– Хорошо. Только, Мэдлин, вы ведь не собираетесь мучиться из-за меня угрызениями совести? Прошу вас. Ну, улыбнитесь мне. Нам ведь еще придется встретиться на людях.
Мэдлин уныло улыбнулась.
– Я буду улыбаться и веселиться, – пообещала она. – Я сделаю так, что никто не заподозрит, будто бы вы пытались сорвать у меня поцелуй.
– В таком случае они решат, что я форменный недотепа, – с улыбкой проговорил Джейсон.
Никогда в жизни Мэдлин не чувствовала себя так ужасно. Она стояла, прислонившись к дереву, не в силах пошевелиться.
Вдруг она услышала приближающиеся шаги и тут же поняла, чьи они. Мэдлин могла бы убежать. Она могла бы обнаружить свое присутствие, весело улыбнуться, но она стояла на месте и не двигалась, даже когда он обошел вокруг дерева и остановился перед ней: Она молча посмотрела на него.
– Мэдлин! – воскликнул он. – Что случилось?
* * *
– На самом деле мне следовало бы остаться в обществе леди Бэкворт, – сказала вдовствующая графиня Эмберли сэру Седрику Харвею, когда они шли по просторной лужайке. – Но просто невыносимо постоянно сидеть на одном месте.
– Да, следовало бы, – отозвался тот. – Вы просто ребенок, Луиза.
Она засмеялась.
– Странно, не правда ли? Человек стареет. Он считает проходящие годы и чувствует, что становится мудрее. Но я не ощущаю себя старой. Пятьдесят два года – не так уж много, не так ли?
– Именно это я и твержу самому себе, – подхватил он. – Хотя если судить по моим седым волосам, это так.
– Ах, они вовсе не седые, Седрик, – сказала графиня и посмотрела на него, склонив голову набок, – они серебряные, дорогой мой. И просто замечательные.
– Когда умерла Энни, – проговорил он, – я считал, что моя жизнь кончена. Это было двадцать два года тому назад. Бедная Энни, она осталась так далеко в прошлом. Я помню ее только по портретам. – И сэр Седрик вздохнул.
– А Эдварда не стало четырнадцать лет тому назад, – промолвила графиня. – Боль кажется просто невыносимой в течение долгих-долгих лет, верно? А потом вдруг слышишь свой веселый смех либо понимаешь, что за весь день ты даже ни разу не вспомнила об ушедшем, и тебя охватывает чувство вины, ведь при жизни он был для меня целым миром.
– Никто из тех, кто видел вас вместе, не стал бы это оспаривать, – согласился сэр Седрик.
Какое-то время они шли в мирном молчании.
– Я скучал о вас все время, пока был в Вене, – заговорил он наконец. – Обо всех вас. Я привык думать о вас как о своей семье.
– Но это так и есть, – сказала она. – Вы были членом нашей семьи еще тогда, когда был жив Эдмунд.
– В действительности, – заметил он, – просто удивительно, что Доминик вступил в такой разумный брак, хотя не мог спросить у меня совета.
Графиня засмеялась.
– Эллен славная девочка, правда? Определенно она моя любимая невестка, так же как и Александра.
– А кто у нас есть для Мэдлин? – спросил сэр Седрик. – Теперь, когда я здесь и могу дать квалифицированный совет… Хакстэбль?
– Она любит его, – вздохнув, сказала графиня, – но какой-то искры здесь не хватает. Видите ли, Мэдлин такая же, как и все мы – Эдмунд, Доминик и я. Без искры она не может.
– Тогда это Парнелл? – спросил сэр Седрик после недолгого колебания.
– Джеймс? А вы тоже это заметили, да, Седрик? Уж тут определенно искра есть, верно? Я бы даже сказала – бушующий пламень. Хотя, вместо того чтобы сблизить, этот пламень отталкивает их друг от друга. Это странный молодой человек. В нем есть какое-то внутреннее напряжение. Он не очень-то ладит со своим отцом, но кто ладит с отцами? Опять я немилосердна. Меня просто в дрожь кидает при мысли, что Мэдлин остановится на Джеймсе. А если нет, я буду в отчаянии. И никогда не говорите мне, Седрик, что годы принесли мне спокойствие.
Он похлопал ее по руке и улыбнулся.
* * *
Мэдлин заговорила не сразу. В лице у нее не было ни кровинки, заметил Джеймс.
– Ничего особенного, – ответила она наконец. – Я только что отвергла хорошего человека, вот и все.
– Хакстэбля? – спросил он. – Почему? Мэдлин пожала плечами.
– Полагаю, я слишком увлечена прелестями лондонского сезона, – с горечью проговорила молодая женщина. – Если бы я должна была выйти за кого-то замуж, мне пришлось бы утратить право на восхищение всех остальных.
Джеймс смотрел на нее, сжав руки за спиной. Ее взгляд был устремлен куда-то мимо него.
– Я думал, вы его любите, – сказал он.
– Любила. – Мэдлин на мгновение закрыла глаза. – И люблю. Наверное, я слишком долго ждала. В восемнадцать лет я легко приспособилась бы к мужу. А я все ждала и ждала, и вот теперь подавайте мне и луну, и звезды, и всю вселенную в придачу. Обычные великодушие, доброта и преданность меня не удовлетворяют.
Он молча смотрел на нее.
– Иногда, – говорила Мэдлин, – человек чего-то жаждет. Абсолютного счастья. Я жажду этого и не знаю, где это можно найти. И еще я не знаю, узнаю ли это счастье, если встречу. И наверное, мы не можем вообще быть счастливы, не делая счастливым другого. – Она наконец устремила взгляд на него; глаза у нее были беспокойные и ярко-зеленые. – Зачем я говорю это вам?
– Полагаю, потому, что я здесь. – Джеймс так крепко сжимал в кулаки свои руки, что ногти впивались в ладони.
Мэдлин засмеялась.
– Во всяком случае, с вами очень хорошо разговаривать, – заметила она. – Вряд ли вы станете прерывать собеседника.
– Вы очень расстроены, – проговорил Джеймс. – Неужели он причинил вам боль?
– Нет! – Она быстро взглянула на него. – Нет, это я причинила боль. Просто я хорошенько рассмотрела себя, вот и все. И то, что я увидела, мне не понравилось. Полагаю, я не очень приятная особа.
– Много лет я ненавидел себя, – проговорил Джеймс. – То были мрачные, потерянные годы. Бесполезные годы. Не поступайте так с собой. Жизнь и без того слишком коротка.
Ему отчаянно хотелось помочь ей.
– Доброе слово от Джеймса Парнелла? – удивилась Мэдлин. – Это, наверное, впервые.
И вдруг его лицо расплылось у нее перед глазами, все ее чувства вытеснило невероятное изумление и унижение, резкая боль рванулась вверх из груди, и у нее перехватило дыхание.
А ему показалось, что в теле его повернули нож. Он был совершенно не в состоянии утешить ее. Это ведь Мэдлин.
– Я не совсем уж чудовище, – сказал он. – Не совсем дьявол, хотя вы, наверное, так полагаете.
Наконец руки его разжались.
Ее унижение стало полным, когда она почувствовала, как оба его больших пальца вытирают слезы, покатившиеся у нее из глаз. Эти прикосновения к ее лицу были очень легкими.
Мэдлин закрыла глаза и попыталась заставить себя размышлять логично.
Так ли уж сильно его поцелуй отличается от поцелуя Джейсона? Он обхватил ее лицо ладонями, в то время как Джейсон обнимал ее за талию. Но губы у него были сомкнуты так же, как и у Джейсона. И так же, как Джейсон, он не касался ее тела.
Никакой разницы. Совершенно никакой, если не считать того, что колени ее вдруг сделались ватными и она почувствовала, что губы дрожат под его губами и не слушаются ее. И ей хотелось плакать и плакать.
Губы у нее были прохладные, влажные и соленые от слез, и они дрожали под его губами. Губы, которые он целовал как-то раз – нет, два раза – давно, очень давно; губы, которые он продолжал целовать во сне. Губы, принадлежащие не какой-то другой женщине, хотя он в свое время целовал многих. Это были губы Мэдлин.
Когда Джеймс поцеловал ее во второй раз, Мэдлин наконец позволила его губам раскрыться. Она перестала размышлять и сравнивать. Она позволила себе просто отдаться чувству.
Джеймс! Джеймс!
Это все, чего ей когда-либо хотелось.
Но он не привлек ее к себе, и поцелуй его не стал глубже.
Мэдлин отодвинулась, отряхнула свою муслиновую юбку, разгладила складки и развязала ленты шляпки, чтобы завязать их заново.
– Пора пить чай, – сказала она. – Все будут удивляться, куда это мы с вами подевались.
Она хотела быстро удалиться, но Джеймс схватил ее сзади за плечо.
– Мэдлин, – спокойно проговорил он, – из этого ничего не выйдет. Мы пяти минут не можем пробыть вместе, чтобы не поссориться. Мы с вами в результате какого-то странного каприза судьбы испытываем друг к другу сильное влечение. И мы с вами принадлежим разным мирам. Ничего не выйдет.
– Да, не выйдет, – согласилась Мэдлин. – Но мне нужно было чье-то утешение. Теперь я чувствую себя лучше. Благодарю вас.
И они пошли назад в полном молчании. Мэдлин радостно улыбнулась матери, которая приветствовала их появление.
– Мы не опоздали? – весело спросила она. – Надеюсь, Домми не съел все пирожки с омарами?
Ее брат-близнец скорчил гримасу.
– Я просидел все это время в карете с Эллен и Чарльзом, разыгрывая роль нежного мужа и отца, – отозвался он. – Я до сих пор даже не заглянул в корзины с припасами.
– Тогда давайте посмотрим вместе. Я умираю с голоду.
Глава 7
В каком-то смысле это неплохо – когда тебе двадцать шесть лет и ты свободна, думала порой Мэдлин. Ты не обременена брюзгливым мужем и кучей шумных детей. Равно как тебя не касаются и всевозможные ограничения в общении, обязательные для очень молодых леди.
Есть определенные преимущества в том, чтобы миновать первый расцвет юности и при этом остаться незамужней. Конечно, есть в этом положении и недостатки. Отсутствие полной свободы, например. Если твоя семья решает уехать из Лондона еще до конца сезона, выбора у тебя нет – приходится присоединяться к кому-либо из членов семьи.
Ей хотелось бы остаться в городе. Здесь она могла бы погрузиться в светскую суету и окружить себя поклонниками. И здесь она могла бы не углубляться в размышления о себе.
Доминик с Эллен были в гостиной вместе с отцом Эллен, когда Мэдлин зашла к ним. Доминик держал на руках Оливию и забавлял ее, раскачивая перед ней свой монокль на цепочке, как маятник. Лорд Хэрроуби сидел с Чарльзом и пытался развеселить его. Эллен сидела рядом с отцом.
– Пойдемте в библиотеку, – сказал сестре Доминик, оставляя дочку заботам Эллен. – Там меньше шансов, что кто-то из младенцев обслюнявит вам платье.
– Но вы же знаете, что я пришла только из-за детей, – возразила она улыбаясь.
– В данном случае, я думаю, это не так, – сказал он, закрывая за ними дверь библиотеки. – Что вас беспокоит, Мэд? Едва вы вошли, как я понял: что-то случилось.
– На самом деле меня ничто не беспокоит, – ответила она, – кроме того что вы уезжаете послезавтра в Уилтшир, а Эдмунд – в Эмберли. И я не увижу вас бог знает сколько времени, а ведь мы всегда были близки, не так ли, Домми? Вы представить себе не можете, – продолжала Мэдлин, – каково это – быть незамужней женщиной в моем возрасте. До недавнего времени это не беспокоило меня, вероятно, потому, что вы тоже были не женаты. Но это ужасно – быть незамужней женщиной и не принадлежать себе.
Доминик усмехнулся.
– Ах, вы ужасный человек! – вскричала она, рассердившись. – Мне следовало бы знать, что в вас нет ни капли сочувствия. Мало того, что у вас есть Эллен и двое детей, появившихся за один раз, вы утопаете в семейном блаженстве, и вам дела нет до меня!
– Мэд! – воскликнул Доминик, разводя руками. – Вам хочется отдубасить меня? Ну давайте, я не стану даже защищаться.
– Глупо! – бросила она. – Мы уже не дети. Хотя иногда мне хочется вернуть эти времена. Тогда все было так просто. Можно мне поехать с вами в Уилтшир?
– Нет, – ответил он.
Мэдлин посмотрела на него так, словно он ударил ее по лицу. И болезненно вспыхнула.
– Вы знаете, что вам не стоило приходить ко мне, – продолжал Доминик. – Вы должны были бы пойти к Эллен. Я слишком хорошо вас знаю. Дело в Парнелле, не так ли?
Мэдлин нахмурилась:
– Какое отношение Джеймс имеет ко всему этому?
– Прямое, – ответил Доминик. – Он едет в Эмберли, поэтому вы, конечно же, должны избегать этого места во что бы то ни стало. Это действительно так мучительно?
Некоторое время она внимательно смотрела на него, а потом отвернулась. Подойдя к окну, Мэдлин устремила взгляд на улицу.
– Я должна покончить с этим раз и навсегда, – сказала она. – Я не хочу больше видеть его, Домми. Я не могу провести в Эмберли целый месяц рядом с ним. Пожалуйста, не отказывайте мне. Позвольте мне поехать с вами.
Когда Доминик заговорил, голос его прозвучал у самого ее плеча.
– В прошлом году, когда я вернулся из Брюсселя, Эллен не хотела иметь со мной ничего общего. Мне казалось, что выиграть битву за нее будет невозможно. И я, наверное, уехал бы, если бы не обнаружил вовремя, что она ждет ребенка. Мы все продумали, Мэдлин. И я с ужасом воображаю, во что превратилась бы моя жизнь теперь, если бы я отказался от Эллен, не приложив никаких усилий.
– Но это совершенно не похоже на мой случай, – упрямилась Мэдлин.
– Конечно, не похоже, – согласился Доминик, – в частностях. А по сути, я считаю, это почти то же самое. Вы любите Парнелла. И вам хочется избавиться от страданий теперь, пока вы все еще можете управлять ситуацией.
Мэдлин прислонилась лбом к стеклу.
– Даже если по какой-то странной случайности он сделает мне предложение и я его приму, мы не будем счастливы вместе. Я не в состоянии сделать его счастливым, потому что я ему не нравлюсь. Позвольте мне поехать с вами.
Доминик взял сестру за плечи и повернул к себе.
– Вы доверяете мне? – спросил он. – Мы всегда знали друг друга лучше, чем, пожалуй, самих себя. Разве не так, Мэд? Я не могу заглянуть в будущее. Я не могу ничего вам обещать. Очень может быть, что к концу месяца сердце ваше будет разбито, если вы поедете в Эмберли. Но если вы не поедете, вы никогда не освободитесь от того, что преследовало и мучило" вас целых четыре года.
– Джеффри женится на мне, – сказала она.
– Норт? – презрительно бросил Доминик. – Это даже нельзя назвать удачной попыткой, Мэд. Если вы желаете оказать нам честь и провести лето с нами в Уилтшире, мы с Эллен будем в восторге. Можете поехать вместе с нами послезавтра. Но ради вашего же блага я надеюсь, что вы этого не сделаете.
– Вы, Домми, превратились в очень взрослого и мудрого человека. Вы такой же плохой, как и Эдмунд.
Мэдлин вздохнула.
– На самом деле мисс Кэмерон поедет в Эмберли вместе с мамой и со мной. Невежливо будет не поехать с ними, правда?
– Без комментариев, – сказал Доминик.
– И наши сундуки уже уложены, – продолжала она. – И кое-что из моих вещей упаковано вместе с матушкиными, так что и достать нельзя. Наверное, легче будет поехать вместе с ней.
– Да, – сказал он.
– И потом, конечно, мисс Кэмерон едет туда и будет с ним все время. Скорее всего я почти не буду видеть его и не буду с ним разговаривать.
– Вы рассуждаете обо всем весьма разумно, – заметил Доминик.
Неожиданно Мэдлин хорошенько ткнула его кулаком в живот:
– Не смейте смеяться надо мной, Доминик Рейни. Вы знаете, я все могу вынести, кроме насмешек.
– Совершенно верно, – примирительно сказал он. Менее чем через неделю Мэдлин оказалась в Эмберли.
Дом из серого камня стоял в долине, и это было, разумеется, одно из самых красивых зданий, когда-либо виденных ею. А долина была мирной и зеленой, а утесы дикие и продуваемые ветром, а пляж во время отлива был золотым и ровным.
И еще там было семейство Кортни, обрадовавшееся, что она опять дома; обрадовался даже старший сын, Ховард, ее давний верный поклонник, ставший теперь одним из арендаторов Эдмунда. И Мортоны, и Картрайты, и Лэмпманы, и барышни Стэнхоуп, и пастор со своей женой. И мистер Уотсон, который недавно женился. А скоро ждали приезда дяди Уильяма и тети Виолы. Хорошо вернуться домой.
К тому же терпеть ей придется всего лишь один месяц. "Адеона" отплывает в августе.