два ящика.
- Позаимствовали в разбитом ресторане, - объяснил Хергет.
Он тоже был в парадном мундире. На нем - два ряда самых высоких наград.
- "Ля гранд дам" специально для фрау, - пояснил он.
Он открыл бутылку - шампанское, пенясь, брызнуло на снег. Маренн подала бокал.
- Благодарю, оберштурмбаннфюрер, - произнесла негромко. - Это мое любимое шампанское.
- Я об этом помню.
Она не ответила, наблюдая, как белоснежная пена, переливаясь, поблескивает в хрустальных гранях.
- Я слышал, ты снова была героиней? - он осведомился с легкой иронией.
- Ты не поверишь, но, пожалуй, впервые с начала войны я очутилась в госпитале и занялась делом, когда боевые действия длятся уже почти неделю. Я бы и не хотела оказаться в центре событий, но приходится.
- Как погиб Штефан?
Она опустила голову.
- Мне сказали, сгорел в танке. Осталось только несколько личных вещей. Тот медальон, если помнишь, он был у него на груди и в лагере, небольшая женская головка в профиль…
- Твой портрет, - он кивнул.
- Он весь оплавился. Я берегу его как зеницу ока.
Она отвернулась, чтобы смахнуть невольно навернувшуюся слезу, и увидела Рауха. Он шел по снегу с… женщиной и держал ее за руку. Да, с самой обыкновенной женщиной, в обычной одежде, не в униформе. Она была немного полновата, с трудом шла по снегу, и Раух поддерживал ее. Они направлялись к небольшой сторожке на краю поляны, где расположился штаб Пайпера. "Личность человека не меняется, - сколько раз она вспоминала это утверждение своего учителя. Даже здесь, всего-то сутки назад, в окопе, когда лавина "шерманов" двигалась на батарею. - Каким родился, таким и умрет, но все время будет играть роли, которые ему предложит жизнь". И вот теперь снова. Почему так случается?