Она уйдет и не вернется больше сюда. Может быть, даже уедет из Лидгейта. Как-нибудь она найдет способ узнать, принимал ли граф участие в аресте ее отца. И если он причастен, она сумеет заставить его заплатить за это.
Марианна услышала у себя за спиной тяжелые шаги, но не остановилась.
– Мина, ты не можешь уйти! Этот человек без тебя умрет!
Марианна замедлила шаг, моля Бога дать ей силы не поддаваться на уговоры графа.
– Если он умрет, то последние его часы будут мучительны, – продолжал Гаррет. – Ты могла бы облегчить его страдания.
Марианна понимала, что он рассчитывает на ее доброе сердце и думает, что ею легко манипулировать. Она повернулась и с выражением презрения на лице сказала:
– Если он останется жив, вы будете пытать его. И та боль будет сильнее, чем боль, с которой он будет умирать! Я не могу стоять рядом и смотреть на это!
Гаррет склонил голову набок и с великим изумлением смотрел на Марианну. Затем, поняв смысл ее слов, он гневно произнес:
– За какого дикаря ты меня принимаешь? Пытать человека?! Я подвешу его за пальцы, пока он не скажет правду? Видит Бог, я повидал на войне достаточно оторванных и окровавленных рук и ног, чтобы не иметь желания смотреть, как по моему приказу пытают человека!
Марианна недоверчиво посмотрела на графа. Ей хотелось верить ему, но что-то не позволяло сделать это.
– Вы говорили сэру Питни, что есть способы заставить человека все рассказать. Так вы сказали? И я не настолько наивна, чтобы не понять, что вы имели в виду!
– Я не имел в виду дыбу, если ты об этом подумала. Честное слово, я не дьявол, каким ты меня представляешь!
В эту минуту Марианне было трудно поверить Гаррету. Его глаза сверкали так гневно, что делали похожим на настоящего правителя ада. Он сделал несколько шагов вперед, и Марианна испуганно попятилась:
– Я вам не верю. Что же еще вы могли иметь в виду?
– Я только хотел посадить его под замок и держать там, пока он не скажет все, что я пожелаю узнать. Человек, которого легко купить, недолго просидит в темнице. Скоро он решит, что выдать того, кто его нанял, – самый благоразумный выход.
Марианна смерила Гаррета недоверчивым взглядом:
– Вы только заключили бы его в темницу?
– Если бы он выжил, я так бы и поступил.
"Если бы он выжил…"
– Заключить его в темницу, когда он едва поправится, – это жестоко, – возразила Марианна.
– Этот человек пытался поджечь мои поля, – проворчал Гаррет. – Могли бы погибнуть люди и пострадать сильнее, чем он страдал бы в темнице. Остерегайся, Мина, как бы тебе не пожалеть не того, кто этого заслуживает. Ведь этот человек все же негодяй.
Марианна отвернулась. Голова у нее шла кругом. Говорил ли Гаррет правду? Действительно ли он хотел всего лишь держать раненого в заключении? Если это так, она не может уйти, потому что, если она бросит его, он наверняка умрет. Несчастный может умереть, даже если она останется с ним, но тогда она спасет его от предсмертных страданий. Но Марианна не знала, можно ли верить словам Гаррета.
Граф подошел ближе.
– Клянусь честью, я не применю никаких варварских пыток. Если хочешь, можешь оставаться с этим человеком в темнице, чтобы убедиться в этом. Клянусь, ты можешь доверять моему слову.
Марианна повернула к графу голову:
– Доверять вашей чести? Честь – всего лишь бумажный меч в руках бесчестного человека.
Губы Гаррета снова превратились в тонкую линию.
– Если бы ты была мужчиной, мы бы дрались на дуэли из-за таких слов.
Марианна побледнела, но не ответила на оскорбление.
– Мне нет нужды доказывать какой-то цыганке, что я заслуживаю доверия, – гневно сверкнул глазами Гаррет. – Мое прошлое – свидетельство моей чести. А твое? Ты лгала мне… ты тайком пробиралась в мои сады… ты подслушивала мои разговоры… Где же твоя честь?
– Я только пыталась защитить себя…
– От чего? Я даже этого не знаю. Я ничего не знаю о твоем прошлом. И ты, и горожане избегаете моих вопросов.
Лицо Марианны побелело. До сих пор граф не слишком интересовался ее прошлым. И если сейчас ее отказ вызвал у него вопросы к ней, она может попасть в большую беду. Марианна закрыла глаза, лихорадочно соображая, что ей делать.
Почувствовав ее неуверенность, Гаррет снова шагнул к ней.
– Почему тебе так трудно смириться с тем, что я хочу сделать с этим человеком? Как цыганка, ты, конечно, видела и более жестокие наказания преступников.
Марианна широко раскрыла глаза и, взвешивая каждое слово, медленно проговорила:
– Не забывайте, милорд, меня воспитывали как благородную леди. У меня принципы благородной женщины.
– Тогда придерживайся этих принципов и сделай все, что требуется, для этого человека. Сейчас ранена только твоя гордость. Но этот человек умрет, если ты не поможешь ему. Поверь мне, гордость – мелочь по сравнению с жизнью человека.
Марианна выдержала пристальный взгляд Гаррета.
– Если гордость – такая мелочь, то почему вы не отбросите ее и не забудете о своих планах мести? Ведь когда ваш дядя отнял у вас земли и титул, пострадала только ваша гордость. Вы ведь весьма неплохо жили во Франции в годы изгнания? Почему бы не забыть о прошлом? Сейчас у вас есть все, что вам нужно. Чего вы добьетесь, мучая других людей?
Желваки заходили на скулах Гаррета.
– Ты ничего не знаешь, абсолютно ничего.
Его взгляд был полон ненависти. Неожиданно он расправил плечи и процедил сквозь стиснутые зубы:
– Я хочу, чтобы ты осталась и ухаживала за этим человеком. Ты знаешь, что мне от тебя нужно, и можешь это сделать. И я знаю, что твоя тетка не откажется от денег, которые я предложу за твои услуги. – В голосе графа звучала суровая решимость. – Но предупреждаю, что бы ты ни выбрала, я не изменю своих намерений относительно этого человека. Так что оставайся или уходи. Тебе решать.
Сделав это категорическое заявление, граф развернулся и зашагал к лестнице.
Гаррет хмуро смотрел на огонь, затем взглянул на человека, который несколько часов неподвижно лежал в этой маленькой неуместно украшенной кружевами спальне, явно когда-то принадлежавшей хозяйке дома. Солдат еще не умер, но Гаррет не сомневался, что он долго не протянет.
Гаррет перевел взгляд на другую фигуру, примостившуюся на жестком стуле. В конце концов его цыганочка осталась. А какой выбор он предоставил ей? Он знал, что ее можно убедить. Но сейчас это не доставляло ему радости.
– Черт побери! – проворчал Гаррет вслух. Кто она такая, эта цыганская девчонка, без гроша в кармане, чтобы поучать его, что такое честь и ответственность?
Гаррет снова взглянул на Мину. Ее голова опустилась на грудь, и спутанные локоны мягкими волнами падали на плечи, закрывая собой кружевной край сорочки, выглядывавший из-под жесткого корсажа.
Она сидела, по-детски подогнув под себя ноги. Однако в ее восхитительных губах не было ничего детского, как и в изящной лодыжке, выглядывавшей из-под простых муслиновых юбок. Этого уже было достаточно, чтобы даже монаха не оставить равнодушным. Ничего удивительного, что ее обвинения доводили Гаррета почти до бешенства. Ему невыносимо было думать, что это очаровательное создание считает его каким-то зверем.
Гаррет решительно отвел взгляд, злясь на себя за то, что позволяет чувствам вмешиваться в дела. Как он мог позволить женщине не считаться с его решениями? Что она о нем думает, не имеет значения. Никто больше не обвинит его, что он держит в темнице человека, пытавшегося лишить его фермеров средств к существованию.
И никто другой не станет осуждать его за желание отомстить Тирлу. Гаррет помрачнел, вспоминая, как Мина призывала его забыть о мести. Если бы она только знала… Но как она может знать? У него самого есть лишь подозрения и никаких доказательств того, что Тирл предал его родителей.
Гаррет вспомнил те тяжелые дни во Франции. Только спустя много времени он сумел привыкнуть к мысли о том, что никогда больше не увидит доброго лица матери и не обменяется остроумными шутками с отцом. Самым мучительным было то, что он почти ничего не знал о том, что с ними произошло. Кто убил их? Страдали ли они или их в последние минуты избавили от мучений? Душевные муки, вызванные известием о смерти родителей, были настолько сильны, что Гаррет почти с радостью воспринимал лишения, которые переносил во Франции. Заботы о хлебе насущном отвлекали его от горестных мыслей. Не имея ни семьи, ни денег, он был вынужден браться за любую работу. Дружба с королем ничего не меняла в его положении, король и сам нуждался. В конце концов он был вынужден покинуть Францию. А Гаррет, тринадцатилетний Мальчишка, выполнял непосильную, грязную работу, которую французы считали подходящей для него. И все это время он думал о своем дяде. Поскольку Тирл упорно не отвечал на его письма, подозрения Гаррета переросли в уверенность, что дядя предал его родителей.
С этой уверенностью пришла и осторожность, особенно когда приехавший из Англии человек начал искать Гаррета с намерением убить. Об этом Гаррета предупредили друзья. Вот тогда он, убежденный, что дядя хочет его смерти, перестал упоминать свой титул и даже скрывал свое имя. Он смешался с другими изгнанниками, став еще одним мальчиком без дома и имени. Все эти годы он взращивал в своей груди ненависть к своему дяде.
Став достаточно взрослым, он убедил герцога Йоркского взять его на службу в наемную армию… Те годы Гаррет хотел бы забыть навсегда. Только неудержимая ненависть к Тирлу хранила его в ужасных битвах, где сражались не за любовь или за родину, а за деньги. Гаррет думал о Тирле каждый раз, когда видел, как солдат подвергают порке за непослушание или убивают ударом меча. Каждый акт насилия заставлял Гаррета думать о том, в каких муках умерли его родители по вине Тирла. И тогда он заставлял себя учиться, оттачивать свое умение владеть шпагой, доводя его до совершенства, чтобы, когда наступит день, вонзить ее в грудь вероломному дяде.
Однако, достигнув возраста двадцати трех лет, Гаррет пришел к мысли, что смерть слишком легкое наказание для дяди. Он мечтал разоблачить предательство Тирла не только перед дворянством, которое и так презирало его за потерю титула, но и перед людьми, которых Тирл считал своими друзьями – "круглоголовыми", давшими ему власть, и перед купцами, обеспечивавшими его деньгами. Гаррет мечтал увидеть Тирла опозоренным и униженным настолько, что ему оставалось лишь уехать в изгнание, как когда-то Гаррету. Изгнание из страны было бы более подходящим наказанием, чем смерть, для человека, упивавшегося властью.
Гаррету потребовалось все его самообладание, чтобы не всадить кинжал в сердце Тирла, когда этот негодяй явился в Фолкем-Хаус. Только присутствие тети Бесс удержало его от этого. Встреча с дядей еще сильнее распалила в Гаррете желание отомстить. И как ни странно, встреча с тетей Бесс тоже.
Гаррет запомнил ее веселой молодой женщиной, которая шутливо отчитывала его за дерзкий язык. Он втайне боготворил ее и не сомневался, что она не догадывалась о подлостях своего мужа. Гаррет не мог поверить, что, зная об этом, тетя осталась бы с Тирлом.
Как она вообще могла жить с таким человеком? Но может быть, она счастлива, что носит его ребенка. Кажется, рождение ребенка делает большинство женщин счастливыми. Однако тетя Бесс не выглядела такой.
Гаррет взглянул на Мину: интересно, обрадует ли ее появление детей? И тут же мысленно обругал себя за слабость. Только его цыганская принцесса способна отвлечь его от мыслей об отмщении. Только она искушала его, заставляя отказаться от своих целей ради других забот. Нет, он не должен позволять ей этого и не должен забывать о том, что его планы могут в значительной степени зависеть от признаний раненого солдата.
Мина пошевелилась и медленно открыла глаза. Она растерянно огляделась вокруг. Заметив Гаррета, нахмурилась и спустила ноги на пол.
– Ему лучше? – спросила она, протирая глаза.
– Не могу этого сказать, но и не думаю, что ему хуже.
С усталым вздохом Мина встала и подошла к постели.
Наклонившись, она положила руку на лоб солдата, не подозревая, что предоставляет Гаррету любоваться прелестной частью своего тела.
Это зрелище, несмотря на мрачные мысли, вызвало у него улыбку, которую она успела заметить, повернувшись к нему.
– Чем это вы так довольны?
– Ничем.
Мина озадаченно взглянула на Гаррета и, пожав плечами, стала проверять повязки на раненом. С встревоженным выражением лица она показала их Гаррету.
– Милорд, знаете, он может умереть, несмотря на мои старания. С тех пор как мы привезли его сюда, он не пошевелился.
– Знаю, – кивнул Гаррет. – Мы можем записать еще одну смерть на счет Тирла. Если ты слышала все, что говорилось этим утром, то знаешь, что это шпион Тирла зарезал твоего пациента.
Мина взглянула на него. Ее лицо выражало удивление. Она явно об этом забыла.
– Вот видишь? Это сделал негодяй, присланный Тирлом, а не я и не мои люди.
Мина взяла свой мешочек с лечебными травами, отошла от солдата и села у камина.
– Возможно, на этот раз вы не виноваты, но ведь вы и раньше убивали, не правда ли?
Гаррет долго и пристально смотрел на нее.
– Да. Но для этого и существуют солдаты.
Мина на минуту задумалась, а затем задала следующий вопрос:
– Так вы убивали людей, только когда были солдатом?
Гаррет подумал о разбойниках и тех людях, которых он убил, защищаясь, в Испании, где находился короткое время как шпион короля.
– В большинстве случаев.
Мина побледнела. Опустив глаза, она теребила мешочек с травами.
– Почему же вы не убили вашего дядю, если так его ненавидите?
– У меня есть причины, – холодно ответил Гаррет, недовольный тем, какое направление принял их разговор. – Но не беспокойтесь, его время придет.
Мина торопливо взглянула на него, и Гаррет вдруг пожалел, что не может рассказать ей большего.
– Мина, я законопослушный человек. Я бы никогда хладнокровно не убил человека, если бы только он не пытался убить меня.
Мина по-прежнему смотрела на графа, хотя ее лицо выражало уже не страх и отвращение, а растерянность.
– Вы не убили бы по другой причине? Например, защищая… или… может быть, желая не потерять что-то, что по праву принадлежит вам?
– Честное слово, не знаю, – раздраженно ответил Гаррет, мысленно удивляясь, что это ей вдруг захотелось углубляться в эту тему. Он на минуту задумался. – Полагаю, это от многого зависит. Стал бы я сражаться за свои земли, если бы какая-то чужая армия попыталась захватить их? Конечно.
Мина вся подалась вперед:
– А если бы кто-то другой захотел завладеть ими? Как… как сэр Питни. Убили бы вы сэра Питни, чтобы получить обратно Фолкем-Хаус… если бы он захватил его?
– У меня не было необходимости убивать кого-то, чтобы вернуть свой дом. А почему ты задаешь этот вопрос? Какое тебе дело, что я сделал, чтобы получить его назад?
Мина неожиданно заволновалась, что возбудило в графе подозрение.
– Я только пытаюсь понять вас, – неуверенно ответила Мина.
Гаррет собрался было продолжить разговор, но тут вдруг солдат издал громкий стон и начал метаться по постели, что-то бормоча.
Гаррет и Мина бросились к нему.
– Спокойно, приятель, – приказал Гаррет, когда солдат сорвал с себя простыни. Мина снова прикрыла его одеялом. Солдат медленно открыл глаза.
Сначала, казалось, он не замечал ни Гаррета, ни Мины, потом вдруг резко попытался встать с постели.
– Тише, тише, – зашептала Мина, стараясь снова уложить его. – Раны откроются, и вам будет хуже.
Солдат еще сильнее заметался. Мина тихо разговаривала с ним, осторожно прижимая его к постели, и он постепенно успокоился. Гаррет заметил, как напряженно вглядывался солдат в лицо Мины. Затем он затряс головой и прошептал:
– Нет, нет.
– Что? – испуганно спросила девушка.
Солдат прикрыл рукой глаза и жалобно простонал:
– Не может быть. Ты умерла.
Сначала Гаррет подумал, что раненый бредит. Он вопросительно взглянул на Мину, но она только недоуменно пожала плечами и продолжила расправлять простыни.
– Не разговаривайте, – сказала она, обращаясь к раненому, – вам вредно говорить.
Солдат убрал руку с лица и снова посмотрел на Мину:
– Я знаю, ты умерла.
– Нет, – тихо ответила девушка, взяв его руку. – Чувствуете мои пальцы? Видите, я живая.
Солдат снова затряс головой и закашлялся.
– Нет, нет, не живая. Но это хорошо.
– Тс-с, – успокаивала его Мина.
– Может, ты теперь ангел, – не спуская с Мины лихорадочно блестевших глаз, сказал солдат и с усилием кивнул: – Хорошо для меня. Если я умру, хорошо, что ангел рядом со мной.
Гаррет про себя подумал, что Мина, с ее мягкими волосами, блестевшими в свете лампы, действительно была похожа на ангела. Неудивительно, что солдат думал, что он уже на пути в рай.
– Вы не умрете, – заверила солдата Мина.
Он с недоверием взглянул на нее. Затем его лицо разгладилось и он сказал печальным голосом:
– Ты ангел. Так и должно быть. Всегда знал, что ты хорошая девочка.
Странно, казалось, солдат был совершенно уверен, что знает Мину. Гаррет лишь удивлялся. За кого он ее принимает? Солдат попытался подняться.
– Никогда не верил, когда Тирл говорил плохие вещи о тебе… которые ты делала. Все вранье. Грязная ложь… и о твоей матери тоже… Старый распутник. – Солдат застонал и заворочался в постели. – Он всегда хотел ее тела, хотя она и была цыганкой.
Чем больше Гаррет прислушивался к словам раненого, тем больше сомневался в том, что солдат бредит. Он заметил, как побледнела Мина и как торопливо опустила глаза.
Солдат закашлялся.
– Может, хорошо, что ты привиделась мне. Твой отец… – Он снова закашлялся.
Гаррет видел, как у Мины задрожали руки. Она выронила простыни, затем снова схватила их.
– Вы не знаете, что говорите, – прошептала она. Тревога ясно слышалась в ее голосе. – Вы думаете о ком-то другом. А теперь тише, пока вам не стало хуже!
Но ее слова не остановили солдата.
– Вижу, почему Тирл хотел тебя и твою мать. Ты – хорошая девочка… даже если и мертвая, – бормотал он, снова заметавшись по подушке.
– Я не мертвая, – твердо сказала Мина и сжала губы, увидев, что кровь просочилась сквозь повязки. – Вот видите, к чему привела ваша глупость? Вы навредили себе. Лежите тихо, а я дам вам что-нибудь, чтобы вы уснули.
Гаррету хотелось услышать, что еще скажет солдат, и он бросился, чтобы помешать ей, но, увидев его раны, он заколебался. В одном она была права. Раненый должен лежать спокойно, иначе разбередит раны. И Гаррет мрачно наблюдал, как Мина пытается влить в рот солдата какой-то теплый чай, тот же самый, что раньше давала и ему.