Его голос тоже показался Остряне знакомым. И тут она его узнала. Это был тот, мысли о ком и привели ее в лес – Велемысл Домагостич, с медвежьей шкурой на плечах. Да, она слышала, отец говорил, что Велему, как сыну знатного старого рода из земли Велеса, доверили честь представлять Подземного Хозяина в обрядовом поединке. Рядом с ним стоял братец Станяша, а еще братец Добрила – оба тоже с волчьими шкурами на плечах, плодах своей удачной охоты в год посвящения. Они были в этих шкурах в Перыни и в них же пошли в лес, чтобы защититься от нечисти.
– С тобой кто был-то – Тишанка и Богуша? – спросил Станьша и затараторил, как всегда, поскольку говорить мог сколько угодно долго: – Добрила, вон, видел, как вы втроем в лес метнулись, мы к стрыйке Добряне, может, думаем, она послала, а она говорит: "Ой, ребята, идите за ними, а то не было бы беды!" Ни Прибыни, ни Горяшки не нашли, Хотьша пьяный уже, не найдешь никого, хорошо хоть Велем с нами пошел! А воет в лесу, ну все, думаю, сожрали лешие наших девок!
– Сестры-то где? – осведомился Добрила.
– Да мы думали, это вы – лешие, – произнесла наконец Остряна. Она еще не до конца верила, что перед ней собственные братья, – нечисть ведь какой угодно облик может принять, – но с каждым мгновением ее вера крепла. Вон у них и ножи на поясах, а пояса праздничные, с Перуновыми узорами, таких нечисть носить не может. – Убежали они со страху. Я им говорила: не выходите из круга. Дуры обе…
– Пойдем, поищем. – Добрила кивнул Станяше. – А то еще ноги поломают на бегу, не видно же ничего! Велем, дружище, проводишь Острянку домой?
– Провожу уж, – проворчал Велем. – Пойдем, что ли…
Оба брата скрылись в зарослях. Остряна настороженно смотрела на Велема. Теперь, когда они остались вдвоем в лесу, ей опять стало жутковато. Все-таки чужой человек… И эта его медвежья шкура…
Вихрь все выл, с неба обрушивались порывы ветра, такие плотные, что, казалось, их можно резать ножом. Прогремел гром.
– Идем живее! – Велем поднял факел, пламя которого едва боролось, цепляясь за густую липкую смолу, с духами бури, пытавшимися его оторвать, смять и задушить своими невидимыми ладонями. – Сейчас дождем накроет, не успеем, пожалуй. И чего тебя в лес понесло в такую-то ночь!
– Стало быть, понадобилось.
– Лешего, что ли, вызывала?
– Да уж! Но не вышло мое дело – тебя вместо лешего вызвала! – Остряна фыркнула.
Она не собиралась делиться своим замыслом, а обведенную вокруг куста черту нельзя было разглядеть в густой полутьме.
– А на кой тебе леший? – Велем ухмыльнулся. – Я взамен не подойду?
Его забавляла отвага Вышеславовой дочери, невесть зачем, ради какой-нибудь девичьей глупости залезшей в чащу на ночь глядя, да еще в грозу.
– Пойдем на луговину быстрее, а то рухнет тут что-нибудь!
Он взял Остряну за руку и потащил за собой. Факел наконец погас, не выдержав борьбы, и Велем выбросил его. Остряна в первый миг притихла, почувствовав свою руку в плену его жесткой и теплой руки. В этой руке были власть и сила, которые подчиняли себе без слов, одним своим присутствием, и строптивая, непокорная Остряна вдруг поняла, что ей это нравится и доставляет совершенно неожиданное удовольствие. Она почти успокоилась: возникло ощущение, что теперь и о дороге, и о леших, и обо всем прочем подумает кто-то другой, справится со всеми трудностями и защитит ее. Мелькнула мысль, что так можно идти всю жизнь: держась за его руку и прячась за спиной от порывов злобного ветра. И впервые в жизни она ощутила готовность кому-то подчиниться: не по обязанности и долгу, как отцу и старшим родичам, а по доброй воле.
– А ты-то тоже какой смелый! – прокричала она, не слишком надеясь, что Велем услышит ее в шуме ветра и ветвей. – Сам-то в какую ночь в лес забрался! А если бы вместо меня лесовуху повстречал?
– Да есть в тебе что-то от лесовухи – глазищи вон какие! – Велем на мгновение оглянулся. Хотел еще сказать про зубы, но не стал: еще обидится. – Да я не из пугливых. Добрила попросил помочь поискать… У самого сестры, знаю, как бывает: им взбредет в голову глупость какая-нибудь, потом не расхлебаешь!
Сказал и замолчал: вспомнил, что и на Ильмерь попал из-за глупости своей самой непоседливой и самой любимой сестры, которой "взбрела в голову" великая любовь к Вольге плесковскому.
Остряна промолчала. Удивительно, но она в эти мгновения подумала о том же самом. А может, и ничего удивительного в этом нет, потому что ее дело было связано как раз с Дивляной.
Сейчас самое подходящее время. Другого может не быть. В Словенске она не могла выбрать случай с ним поговорить: ведь это сразу увидят десятки глаз, и потом, если вскроется, что замысел Вышеслава сорван чьими-то усилиями, сразу укажут на нее. Однажды она даже зашла к Хотьше с каким-то поручением от Добролюты к Вояновне, но там во дворе, где она увидела Велема, толкались Хотьша с Твердятой, женщины возились возле летней печи под навесом, нянька-чудинка качала на коленях вопящего Хотьшиного первенца и пела ему песенку на своем языке, а в избе сидела сама Дева Ильмера. Разве тут поговоришь? А в лесу их уж точно никто не услышит, даже лешие.
И все же она не сразу решилась. Велем, казалось, не обращал на нее особого внимания: попросили найти и проводить домой, он и вел ее, будто заблудшую козу на веревке. Да и страшно было останавливаться: деревья метались и гнулись совсем рядом, ветви хлестали по головам, гром гремел и раскатывался уже совсем близко. Велем умело выбирал путь, держась с наветренной стороны от больших деревьев, из-за чего им пришлось забраться в ольшаник. Плутать среди кочек, поросших сорным кустарником, было особенно трудно. В какой ужас превратится ее нарядная сорочка! Однако еще больше Остряну беспокоило, как бы среди кочек не попасть в стоячую воду, не споткнуться о невидимую в сухой траве корягу, не сломать ногу, провалившись в яму.
Но вот наконец ольшаник остался позади. Они выбрались на луговину, немного дальше от того места, где начиналась лесная тропа и лежал священный камень. На открытом месте было уже не так страшно. Оба, не сговариваясь, остановились возле камня, чтобы перевести дух и немного отряхнуться от налипшего лесного сора. Отсюда было хорошо видно, что над Ярилиной Горой уже вовсю поливает дождь, синяя стена льющейся воды приближается, несомая тучами и ветром. А на западе, где садилось солнце, еще блестели были его последние лучи – пелена туч там кончалась, будто отрезанная ножом.
– Постой! – Остряна, наконец решившись, взяла Велема за рукав. – Погоди!
– Устала? – Он обернулся. – Держись, скоро дома будешь. Из Перыни все разбежались уже, да угощение по домам разобрали. Твой батя – мужик не промах: лучшие куски, поди, уволок, так что голодной не останешься!
– Постой! – повторила Остряна, по-прежнему держа его за рукав, будто боялась, что он убежит. – Послушай меня. Ты ведь когда домой в Ладогу собираешься – завтра?
– Завтра. И так загостились. Как бы батя мой не стал войско созывать, нас вызволять.
– Может, оно бы и не худо, – заметила Остряна, многозначительно глядя на него. – Иначе вы ведь не уедете.
– Что? – Велем слегка нахмурился. – Как это – не уедем?
– Да ведь есть люди… которые не хотят, чтобы вы по добру уехали.
– Что за люди?
Остряна выразительно смотрела на него. И Велем подумал: не мудрено, если словеничи не хотят лишиться своей новой Девы Ильмеры, Вышеслав ему прямо об этом говорил. А это – дочь Вышеслава. Очень может быть, что она что-то знает.
– Что такое? – Он взял ее за плечи, будто теперь сам боялся, что она убежит и не скажет.
Остряна глубоко вздохнула, снова пытаясь решить сложную задачу: намекнуть на опасность, не говоря дурного слова о своей родне.
– Вольга Судиславич твою сестру больше жизни любит, – начала она. – А он моим братьям шурь. Могут они ему по-родственному помочь невесту добыть? Могут. Но и ты парень не слабый. Если драка будет, можешь ты его убить? Очень даже просто. А тогда будет право у моих братьев тебе отомстить за него – будет, еще как. И что получится? Огнедева в Словенске останется, а плесковский князь Судила на Ладогу войной пойдет. И будете воевать, пока хоть там, хоть там по полтора мужика в живых останется. А полянские сваты не от вас, а от нас невесту с собой увезут, потому что если останется на Волхове сила, то это наша сила будет, а не ваша.
– О чем это ты? Сама, что ль, придумала?
– Может, придумала. А может, и нет. Только ты дураком выйдешь, если у кого-нибудь спрашивать станешь. Не скажут тебе ничего.
Велем оставил ее и задумался. В том, что сказала Остряна, ничего невозможного не содержалось. Это было именно то развитие событий, которое ему нужно предотвратить, потому что Ладога не получит в этом случае ничего, кроме разорения, горя и гибели. Но если Вышеслав действительно задумал нечто подобное, то он не признается, и спрашивать бесполезно. Можно только попытаться уйти. Тайком. То есть что же – собственную сестру выкрасть у чужих людей?
– Ну и задачку ты мне задала… – Велем потеребил волосы на затылке, пытаясь скрыть, как сильно он в действительности удивлен.
– Но для этого им без Судиславича не обойтись, – добавила Остряна, зорко за ним следившая и пытавшаяся прочитать по лицу ход его мысли. – А Вольга на этот лов не пойдет.
– Не пойдет? – Велем поднял на нее глаза.
– Он не с ними, ты не думай, – пояснила Остряна, больше ради своей подруги Любозваны, чем ради самого Вольги. – Да и пошел бы он, зная, что ценой его головы… эти дела будут делаться? Без его головы и права на месть не будет, не взойдет ничего. Но он не пойдет. Он раньше уедет. Еще ночью.
– Куда?
– К себе в Плесков. Или ты тоже его крови хочешь?
– Мне к чему? Я ведь не комар. – Велем с досадой прихлопнул летучего кровососа у себя на шее. – Мне отцом было велено сестру воротить. За Вольгиной головой меня не посылали. Я сестру верну, и пусть отец с прочими родичами решают, как им за обиду с князя Судилы взыскивать.
– Значит, слушай. – Приободренная Остряна привычно взяла дело в свои руки. – Вольга уедет еще в полночь, как все напьются и завалятся спать. А вы не сильно-то на меды налегайте, чтобы утром подняться пораньше и не с больной головой. Встанете на заре, лодьи спустите. Будут вас уговаривать обождать – не поддавайтесь, чтобы они ничего другого придумать не успели. И я сама поеду провожать вас, помогу, если что.
– Это к чему? – недоверчиво хмыкнул Велем. – А то решат потом ваши старики, что теперь я у вас девку украл. Мне больше такой беды не надо.
– Я стрыйке Добролюте скажу, что сама хочу Огнедеву проводить, чтобы ей честь оказать. И сама Добролюта с вами поедет, чтобы с твоими родителями повидаться. Вот и я с ней. Кто же девку с бабой крадет?
Она усмехнулась, глядя на Велема будто с намеком: неужели меня и украсть не стоит?
– Ну, в другой раз я бы без бабы обошелся… Но тут дело такое… А тебе-то в этом какая корысть?
Где-то поблизости с оглушительным треском сломалась ель, стала падать, сшибая ветки деревьев. Она была достаточно далеко, чтобы их не задеть, но оба невольно вздрогнули, Велем безотчетно приобнял Остряну, отодвинул и загородил собой. Прямо над головой полыхнула молния. Девушка хотела что-то сказать, но тут раздался еще более мощный громовой удар, так что оба пригнулись. Перун был здесь, был вокруг, небеса содрогались под его тяжелой поступью, земля трепетала. Ветром несло тревожащий и радующий, возбуждающий запах грозы, дыхание Перуна.
– Только ты смотри, не выдай никому, что я с тобой говорила! – предупредила Остряна во весь голос, с трудом одолевая шум бури.
– Дурак я, что ли? – ответил Велем, по-прежнему прижимая ее к себе и даже прикрывая краем своей шкуры, будто это могло спасти от бешеных порывов ветра и первых холодных капель дождя.
Синей стены льющейся воды, вставшей от земли до неба, больше не было видно, потому что она уже находилась здесь. И ливень обрушился на них, разом смыв все прочие мысли, кроме одной: поскорее бежать домой, под крышу.
На следующий день, с самой зари, возле ладожских лодий царило заметное оживление. Словеничи еще спали, но Остряна явилась даже раньше, чем сам Велем. С собой она привела все ту же парочку – Богушу и Тишану. Обе зевали и поеживались от утренней прохлады. Вчерашнее приключение закончилось благополучно – кинувшись бегом через ельник, они быстро попали на знакомую тропу, которая выходила из брусничника и вела в Словенск, только с другого конца. Никакие лешие им больше не встретились, и Станята с Добрилой обнаружили девушек уже у подножия Перыни, где они с выпученными глазами рассказывали о пережитом страхе матерям и сестрам. Но у тех не было времени слушать, потому что синюю стену приближающегося ливня и здесь хорошо видели и торопились разобрать по домам подготовленное обрядовое угощение. Освятить его успели, а съесть можно и по семьям.
На угощение, а также пиво и медовуху, словеничи налегали основательно, поэтому сегодня в Словенске стояла необычная для летнего утра тишина. Нынешний день отводился для отдыха от вчерашнего, а дальше ильмерцев ждали нивы, серпы и косы, которыми косят низкую рожь, жатва, вывоз снопов, сушка, молотьба… Сегодня был последний день отдыха перед длительными, тяжелыми, самыми важными трудами, обеспечивающими благополучие на весь год, до нового урожая.
Кроме трех девушек, провожать ладожан явилась Добролюта. Остряна заранее заручилась ее разрешением ехать, чтобы проводить Огнедеву и помогать в дороге. Всю ночь она спала одним глазом, боясь пропустить зарю, но это ее не удручало – жалко было тратить время на сон. Она явилась домой из леса мокрая насквозь, усталая и замерзшая, но такая довольная, будто и впрямь нашла жар-цвет и теперь все тайные силы земли и неба были в ее власти. При более близком знакомстве Велем, сын Домагостя, оправдал ее надежды, да и сам вроде стал смотреть на нее гораздо приветливее, чем раньше. И от этого на душе становилось так радостно, будто варяжский клад нашла – котел серебра.
Никто не знал, что гости уезжают так рано. Вчера было условлено, что они тронутся в путь не ранее полудня, иначе, конечно, словеничи явились бы провожать Солнцедеву. Но после разговора с Остряной Велем изменил решение.
Ночью все прошло как надо. Вольга с плесковской дружиной уехал вдоль западного берега Ильмеря, в сторону устья Шелони, едва за полночь – сразу, как только смолк шум пира, народ угомонился, мужики перестали шататься в обнимку от избы к избе, распевая песни во славу Перуна, и храп, доносившийся из некоторых окошек, открытых ради свежего воздуха после грозы, начал состязаться с Перуновыми громами. Поскольку никакой ограды вытянутый вдоль реки поселок не имел, а лодьи лежали на берегу, помешать им ничто не могло. Сейчас, надо думать, они уже далеко. До Шелони еще не добрались, конечно, но никакая погоня их теперь и не достанет. А ждать Велем не собирался.
Пока дружина рассаживалась, Дивляна стояла у воды. На ней снова была одежда Тепляны, в которой она убежала из дома, – ведь ничего другого у нее с собой не имелось, а все уборы Девы Ильмеры она оставила здесь. Девушка оглядывала берег – длинная череда в беспорядке разбросанных изб, полоски огородов позади них, навесы для скота, летние печи, окруженные столами, где женщины готовят, чтобы в теплое время не разводить без нужды огня в жилой избе. Баньки, овины, челны на берегу, сохнущие сети… Все такое обыденное, ставшее привычным за время, что она здесь провела.
И все же это место ей никогда не забыть. Здесь она впервые в жизни увидела Вольгу, Судиславова сына – вот тут же, у воды. Домагость с родичами приехали на ту давнюю свадьбу первыми и вместе со словеничами встречали невесту, которую брат ее Волегость вывел из лодьи, закрытую почти до ног белым покрывалом. Нарядный и веселый, он сам смотрелся женихом, и у Дивляны, стоявшей рядом с матерью и Яромилой, при виде него вдруг какая-то теплая волна прошла в груди, сильно забилось сердце… Знала бы она тогда, к чему все это приведет, – лучше бы отвернулась и не смотрела!
Здесь она стала Девой Ильмерой и здесь видела Вольгу в последний раз. И разлука с ним сейчас значила для нее гораздо больше, чем даже честь, дарованная богами. Эту честь Дивляна охотно променяла бы на счастье быть с ним – с тем, кто был в ее глазах единственным на свете настоящим мужчиной, за которым она пошла бы куда угодно, в глухие леса, в пустынь и дебрь. И пусть бы они жили там вдвоем всю жизнь, как первые люди на земле, пока не подрастут их дети и внуки, чтобы основать свой собственный род. Но боги, видно, не хотели этого, а выбора ей никто не предлагал.
– Пошли, Солнцедева. – Приблизившийся к ней Велем кивнул на лодью. – Мать Добролюта с тобой поедет и эта… зубастая такая. Нечего стоять, пора в путь трогаться. Не жди, не придет… никто. Он уж целый переход поди вдоль Ильмеря отмахал.
– Я и не жду, – равнодушно ответила Дивляна и забралась в лодью.
Она почему-то знала, что Вольги уже нет в Словенске, – об этом ей сказало ощущение пустоты, разлитое в воздухе. Даже, кажется, холоднее стало, будто с ним ее мир покинул сам Ярила. Да уж… С Перунова дня, говорят, ночь длинна да вода холодна…
Ладожане уже взялись за весла, когда на берегу показались мужчины. Впереди поспешал сам старейшина Вышеслав – неумытый, непричесанный, во вчерашней праздничной рубахе, помятой, забрызганной засохшей жертвенной кровью и залитой медовухой, за ним родичи. Прибыни, как сразу заметил Велем, среди них не было.
– Куда, куда… – задыхаясь, выговорил Вышеслав. – Вы куда… – Подбежав, он уцепился обеими руками за борт лодьи, будто хотел удержать. – В такую рань… Голубчики мои… Вы что же это?
– Сон я видел, – с непреклонной суровостью ответил Велем. – Привиделся мне сам Волхов-батюшка и велел в путь пускаться спозаранку, а не то грозил дороги не дать, если долго буду потягиваться. Вот мы и снарядились. Да и чего дожидаться-то? Спасибо тебе за приют, за хлеб, за честь и за ласку. – Велем вежливо поклонился, хотя поблагодарить за все явные благодеяния Вышеслава успел вчера. – Да и друг опротивеет, коли гостит бесконечно, пора нам восвояси.
– Не пущу! – Вышеслав решительно тряхнул лохматой головой. У него был такой вид, будто он не вполне удовлетворил свою жажду гостеприимства и не желал расставаться с теми, на кого мог его излить. – В такую рань! И не поели ничего!
– Позже поедим – в полдень пристанем где-нибудь. Спасибо тебе, Вышеславе, заботишься о нас, будто отец родной.
Они еще немного поспорили, а потом Велем краем глаза заметил подошедшего Прибыню. Тот выглядел встревоженным, растерянным и недовольным. Оставив Велема, старейшина отвел сына в сторону, где принялся с ним шептаться. Велем обменялся быстрым взглядом с Остряной. После вчерашнего каждый невольно считал другого союзником – у них завелись общие тайны и общая цель, – хотя Велем сильно удивился бы, узнав, как много общего им приготовила Остряна в своих замыслах. Но сейчас они оба знали, о чем у отца с сыном идет речь.
Ни Вольги, ни плесковичей Прибыня на месте не обнаружил, весь замысел рушился, и ранний отъезд Велема уже ничего не менял. Однако по мере выяснения обстоятельств негодование и изумление на лице старейшины сменялись новой решимостью. А потом он снова подошел к Велему.
– Не годится так, мы и не проводили вас, – заговорил он, будто только о том и тревожился, что недостаточно воздал честь гостям, как полагается гостеприимному хозяину.