В доказательство этого – увидев в следующий раз, он возьмет ее грубо и быстро, погружаясь…погружаясь… Она будет стонать и выкрикивать его имя. Ее бедра будут сжиматься вокруг его талии и… Нет, нет. Картинка сама нарисовалось в его голове, меняясь, чтоб порадовать Насилие.
Она будет лежать на животе, упираясь руками и коленями. Ее прекрасные волосы будут каскадом спадать по изящной спине, и он сгребет их в охапку, подергивая. Ее шея изогнется; ее губы раскроются во вздохе наслаждения-боли. Он будет отступать и продвигаться внутрь ее плоти – горячей и влажной. Тесной. Да, она будет теснее кулака. Его яички будут шлепать по ее ногам.
Когда я наконец-то заполучу Эшлин в свою постель, я буду нежен. Помнишь?
Эта мысль была проигнорирована. Она будет молить о большем, и он даст ей это. Он…
"Это начинает надоедать". Аэрон толкнул его, впечатывая в стену. "Ты тяжело дышишь и вспотел, а твои глаза начинают мерцать красным пламенем. Готовишься взорваться, Насилие?"
Образ Эшлин, обнаженной и возбужденной, исчез – и это взбесило духа, который намеревался выпрыгнуть из Мэддоксовой шкуры и напасть. Мэддокс осознал, что и он рычит, жаждя снова увидеть ее в мыслях.
"Успокойся, Мэддокс". Безмятежный голос Люциена прорезал дымку. "Продолжай в том же духе, и будем вынуждены сковать тебя. Кто тогда защитит Эщлин?"
Его кровь охладела, отрезвляя его. Они сделают это, он знал это, а оков он не мог допустить. Не днем. Ночью, да. Тогда он был угрозой, и другого пути не было. Я угроза для нее сейчас. Но если его скуют сейчас, когда он сам почти из последних сил цеплялся за разум, он может также признать поражение и прекратить пытаться быть кем-то помимо демона.
Он заметил, что все мужчины пристально смотрят на него.
"Извините", проворчал он. Что-то с ним было очень не так. Эта совместная пляска с духом была неимоверно глупой. Хуже, постыдной. Они обычно бились друг с другом, а не в унисон.
Возможно, ему нужно провести побольше времени в спортзале. Или нужен еще раунд с Аэроном.
"Порядок?" спросил его Люциен. Сколько еще раз ему придется спрашивать об этом сегодня?
Мэддокс напряженно кивнул.
Люциен заложил руки за спину и осмотрел каждого мужчину.
"Поскольку это улажено, давайте обсудим причину, по которой я привел вас сюда".
"Давай обсудим причину, по которой ты привел женщин сюда", вставил замечание Парис, "а не оставил их в городе. Да, у Аэрона есть задание, но это не объясняет…"
"Женщины здесь потому, что мы не хотим, чтоб они уехали из Буды, возможно, увлекая Аэрона за собой", сказал Люциен, прерывая его. "А показал я вам их для того, чтоб вы не поубивали, словив бродящими по крепости. Если они сумеют выбраться, просто приведите их обратно в мою комнату и заприте. Не разговаривайте с ними, не обижайте их. Пока мы не придумаем, как освободить Аэрона от этого поручения, женщины наши нежеланные гостьи. Согласны?"
Один за другим мужчины кивнули. Что еще они могли сделать?
"Пока что, оставьте их на меня и расслабьтесь. Отдохните. Займитесь своими делами. Я уверен, что вы понадобитесь очень скоро"
"Я, первым делом, собираюсь напиться и забыться" сообщил Аэрон, потирая лицо рукой. "Женщины в доме", ворчливо добавил он, уходя. "Почему бы не пригласить весь город целиком на вечеринку?"
"Вот веселье-то было бы", снова забавляясь, ответил Торин. "Помогло бы мне позабыть весь этот взбудораженный муравейник". А затем он также удалился.
Рейес не произнес ни слова. Просто обнажил кинжал и ушел прочь, не оставляя сомнений насчет того, чем он собирался заниматься. Мэддокс предложил бы порезать, исхлестать или избить его, и избавить Рейеса от агонии самобичевания. Он предлагал подобное раньше, но ответом было резкое "нет".
Он понимал потребность Рейеса делать это самостоятельно. Быть бременем так же плохо, как и быть одержимым. У всех имелись собственные демоны – без преувеличений – и Рейес не желал причинять кому-либо беспокойства.
В данный момент, все же, Мэддоксу бы оно не помешало.
"Увидимся позднее, неудачники", хихикнул Парис. "Я возвращаюсь в город". Напряженность затопила его глаза – глаза, что сейчас были скорее тускло синими, чем ярко блестели от удовлетворения.
"У меня не было женщины прошлой ночью или этим утром. Все это…" он махнул рукой в сторону двери, "поколебало мой график. И не в лучшую сторону"
"Ступай", сказал ему Люциен.
Воин засомневался и посмотрел на дверь. Облизал губы.
"Разве что ты впустишь меня в спальню…"
"Проваливай", теряя терпение, отрезал Люциен.
"Им же хуже", пожал плечами Парис и исчез за углом.
Мэддокс знал, что ему следует предложить посторожить женщин. Ведь он был возможной причиной их пребывания здесь. Но ему надо увидеть Эшлин. Нет, не надо. Он хотел этого. Ему ничего не надо. Особенно человека с подозрительными мотивами уже предназначенного умереть.
Но, не зная следующих действий этих Титанов, он осознал, что не желает тратить попусту ни одного мига. Он пойдет к Эшлин, даже не полностью подчинив демона. Кроме того, он может никогда и не быть спокойным, если речь идет об этой женщине. И лучше сделать то, что он хочет, с ней сейчас, пока он не вынужден – он даже не мог заставить себя подумать об этом.
"Люциен", начал, было, он.
"Ступай", опять сказал его друг. "Сделай все что необходимо, чтобы контролировать себя. Твоя женщина…"
"Эшлин не обсуждается", отрезал Мэддокс, и без того зная, что собирался сказать Люциен. С твоей женщиной следует разобраться побыстрее. Он знал об этот сам.
"Просто выкинь ее из головы, затем сделай так чтоб, хотя бы часть тебя вернулась к нормальному существованию".
Мэддокс кивнул и развернулся, часть его гадала, стоит ли его нормальное существование того, чтоб к нему возвращаться.
Глава восьмая.
Мэддокс ступил в свою спальню, неуверенный в том, что увидит. Спящую Эшлин? Свежевыкупаную, голую Эшлин? Эшлин – готовую к битве?
Эшлин – готовую к удовольствиям?
Сердце неустанно барабанило в груди, раздражая его неимоверно. Ладони вспотели. Глупец, твердил он себе. Он не был человеком, рабом страха, также не был неопытным юнцом. Все же он не знал, что делать с этой женщиной, этой…карой.
Чего он не ожидал, так это найти бесчувственную Эшлин, распростертую на полу, в багровой луже – кровь? – пропитавшей ее волосы и одежду.
Тьма окутала его.
"Эшлин?" Он был подле нее в следующий миг, склоняясь, нежно переворачивая и подхватывая на руки. Вино, только вино. Хвала богам. Капли его покрывали ее слишком бледное лицо и стекали на него. Он почти улыбался. Сколько же она выпила?
Она была такой легонькой: он и не ощущал бы, что держит ее, если б не слабые покалывания, что струились с ее кожи на него.
"Эшлин, проснись"
Она не просыпалась. Фактически, она, казалось, еще глубже впала в беспамятство – движение ее глаз под веками прекратились. Во рту у него пересохло, и он заставил себя выдавить следующие слова.
"Проснись ради меня"
Ни стона, ни вздоха.
Встревоженный, он понес ее на постель, сорвав и отбросив по пути ее мокрый жакет. Хотя ему и не хотелось, он опустил ее на матрас и взял в ладони ее лицо. Кожа была ледяной.
"Эшлин".
Ответа по-прежнему не было.
Неужели она…Нет. Нет! В животе у него похолодело, когда он положил ладонь на ее левую грудь. Поначалу он ничего не ощутил. Ни нежного толчка, ни твердого удара. Он едва не проклял небеса. Затем, внезапно, почувствовал слабый стук. Длинная пауза. Еще ничтожное "стук-стук".
Она была жива. Его глаза быстро прикрылись, плечи облегченно опустились.
"Эшлин". Он легонько встряхнул ее. "Давай, красавица. Просыпайся". Что, во имя Зевса, было с ней не так? У него было опыта с опьяневшими смертными, но он полагал, что все же это было неправильно.
Ее голова упала на бок, веки оставались закрытыми. Ее губы были мило поджаты, но неестественно посинели. Пот стекал с ее висков. Она была не просто пьяна. Заболела ли она из-за ночи в камере? Нет, признаки этого появились бы раньше. Коснулся ли ее неумышленно Торин? Конечно же, нет. Она не кашляла и не была покрыта оспинами. Что же тогда?
"Эшлин" Я не могу потерять ее. Еще нет. Он еще не достаточно взял от нее, не притронулся к ней, так как мечтал, не беседовал с ней. Он удивленно моргнул. Ему хотелось разговаривать с ней. Не просто утолить себя внутри ее тела. Не просто допросить ее. Но беседовать. Узнать ее и понять, что делало ее такой женщиной.
Все мысли об ее убийстве растворились; мысли об ее спасении заняли их место, сильные, неоспоримые.
"Эшлин, поговори со мной". Он снова ее тряхнул, бесполезно, не знал, что еще поделать. Холод продолжал исходить от нее, словно она купалась в ледяной воде и сохла на арктическом ветру. Он укрыл ее покрывалами, пытаясь укутать ее теплом.
"Эшлин, пожалуйста".
На его глазах синяки образовывались вокруг ее глаз. Было ли это его новым покаранием? Наблюдать, как она умирает медленно и болезненно?
Чувство беспомощности нарастало. Даже со всей своей силой он не мог заставить ее ответить.
"Эшлин". На это раз ее имя было хриплой мольбой. Он снова встряхнул ее, достаточно сильно, чтоб вытрясти из нее душу.
Проклятие. Опять ничего.
"Люциен!" проревел он, не отрывая взгляда от нее. "Аэрон!" Он сомневался, что они услышат его на таком расстоянии. "Помогите мне!"
Звала ли Эшлин на помощь? Нагибаясь, он прижался ртом к ее рту, пытаясь вдохнуть в нее свою силу. Тепло… покалывания…
Ее посиневшие губы приоткрылись, и она застонала. Наконец-то. Еще признак жизни. Он почти взвыл от облегчения.
"Говори со мной, красавица". Он убрал влажные волосы с ее лица, смущенно понимая, что его руки трясутся. "Скажи мне, что не так"
"Мэддокс", прохрипела она. Глаза оставались закрытыми.
"Я здесь. Скажи, как помочь тебе. Скажи, что тебе надо".
"Убей их. Поубивай пауков". Она так тихо говорила, что он с трудом мог расслышать.
Он притронулся пальцами к ее щеке, пока осматривал комнату.
"Здесь нет пауков, красавица"
"Пожалуйста". Хрустальная слеза вытекла из-под века. "Они не престают лазать по мне"
"Да, да, я поубиваю их". Хотя он не понимал, он продолжал водить руками по ее лицу, затем по шее, виз по рукам, животу и ногам. "Они уже мертвы. Мертвы. Я обещаю"
Это немного расслабило ее.
"Еда, вино. Яд?"
Он побледнел, чувствуя как краска покидает его лицо, пока он не стал таким же белым как Эшлин. Он не подумал…не сообразил… Вино было приготовлено для них, для воинов, не для смертных. Поскольку человеческий алкоголь был слабоват для них, Парис частенько подмешивал капельку амброзии, которую стащил у богов и прятал все эти года. Была ли амброзия ядом для смертных?
Я сотворил это с ней. Ужасаясь, подумал Мэддокс. Я. Не боги.
"Арх!" Он врезал кулаком по металлическому изголовью, чувствуя как дальше ломаются и наполняются кровью его костяшки. Непримиримый, он ударил снова. Кровать задрожала и Эшил застонала от боли.
Прекрати, не делай ей больно. Он заставил себя остановиться, дышать медленно, постоянно приказывая себе успокоиться, в тысячный раз за сегодняшний день. Но потребность в жестокости была такой темной, такой мрачной. Такой сильной, почти неуправляемой. Кроме того краткого времени после драки с Аэроном, он был на грани весь день, и это лишь дальше подталкивало его. В любой момент он мог выйти за порог и натворить непоправимых бед.
"Скажи, как помочь тебе", повторил он.
"В-врач"
Людской целитель. Да, да. Ему надо отправить ее в город, поскольку никто из Повелителей не имел медицинской подготовки. В ней не было потребности. Что если этот доктор захочет оставить ее на ночь? Он тряхнул головой. Этого нельзя допустить. Она может рассказать Ловцам то, что узнала здесь, что увидела – как лучше победить воинов. Однако, что беспокоило его больше всего так это то, что кто-то мог забрать ее, навредить ей, а он будет не в состоянии спасти ее.
Ему надо привести доктора сюда.
Мэддокс снова коснулся в легком поцелуе ее холодных, холодных губ. Снова был толчок – на этот раз более приглушенный, такой же слабый как сама Эшлин. Его руки сжались в кулаки.
"Я найду тебе врача, красавица, и приведу его в крепость".
Она простонала, и ее длинные ресницы наконец-то приподнялись. Янтарные омуты боли вперились в него.
"Мэддокс"
"Это не займет много времени, клянусь"
"Не… уходи". Просила она сквозь слезы. "Больно. Так больно. Останься".
Потребность находиться с ней и потребность привести помощь боролись внутри него. В конце концов, он не смог отказать ей. Он прошагал к двери и закричал.
"Парис! Аэрон! Рейес!" Звук его голоса эхом отразился от стен. "Люциен! Торин!"
Он не дожидался их, а вернулся к кровати. Он переплел свои пальцы с пальцами Эшлин. Ее были вялыми.
"Как мне облегчить твою боль?"
"Не отпускай меня" Она неглубоко выдохнула. Красные струйки текли из уголков ее рта.
"Не отпущу. Не отпущу". Больше всего он хотел взять ее боль на себя. Что для него было еще немного страданий? Ничего. Но она была…чем? На это у него не было ответа.
Охая, она схватилась за живот, перекатываясь на бок и сворачиваясь клубком. Свободной рукой Мэддокс убрал ее волосы за ухо.
"Могу я что-нибудь сделать?"
"Не знаю". Она посмотрела на него стекленеющими глазами. "Я… умру?"
"Нет!" Он не собирался кричать, но отрицание взорвалось в воздухе. "Нет" повторил он более мягко. "Это все моя вина и я не позволю тебе умереть"
"Умышленно?"
"Ни за что"
"Почему же тогда?" выдохнула она. Снова охнула.
"Случайно" сказал он. "Вино не предназначалось для тебе подобных"
Она не подала виду, услышала его или нет.
"Меня…" она запнулась, прикрыв рот рукой "Вырвет".
Он схватил пустую вазу для фруктов и поднес ей. Он скатилась на край и опустошила желудок. Он откинул ее волосы назад.
Было ли очищение хорошим признаком или плохим?
Эшлин опять легла на матрас, когда Рейес и Парис вбежали в комнату. Оба выглядели сконфуженными.
"Что случилось?" потребовал Рейес.
"Что произошло?" спросил Парис. Он вспотел, напряженные морщинки глубже залегли вокруг его глаз.
Руки Рейеса опять кровоточили, опухли, и он держал два кинжала, явно готовый к битве. Его взгляд охватил картину, и его удивление возросло.
"Нужна помощь со смертельным ударом?"
"Нет! Вино… в него Парис кладет амброзию. Я оставил его ей" Признание изливалось из него, разбрызгиваясь виновато и уныло. "Спаси ее".
Парис пошатнулся, не сумел устоять на ногах.
"Я не знаю как".
"Ты должен! Ты провел несчетные часы с людьми!" Мэддокс едва не издал оглушительный рык. "Скажи мне, как помочь ей"
"Если б я мог" Он вытер влажную бровь тыльной стороной руки. "Я никогда не делился нашим вином с другими. Оно наше".
"Иди и расспроси других людей, знают ли они что делать. Если не знают, попроси Люциена смотаться в город и привести врача". Смерть был единственным из воинов, кто мог переноситься с места на место силой мысли.
Рейес кивнул и развернулся на пятках.
Парис произнес "Извини, Мэддокс, но я на пределе. Мне нужен секс. Я услыхал твой зов у парадной двери и примчался сюда вместо того чтоб уйти. А не должен был. Если я не попаду в город, вскоре я…"
"Я понимаю"
"Помогу тебе потом". Парис вышел и скрылся за углом.
"Мэддокс" опять простонала Эшлин. Пот капал с ее висков. Ее кожа все еще имела синеватый оттенок, но теперь была такой прозрачной, что он мог различить под ней мелкий узор вен. "Расскажи мне…историю. Что-нибудь…чтоб отвлечься…от боли". Она прикрыла глаза, ресницы снова отбросили тени на ее щеки.
"Расслабься, красавица. Тебе не стоит говорить". Он сбегал в ванную, вылил и вымыл вазу, схватил полотенце. Он намочил его и вернулся, поставив вазу возле кровати – на всякий случай. Ее глаза были по-прежнему закрыты. Он подумал, что она могла уснуть, но девушка напряглась, пока он обмывал ее лицо. Он сел позади нее, не зная, что сказать.
"Зачем…друзья резали тебя?"
Он не обсуждал свое проклятье, ни с одним из мужчин, страдающих рядом с ним. Ему не стоит обсуждать этого и с Эшлин. С кем угодно, но не с ней, однако это не остановило его. Смотря на нее, видя гримасу ее боли, он бы сделал что угодно, лишь бы отвлечь ее. "Они закололи меня, потому что должны были. Они прокляты, как и я"
"Это… ничего не объясняет"
"Это объясняет все"
Несколько минут прошли в молчании. Она начала извиваться, словно готовясь к следующему раунду с вазой. Он сделал ее больной; он задолжал ей все, чего бы она ни пожелала. Он раскрыл рот и позволил излиться повести своей жизни.
"Вот история для тебя. Я бессмертен, и хожу по земле, пожалуй, с начала времен".
Говоря, он почувствовал, как мускулы ее расслабляются.
"Бессмертный", вторила она, словно пробуя слово на вкус. "Знала, что ты не просто человек"
"Я никогда не был человеком. Я был создан воином, предназначенным охранять царя богов. Много лет я хорошо служил ему, помогая сохранять его могущество, оберегая его даже от его собственной семьи. Он все же не счел меня достаточно сильным для охраны его самой бесценной собственности – ларца, сделанного из костей мертвой богини Угнетения. Нет, он поручил это женщине. Ее знали, как самую сильную женщину-воительницу, это правда, но моя гордость была уязвлена" К счастью Эшлин оставалась расслабленной. "Желая доказать совершенную ошибку, я помог демонам из ларца высвободиться в мир. А в наказание, я прикован к одному из них". Он обнял ее за талию и нежно поглаживал живот в надежде, что это смягчит боль.
Она издала легкий вздох. Облегчения? Он надеялся.
"Демон. Я подозревала".
Да, несомненно. Но он по-прежнему не понимал, почему она призналась с такой готовностью.
"Но ты хороший. Иногда", добавила она. "Поэтому меняется твое лицо?"
"Да". Она считает его хорошим?
Исполненный удовольствия, он продолжал свое повествование.
"Я узнал, что во мне проделали брешь, ощутив удар внутри, словно часть меня угасала, предоставляя место чему-то иному, что сильнее меня самого". Тогда-то впервые он осознал принцип смерти – и вряд ли понимал, насколько близко он познакомится с ней вскоре.
Новый нежный вдох. Он не мог сказать, действительно ли она понимала то, что он рассказывал. По крайней мере, она не плакала, не корчилась от боли.
"На какое-то время я утратил силу воли, и демон полностью управлял мною, принуждая меня творить…" Все виды зла, мысленно закончил он, когда видения крови и смерти, дыма и пепла и полнейшего опустошения наполнили его мозг. Он сам едва мог вынести подобное знание, и не будет заражать ним Эшлин.
В ту же секунду, когда он вспомнил, как хватка демона на нем ослабла будто спала пелена сна, застилавший мозг черный туман растворился в сладко пахнущем утреннем ветерке, оставляя лишь ненавистное воспоминание.
Демон заставил его убить Пандору, стража ненавидимого им превыше всех. Жажда крови была утолена, он отступил на задворки Мэддоксова сознания, оставив Мэддокса разбираться с причиненным ущербом.
"О боги", со вздохом произнес он. "Убраться прочь от того ларца"