"Ларец", сказала Эшлин, всматриваясь в него. "Демоны. Я кое-что слыхала об этом". Она открыла, было, рот, но тут же подскочила. Вскрикивая, она слепо потянулась к вазе.
Мэддокс, двигаясь как никогда быстро, спрыгнул с кровати и подхватил вазу. Едва он поднес ее, она вытянулась над ней, и ее вырвало. Он поддерживал ее, приговаривал над ней так, как не делал этого никогда. Утешать было внове для него, и он молился, чтоб делать все правильно. Он никогда не утешал своих друзей. Они были такими же скрытными в своих страданиях, как и он.
Когда Эшлин закончила, он уложил ее на матрас и снова умыл ей лицо. Затем поднял глаза к потолку.
"Я сожалею о своих словах", прошептал он небесам. "Пожалуйста, не карайте ее за мои грехи"
Вглядываясь в нее, он почувствовал, что вечность прошла в их первой встречи, словно он знал ее всегда, и она всегда была частью его жизни. Жизни, которая превратиться в ничто, если ее отберут у него. Как такое было возможно? Лишь час назад он убедил себя, что будет в состоянии уничтожить ее. Теперь же…
"Пусть она живет", добавил он, "и я сделаю все, что пожелаете"
Все? поинтересовался тихий голосок. Не голос Насилия, понял он, и не из когда-либо слышанных ним.
Мэддокс моргнул, замирая. Прошло мгновение, прежде чем его шок перешел просто в удивление.
"Кто здесь?"
Пораженная взрывом его чувств, Эшлин подняла на него свои покрасневшие глаза.
"Я", прохрипела она.
"Не обращай на меня внимания, красавица. Спи", мягко проговорил он.
А кто я по твоему мнению, воин? Не можешь догадаться, кто имеет силу разговаривать с тобой таким образом?
Еще миг прошел, пока он воспринял ответ. Может ли это быть? Титан? Он годами взывал к Олимпийцам, и никогда не достигал цели в течение секунд. Он вообще не достигал цели. А разве Титаны не позвали Аэрона на небеса вот так же, лишь голосом?
Надежда – и страх – нарастали в нем. Если эти Титаны были доброжелательны, если они могут помочь, Мэддокс полагал что, что возможно он сделает все. Однако если они были злобными, и лишь ухудшат положение… Его руки сжались.
Они приказали Аэрону убить четырех невинных женщин; они не могли быть добры. Проклятье! Как ему теперь говорить с этими созданиями. Смиренно? Или это будет рассматриваться как слабость?
Все? настаивал голосок. Затем неодушевленный смешок. Тщательно подумай, прежде чем отвечать, но помни, что твоя женщина может вскоре умереть.
Мэддокс бросил взгляд на дрожащее тело Эшлин, искаженные болью черты лица, и вспомнил, какой она была. Как она в экстазе смотрела на него и просила вкусить тишину вместе с нею. Как стояла перед ним и благодарила за пищу. Как она прыгнула, чтоб уберечь его от его друзей.
До сих пор никто не нуждался в нем. То, что она нуждалась, принесло пьянящий прилив крови и углубило его чувства к ней.
Я не могу позволить ей так мучиться, подумал он.
Он рискнет с Титанами. Чего бы они на самом деле не хотели от здешних воинов, какими бы ни были их намерения, и действительно ли они использовали Ловцов и Эшлин для наказания его за неуважение – он рискнет.
Он подавил ругательство, подозревая, что будет страдать как никогда прежде. Но это не изменило его ответа.
"Все"
Рейес задыхаясь, бежал к комнате Люциена. Он утратил многовато крови за эти последние несколько дней. Больше чем обычно. Нужда боли, той ужасающей, прекрасной боли, овладела ним сильнее, чем когда-либо.
Он не знал причины этому и не мог остановить это. Он действительно не мог больше управлять этим. В последние пару дней он прекратил и пытаться. Что дух Боли хотел, то дух Боли и получал. С каждым новым днем, он утратил остатки желания контролировать его. Часть его хотела раскрыть ему объятия, окончательно утратить себя. Познать цепенящее ничто, приносимое каждым проблеском страданий.
Так было не всегда. Было время, когда он научился мирно жить с демоном, хоть как-то сосуществовать. Сейчас же…
Он обогнул угол, покрытый солнечными зайчиками, что пробивались из бокового окна и пятнали его зрение. Он не замедлил шага. Он никогда не видел Мэддокса таким расстроенным и напуганным. Таким уязвимым. А все из-за человека, из-за чужака. Наживки. Рейесу не нравилось это, но он считал Мэддокса другом и помог бы ему любым способом.
Он помог бы, несмотря на то, как отчаянно хотел, чтоб все стало на свои места, чтоб Мэддокс ярился и умирал каждую ночь, а поутру вел себя как ни в чем ни бывало. Потому что когда Мэддокс притворялся, что все в порядке, Рейесу было тоже легче притворяться.
Подобные мысли прервались, когда Люциен попал в поле его зрения.
Он расположился на полу, согнув колени и откинув голову на поднятые руки. Темные волосы были растрепаны, словно он запутывался в них пальцами несчетное число раз. Он выглядел подавленным, выведенным из строя. Рейес напряженно сглотнул.
Если ситуация смогла поколебать Люциена, неимоверного стоика…
Чем ближе он подходил, тем плотнее аромат роз наполнял воздух. Смерть всегда пах цветами, несчастный ублюдок.
"Люциен", позвал он.
Люциен не отреагировал.
"Люциен"
Опять, без ответа.
Рейес подошел к нему, склонился и взял за плечо, потом встряхнул. Ничего. Он присел и помахал рукой пред глазами воина. Ничего. Взгляд Люциена был пуст, рот неподвижен. У Рейеса зародилось понимание. Люциен покинул крепость мысленно, как он обычно покидал ее физически – переносясь с места на место за секунды.
Он поступал так редко, поскольку оставлял свое тело беззащитным пред нападением.
Вероятно, ему требовалось нечто, пусть даже не подающее признаков жизни, но охраняющее вход в его спальню, пока он собирал души.
Значит я один. Осталось попробовать лишь одно средство.
Поднимаясь, Рейес сжал дверную ручку спальни, повернул ее и пробрался внутрь.
Все женщины сидели на кровати, склонив головы, и шептались, но умолкли, едва заметив его. Каждая из них побледнела. Одна вздохнула. Самая младшая, прелестная маленькая блондинка, поднялась на явно дрожащих ногах и приняла воинственную позу, намереваясь отгородить его от ее семьи. Она вздернула подбородок, глазами не позволяя ему приближаться.
Его тело напряглось. Оно всегда напрягалось, когда она была рядом. Вчера он даже ощутил ее запах. Сладкой пудры и грозы. Он провел часы, потея, задыхаясь и в таком возбуждении, что подумывал биться с Мэддоксом за Эшлин, полагая, что это она довела его до подобного состояния.
Эта женщина была наслаждением и раем, праздником для его избичеванных чувств. На ней не было ни шрамов, ни признаков тяжелой жизни. Лишь безупречная, слегка загорелая кожа и яркие зеленые глаза. Лишь полные красные губы, предназначенные для смеха и – поцелуев.
Если она и изведала хоть мгновение боли, этого не было видно. И это притягивало его. Даже если он прекрасно знал, что из отношения могут закончиться только плохо.
"Не смотри на меня так", бросил маленький светловолосый ангелочек, упирая руки в бока.
Планировала ударить на него? Забавное представление. Она и представляла, как бы ему это понравилось. Что он бы желал еще и еще и еще, пока бы не умолял ее ударить снова. Я сделаю миру услугу, позволив Ловцам отрубить мою голову.
Боги, он ненавидел себя. Ненавидел то, чем был, и ненавидел то, что был вынужден делать. Чего жаждал сейчас.
"Если ты пришел насиловать нас, то знай, что мы будем отбиваться. Нас так просто не возьмешь". Она еще выше задрала подбородок и расправила плечи. Подобная храбрость от такой мелюзги развеселила его, но он не мог отвлекаться от насущной проблемы.
"Кто-нибудь из вас знает, как исцелить человека?"
Она моргнула, немного утратив свою браваду.
"Человека?"
"Женщину. Подобную тебе".
Она моргнула опять.
"Зачем?"
"Знаешь?" настоял он, не утруждаясь ответом. "У нас нет много времени"
"Зачем?" повторила она.
Рейес шагнул к ней, дикость сквозила в каждом движении. Она не отступила: очко в ее пользу. Чем ближе он подходил, тем больше ее аромат наполнял его ноздри, пьянящий, заманчивый. Как и сама девушка. Его гнев неожиданно ослаб.
"Ответь мне, а я, может быть, позволю тебе прожить еще день"
"Даника. Ответь ему. Пожалуйста". Самая старшая из женщин протянула дрожащую морщинистую руку и схватила девушку за предплечье в попытке оттянуть ту назад к кровати, прочь от него.
Даника. Имя прокатилось сквозь его мозг. Так же скользнуло по языку, понял он, произнеся его вслух, прежде чем смог остановиться.
"Даника" Его плоть восстала в ответ. "Красиво. Меня называют Рейес"
Девушка сопротивлялась пожилой женщине, стряхивая руку с себя. Она смотрела Рейесу прямо в лицо. Ее брови и ресницы были такими же светлыми, как и волосы. Он подозревал, что меж ее ног они тоже светлые.
Он ничего не мог поделать с собой. Несмотря на потребность торопиться, он мысленно раздевал ее. Изгиб за изгибом приветствовал его, как пир для его изголодавшегося взгляда. Полная грудь, увенчанная малиновыми сосками. Мягкий, плоский живот. Мягкие, но крепкие бедра.
Рейес более не позволял себе спать со смертными, предпочитая заботиться о себе самостоятельно, когда возникала такая потребность. Его пристрастия были слишком темными, слишком болезненными, большинство женщин не смогли бы их вытерпеть. Эта же, с ее мягкостью и аурой невинности, испытает даже еще больше боли и отвращения чем остальные. Сомнений не было. Хуже того: женщин, с которыми он спал, опьянял его демон, заставляя так же намеренно искать и причинять боль.
Даже если он хотел от Даники лишь поцелуя, она не вынесла бы его. Он бы не вынес его. Мысль о том, чтоб избить ее, пустить ей кровь, повредить ее, оставила болезненную пустоту в его груди.
"Я спрошу еще один раз. Есть среди вас целитель?" рявкнул он, неожиданно желая сбежать от Даники и ее насмехающейся невинности.
Она побледнела от его резкости, но по-прежнему не отступала.
"Если… если я врач, ты клянешься пощадить мою мать, сестру и бабушку? Они не сделали ничего дурного. Мы приехали в Будапешт, чтоб отвлечься, чтоб попрощаться с моим дедушкой. Мы…"
Он поднял руку, и она умолкла. Слушать о ее жизни было опасно; он уже захотел обнять и утешить ее в горе утраты, что явно потрясла ее.
"Да я пощажу ваши жизни, если ты спасешь ее", солгал он.
Если Титанам можно верить, Аэрон скоро сломается, станет одержим жаждой крови и смерти. Он будет существовать лишь с целью убийства этих женщин. Дать немного умиротворения в их последние дни было милосердно, оправдал себя Рейес. Последние дни. Ему не понравилось упоминание.
Плечи Даники слегка расслабились, и она решительно глянула на свою семью. Каждая из женщин отрицательно помотала головой. Даника кивнула.
Рейес нахмурился, не поняв этой немой сцены. Она, также соврала? Наконец-то Данника повернулась к нему. Он позабыл свое замешательство, едва встретились их взгляды. Или его просто не заботил более ответ. Ее ангельская краса очаровывала сильней, чем ларец Пандоры, обещая отпущение, которое невозможно было дать. А все же часть его желала, чтоб это стало возможным. Хотя бы на мгновение.
Она закрыла глаза, издала долгий тяжелый вздох и проговорила "Да. Я целитель"
"Тогда пошли со мной" Он не взял Данику за руку, слишком опасаясь того, что может произойти, если он притронется к ней. Боишься простой смертной? Трусливо. Нет, разумно. Если он не изведает, какова она на ощупь, он не будет тосковать по этому, когда она умрет.
Что если Люциен обдумывает способ ее спасения? Что если…
"Пошли". Отказываясь и дальше тратить время впустую, Рейес развернулся и вышел из комнаты, заставляя Данику следовать за собой. Он запер остальных женщин внутри, затем рванул с места, пытаясь поддерживать большую дистанцию между собой и ангелом.
ОмойБог, омойБог, омойБог, мысленно напевала Даника Форд. Ее сердце пыталось выпрыгнуть из груди, ударяясь о ребра, словно они были дверьми на заржавевших петлях. Зачем я делаю это? Я же не врач.
Да, она прошла курс анатомии в колледже. Конечно же, она изучила приемы первой помощи, на случай если у дедушки будет сердечный приступ на ее глазах. Но она не была медсестрой или врачом. Она была просто начинающей художницей, решившей, что отпуск поможет исцелить печаль и скорбь из-за смерти деда.
Что она будет делать, если этот крепкий, со стальными глазами солдат – а он явно был солдатом – захочет, чтоб она оперировала? Конечно же, она не сделает этого. Она не подвергнет чью-либо жизнь подобной опасности. Но что-нибудь другое… возможно. Вероятно. Она должна спасти свою семью. Сейчас их жизни были в опасности.
ОмойБог. Пытаясь успокоиться, она на ходу изучала спину своего захватчика. У него была загорелая кожа и глаза, черные как полночь. Он был высок, с самыми широкими, из когда-либо виденных нею, плечами. Она видела его лишь раз до того, и он также не улыбался тогда. Боль была в его глазах и тогда и сейчас. Тогда и сейчас на его руках были свежие порезы.
ОмойБог, омойБог. Она даже не подумывала сбежать от него. Он запросто поймает ее, и это разозлит его. Может быть, он нападет на нее. А это было страшнее, чем встретить опасность в заколдованном доме на Хеллоуин с кандалами, гробами и прочим. В одиночку.
ОмойБог, омойБог, омойБог. Ей хотелось поговорить с ним, спросить чего он ожидает от нее, но голос ее пропал. В горле стоял ком размером с баскетбольный мяч, не дающий говорить. Она не знала, почему ее выкрали, и почти уже не беспокоилась об этом. Она просто хотела покинуть этот отдаленный, вызывающий ощущение мурашек замок с его сумасбродными, чересчур мускулистыми хозяевами и улететь домой в свою квартирку в Нью Мексико.
Неожиданный укол опустошенности и тоски по дому почти заставил ее зарыдать. Сдержит ли этот солдат свое слово, если она поможет? Она сомневалась, но надежда была глупой штукой. Она сделает все, что в ее силах, несмотря ни на что, и будет молить о чуде.
Плохо, что она не могла убедить себя в том, что чудо произойдет. Тебя, вероятно, зарежет ножом огромный зверюга, если что-то пойдет не так.
ОмойБог, омойБог, омойБог. Если она не справится, ее семья, и она сама будут мертвы несомненно. Скоро.
Глава девятая.
Когда Рейес пришел в спальню Мэддокса с блондинкой ангельского вида, которую должен был убить Аэрон, тот едва не заплакал от облегчения. Эшлин рвала опять и опять, пока в ее желудке не осталось ничего. А ее стошнило опять.
После чего она откинулась на матрас и перестала дышать. В отчаянии Мэддокс вновь воззвал к Титану, но бог не сделал ничегошеньки. Как только Мэддокс согласился отплатить за любую оказанную помощь, всемогущее существо покинуло его.
Титан возродил его надежды, а затем полностью разбил их. Мэддокс гадал над намерениями создания, но теперь он знал: крайне жестокая, садистская забава.
Рейес отступил с дороги, и маленькая блондиночка торопливо приблизилась.
"Помоги ей" приказал Мэддокс.
"ОмойБог, омойБог, омойБог" напевала она. Она побледнела, став на колени сбоку кровати. Она тряслась, но обвинительно посмотрела на Мэддокса. "Что ты с ней сделал?"
Чувство вины усилилось, Мэддокс покрепче обнял хрупкую, больную, умирающую Эшлин. Он едва знал эту женщину, но хотел, чтоб она жила сильнее, чем желал бы избежать самого горячего пламени Ада.
Было слишком неожиданно так сильно ощущать это, о да.
Это было абсолютно на него не похоже, о да. Это тоже. Он сможет позднее тщательно обдумать свою глупость.
"Она не дышит", прохрипел он. "Сделай так, чтоб она дышала"
Внимание блондинки вернулось к Эшлин. "Ей надо в больницу. Кто-нибудь позвоните 911. Нет. Подождите, черт! У вас тут есть неотложка? Есть вообще телефоны? Если есть надо немедленно звонить!"
"Времени нет", прервал Мэддокс. "Ты должна сделать что-нибудь"
"Просто позвоните. Она…"
"Делай что-то или умри!" взревел он.
"О, Боже" Полнейшая паника наполнила ее взор. "Мне надо – мне надо оказать ей первую помощь. Да, да. Это подойдет. Я могу это сделать. Могу", тараторила она, убеждая скорее себя, чем остальных. Она резко выпрямилась и склонилась прямо над безжизненным лицом Эшлин. "Поклади ее ровно и уйди прочь с пути"
Мэддокс и не думал возражать. Он перекатил Эшлин на спину и спрыгнул на пол, приседая подле кровати. Все же он отказался отпустить ее руку, крепко сжимал. Девушка какое-то время так и стояла, не двигаясь, паника по-прежнему светилась в ее глазах.
"Даника", предупредительно произнес Рейес.
Девушка – Даника – сглотнула и бросила на Рейеса нервный взгляд. Темные брови воина взметнулись вверх, пока он пристально рассматривал ее, затем спросил.
"Ты уверена, что знаешь что делаешь?"
"Ко… конечно же". Краска бросилась ей в лицо, когда она снова обернулась к Эшлин. Расположив ладони прямо под грудью Эшлин она надавила раз, два, затем, дрожа проговорила. "Не волнуйся. Я тренировалась. Манекен подобен человеку, манекен подобен человеку"
Затем она впилась своим открытым ртом в рот Эшлин.
В течении нескольких следующих минут, которые определенно были вечностью, худшей чем часы что проводил Мэддокс сгорая каждую ночь, она чередовала надавливания на грудную клетку Эшлин и вдувание воздуха в ее рот. Он еще никогда не чувствовал подобной беспомощности. Время превратилось во врага, ненавистного как никогда.
Рейес ожидал у двери, неподвижный и безмолвный. Руки были скрещены на груди. Он смотрел не на Эшлин, а на Данику, его лицо не носило следов его эмоций. Мэддокс потирал тыльную часть шеи свободной рукой, его собственное дыхание было таким утрудненным, что он мог слышать каждый вдох, отражающийся эхом в мозгу.
Наконец-то, к счастью, Эшлин закашлялась и сплюнула. Все ее тело судорожно сжалось, когда она открыла рот, стараясь втянуть жизнь в свои легкие. Вдох – она задохнулась, поперхнувшись. Выдох – она запнулась.
Мэддокс прижал ее к своей груди в следующий же миг. Она боролась с ним.
"Спокойно, красавица. Спокойно"
Постепенно ее движения затихли.
"Мэддокс", прохрипела она, и это был самый сладкий из когда-либо слышанных им звуков.
"Я здесь". Ее кожа была все еще холодной и липкой. "Я держу тебя"
Даника оставалась на своей стороне кровати, заламывая руки. Белые зубы покусывали нижнюю губу, исторгнув капельки крови.
"Ей нужна больница. Доктора, медицина"
"Путешествие из крепости в город… это слишком для нее"
"Ч-что с ней? Вирус? О, Боже! Я касалась ее ртом"
"Вино" ответил Рейес. "Ей плохо от вина"
Ее зеленые глаза распахнулись, и она бросила взгляд на Эшлин.
"Все это от перепоя? Надо было так мне и сказать. Ей нужна вода и кофе, чтоб ослабить концентрацию алкоголя" Она помолчала. "Чего бы это ни стоило, я надеюсь, она будет жить, но вам действительно надо отвезти ее в больницу. У нее, вероятно, обезвоживание" Пока она говорила, тени красок возвращались на щеки Эшлин.
"Больно", прошептала Эшлин. Ее руки вцепились в спину Мэддокса, притягивая его поближе. Возможно, подобно ему она чувствовала, что они не могут быть близки достаточно. Он бы зарылся под ее кожу, если б это было возможно.