– Для блага клана решения должен принимать вождь.
– А ей нужен брат. Я знаю, что вы любите сестер, однако ведете себя скорее как отец, а не как брат. Я кое-что знаю об этом. Не спешите принимать решение сейчас, чтобы потом не раскаяться.
Лахлан нахмурился. Она заблуждается. К тому же у него не было выбора.
– Мне не в чем раскаиваться.
– Пока не в чем. Не принуждайте Мэри к несчастному браку, – сказала Флора умоляюще. – Я знаю, к чему это приводит.
– Моя сестра и твоя мать не одно и то же.
– Вы уверены? Когда-то и моя мать была покорной девушкой, выполнившей свой долг, и посмотрите, что с ней стало. Четыре мужа, отличавшиеся разной степенью жестокости, и жизнь, превратившаяся в сплошное несчастье. – Флора смотрела куда-то мимо него, будто пыталась скрыть бушевавшие в ней чувства, но по тому, как поникли ее плечи, Лахлан догадался, что она до сих пор тяжело переживает смерть матери. Здесь, на продуваемом ветром берегу неумолимого моря, бушующего за спиной, Флора выглядела непоправимо одинокой, а ее изысканная красота составляла разительный контраст с суровой природой горной Шотландии. Прелестная белая роза среди пышно разросшегося шотландского вереска. Здесь ей не место: суровая жизнь погубит ее. Или…
– Какой она была? – спросил Лахлан тихо.
Флора потянулась за плоским камнем и бросила его в воду, едва волна отхлынула от берега. Камень дважды подпрыгнул, прежде чем скрыться под водой.
– Мама была нежной, мягкой, любящей… и всегда печальной. Она была для меня всем. – Флора отвернулась и уставилась на воду. – В детстве я целые часы занималась тем, что придумывала что-то, способное ее развеселить. Маленькие пьески, танцы, забавные костюмы – все, что угодно, только бы мама улыбнулась.
Не замечая, что Лахлан пристально ее разглядывает, Флора продолжила:
– Мне кажется, на земле не было женщины прекраснее. А когда мама смеялась, в ней угадывалась счастливая девушка, какой она была когда-то, до того, как ее похитили и заперли. Моя мать походила на птицу в клетке, разучившуюся петь. Она была прекрасной и нежной, хрупким существом, брошенным в совершенно чуждый для нее мир.
– Ты имеешь в виду горы?
Флора кивнула:
– Да, но не только это. Ее мужья были намного старше, жестокие люди, постоянно ввязывавшиеся в войны и не знавшие, как обращаться с юной особой. Мать верила, что выполняет свой долг, но это было не так. Ей никогда не позволяли самой принимать решения, и в конце концов это ее сломило.
Лахлан сочувственно кивнул:
– Я кое-что знаю о мужьях твоей матери.
– Вероятно, вам известно больше, чем мне. – Флора печально кивнула. – Мой отец стал ее последним мужем, но я мало что о нем помню. Он был старым и нелюдимым. Моя мать никогда ничего особенного не говорила о своих мужьях, но у меня сложилось о них определенное впечатление, ведь я видела, что они сделали с ней. Вот вам брак по принуждению. Неужели вы хотите обречь свою сестру на такую жизнь?
– Конечно, нет. Но не все браки по сговору складываются, как у твоей матери. Мои родители были счастливы. В отличие от твоей матери Мэри ведь выросла в горах, здесь ее дом. Мужчина, которого я выбрал ей в мужья, – хороший человек, но я не стану ее принуждать. Если Мэри не захочет выходить за него, есть другие.
– Но она любит Аллана. Если бы я полюбила мужчину, ничто не смогло бы заставить меня выйти за другого.
От этих слов холод пронзил Лахлана до костей. Оттого, что Флора могла столь страстно любить другого человека, внутри у него все сжалось. Впрочем, пока причины для беспокойства отсутствовали, а значит, ничто не могло помешать их браку.
– Я принял решение и не отменю его.
– А ваши решения всегда верны?
– Да. – Лахлан был раздражен тем, что расслышал в ее голосе презрение. Как вождь, он имел право принимать решения, обязательные для сотен людей, и всегда оставался твердым и уверенным в себе. Вождь – это человек, ради которого его люди готовы добровольно умирать, веря в его правоту.
Теперь Флоре предстояло в этом убедиться. Похоже, она не понимала ни своего долга, ни ответственности, ни того, насколько тяжело даются жесткие решения. Ее импульсивное желание взять дело заключения брака в собственные руки и для этого бежать из дома было свидетельством полной безответственности.
Флора сделала еще шаг; ветер развевал ее волосы, в беспорядке бросая ей в лицо длинные шелковистые пряди.
– И ничто не способно повлиять на ваше решение и изменить его? – спросила она.
Внезапно ее невинная мольба сыграла странную шутку с его сознанием, с желаниями его тела, разрушая годами выработанную железную дисциплину, и в крови Лахлана забушевала страсть. Исходивший от Флоры слабый и нежный цветочный запах окутал его, заключил в свои гипнотические объятия. Он не мог двинуться с места. Инстинкт подсказывал ему, что он должен схватить ее и взять то, что она предлагала. Между ними возникло такое напряжение, что слышно было, как воздух потрескивает от волнующих обещаний.
Она была таким искушением, а он так сильно хотел ее поцеловать, что это причиняло боль.
Лахлан видел, как ее губы, нежные, сладостные и манящие, полураскрылись всего в дюйме от него. Все его тело напряглось в ожидании. Жажда обладания была столь сильной, что он почти ощущал ее вкус.
Флора бессознательно играла его чувствами, используя свое очарование, она уже доказала, сколь сильна ее власть над ним, когда бросилась между ним и Алланом. И все же ее ждало поражение: никогда он не допустил бы, чтобы женщина взяла верх. Из этого следовало, что он должен преподать ей урок.
Лахлан шагнул ближе к Флоре, навис над ней, дал ей ощутить исходящий от него жар.
– Что ты предлагаешь?
Румянец схлынул с ее лица, и она, отступая, споткнулась о камень. Горец протянул руку, чтобы поддержать ее, и вдруг яростно сжал в объятиях. Он чувствовал быстрое биение ее сердца, будто трепет птички в расставленной им ловушке.
– Вы не так меня поняли, – пробормотала Флора, запинаясь.
Лахлан провел пальцами по ее горлу и ощутил бешеное биение крови.
– Не понял? Я так не думаю.
Он ждал слишком долго. Как бы он ни противился своей страсти, это сопротивление рассыпалось в прах, как только ее тело оказалось в его объятиях. Пальцы Лахлана зарылись в шелковистые волны волос, нагретых солнцем, и он с глухим стоном прижался ртом к ее губам.
Ее аромат, ее вкус, нежные губы под его губами… Напряжение, копившееся в нем, разрешилось, и по его телу начал медленно разливаться жар. Его возбуждение стало явным и ощутимым, когда он вплотную прижался к ней. Он так долго ждал этой минуты!
На этот раз Лахлан решил не отступать. Он не был склонен к нежному воркованию и длительному ухаживанию. Его губы ласкали рот Флоры, и он ощущал свою власть над ней. Продолжая целовать ее со всей первобытной жадностью и страстью, он привлек ее ближе…
Ему казалось, что тело Флоры плавится в его объятиях. Она приоткрыла рот и позволила его языку проникнуть внутрь. Ее тихие нежные стоны наслаждения сводили его с ума: Лахлан будто падал в нее, целуя ее все отчаяннее, пытаясь умерить терзавший его голод. Его язык глубоко проник в ее рот, лаская, дразня, пожирая, пока их языки не сплелись и она не начала отвечать на его ласки.
Их поцелуи были жаркими, влажными и откровенно плотскими: именно такими, каких он желал. Лахлан предвидел, что так и будет, но не представлял, сколь сильные чувства возбуждала в нем эта девушка. Это были незнакомые чувства – обладания и власти, нежности и томления.
Он не мог ею насытиться. Его губы скользили по ее губам, подбородку, шее. Он ощущал на вкус каждый дюйм ее тела, каждый дюйм ее пылающей кожи.
Между тем Флора застыла в его объятиях, отдавая себя в его власть. Ее руки ласкали его плечи, блуждали по спине, она изучала его, сжимала в объятиях. Ее поцелуи казались сладостными, невинными и одновременно страстными, однако Лахлан жаждал большего. Его рука оказалась на ее груди и легонько сжала ее. У Флоры были восхитительные груди, но прикрывавшая их ткань корсажа по-прежнему оставалась досадным препятствием, тогда как Лахлану хотелось ощутить нежную и сладостную тяжесть нагой плоти.
Его большой палец стал ласкать отвердевший сосок, и Флора застонала, выгибаясь под его ласками. Это было уже слишком и в то же время явно недостаточно.
Рука Лахлана скользнула под ее ягодицы, он приподнял ее, продолжая прижимать к себе. Возбуждение было столь велико, что Флора ощущала каменную твердь его органа, вплотную прижатого к ней, отчего колени ее ослабли и подогнулись.
Когда Флора прижалась к нему, тело ее словно расплавилось в его объятиях, и Лахлан почувствовал, что в эту минуту она может от него добиться чего угодно. Одним поцелуем эта девушка могла повергнуть его на колени.
Проклятие! С ворчанием он вырвался из ее объятий, хотя его тело отчаянно противилось этому. Никогда еще Лахлан не сознавал, что находится в подобной опасности.
– Чего ты хочешь от меня? – спросил он хрипло и тут же пожалел, что позволил себе задать вопрос.
– Я… – пробормотала Флора, изумленная тем, что их обоих обожгло это пламя и что она так легко сдалась. Ее глаза широко раскрылись. – Не знаю.
Это произошло. Ему удалось пробить броню ее сопротивления. Она его желает! Он выиграл. Однако Лахлан не чувствовал себя победителем, напротив, он ощущал себя побежденным.
Повернувшись, Флора поспешила назад, к башне, но Лахлан успел увидеть выражение ее лица. Правда, которая ей открылась, потрясла и ужаснула ее. Она желала его так же сильно, как он ее, с такой же отчаянной страстью, и отрицать это было бы невозможно.
Лахлан хотел преподать ей урок, но ему самому следовало бы опасаться. Использовав против нее силу, он сам оказался захваченным страстью.
– Постой! – Окрик Лахлана остановил Флору, но она не обернулась. – Если ты сделаешь мне подобное предложение еще раз, я не стану отказываться.
Глава 7
– Ты наступил мне на палец, увалень!
Флора подавила улыбку: ярость на лице Джилли выглядела комично. Бедный Мердок! Ей стоило большого труда заманить его сюда, а теперь Джилли свела на нет все ее отчаянные усилия.
– Я вас предупреждал, миледи! – со смехом воскликнул Мердок. – Придворные танцы не для воинов.
Заметив, что Флора нахмурилась, он тут же замолчал.
Насмотревшись на прошлой неделе на танец мечей, Флора была склонна с ним согласиться, но девушкам предстояло появиться при дворе, и их следовало научить танцевать должным образом. Вот почему Флора собрала вместе волынщика, Джилли, Мэри и Мердока, чтобы дать им урок танцев. Мэри нуждалась в некотором поощрении, и сейчас она с трудом подавила смешок, видя перепалку сестры с Мердоком.
Хотя Флора дала себе слово не ввязываться в дела в Дримнине, искушение оказалось выше ее сил: она не могла бездействовать в то время, как вокруг творились вопиющие вещи, требовавшие ее внимания. В дополнение к танцам она принялась учить девушек читать и писать по-шотландски и немного по-латыни. Самым дерзким и почти невыполнимым в ее плане было то, что она не могла найти во всей башне материала для занятий, а имевшиеся в наличии книги оказались разрозненными и не были собраны в библиотеку. Поэтому Флора взяла на себя смелость использовать для занятий кабинет лэрда, расположенный позади главного зала.
Ее друзья в Холируде потешались бы, узнав, что проказница Флора решила взяться за роль учителя и воспитателя, но она никогда еще не чувствовала себя так на месте и приносящей такую пользу.
Еще у Флоры произошло несколько щекотливых бесед с Мораг об усовершенствованиях в образе жизни в замке и о способах приготовления пищи.
– Воин! Ха! – пробормотала Джилли, фыркнув достаточно громко, чтобы Мердок мог ее расслышать.
Он сделал угрожающее движение к ней и выглядел при этом так, будто собирался задушить ее. Несмотря на его молодость, Флора уже теперь могла угадать, что со временем Мердок станет отличным воином, но сейчас он был слишком одержим юношеской гордостью, а Джилли попрала ее.
– Чепуха, Мердок, ты все делаешь очень хорошо, – сказала Флора, вставая между ними, чтобы их примирить.
У Мердока был такой вид, будто он предпочел бы любое другое занятие, но на этот раз ему пришлось подчиниться. Они уже разучили кое-какие танцы, популярные при дворе, включая живой танец галлиар, измененную лавольту, но без неприличного па, а также коранто. Теперь Флора пыталась обучить девушек рилу, а для этой цели им были нужны по крайней мере четыре человека, а еще лучше – восемь.
– Ладно, это моя вина, Мердок. Прошу прощения, – сказала Джилли покорно, хотя в глазах ее блестели мятежные искры. У Флоры возникло ощущение, что она всего лишь старается выиграть время, перед тем как обрушить свои ядовитые насмешки на бедного малого.
– Я, право, не понимаю, миледи, зачем вам брать на себя такой труд. Вряд ли Джилли когда-нибудь представят ко двору.
Губы Флоры дрогнули. Вероятно, ей не стоило так беспокоиться за него: Мердок сумеет за себя постоять.
Джилли уже была готова разразиться язвительной тирадой, но под выразительным взглядом Флоры смолчала.
– Сестер лэрда обязательно представляют ко двору, – сказала Флора, – так что им следует быть готовыми. Не попробовать ли снова? – Она сделала знак Данкену, волынщику, изо всех сил пытавшемуся удержаться от смеха.
– Мэри!
Мэри опять попыталась незаметно отойти подальше, и Флора, поспешив за ней, ободряюще сжала ее руку. Как мог лэрд обойтись подобным образом со своей сестрой? Чувство Мэри к Аллану никогда не пройдет, и перед Флорой стояла нелегкая задача – убедить в этом Лахлана.
– Идем, – обратилась она к Мэри. – На этот раз ты сыграешь партнера Джилли.
Заставляя своих учеников снова и снова повторять па танца, Флора думала о том, что ступила на опасный путь. Она все больше привязывалась к жителям замка и его загадочному лэрду, который будил в ней тысячи разнородных чувств. К тому же в ее памяти все еще живо ощущались его поцелуи. Воспоминание о его губах и языке, о его больших руках на ее теле и о том, как он накрыл ладонью ее грудь. В его объятиях она таяла, распадалась на части и готова была окончательно сдаться на его милость.
Одного Флора не могла понять: отчего она столь остро чувствовала его страсть и свой отклик на нее. Особенно ее беспокоило и раздражало то, что, когда он находился рядом, ей было трудно собраться с мыслями. Ей хотелось свернуться калачиком у него на груди и никогда не покидать этого убежища. Никогда прежде она не испытывала столь сильных эмоций. Его сила действовала на нее успокаивающе; она не могла вспомнить времени, когда бы чувствовала себя такой удовлетворенной. Принимая во внимание обстоятельства ее появления в Дримнине, все это было очень странно.
Тем не менее Флора не забывала, что она узница, и постоянно думала о побеге. В тот день на берегу она заметила лодку, стоявшую возле берега. Остров Малл дразнил своей близостью, и ночью она, возможно, могла бы до него добраться незамеченной, но что-то ее удерживало, и отнюдь не очевидная опасность.
Флора убеждала себя, что ждет Гектора, но чем больше проходило времени, тем отчетливее она понимала, что это ложь. Дни шли один за другим, а вестей от брата не поступало, и становилось все яснее, что Гектор не станет обменивать на нее замок Брекакадх.
План лэрда не принес плодов, зато теперь он на свой манер ухаживал за ней, и Флора была вынуждена признать, что необычное ухаживание без комплиментов и прочувствованных объяснений оказывало на нее заметное действие.
Всю жизнь ее приучали к мысли о том, что она не должна доверять горцам и ей следует презирать их образ жизни, но Лахлан был не таким, как все. Флора восхищалась тем, как он управляет своим кланом, восхищалась его силой и решительностью. Ей хотелось доверять ему, но как она могла это сделать, будучи пленницей?
И все же временами Флора чувствовала, что счастье где-то рядом. Мэри и Джилли – чудесные девушки, а лэрд при всех своих грубых манерах выглядел на удивление привлекательным, и, возможно, из него мог бы получиться отличный муж.
Но неужели она и впрямь думает об этом? Выйти замуж за горца, забыть обо всем, что знала, для того, чтобы жить среди этой суровой и дикой природы? В Дримнине не было привычной для нее роскоши, но никогда она не чувствовала себя лучше. Она могла бы соскучиться по пышным празднествам во дворце и ритуалам, но ведь ее не изгнали – в любой момент она могла вернуться! А ее приданого вполне хватило бы на то, чтобы привести в порядок старый разрушающийся замок. Хотя Флора скучала по прежней обстановке, но теперь перспектива жизни в горах уже не пугала ее – и все это из-за Лахлана Маклейна.
Вот только зачем он привез ее сюда? Горец поклялся, что не станет принуждать ее к браку, и она отчаянно хотела ему верить.
Они сделали еще одну попытку разучить рил, прежде чем Джилли в полном изнеможении упала на стул.
– Думаю, через пять минут я смогу еще попытаться, – уныло пробормотала она.
Флора рассмеялась:
– Попробуем еще раз станцевать лавольту.
Мердок издал стон, но Флора взяла его за руку и заставила занять нужную позицию.
– Не бойся, все не так уж плохо. На этот раз мы испытаем такой прыжок. Вся Англия пришла в восторг, когда королева Елизавета впервые исполнила этот танец с Робертом Дадли, графом Лестером.
Мердок пробормотал что-то неразборчивое по адресу придурковатых англичан, но Флора, пытаясь скрыть улыбку, притворилась, что не расслышала его.
Столкнувшись с непокорностью и готовностью к мятежу, Лахлан понял, что должен что-то делать с этим или, точнее сказать, кое с кем из своих людей.
Лахлан покачал головой, взбираясь по узкой лестнице башни, и тут же чуть не задел плечом камни стены. Эта лестница не предназначалась для удобства мужчин его роста; ее строили в расчете на то, что она послужит еще одной линией обороны на случай нападения, если враги атакуют замок. Но ни один враг еще не причинял ему такого беспокойства, как Флора.
Впрочем, ее дружба с его сестрами, ее интерес к замку и клану свидетельствовали о том, что отношение Флоры к нему смягчилось. В какой-то степени теперь она играла роль хозяйки замка, роль, предназначавшуюся для его жены. Лахлан, конечно же, заметил внесенные ею в убранство замка перемены – свежие полевые цветы в зале, драпировки на стенах, которые она добавила к прежним, и несомненное улучшение качества пищи.
А вот что касается его сестер – тут она зашла слишком далеко!
Миновав зал, Лахлан вошел в небольшую комнату: личные апартаменты служили ему чем-то вроде кабинета, куда он созывал на совет своих подчиненных.
Одно такое совещание состоялось этим утром, и потому Лахлан находился здесь, думая о предстоящей битве, которая, как он полагал, должна скоро последовать.
На мгновение Лахлан задержался снаружи, прислушиваясь к звукам волынки, потом открыл дверь и, войдя, остановился.
Мэри и Джилли хлопали руками в такт музыке, а Флора и Мердок кружились в танце. Все четверо смеялись, и он заколебался, не решаясь вторгнуться и нарушить веселье, – впервые за неделю он увидел улыбку на лице Мэри.
Лахлан тяжело переживал размолвку с сестрой. Он уже начинал думать, что, возможно, Флора права. Что, если Мэри и правда любила его капитана? И как в этом случае он должен поступить?