– О, глянь, какой субчик! Ты что, папаша, с карнавала? – рассмеялась "одна из них". – Где ты такой халат отхватил? Или сейчас это модно – мужикам по улице разгуливать в таком виде?
– Ты кто? – спросил он. – Даша или Оля?
"Одна из них" весело расхохоталась.
– Что это сегодня все пытаются угадать моё имя? Ну, продолжай, какие ты ещё имена знаешь? Неужели больше не знаешь?
Павел Иванович растерялся. Он думал, что дочь ждёт его помощи, его соучастия, а она хохочет и высмеивает его. Выходит, он не нужен? Зачем тогда он бежал сюда по улицам города в халате? Если к нему такое отношение, он не будет навязывать свою помощь. Он возьмёт вторую дочь и уедет в ней в Брусникино. А кто из них это будет? И кто сидит перед ним?
Полевиков уже ничего не понимал. Он только видел, что надобности в его соучастии нет. Он уже готов был уйти. Но прежде ему надо было узнать, какая из сестёр сидит на табурете в комнате для допросов.
* * *
Тем временем полицмейстер Зарубин, точно так же, как и Полевиков, так и не выяснив, кого из близнецов арестовали, решил послать за ними. Если одну из них приведут, то вторая автоматически окажется преступницей.
Вскоре привели Ольгу Погорелову. За ней долго не пришлось ходить – она рядом, в Херсоне. Её доставили, несмотря на её неудовольствие.
– Ясно, – сказал полицмейстер Зарубин. – Вы – Ольга Погорелова? Значит, в каталажке у нас сидит Дарья Рубцова.
– До каких пор меня будут беспокоить ваши люди? – строго спросила Оля.
– Отныне – больше никогда. Мы выяснили, что вы ни при чём, арестована ваша сестра, теперь мы займёмся ею. Долго она нас водила за нос, но мы в полной готовности. Поймали её на месте преступления. А вы занимайтесь своими делами, больше мы вас не потревожим. Идите спокойно домой.
– Но моя сестра тут, у вас? – воскликнула в ответ Ольга. – Это невозможно! Моя сестра не может быть воровкой!
– Вот именно, воровка! И не просто воровка, она бандитка, атаманша вооружённой банды, ограбившая сотни ювелиров по всей Российской империи! Теперь она надолго застряла у нас. Как бы не пожизненно.
– Я не верю в это! Даша – приличная, воспитанная девушка, очень совестливая. Ей совесть не позволит так поступать! – защищала Оля сестру.
– Вы просто её не знаете, – ответил ей Зарубин. – Вы знакомы с ней совсем недавно.
– Разрешите, Ваше Благородие? – вошёл один из сотрудников полиции. – Тут из Алешек приехал Никаноров.
– Пусть заходит, – распорядился Зарубин.
Когда тот вошёл, Константин Филиппович стал говорить:
– Вот, Фёдор Устинович, всё и решилось. Арестовали мы мошенницу. Отныне настанет покой для вас. Можете снимать наблюдение за Рубцовой, она у нас тут, в каталажке. Попалась рыбка в сети. Езжайте спокойно домой, операция по поимке аферистки завершена.
– Помилуйте, ваше Благородие! О ком вы говорите? Я привёз вам Дарью Рубцову, как вы и наказывали. Вот она здесь, со мной. – Он приоткрыл дверь и завёл в кабинет Дашу.
Полицмейстер Зарубин растерянно переводил взгляд с одной сестры на другую.
– А кто же у нас сидит в остроге?..
* * *
Зарубину сообщили, что арестованная отказывается говорить. Она не называла даже своего имени.
Тогда полицмейстер, не отпуская девиц по домам, скомандовал им:
– А ну-ка, барышни, пойдёмте, посмотрим, кто же мутил воду, кого же мы поймали – ловили-то вас, а поймали…
Войдя в тесную комнатку для допросов с близнецами, он молча смотрел на арестованную. Она же, увидев двух абсолютно одинаковых девушек и при этом абсолютно похожих на неё, замерла, потеряв дар речи.
Присутствовавшие при этом Зарубин, Полевиков и следователь Молоканов изумлённо смотрели на трёх совершенно схожих друг на друга девушек. Три копии, ничем не отличающиеся, смотрели друг на друга, удивляясь и удивляя окружающих. Более всего ошеломлён был Павел Иванович. Ещё одна дочь?!.
* * *
Полевиков вернулся в Перепелицинский монастырь. Он понимал, что тайну могут развеять только здесь. К его счастью, оказалось, что из паломничества вернулась матушка Доминика, настоятельница монастыря. Она давно жила на свете, практически всю жизнь провела здесь, в этом монастыре. Она должна была знать многое из того, что здесь происходило за все годы.
Он снова стал всё объяснять, рассказывать о Ксении, о недоразумении с братом, о дочках, рождённых в этом монастыре…
– Так случилось, что я лишь недавно нашёл двух своих дочерей. И вот сегодня я увидел третью девушку, такую же, как и мои дочки. Я хочу знать, что произошло тогда, в те дни, когда родились мои девочки.
– Да, было такое дело. Роженица очень тяжёлая была. Почти всё время была без сознания. Ненадолго лишь приходила в себя, успела только имя своё сказать. Мы все молились за неё, но Господь забрал её. Да, тогда родилась тройня – три девочки. К нам как раз прибыл доктор из Николаева с женой, они приехали сюда молиться, чтобы Господь послал им ребёночка. А когда он узнал, что у нас роженица требует помощи, конечно же, не отходил от неё. Девочки родились раньше срока, они были очень слабенькими. Доктор с супругой решили взять одну из них, самую крепкую – для остальных прогноз был неутешительный.
– И что дальше? – не терпелось Полевикову узнать о дальнейшем.
– А что дальше? Роженицу схоронили, одну девочку увезли в Николаев, других отправили в приют. Как сложилась их жизнь после – не знаю.
– А… а вы можете дать мне координаты этого доктора?
– Нет, что вы, сын мой! Это тайна.
– Поймите, мне это очень важно. Я отец, мне надо всё выяснить. Мои дети росли без меня, я, конечно, виноват, но я ничего не знал об их существовании. Мне теперь надо восстановить хронологию событий. А ещё надо разобраться, почему она оказалась в криминальной полиции.
Полевиков рассказал о своих дочерях матушке Доминике. Он говорил всё без утайки – как на исповеди.
– Вот я и хочу узнать, почему она выросла такой. Я ей отец и тот доктор – тоже отец ей. Мы поговорим с ним, как два родителя. Поймите, это очень важно и для меня, и, я думаю, для той семьи, и для каждой из моих дочек. В конце концов, мне надо знать, какое имя и какую фамилию она носит – в камере она отказывается называть своё имя.
– Вы обещаете мне, что не обратите во зло то, что я сделаю для вас? – спросила матушка Доминика.
– Не сойти мне с этого места, если я позволю себе подобное, – пообещал Павел Иванович.
– Хорошо, я вам дам адрес того доктора. Его фамилия Ладейников Алексей Кузьмич. Супругу зовут Вера Викентьевна.
* * *
Уже на следующий день Полевиков отправился в Николаев. В 8 утра туда шёл пассажирский поезд № 8. Посмотрев по расписанию, Павел Иванович понял, что надо все дела решить в Николаеве так, чтобы успеть на обратный поезд. Это был пассажирский поезд № 7 Николаев – Херсон, он отходил из Николаева в 4 часа 50 минут пополудни.
Пройдясь по вокзалу, рассмотрев саму станцию, он подумал о том, как быстро шагает прогресс: когда они с Ксенией много лет назад уезжали отсюда, железнодорожного сообщения в Херсоне ещё не было.
В пути он провёл два часа. Сердце билось в ожидании чего-то неведомого. А поезд ещё стоял на станции Копани – это был разъезд встречных поездов. Навстречу из Николаева шёл почтовый поезд № 3.
И вот он уже постучал в двери николаевской квартиры Ладейниковых. Дверь открыла сухощавая седая женщина.
– Простите, мне нужна Ладейникова Вера Викентьевна, – сказал он.
– Я Вера Викентьевна, – ответила она. – Вы по какому вопросу?
– Разрешите войти? Спасибо, – сказал он, войдя и сняв шляпу. – Я по поводу девочки, взятой вами девятнадцать лет назад из Перепелицинского монастыря…
– О нет! Только не это! – воскликнула хозяйка квартиры. – Мы давно вычеркнули её из своей жизни!
– Помилуйте, я хотел бы…
– Нет! Нет, я не хочу ничего о ней слышать! Мы через суд отменили наши родственные узы. Теперь она ни на что не может претендовать!
– Она и не претендует! Послушайте же меня! Я отец этой девочки. Я лишь недавно узнал о её существовании, впрочем, как о двух других моих девочках – так сложились обстоятельства. Я увидел её арестованной в полиции. И мне удалось раскопать то, что вы удочерили её после смерти матери. Расскажите же, что произошло, почему она стала на скользкий путь? Те две мои дочери – другие, с ними подобных проблем нет: одна певица, как и её мать, вторая преподаёт младшим девочкам чтение, письмо и арифметику. Я сам в отчаянии, помогите мне понять произошедшее.
Вера Викентьевна, немного успокоившись, стала рассказывать:
– Мы взяли самую крепкую девочку. Они трое родились раньше положенного срока, муж посмотрел их и сказал, что надежды мало, нужен очень хороший уход, чтобы они выжили. Единственная из них, кому он давал хороший прогноз, это была наша дочь. Когда их мать умерла, мы взяли девочку и увезли её в Николаев. Поначалу было всё хорошо. Она росла, радовала нас. Но постепенно мы стали замечать некоторые черты её характера, которые нас удручали. Например, когда она была ещё совсем маленькая, я кормила её с ложечки, а она, глядя на меня, переворачивала тарелку на пол. Или разбивала мою любимую вазу и смотрела на мою реакцию. Могла облить моё платье чем-нибудь и тоже любовалась, как я расстраиваюсь. Вот так и росла. Нет, поначалу мы её не ругали, считали, что она делает это нечаянно. Постепенно мы стали замечать, что у нас пропадают деньги. Потом поймали её на воровстве. И тогда она, уже не скрываясь, говорила, что возьмёт всё, что ей нужно. Стали пропадать и ценные вещи. Она их продавала кому-то и выручала за них деньги. Потом сама стала пропадать из дому. Уходила, потом появлялась через время. Знаю, что она играла на деньги в игорном доме. Мы решили с отцом сказать ей всю правду о её происхождении. И когда мы это сделали, она обвинила моего мужа, что он специально умертвил её мать, дабы взять её себе. После этого у мужа случился удар, он недолго полежал и скончался. Я выгнала её из дому и прокляла.
Полевиков молчал. Как он сожалел сейчас, что жизнь выбрала для него именно такой путь! Почему он не сам воспитывал своих детей? Ведь тогда он смог бы найти ключик к сердцу своей строптивой дочери и наставить её на путь истинный без проклятий.
– Простите, – произнесла Вера Викентьевна. – Я, кажется, наговорила лишнего. Но так случилось. Она нанесла мне самый сильный удар – погубила моего мужа, который и взял её в нашу семью. Я не могу ей этого спустить. А что она опять натворила, за что её взяли в тюрьму?
– Она с бандой сообщников грабила ювелиров. Вера Викентьевна, а почему вы не называете её по имени? Как её зовут?
– Её зовут Марина, – с трудом проговорила собеседница. – Марина Алексеевна Ладейникова. К сожалению, она носит фамилию и отчество моего мужа.
– Ничего, я могу избавить вас от этого и перевести её на своё имя.
– Ах, оставьте, это уже не имеет никакого значения! Мне всё равно. Главное, что по суду мы лишили её всех прав на наше имущество.
В это время в комнату вошёл подросток.
– Добрый день, – вежливо поздоровался он с гостем. – Мама, а когда мы будем обедать?
– Это мой сын Артемий, – представила его Вера Викентьевна. – Он родился, когда Марине было пять лет. Муж говорил, так бывает, когда долго нет детей, то усыновляют ребёнка, а потом может родиться свой. Что-то в организме происходит, какая-то перемена. Вот и я смогла иметь сына. Теперь спокойная старость мне обеспечена. Главное, чтобы Марина никогда больше не появлялась на нашем пути.
– Ради бога, простите меня за Марину. Ради Бога, простите, – Павел Иванович, прикладывая ладонь к сердцу, пятился к двери, – мне не пришлось самому её воспитывать, поэтому мне так неудобно перед вами, что она принесла вам много терзаний.
– До свидания, – попрощалась с ним Вера Викентьевна. И уже на прощание добавила: – Мы подняли её на ноги, а то, что она пошла не по той дорожке, уже не наша вина. Мы всё делали для неё.
* * *
Херсонская губернская тюрьма, или, как её ещё называют, Тюремный замок. Маленькое помещение для свиданий, наблюдатель-конвоир. Здесь отец и дочь впервые встретились глаза в глаза. Криминальный налёт, которым Марина бравировала, выставляя напоказ свою раскованность и непринуждённость, остался за дверями этой комнаты. Сейчас она тихо и просто говорила:
– Ладейниковы были хорошими родителями. Они хорошо ко мне относились. Они всё для меня делали. Но никогда, ни разу в жизни они меня не приласкали, не поцеловали. Мне очень хотелось услышать, что я у них единственная и неповторимая, что они без меня не смогут жить, что я – смысл их жизни. Но они, хоть меня никогда и не обижали, но и не проявляли родительской любви. А у меня в душе, где-то внутри рождалось что-то, непонятное мне самой. Я понимала, что поступаю нехорошо, но могла что-нибудь разбить или уронить тарелку на пол. Зачем? Не знаю. Наверное, мне хотелось услышать, что это не беда, главное, чтоб ты была у нас жива-здорова, а вещи мы заменим. Но мне никто никогда таких слов не говорил. А я хотела обратить их внимание на себя. Они как-то сдержанно ко мне относились. Меня это злило. Хорошими делами я не могла привлечь их внимание, они всё воспринимали, как должное. А вот на плохие поступки реагировали бурно. Когда брат появился, они стали своё внимание делить на двоих. Мне его и так не хватало, так и это отняли… Я стала воровать деньги, думала, родители задумаются, почему я это делаю. Я всего лишь хотела привлечь их внимание. Но это вызывало у них ярость. Они стали бороться со мной. А я в ответ – ещё больше. Я сама не знаю, откуда у меня эта злость и желание делать назло. Не слышите меня – получайте. И пошло – коса на камень. Я стала от обиды убегать из дому. Познакомилась с теми, кто меня понимал, кто хотел меня видеть такой, какая я есть, не переделывая меня. А им всегда нужны были деньги. Я узнала другую жизнь, которая мне понравилась – ведь меня оттуда не гнали и не осуждали. Мы вместе делали разные дела, это было интересно и стрёмно. Ещё у меня страсть появилась – игра. Это тоже требовало денег. А ещё я смотрела на других девушек и женщин, мне хотелось, как у них, иметь золотые украшения, колечки с бриллиантами. Родители мне ничего подобного не дарили. Ещё и заявили, что я им не родная дочь. Вообщем, отреклись от меня. Когда отец умер, мать меня прокляла. А я так рыдала, когда узнала о его смерти… Но она меня обвинила в его смерти и даже не сообщила мне, чтобы я не пришла на его похороны. Она в суд подала, чтоб официально оформить наше расставание с этой семьёй. Мне уже терять было нечего. Я пошла вразнос. Тем более что у меня там всё получалось – сколько я полицию за нос водила! Всех на уши поставила! Значит, на что-то я способна! Жаль, что мои способности не пригодились в семье, они сами толкнули меня на улицу. Ну, а то, что я играю и люблю золото и бриллианты – признаю, виновата. Но я сама всё это для себя добывала, мне никто ничего на золотом блюдечке не подносил. Пришлось применять все свои способности для добывания требуемого. Ты меня осуждаешь? – спросила Марина у Павла Ивановича.
Он долго думал. Потом ответил:
– Нет. Я узнаю в тебе моего брата. Он тоже был таким же. Бросался в крайности, играл, доставал деньги всеми ему доступными способами. Закончилось это для него плохо. И для нас всех – тоже. Именно из-за него сложилась вся эта ситуация, что мы только теперь встретились, а Ксения, ваша мать, уже не с нами… Это его наследственность. Да и отец Ксении, насколько мне известно, баловался картами и рулеткой. С этим бороться бессмысленно. Но, если бы ты росла со мной, с Ксенией, с сёстрами, мы, зная о такой опасности, попытались бы направить твою энергию в другое русло.
– Ну что ж, прости. Прости, что не оправдала твоих надежд, что не стала такой, как сёстры. Зато я всё равно – хоть в этом ремесле, но лучшая. Так что гордись, папаша! – К Марине вновь вернулись её обычный самоуверенный тон и уголовный флёр. Перед Павлом Ивановичем снова сидела та особо опасная преступница, которую ловила полиция всей Российской империи. Только лицо Марины напоминало ему о том, что это не его брат. По поступкам и наклонностям он видел перед собой своего брата Петра. Даже её грубоватый голос был, как у него.
Для Полевикова уже было понятно, что Марина – отрезанный ломоть. Она в руках правосудия. Он не может за неё бороться. У него есть Даша и Оля. Ему достаточно будет этих двоих. А Марина сама сделала свой выбор. А он, принимая её выбор, благословит её на дальний путь в кандалах по Владимирской дороге в Сибирь и поедет доживать свой век в кругу семьи в Брускникино.
…А ведь за Ксению он тоже не боролся и потерял её – самое дорогое, что у него было в жизни…
* * *
Последняя встреча на промозглом перроне. Сверху накрапывал дождик, туман стелился над землёй. Марину Ладейникову отправляли в столицу – её будут судить там. Она слишком много наследила по всей европейской части Российской империи. Поэтому именно туда стекаются все сведения об ограблениях, совершённых ею.
Марину привезли под конвоем, кандалы были на её ногах, цепи шли на руки, которые тоже были в оковах. Вооружённые солдаты охраняли её с двух сторон.
Павел Иванович, Даша и Оля пришли проститься с нею. Пассажиры, пришедшие к отходу поезда, с удивлением смотрели на трёх совершенно сходных друг с другом девушек. Нечасто такое увидишь.
Слов не было. Они смотрели друг на друга, и каждый думал о том, что они прожили не свою жизнь. Изначально им было на роду написано совсем другое. Обстоятельства изменили их судьбу. И, хотя у Марины всё складывалось лучше, чем у других сестёр, она выбрала иной путь. Она родилась здоровее, чем они, её первой взяли в семью, создали ей все условия – и всё это давало ей больше шансов выжить в этой жизни и добиться от неё желаемого. А Даше и Оле ещё пришлось бороться за выживание, за любящую семью, за место в этой жизни. И они смогли стать людьми, несмотря на то, что им пришлось самим пробивать себе дорогу.
Марина сама сделала свой криминальный выбор. Не голод и нищета толкнули её на этот путь, это был её осознанный выбор. Ей так нравилось жить. А если бы они жили одной семьёй с детства, может, всё сложилось бы иначе?..
И всё же, хоть они по разные стороны баррикад, они – сёстры. Их родила одна мать, у них одно обличье на троих.
– Если бы я знала, что вы у меня есть, я бы жила по-другому, – сказала с горечью Марина.
Даша обняла её на прощание.
– Прости, сестрёнка, за то, что мы свободно ходим по улицам, а ты – в цепях…
Оля тоже обняла Марину.
– До свидания, сестричка. Вот как произошла наша встреча… Прости нас…
Последним Марину обнял отец. Он тоже хотел много сказать дочери, но не смог. Спазмы душили его и перекрыли возможность говорить.
Конвоиры грубо толкнули Марину и повели её в вагон. Провожающие смотрели ей вслед…
Поезд тронулся и ушёл в Санкт-Петербург, увозя их недавно обретённую дочь и сестру…
* * *
Пришло время уезжать домой и им. Павел Иванович, Савелий Фомич, Даша и Оля вошли в подошедший вагон. Они удобно расположились в купе, заняли свои места и стали ждать отправления.
Пассажиры, не спеша, заполнили вагоны. Поезд был готов к отправке. Дежурный ударил в вокзальный колокольчик. Поезд медленно тронулся. Пейзаж за окном стал медленно уплывать назад. Савелий Фомич отставил в сторону тросточку и расстегнул пуговицы на пиджаке.
– Теперь можно и чаю заказать, – сказал он.
Павел Иванович позвал проводника и попросил принести чаю.
Состав, набрав ход, уже мчался по просторам Российской империи. Пассажиры поезда направлялись к месту назначения. А семья Полевиковых ехала в новую жизнь.
