Хло смотрела на точёный профиль Дэйгиса, сортируя факты, которые неожиданно пропитались ужасающим смыслом: он знал больше языков, чем кто-либо, кого она встречала, языков, давно умерших; у него были артефакты в идеальном состоянии; он искал книги, которые сосредотачивались на истории древних Ирландии и Шотландии. Он поставил её в центр круга древних камней и попросил её отправиться с ним куда-то, о чём он не мог сказать, но лишь показать ей, словно только увидев, можно было поверить. И в кругу камней поднялся сильный ураган, и она почувствовала себя так, словно её разрывало на части. Потом была резкая смена климата, пейзаж в данный момент включал в себя выросшие столетние деревья, которых раньше здесь не было, и был здесь пожилой мужчина, утверждающий, что он - его отец из шестнадцатого столетия.
И пока они разглагольствовали на эту тему - если некая часть её нынешних обстоятельств была на самом деле реальной - что его отец делал в шестнадцатом столетии, Боже сохрани? Она вцепилась в эту прекрасную чуточку явного отсутсвия логики, как в докозательство того, что она, должно быть, видела сон. Разве только…
Что если я сказал бы тебе, девочка, что я Друид из давнего прошлого? "Что?", резко сказала она, сердито на него глядя. "Предполагается, что я поверю, что ты тоже из шестнадцатого века?"
Тогда он, наконец, посмотрел на неё и сухо сказал, "Я родился в сто сорок восемьдесят втором году, Хло".
Она дёрнулась, словно он её ударил. Потом она начала смеяться, и даже слышала нотку истерии в своём голосе. "Точно", сказала она весело. "А я Фея Молочных Зубов".
"Ты знаешь, что чувствовала что-то во мне", безжалостно давил он на неё. "Я знаю это. Я мог видеть это в том, как ты смотрела на меня время от времени".
Боже, так и было. Неоднократно. Чувствовала, что он был необычно анахроничным, чувствовала странное ощущение древности.
"Ты - сильная, Хло-девочка. Ты можешь принять это. Я знаю, ты можешь. Я помогу тебе. Я могу объяснить это тебе, и ты поймёшь, что тут нет никакой… магии, а всего лишь что-то вроде физики, которую современные люди не…"
"О, нет", перебила она его, неистово тряся головой. Икота резко оборвала её смех. "Это невозможно", настаивала она, отвергая всё это одним большим предвзятым махом. "Это всё невозможно". Она икнула. "Я вижу сон или… что-то. Я не знаю что, но я не собираюсь"…икнула… "думать больше об этом. Так что не утруждай себя, пытаясь убедить…"
Она умолкла, почувствовав вдруг, что голова продолжает кружиться. Травма от урагана, нелепость этого разговора - это было уже слишком. Она чувствовала, как у неё подгибаются колени. Действительно, смутно подумала она, было только слишком много всего, с чем, как ожидалось, могла бы справиться девушка, и путешествующие во времени Друиды просто не являлись частью этого. Большая часть этого беспомощного смеха булькала внутри неё.
Как будто издалека она услышала, как Сильвен хрипло сказал. "Как хорошо видеть тебя снова, мальчик. Нелли и я сильно беспокоились за тебя. О, крошка теряет сознание, сын. Может, тебе следует подхватить её".
Когда сильные руки Дэйгиса скользнули вокруг неё, Хло отключилась от голосов и отдаласть на милость забвения, потому что она просто знала, что когда она проснётся снова, всё будет в порядке. Она будет в постели в замке Гвен и Драстена видеть один из этих странно реалистичных снов о Дэйгисе.
Мне нравятся эротические сны больше, была её последняя капризная мысль, когда её колени подогнулись и разум померк.
***
Адам Блэк дремал - не спал, ибо Туата Дэ Данаан не спали - но дрейфовал по волнам воспоминаний и времён, когда девять членов совета появились позади помоста его королевы.
Он резко сел.
Один из них шептал что-то королеве на ухо. Она кивнула и отпустила их обратно туда, где неуловимый совет сделал себе пристанище.
Потом Эобил, королева Туата Дэ Данаан, воздела руки к небу и сказала, "Совет решил. Это будет испытание кровью".
Адам напрягся, чтобы встать, но сдержался и заставил себя утонуть обратно в своём усыпанном подушками шезлонге. Он ждал, взвешивая реакцию других, собравшихся в лесном жилище на острове Морара, где королева имела обыкновение держать свой двор. Дремавшие под шелковыми балдахинами слабо зашевелились, и их мелодичные голоса тихо загудели.
Он не услышал возражений. Дураки, подумал он, это чудо, что мы продолжаем существовать уже так долго. Даже будучи бессмертными, они могли быть уничтожены.
Когда Адам заговорил, его голос был сдержанным, гранича со скучающим, подходящим его типу. "Моя королева, я бы высказался, если вы пожелаете".
Эобил посмотрела в его сторону. Был проблеск признательности в её взгляде, когда он прошёлся по нему. Он был в её любимых чарах - высокий, темноволосый кузнец, сплошь мускулистый. Сверхъестественно красивый мужчина, который имел обыкновение подстерегать смертных странников, особенно женщин. Кузнец, который брал их в места и делал с ними вещи, которые они позже вспоминали, как смутные сны бесконечного наслаждения.
"Я вся во внимании". Она царственно склонила голову.
И в редких случаях, подумал Адам, другие части своего тела, когда она была особенно благосклонна к нему. Эобил испытывала определённую нежность к нему, и он рассчитывал на это сейчас. Он был немного непохож на других представителей их расы, что сбивало с толку и его, и их. Но королеве, казалось, нравились эти отличия. Во всех сферах, как подозревал Адам, он был единственным, кому ещё удавалось её удивить. А удивление было нектаром богов для тех, кто жил вечно, для тех, кто потерял способность удивляться и благоговеть целую вечность тому назад. Для тех, кто шпионил за снами смертных, потому что уже не имел своих собственных снов.
"Моя королева", сказал он, опускаясь перед ней на одно колено, "Я знаю, что Келтары нарушили клятву. Но если присмотреться к этим Келтарам, то можно обнаружить, что они тысячи лет вели себя достойным образом".
Королева разглядывала его долгую, невозмутимую минуту, потом пожала изящным плечом. "И что?"
"Посмотрите на брата этого мужчины, моя королева. Когда Драстен оказался заколдован предсказательницей и был вынужден покоиться в дремоте пять столетий, род Келтаров был уничтожен. Когда он был разбужен в двадцать первом столетии женщиной, он сделал всё возможное и невозможное, чтобы вернуться в своё время и предотвратить катастрофу и сделать так, чтобы их род оставался невредимым, всегда охраняющим знание".
"Я осведомлена об этом. Его брат-неудачник оказался не очень похожим на него".
"Я верю, что он - такой же. Дэйгис нарушил клятву единственно для того, чтобы спасти жизнь Драстена".
"Это личный мотив. Роду ничего не угрожало. Им было категорически запрещено использовать камни для личной выгоды".
"Как это могло быть личной выгодой?", возразил Адам. "Чего достиг Дэйгис, сделав это? Хотя он спас жизнь Драстену, Драстен продолжал покоиться в дремоте? Он не вернул своего брата обратно. Он ничего не получил".
"Тем более тогда он дурак".
"Он такой же благородный, как его брат. Нет зла в том, что он сделал".
"Вопрос не в том, плох ли он, а в том, нарушил ли он свою клятву, и он сделал это. Условия Договора были чётко оговорены".
Адам сделал осторожный вдох. "Мы те, кто дал им власть путешествовать во времени. Если бы мы этого не сделали, соблазн никогда бы не существовал".
"Ах, так теперь это наша вина?"
"Я просто говорю, что он не использовал камни для того, чтобы добыть богатство или политическую власть. Он сделал это из-за любви".
"Ты напоминаешь смертного".
Это было самое низкое оскорбление среди существ его рода.
Адам благоразумно пребывал в молчании. До этого королева ему уже подрезала его знаменитые крылья.
"Невзирая на то, зачем он сделал это, Адам, сейчас он приютил нашего древнего врага внутри себя".
"Но он всё ещё не тёмный, моя королева. Уже прошли многие месяцы смертных с тех пор, как они завладели им. Как много смертных вы знаете, которые могли противостоять тем тринадцати Друидам одной лишь своей волей? Вы хорошо их знали. Вы знаете их могущество. И всё же вы подвергаете его испытанию кровью, которое совет потребовал для него? Вы убьёте каждого, кого любит этот мужчина, чтобы проверить его? Если вы уничтожите весь его род для этого, кто тогда будет перезаключать Договор?"
"Возможно, мы будем жить без него?", сказала она беспечно, но он увидел почти незаметный намёк на тревогу в её прекрасных, нечеловеческих глазах.
"Вы рискнёте этим? Чтобы наши миры столкнулись? Туата Дэ Данаан и смертные снова будут жить вместе? Келтары нарушили свои клятвы, но наша сторона ещё ничего не нарушала. Как только мы сделаем это, Договор станет недействительным, и стены между нашими мирами рухнут. Испытание кровью вынудит нас разделить землю, моя королева. Это то, чего вы хотите?"
"Он прав", зашевелился её супруг, чтобы высказаться. "Совет рассмотрел это?"
Если Адам знал совет хотя бы наполовину так хорошо, как он думал, то да. В высшем совете были и те, кто не понимал старых обычаев. Те, кто преуспели в хаосе и мелких интригах. К счастью, королева не входила в их число. За исключением причудливых развлечений, она презирала смертных и не имела желания лицезрить их гуляющими в её мире снова.
Тишина накрыла двор.
Эобил сложила домиком тонкие пальцы и опустила свой изящный подбородок на них. "Заинтересуй меня. Ты предлагаешь какую-то альтернативу?"
"Орден Друидов в Британии, потомки тех, кого вы разогнали тысячелетие назад, ожидают возвращение Драгаров; у них есть план ускорить преобразование Келтара. Если это им удастся, делайте с ним, что хотите. Пусть это будет его испытанием".
"Ты подаёшь официальное прошение за его жизнь, Амадан?", промурлыкала Эобил, и её переливающийся взгляд замерцал с неожиданной силой.
Она произнесла часть его настоящего имени. Нежное предупреждение. Адам смотрел в перспективу несметное число раз. Дэйгис МакКелтар ничего для него не значил. И всё же он испытывал неослабевающую тягу к смертным, более того, провёл большую часть времени среди них под неким видом, до известной степени. Да, его раса была могущественной, но у смертных был другой вид могущества, и совершенно непредсказуемый: Любовь. И однажды, много лет назад - почти неслыханное для существ его типа - со смертной женщиной он ощутил её.
Он породил полусмертного сына.
Хотя он и долго пытался, он не забыл те быстро пролетевшие годы с Морганой. Морганой, которая отказалась от дара бессмертия.
Он бросил взгляд на свою королеву. Она потребует цену, стоит ему подать официальное прошение за жизнь смертного.
Это будет ужасная цена.
К тому же, подумал он, пожав плечами с тоской бессмертного, вечность была безмятежной недавно. "Да, моя королева", сказал он, отбрасывая свои тёмные волосы назад и спокойно улыбаясь, пока весь двор задыхался от изумления. "Подаю".
Улыбка королевы была столь же пугающей, сколь прекрасной. "Я назову твою цену, когда испытание Келтара состоится".
"И я покорно жду твоего закона, дарующего это благо: если Келтар возьмёт верх над сектой Драгаров, тринадцать будут возвращены и уничтожены".
"Ты ещё и торгуешься со мной?" Слабая нотка неверия звучала в её голосе.
"Я торгуюсь за мир обеих наших рас. Похорони их. Четыре тысячи лет достаточно долгий срок".
То, что только могло быть названо очень человеческой самодовольной улыбкой, исказило изысканные черты лица королевы. "Они хотели бессмертия. Я просто дала его им". Она гордо приподняла голову. "Поспорим на исход?"
"Да, ставлю на то, что он проиграет", скоропалительно сказал Адам, ибо это было тем, чего он ожидал от неё. Королева была самым могущественным созданием их расы.
И ненавидела проигрывать. Хотя она и руки не поднимет, чтобы помочь ему, сейчас, по крайней мере, она не поднимет руки, чтобы причинить ему вред.
"О, ты заплатишь, Амадан. За это ты дорого заплатишь".
В этом он не сомневался.
"Да, ставлю на то, он проиграет", скоропалительно сказал Адам
Глава 17
"Перестань меня так пристально изучать", зашипел Дэйгис.
"Что?", разозлился Сильвен. "Мне не дозволено смотреть на моего собственного сына?"
"Ты смотришь на меня так, словно ждёшь, что у меня вырастут крылья, вильчатый хвост и раздвоенные копыта". И не важно, что он чувствовал себя так, словно это могло вполне произойти. С той минуты, как он прошёл сквозь камни, с той минуты, как те тринадцать обрели свои голоса, он знал, что битва между ними переместилась на новую и ещё более опасную арену. Те древние внутри него напитались чистой силой, когда он открыл мост сквозь время.
Огромнейшим усилием воли, он захлопнулся, закрылся, сжался и сделал вид, что всё было хорошо и в полном порядке. Воспользоваться магией, чтобы утаить свою темноту, было вопиющей ошибкой, и он знал это, ибо питал именно то, что старался скрыть, но он должен был это сделать. Он не осмелился позволить Сильвену ясно видеть его в данный момент. Ему нужно было обыскать библиотеку Келтаров, и если бы Сильвен почувствовал его сейчас, Бог знает, что он сделал бы. И уж точно не пустил бы в святая святых знаний Келтаров.
Сильвен выглядел испуганным. "Способность принимать любой облик - одно из их искусств?", осведомился он, демонстрируя полную зачарованность.
Типичный Сильвен, мрачно подумал Дэйгис, любопытство превышало всякую осторожность. Он волновался один или два раза, что Сильвен мог однажды испытать соблазн заняться самому чёрной магией, не более чем из своего неистового любопытства. Его отец и Хло разделяли эту ненасытную необходимость всё знать.
"Нет. Ты всё ещё делаешь это", холодно сказал Дэйгис.
"Я просто интересуюсь мерой твоего могущества". Сильвен засопел, прикидываясь скромным. С таким острым интеллектом в его взгляде, это было далеко не убедительно.
"Лучше не надо. И не суйся в это". О, да, древние внутри него становились всё агрессивнее. Ощущая силу Сильвена, они пытались дотянуться до неё. До него. Сильвен был куда более обильной кормушкой, чем Дэйгис; он обладал всегда более сильным стержнем, чем его сыновья.
Его отец был адептом искуства глубоко проникающего слуха, которое Дэйгису так и не удалось довести до совершенства, созерцательного взгляда, который разоблачал ложь, обнажая голые кости правды. Вот почему безнадёжность, которую он мельком увидел в его взгляде в тот вечер, когда сбежал, так мучила его. Он боялся, что Сильвен увидел что-то, чего он сам не мог видеть, да и не хотел.
И потому сейчас, он использовал всю свою волю, чтобы их держать внутри, а своего отца снаружи.
"Я знаю это, мальчик", сказал Сильвен, показавшись ему вдруг усталым. "Ты изменился с тех пор, как я в последний раз видел тебя".
Дэйгис ничего не сказал. Ему удавалось не смотреть отцу прямо в глаза, ограничиваясь только беглыми взглядами, с того момента, как Хло упала в обморок. Раздираемый между усилившейся сознательностью тех тринадцати и сексуальным ураганом, который свирепствовал, неистовый и неудовлетворённый, внутри него, он не собирался смотреть ему в глаза.
Когда он отнёс Хло наверх в свою спальню, уложил её в постель, и прошептал мягкое, сонное заклинание над ней, чтобы она могла спокойно отдыхать всю ночь, Сильвен последовал за ним, и Дэйгис чувствовал его оценивающий взгляд, давящий на его затылок.
Он был почти неспособен уйти от неё. И хотя он не смотрел на своего отца, он был благодарен его присутствию за то, что оно помешало его порочным мыслям, которые у него были по поводу того, чтобы привести её только в частично проснувшееся состояние и…
"Посмотри на меня, сын", сказал Сильвен своим низким непреклонным голосом.
Дэйгис медленно повернулся, осторожно, чтобы не встретиться с ним взглядом. Он делал размеренные вдохи-выдохи, один за другим.
Его отец стоял перед очагом, его руки прятались в складках его кобальтого одеяния. В мягком свете множества свечей и масляных светильников его белые волосы окружали ореолом его морщинистое лицо. Дэйгис знал причину происхождения каждой линии. Морщины на его щеках появились сразу же после после того, как умерла их мать, когда он и Драстен были пятнадцатилетними мальчишками. Широкие складки на лбу износили его кожу из-за постоянного приподнимания бровей, когда он размышлял над тайнами мира и далёких звёзд. Линии, скобками окружающие его рот, были от смеха или нахмуренности, не от плача. Стойкий парень, подумал внезапно Дэйгис. Ни один не плакал в замке Келтаров. Ни один не знал как. За исключением, возможно, второй жены Сильвена и мачехи Дэйгиса, Нелл.
Линии, обрамляющие тёмно-карие глаза Сильвена, взлетающие вверх у внешних уголков, были оттого, что он щурился в тусклом свете, когда корпел над своим трудом. Сильвен был искуснейшим переписчиком, обладающим на зависть твёрдой рукой, и посвятил себя переписыванию, устилая страницы изысканным иллюстрированием, древнейших томов, чьи чернила поблекли со временем.
Будучи мальчишкой, Дэйгис думал, что у его отца были самые мудрые глаза, какие он только видел, полные особого, тайного знания. Он осознал, что всё ещё думал так. Его отец никогда не спускался с того пьедестала, на который он его водрузил.
Все его внутренности сжались. Может, Сильвен никогда и не падал, а он так точно упал. "Вперёд, отец", натужно сказал он. "Наори на меня. Скажи мне, как я тебя подвёл. Скажи мне, что я был ничем, кроме разочарования. Напомни мне о моих клятвах. Выкини меня отсюда, если подумываешь об этом, чтобы я не терял времени".
Голова Сильвена дёрнулась в резком отрицании.
"Скажи мне, отец. Скажи мне, что Драстен никогда бы не сделал такого. Скажи мне…"
"Ты действительно хочешь, чтобы я сказал тебе, что твой брат в меньшей степени мужчина, чем ты?", оборвал его Сильвен низким и тщательно размеренным голосом. "Тебе так надо услышать это от меня?"
Дэйгис прекратил говорить с приоткрытым ртом. "Что?", прошипел он. "Мой брат не в меньшей степени…"
"Ты отдал свою жизнь за своего брата, Дэйгис. И ты просишь своего отца осудить тебя за это?", голос Сильвена надломился на этих словах.
Ещё к большему ужасу Дэйгиса, его отец согнулся. Его плечи поникли и его тощая фигура дёрнулась. Внезапно его глаза заблестели от слёз.
О, Боже. Проклинал всё молча Дэйгис, яростно набросившись на себя. Он не посмеет плакать. Никаких надломов. Надломы могли стать трещинами, а трещины - ущельями. А в ущельях человек мог потеряться.
"Я думал, что никогда не увижу тебя снова". Слова Сильвена звонким эхом отдавались в каменном зале.
"Отец", грубо сказал он, "Кричи на меня. Ругай меня. Ради любви к богу, ори на меня".
"Я не могу". Морщинистые щёки Сильвена были мокрыми от слёз. Он обежал стол и схватил его, яростно сжал его в объятиях, колотя его по спине.
И рыдая.
Даже если бы Дэйгис дожил до ста лет, он никогда не хотел бы снова увидеть своего отца плачущим.