- Действительно, хозяйка покинула это место недавно, - негромко произнесла она. - Цветы завяли не более чем сутки назад. Я полагаю, она любила цветы. Во всяком случае, эти подобраны со вкусом. Может быть, мы напрасно зажигаем свет? - спросила она Рауха. - Заметив такую иллюминацию, американцы могут догадаться о нашем местонахождении, ведь вся группа практически находится на территории поместья, в перелеске.
- Конечно, свет - это лишнее, - Раух вошел в гостиную. - Мы зажжем только камин. Этого достаточно. Зачем нам свет?
Маренн взглянула ему в лицо и промолчала. Выключила лампы. Вслед за Фрицем прошла в комнату. Раух зажег три свечи над камином. В их неярком свете Маренн заметила, что гостиная напоминает Лаковый кабинет в Шенбруннском дворце австрийских императоров, только значительно больше по размеру. Та же обшивка красным деревом, лаковые панно восточной тематики с позолоченным рисунком в декоре, та же изысканная мебель, обтянутая ярко-желтым полосатым шелком. Впрочем, в этом не было ничего удивительного - аристократы де Линьи близки ко многим европейским дворам, в том числе и к австрийскому. И часто старались копировать условия жизни монархов. Тем более во времена императрицы Марии-Терезии, когда, как догадалась Маренн, этот дом и был построен. В те годы красоты Шенбрунна вызывали у состоятельных людей восторг и служили предметом всеобщей зависти.
- Я вижу, тебе здесь многое знакомо, - Раух помог Маренн снять шинель, бросил ее вместе со своей на кресло. - Ты можешь чувствовать себя как дома.
- Да, похоже на Шенбрунн, - согласилась она. - Де Линьи любили обезьянничать. Им казалось, что они если не полностью, то почти совсем монархи. Не хватает только лаковых панно. Хотя, сказать по правде, они куда больше вертелись в Париже, чем в Вене. Я не удивлюсь, если другие комнаты похожи на Версаль или Лувр.
Раух улыбнулся. Он наклонился, чтобы разжечь камин.
- Располагайся, - предложил он. - Я сейчас схожу на кухню. Я распорядился, чтобы все, что нам понадобится, оставили там.
- Очень предусмотрительно.
Огонь постепенно разгорался, стало тепло. Маренн подошла к креслу и, облокотившись на высокую спинку, наклонила голову. Густые длинные волосы упали вперед. Движением головы она отбросила их с лица. Мощным потоком они заструились по плечам, отражая оранжевое пламя в камине. Раух подошел и, протянув руку, осторожно положил себе на ладонь один из волнистых локонов.
- Говорить тебе, что ты красивая, наверняка банальность. Тебе, должно быть, надоело даже слышать это, - негромко произнес он. В голосе скользнула нежность. - Ты красивая.
- Не такая банальность, как ты думаешь. И не так уж часто мне говорят об этом. К тому же женщине никогда не надоедает знать, что ею восхищаются.
Она отвечала так же тихо, словно боясь спугнуть неожиданную нежность, мелькнувшую между ними.
- Я рада слышать, что ты считаешь меня красивой. На войне такие вещи быстро начинают считаться ничего не стоящими мелочами.
Он наклонился, целуя ее руку, потом поцеловал локон на ладони.
- Я рада, что нравлюсь тебе. Не знаю, почему. Но очень рада…
Он поднял голову, глаза их встретились. Через мгновение она уже чувствовала жадность его языка, страстные теплые губы. Она обняла его за плечи, отвечая на поцелуй. Что-то внутри предостерегало - этого не нужно, совсем не нужно, ведь он друг и подчиненный Отто. Но все препятствия оказались существенными только на расстоянии. В его объятиях она не могла отказаться. В это мгновение она не думала, что, скорее всего, Скорцени уже вернулся в расположение, что он наверняка догадается, не может не догадаться. Впрочем, она ведь все понимала, когда шла в этот дом. Ни секунды себя не обманывала. Ей нравилось, как он целовал ее, как потом жарил мясо, нанизанное на эсэсовский нож, на огне в камине и разливал в бокалы красное терпкое вино. Вместе они, смеясь, ели мясо с ножа с двух сторон, пока губы не встретились.
Ей нравились его крепкие плечи и сильные мускулистые руки, мягкие светлые волосы. Но все-таки она не могла позволить себе расслабиться окончательно. Она знала, цена может оказаться высока. Не для нее - для него. Впрочем, и для нее тоже. Если перспектива возвращения в лагерь теперь уже казалась призрачной и судьбе Джилл тоже ничего не угрожало, готова ли она была к окончательному разрыву с Отто? И, задавая себе этот вопрос, понимала, что нет. Нет. Ей были неприятны все слухи, которые ходили о нем и сестре Евы Браун Гретель, а незадолго до отъезда в Арденны одна из генеральских жен впрямую сказала, что ребенок, который недавно родился у Гретель, от Отто. "Как, вы разве не знаете? Но это же общеизвестно. Да и фрау Фегеляйн этого не скрывает, муж-то давно с ней не живет". Другая бы не выдержала - устроила истерику. Но Маренн, как всегда, переживала молча. Она понимала, такова плата за собственное решение, которое она приняла в декабре сорок первого года, когда у нее на глазах он сжег целую деревню вместе с людьми, среди которых в основном были старики, женщины и дети, только потому, что она попыталась повлиять на его решение расстрелять пленных. Она решила отдалиться от него, и приняла чувства Шелленберга, чего прежде никак не собиралась делать. Теперь она пожинала плоды и не имела никакого морального права упрекнуть Скорцени. Первый шаг сделала она, она дала понять, что он в ее жизни не единственный. И тем самым подарила ему полную свободу.
Однако, имея привычку смотреть на все здраво, Маренн понимала, что, несмотря на его фривольное увлечение женой венгерского посла, самого мужа Гретель группенфюрера СС и адъютанта рейхсфюрера СС Гиммлера Германа Фегеляйна никто не отменял. Вот он-то точно не собирался рвать отношения с сестрами Браун, учитывая близость Евы к фюреру. И отношения их были не так уж плохи, как казалось многим сплетникам. Это Маренн знала из первых рук - от Евы.
Конечно, Гретель ревновала мужа, заводила любовников, чтобы досадить ему. И чтобы знамениты были, и хороши собой - Отто Скорцени, например, куда уж лучше. Но ребенка, скорее всего, она родила от мужа, Маренн была почти уверена в этом. Чтобы сильнее привязать его, чтобы поставить на место, вызвать сочувствие фюрера - пусть-ка Ева нажалуется ему, и он даст Фегеляйну хороший нагоняй. От него не убудет, а Гретель легче. Нет, она вовсе не собиралась давать мужу "вольную" и соглашаться на развод. Да и самому Фегеляйну развод с одной из сестер Браун не снился даже в страшных снах.
Так что между Скорцени и Гретель, скорее всего, не было ничего всерьез, хотя он и посещал ее спальню, это Маренн тоже знала. Опять же от Евы. Но глубокие отношения были не нужны ни тому ни другому. Гретель злила мужа, Скорцени злил ее, зная, что Ева за чашкой кофе обязательно ей расскажет.
Маренн понимала, что сама это начала. И все зашло так далеко и стало до невозможности запутанно. Участие Рауха и превращение треугольника в четырехугольник и даже шестиугольник, если иметь в виду Гретель Браун и жену Шелленберга Ильзе, окончательно пустило бы под откос отношения с Отто.
- Нет, нет, Фриц, я прошу.
Маренн высвободилась из объятий Рауха и, встав с кресла, отошла к окну. Не поднимая шторы, прижалась к плотной золотистой ткани лицом. Она не заметила, как задела свечу на низкой подставке, свеча покосилась, Раух едва успел подхватить ее и поставить на место.
- А вот пожара нам не нужно, - заметил он. - Спалить такой дом по неосторожности жалко, раз уж его не задели "Фау" и обошли стороной танки. Кроме того, пожар точно привлечет к нам внимание американцев.
- Прости, я не заметила, - Маренн приподняла штору и взглянула на улицу. - Кажется, к нам гости.
Она увидела трех вооруженных мужчин в камуфляже.
- Американцы? - Раух взял автомат, который оставил на кресле рядом с шинелью. - Сколько их?
- Всего трое. В американской форме, - ответила она. - Может быть, американцы, а может быть, наши.
Раух подошел к ней, взглянул в окно.
- Это Цилле, - узнал он, - и с ним два эсэсмана. Наверняка, они за нами. Что-то случилось.
"Слава богу", - подумала Маренн про себя. Ситуация, из которой она никак не могла найти достойный выход, разрешилась сама собой.
- Я выйду им навстречу.
Раух надел шинель и направился в прихожую. Маренн пошла следом.
Она слышала, как щелкнула дверь, потом раздался знакомый голос гауптштурмфюрера СС Цилле.
- Господин штурмбаннфюрер, - произнес он, - вернулся оберштурмбаннфюрер. Он требует, чтобы вы немедленно явились в расположение. Получено новое задание.
- Хорошо, мы идем.
Он повернулся к Маренн, она кивнула.
- Да, мы идем, Йорген, спасибо, что сообщили.
Затушив камин и погасив свечи, они покинули дом принцев де Линьи. По узкой тропинке, протоптанной в снегу, по направлению к лагерю шли цепочкой, друг за другом. Цилле и один из эсэсовцев впереди, Раух и второй эсэсовец замыкали.
- Пришло сообщение, что довольно много американцев из бригады Тимберлейка просто попрятались в лесу, - объяснил Цилле предосторожности. - Так что могут случиться самые неожиданные встречи. Надо быть начеку.
Маренн понимала, сбрасывать со счетов опасность нельзя, но ее гораздо больше заботило другое. Скорцени вернулся, и Цилле, конечно, доложил ему, что Раух отправился на ночь в замок де Линьи, оставленный хозяевами, и она пошла вместе с ним. Если учесть, что Отто известно о чувствах своего адъютанта, ее ожидал неприятный разговор. Впрочем, она понимала, что так и будет, когда соглашалась на предложение Рауха. Избавить ее от объяснений могла только срочная военная необходимость. Хотя у Отто прекрасная память. Когда они вернутся в Берлин, он наверстает упущенное с лихвой.
В лагере большинство солдат отдыхало. Спали прямо на снегу около костров, разведенных в глубоких ямах, чтобы пламя было менее заметно, в теплых, отделанных мехом и войлоком костюмах, поверх которых были надеты специальные непродуваемые балахоны белого цвета, с капюшонами, чтобы на снегу было незаметно.
В небольшом шалаше из широких еловых ветвей Скорцени при свете фонариков по карте изучал местность, по которой предстояло двигаться с рассветом. Рядом с ним находились командиры подразделений.
Отпустив солдат, Раух и Цилле подошли первыми. Услышав их шаги, Скорцени вскинул голову, он был несколько бледнее обычного, но в целом вполне спокоен.
Маренн подошла последней. Он кивнул ей, только на мгновение задержав взгляд, усталый, почти что равнодушный. Она даже удивилась.
- Присоединяйтесь, господа, - приказал он Рауху и Цилле. - Одну из первых задач, которая стояла перед нами, мы выполнили, - объявил он. - Мосты захвачены, наши основные силы подошли к реке и переправились. Рейхсфюрер очень доволен. Особенно тем, что нам удалось разминировать мост в районе Линьевилля так, что американцы вообще этого не заметили и были очень удивлены, что Пайпер прошел по нему. Но завтра предстоит не менее сложная операция. До наступления темноты передовая группа оберштурмбаннфюрера СС Пайпера дошла до городка Ставелот, там они натолкнулись на мины и вынуждены были прекратить движение. Сейчас ждут саперов. Скорее всего, с рассвета Пайпер начнет артподготовку и пробьется в долину реки Амблев. Там ему предстоит пересечь мост. У нас нет точных сведений, заминирован ли он. Это нам необходимо выяснить еще до начала его артподготовки и сообщить ему. Если мост заминирован, мины нужно будет снять. Дальнейшая цель - мосты через Амблев в Труа-Пон, где пересекаются шоссе "Д" и "Е". Здесь нас поддержит группа оберштурмбаннфюрера СС Хергета. Это очень важно, так как шоссе "Е" хорошо проходимое, на нем танки могут развить более высокую скорость. Метеорологическая служба сообщает, что погода, скорее всего, наладится, и американцы смогут поднять в воздух авиацию. Скорость будет иметь решающее значение. Шоссе "Е" выходит в ту же точку, что и шоссе "Д", в район Ги-Амуар, но оно безопаснее. В дальнейшем в развитие успеха нам приказано захватить железнодорожную станцию, вот она, - Скорцени ткнул в карту. - Скорее всего, американские части, отступающие под давлением группы Пайпера, а также боевых групп "Хансен" и "Зандиг", сконцентрируются здесь. Мы должны ударить им в тыл и полностью блокировать движение по железной дороге, взорвав железнодорожные пути, чтобы они не получили подкрепления. Задачи ясны? - он обвел взглядом командиров.
Услышав утвердительный ответ, заключил:
- На отдых еще два часа, в три часа выдвигаемся. Все свободны. Раух, задержись, - попросил адъютанта, когда офицеры встали и начали расходиться. - Я просил тебя оставаться в расположении, каким образом ты очутился в этом доме, про который мне сообщил Цилле? - он пристально взглянул на адъютанта.
- Это я виновата.
Маренн оставаться не просили, но она уходить не спешила. Она понимала, она может взять на себя больше, и ей простится, тогда как Рауху его "самоволка" может обернуться крутым выговором.
- Я очень устала сегодня, - сказала она негромко, - солдаты сказали, что в доме никого нет, и я попросила Фрица позволить мне отправиться туда, хотя бы ненадолго. Но он не захотел отпускать меня одну и вызвался сопровождать, я ему очень благодарна.
- Я слышал, пока меня не было, вы ввязались в перепалку и в перестрелку, - Скорцени закурил сигарету. - Я предупреждал тебя, - он взглянул на Маренн, и она заметила, что взгляд его потеплел, - американцы вполне обойдутся без твоей заботы. И уж конечно, инцидент, который случился днем и о котором только и толкуют при штабе Дитриха, без вашего участия не обошелся? Без твоего участия?
- Да, фрау пришлось взяться за налаживание дисциплины, - ответил вместо Маренн Раух. - Видно, сам Пайпер и подчиненные ему командиры немного упустили это из вида. Слишком увлеклись преследованием американцев.
- А что сделали с этим Флепсом, который устроил бойню? - спросила Маренн.
- Я еще не видел Пайпера, - ответил Скорцени, доставая из вещмешка флягу с горячим кофе. - Но вряд ли его накажут всерьез. Он опытный боец. А после потерь, которые дивизии понесли на Восточном фронте, каждый такой солдат или унтер - на вес золота. Ну, наставления выслушает, конечно. Но особо заниматься воспитанием никто не станет, надо двигаться вперед.
- Однако американцы не собираются оставлять этот случай без внимания, - сообщил Раух. - Уже все известно аж в Вашингтоне. Они обещают, что, когда вернут себе Линьевилль и Мальмеди, пришлют корреспондентов, все сфотографируют, в общем, раздуют дело. Хотя знаешь, сколько их просто изображало из себя мертвых, а потом, когда начало темнеть, драпануло на север - почти что с сотню. Мы не стали за ними гоняться. В конце концов, все равно рано или поздно нарвутся на наших. Только тратить силы впустую. У них вообще, я заметил, - добавил Фриц, открывая банки с консервированной колбасой, - это отработано, притворяться мертвыми. Один упадет, убитый по-настоящему, и тут же еще пять рядом падает, как бы за компанию, на всякий случай. Просто полежать. А потом сбежать, пусть другие отдуваются. За англичанами я такого не замечал. А американцы просто через одного - актеры. Очень практичный народец.
- Я, пожалуй, пойду, посплю хоть час, - Маренн встала с подбитого войлоком плаща, расстеленного на снегу. - У меня от этого Флепса и его фокусов голова раскалывается.
Она решила, что Скорцени ничего не заподозрил. И успокоилась. Как оказалось, совершенно напрасно. Едва она отошла на несколько шагов, он спросил Рауха:
- У тебя с Маренн что-то есть?
Она с трудом заставила себя не повернуться. Последовала пауза. В напряженной тишине звякнул нож о банку.
Потом Раух ответил:
- У меня с Маренн не что-то. У меня с ней - все. Но не волнуйся. С моей стороны инициативы не будет. А насчет нее ты все сам знаешь. Если она захочет быть со мной, я готов отправиться на Восточный фронт. Ты знаешь, я на ее стороне.
Маренн повернулась. Она поняла, что должна вмешаться.
- Я хотела спросить, - она произнесла почти беззаботно, как будто ничего не слышала. - А оберштурмбаннфюрер Хергет не приедет к нам? Было бы интересно познакомиться. Я много слышала о нем.
- Сейчас не время ездить в гости, - Скорцени ответил сухо, он понимал гораздо больше, чем она думала. - Но возможно, он появится завтра.
Артподготовка Пайпера началась в шесть тридцать утра. Артиллерия работала часа полтора. Затем около восьми утра немецкие танки начали движение вниз с холмов в сторону городка Ставелот. Они шли по проходам, подготовленным за ночь саперами. Их встретило выстрелами только одно противотанковое орудие, но и его быстро подавили огнем. В это время диверсанты Отто Скорцени, проникшие в тыл к американцам еще ночью, завершали разминирование моста через Амблев. Оказалось, что, несмотря на панику, расчет, который был оставлен на специальном командном пункте, обнаруженном метрах в пятистах от объекта, все-таки получил приказ взорвать мост, как только танки поднимутся на него.
Проникновение в тыл прошло без происшествий. Если не считать трех американцев, заплутавших в лесу. Они приняли отряд Скорцени за своих и долго выясняли, как им вернуться в Линьевилль в кафе "Бодарв", где они не допили пиво. Убрали их тихо, при помощи холодного оружия, а тела надежно спрятали.
На командном пункте американцев оказалось побольше - десятка полтора.
- Действовать бесшумно, только ножами, - приказал Скорцени.
Окружив деревянную хижину, в которой находился пункт управления, диверсанты ворвались в нее одновременно со всех сторон, через дверь и окна, и с расчетом было покончено без единого выстрела.
Затем группа отправилась исследовать мост. Заряды были обезврежены. Когда танки спокойно преодолели его и продолжили движение по шоссе, американцы в спешке покинули Ставелот. Пайпер вошел в город, не встретив сопротивления. Все действия союзников ограничились стрельбой из пулемета на рыночной площади и еще одним противотанковым орудием, команда которого держалась мужественно и вела огонь, но танки обошли пушку по другой улице, снова вышли на главную дорогу и двинулись в Труа-Пон. Поняв, что делать им больше нечего, американцы бросили орудие, заклепав ствол с вложенным в него снарядом, и ретировались. Это дало возможность танкам двигаться по главной магистрали Ставелота, которая была более прямой и потому более удобной. В других районах города еще оставались американцы, но на них уже не обращали внимания, оставив их поимку специальным подразделениям, к десяти утра колонна Пайпера начала выход из Ставелота, чтобы сосредоточиться для удара на Труа-Пон.
- Теперь наша задача, господа, - сообщил Скорцени, собрав офицеров, - железнодорожная станция около населенного пункта Стумон. Как мне сообщили, оберштурмбаннфюрер СС Пайпер планирует захват станции при поддержке групп "Хергет", "Хансен" и "Зандиг". Нам приказано поддержать с тыла, подготовить диверсии, которые внесут панику в ряды противника и тем самым способствуют скорейшему достижению успеха. Какова обстановка вокруг станции и что докладывает разведка, Цилле? - он повернулся к гауптштурмфюреру.