Девушка отрицательно покачала головой.
– Вы хотите сказать, что нелогично видеть в людях хорошее? Каждый человек – личность, и у каждого человека есть свои чувства, Харрисон. "Ни один человек не может жить обособленно". Помните этот абзац, который вы с Адамом так любите?
– Да, конечно, но…
– Люди не могут существовать друг без друга. Я надеюсь, что слова "смерть любого человека уносит частичку меня, потому что я сам – часть человечества" означают для вас то же, что и для меня. Мы все – члены одной семьи, Харрисон. Корри, как и все остальные, нуждается в общении. Вы понимаете?
– Да. Один – ноль в вашу пользу, мисс Клэйборн.
– По-моему, это первый спор с вами, который я выиграла.
– Мы вовсе не спорили.
– Да нет, наверное, все-таки спорили. А теперь нам действительно пора. – Девушка пошла к своей лошади и взглянула на небо. – Мы в самом деле можем промокнуть до нитки. Вы обожаете тянуть время, не правда ли?
Харрисон поднял Мэри Роуз в седло и передал ей поводья. Девушка положила руки на луку седла. Харрисон направился было к своему коню, но потом передумал и накрыл ее руки своими. Мэри Роуз заглянула ему в глаза, пытаясь понять, почему он медлит, и тут же увидела на его лице улыбку. Ей так нравилось, когда Харрисон улыбался! Девушку словно захлестнула горячая волна.
– У вас очень доброе сердце, Мэри Роуз, – сказал Харрисон. – Я всегда вспоминаю об этом, когда вы меня злите.
Отпустив ее руки, Харрисон повернулся к Мак-Хью и одним мощным и плавным движением вскочил в седло. Непринужденная грация, с которой он это проделал, произвела большое впечатление на Мэри Роуз. Она невольно подумала, что то время, которое он провел, объезжая диких мустангов, не прошло для него даром.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.
– Я раскусил вашу игру. Мы задержались, потому что вы слишком долго разговаривали с Корри, а теперь, если мы промокнем, свалите всю вину на меня.
– Вы для меня слишком умны, Харрисон, – сказала Мэри Роуз, натянув поводья и разворачивая лошадь к дому. – Но я никогда и не утверждала, будто я само совершенство, разве не так?
– Нет, никогда, – со смехом отозвался Макдональд.
– И вы тоже отнюдь не идеал. Кроме того, вы подвержены приступам дурного настроения и, похоже, ничего не можете с этим поделать.
– Вы постоянно торопитесь с выводами, правда? А у меня не бывает никаких приступов дурного настроения, вот так-то, дорогая.
– Большую часть времени вы ведете себя как истинный джентльмен, но потом вдруг в одну секунду превращаетесь в злобного маньяка.
Как еще она могла назвать ту неожиданную перемену в нем, свидетелем которой она была? Впрочем, сейчас ей хотелось обсудить другой вопрос, который, по ее мнению, был столь же важным.
– Вы никак не хотите понять, что иногда человек должен действовать импульсивно.
– Другими словами, вы принимаете решения сразу, не раздумывая.
– По крайней мере у меня хватает на это смелости.
– Именно поэтому в ваших краях столько народу умирает прежде временно.
– Поступки гораздо эффективнее слов.
– В нецивилизованном мире это, возможно, и так. Но не забывайте, Мэри Роуз, что все мы несем ответственность за наши действия.
– Мы живем не в зале суда.
– И все же следует помнить об этом.
– Вы, наверное, скорее умрете, чем согласитесь со мной, правда, Харрисон? – смеясь, спросила девушка.
– Наверное, – сказал Макдональд, улыбаясь в ответ. – Мне нравится побеждать.
– Смысл жизни в том, чтобы выжить.
– В моем деле выживание и победа – это одно и то же.
– В таком случае вам следует поменять работу, – сказала Мэри Роуз.
– В споре не следует переходить на личности, – заметил Харрисон, проигнорировав ее последнюю реплику.
– А разве мы спорим?
– А что же мы, по-вашему, делаем?
– Стараемся уязвить друг друга. Харрисон рассмеялся.
– Так о чем у нас зашел спор? – осведомилась Мэри Роуз. Об этом Макдональд уже напрочь позабыл и решил наугад затронуть какую-нибудь тему.
– Мы спорили, чем отличаются наши взгляды на жизнь.
– Вот как? Но как же можно говорить об этом и не переходить на личности?
– Еще одно очко в вашу пользу, мисс Клэйборн.
– Все различия между нами я могу выразить буквально двумя словами, – сказала Мэри Роуз.
– Я тоже, – заверил ее Макдональд.
– Тогда я, будучи женщиной, начну первой, хорошо?
– Разумеется.
– Участие и наблюдение. Я живу, то есть непосредственно участвую в жизни. Вы же лишь наблюдаете за ней. Держу пари, что я угадала.
– В таком случае вы проиграли. Я хотел употребить другие слова – логика и абсурд, порядок и хаос, здравый смысл и безумие…
– Я вижу, юристы не прочь поговорить, не так ли?
– Да, некоторые из них.
– Вы понимаете, что назвали меня нелогичной и безумной?
– А вы только что сказали, будто я не живу, а лишь созерцаю жизнь? Ведь это неправда.
– Дождь пошел. По-моему, нам пора прервать наш спор. Небесный свод разорвала молния.
– Похоже, дела принимают скверный оборот, – сказал Харрисон.
– Наверное. В четверти мили отсюда есть пещеры. Мы успеем укрыться в них, если поспешим. Иначе тропа станет слишком опасной для Мак-Хью и Милли.
Харрисону не хотелось прерывать их разговор, но уже сгущались сумерки, и было бы глупо продолжать спорить под открытым небом. Он еще надеялся, что до наступления ночи они доберутся до гребня горы, возвышающейся над ранчо Клэйборнов. Если бы им удалось оказаться там засветло, лошади сумели бы найти дорогу к конюшне, руководимые лишь инстинктом и чувством голода. Что же касается ночи в обществе Мэри Роуз, то для Харрисона это представляло не меньшее испытание, нежели трудная дорога для лошадей.
Разумеется, он был готов вести себя как джентльмен – для него это давно уже вошло в привычку. Он дал слово Адаму и не собирался нарушать его. Впрочем, он не позволил бы себе никаких вольностей даже в том случае, если бы не был связан никаким обещанием. Харрисон невольно стиснул зубы, предвидя опасные соблазны, которые сулила ему подступающая ночь.
– Поторопитесь, Харрисон, – окликнула его девушка. – Дождь вот-вот хлынет как из ведра.
Харрисон решил, что она преувеличивает, но вскоре, когда он промок до нитки и промерз до костей, ему пришлось признать, что Мэри Роуз была права.
Пещера, в которой они остановились, представляла собой небольшое, вытянутое пространство, укрытое каменным козырьком. Они выбрали именно ее по двум причинам. Во-первых, она оказалась свободной, что было немаловажно, учитывая ночные повадки некоторых животных, обитавших в этой местности. Во-вторых, в ней было сухо.
Мак-Хью отказался последовать за Милли в глубь пещеры. Харрисон разнуздал жеребца и позволил ему остаться у входа. Но вскоре, когда Мэри Роуз развела костер из сучьев и веток, собранных Харрисоном, конь передумал и отправился вслед за кобылой. Перед этим Макдональд в течение десяти минут безуспешно пытался зажечь сырой хворост, но Мэри Роуз добилась успеха, составив сучья и ветки пирамидой и использовав для растопки найденные ею в пещере сухие листья.
Харрисон тщательно обтер лошадей, затем набрал воды в импровизированное ведро, которое сделал из предусмотрительно захваченного с собой куска холста, и напоил сначала Милли, а потом Мак-Хью. Тем временем Мэри Роуз высушила, насколько это было возможно, постельные принадлежности и устроила две постели.
Харрисон собирался лечь с противоположной стороны, но решил не спорить, понимая, что девушка права – если они не хотят замерзнуть ночью, им придется согревать друг друга.
Сняв обувь, девушка отошла от костра, вытащила из-за пояса юбки револьвер и сунула его под свое одеяло.
Харрисон остановился у огня, пытаясь согреться.
– Вам часто приходилось ночевать в лесу? – спросил он.
– Нет.
– Вы ведете себя так, словно для вас это привычное дело.
– Я предпочитаю спать дома, но если надо переночевать в лесу И не замерзнуть, нетрудно сообразить, что надо делать.
– Вы не очень-то изнеженная.
– О Господи. А что, по-вашему, я должна быть такой?
Харрисон покачал головой. Мэри Роуз был непонятен мир, в котором он жил, – мир, в котором женщины падали в обморок по любому ничтожному поводу, а репутацию человека могли разрушить самые никчемные сплетни. Разумеется, стандарты поведения в английском обществе были продиктованы не кем иным, как королевой Викторией, сделавшей особый акцент на таких нюансах, как необходимость тщательно обдумывать каждый свой шаг, здравомыслие и осторожность. Но если сама она продемонстрировала всему миру умение мыслить оригинально и независимо, то английские женщины, с которыми Харрисону доводилось общаться, даже в таких мелочах, как развлечения, зависели от других людей.
Знакомство с Мэри Роуз Клэйборн для Харрисона было равносильно струе свежего воздуха в душной комнате. До сего дня он не верил, что девушка может позаботиться о себе, но сейчас он понял, что многие его представления о ней были ошибочными.
До Харрисона стало доходить, что, вероятно, здравый смысл был свойствен ей в гораздо большей степени, чем он думал.
Между тем Мэри Роуз принялась раздеваться. У Харрисона едва не подкосились колени. Неужели девушка настолько наивна, что не понимает самых простых вещей?
– Ради всего святого, что вы делаете?
– Раздеваюсь. А что?
– Наденьте сейчас же блузку.
Мэри Роуз не обратила на его слова ни малейшего внимания. Сняв одежду, она наклонилась и принялась стаскивать с себя носки, стоя на одеяле, чтобы не испачкать ноги.
Вскоре она выпрямилась и с улыбкой посмотрела на Макдональда.
Ей показалось, что взгляд Харрисона прикован к ее медальону.
– Красивый, правда? – сказала она.
– Что?
– Медальон. Я думала, вы смотрите на него.
– Да, – солгал Харрисон. – Откуда он у вас?
– Его прислала мне моя мать. Это подарок к моему шестнадцатилетию. Правда, он не открывается, но это не важно. Видите, на нем выгравирована роза?
Девушка направилась было к нему, но Харрисон жестом остановил ее.
– Мне и отсюда видно.
– Она выбрала медальон в форме сердца, потому что он символизирует нашу неразрывную связь. Разве это не чудесно? Когда-нибудь я передам этот медальон своей дочери.
– Замечательно, – заметил Харрисон. Девушка кивнула.
– Когда он на мне, – объяснила она, – мне кажется, что я ближе к маме. Поэтому я ношу его постоянно.
Похлопав ладонью по медальону, она тихонько вздохнула и, протянув руку над костром, передала Харрисону свои носки.
– Посушите их над огнем, пожалуйста. Они только немножко отсырели.
Макдональд с радостью взялся выполнять ее просьбу, думая, что девушка хочет освободить себе руки, чтобы надеть блузку.
– Не стойте так близко к огню, Харрисон. Если вы их сожжете, Трэвис будет вне себя.
– Вы носите носки брата?
Макдональд не знал, что ему делать – смеяться или просто удивляться. Мэри Роуз улыбнулась ему, развязывая тесемку у себя на шее. Харрисон приковался взглядом к выступу скалы у нее над головой, стараясь не думать, что скрывалось под белой шелковистой тканью. При каждом движении девушки Макдональд поневоле отмечал, как колышутся ее налитые груди. Он покрылся холодным потом.
– Только в тех случаях, когда мне удается незаметно снять их с веревки, – сказала Мэри Роуз.
– Что вам удается снять с веревки?
– Носки.
– У вас что, нет своих носков?
– Конечно, есть. Но носки братьев потолще. А уж как они выглядят со стороны – это меня не волнует. И потом, я надеваю их только под сапоги, так что их все равно никто не видит. Главное, ногам в них тепло.
В словах ее был практический смысл, но Харрисону почему-то все же не хотелось, чтобы она пользовалась носками какого-то мужчины. Он вовсе не возражал бы, если бы она носила его носки. Более того, ему это было бы приятно.
О Господи, кажется, ему изменяет рассудок. Харрисона так и подмывало спросить: "Ну что, добились своего?" Это Мэри Роуз была виновата в том, что он потерял привычное хладнокровие – каждое ее движение словно туманило его мозг.
– Наденьте сейчас же блузку! – рявкнул он.
Девушка снова не обратила на его слова никакого внимания. Распустив волосы, чтобы их легче было просушить, Мэри Роуз уронила на одеяло розовую ленточку и лишь после этого удостоила Харрисона ответом.
– С какой стати я буду ее надевать? Она мокрая, – напомнила она. – Ради Бога, не делайте вид, что вам хочется меня задушить. Лучше перестаньте стесняться и снимите свою одежду. А то еще заболеете, и мне придется за вами ухаживать. Думаете, мне очень хочется слушать, как вы будете хныкать и жаловаться?
Произнеся эту тираду, Мэри Роуз принялась развязывать пояс юбки. Харрисон настолько ошалел, что мгновенно перевел взгляд на огонь. Но краем глаза он все же увидел ноги Мэри Роуз – длинные, великолепной формы, словом, само совершенство.
Сколько же еще ему предстоит вытерпеть, пока не закончится эта ночь? Харрисон от души надеялся, что хуже уже не будет.
Он кинулся к своей седельной сумке в поисках хоть какой-нибудь одежды, которую Мэри Роуз могла бы накинуть, ругая себя на все лады за свою непредусмотрительность. Он намеренно старался вызвать у себя раздражение, чтобы отвлечься мыслями от ослепительной наготы Мэри Роуз.
– Я смотрю, излишней скромностью вы не страдаете. Наденьте это, – процедил он, швыряя девушке фланелевую рубашку.
– Разве вы сами не собираетесь надеть ее?
– Я сказал, наденьте.
Его тон не допускал никаких возражений. Повиновавшись, Мэри Роуз пришлось по меньшей мере дважды подвернуть рукава. Но, застегнув рубашку на все пуговицы, она и впрямь быстро согрелась.
– Спасибо, – сказала она.
Пропустив мимо ушей ее благодарность, Харрисон уселся напротив и уставился ей прямо в глаза. Она тоже села на землю, скрестив ноги точно так же, как и он, потом укрыла их одеялом и взяла в руки блузку, чтобы просушить ее у огня.
– Я вижу, что вы сердитесь на меня, – заметила Мэри Роуз. – Я чем-то обидела вас?
Макдональд одарил девушку таким взглядом, что сердце ее невольно сжалось.
– Вы забыли, что я вам не брат.
– Я вовсе не считаю вас одним из них, – заметила Мэри Роуз.
– Если так будет продолжаться, я долго не выдержу.
– Ради Бога, вам что, никогда не приходилось ночевать под открытым небом? Вас никогда раньше не заставала в пути гроза? Если вы не привыкли к походным условиям, я ничем не могу вам помочь.
Харрисон расстегнул рубашку, снял ее и принялся сушить над огнем.
– Условия здесь прекрасные.
– А брюки вы снимать не собираетесь?
– Нет, черт возьми.
– Вы напрасно злитесь. Разве они у вас не промокли?
– Все же не настолько.
– С какой стати, интересно, я должна страдать от того, что у вас плохое настроение?
– Вы что, в самом деле ничего не понимаете? Я не могу в это поверить ни на секунду. Вы прекрасно знаете, что я хочу вас, черт побери, и нарочно меня дразните. Немедленно прекратите это, и мое плохое настроение как рукой снимет.
Только сейчас до Мэри Роуз стало доходить, что так раздражает Харрисона. Она одета словно огородное пугало. Харрисон хочет ее – а она напялила носки брата. Мэри Роуз была уверена, что такого не сделала бы ни одна нормальная женщина, которая хоть немного заботится о том, чтобы выйти замуж.
– Ну так что, договорились? – спросил Макдональд.
– Да.
Мэри Роуз выждала несколько минут, чтобы Харрисон смог справиться со своим гневом.
– Обычно я ношу шелковые чулки с кружевной отделкой, – неожиданно выпалила Мэри Роуз. – Вообще-то я нечасто надеваю носки Трэвиса. Не думайте, будто мне нравится носить мужские вещи.
– Мне это и в голову не приходило.
– Вот и хорошо.
– По-моему, эта рубашка никогда не высохнет. Харрисон взглянул на Мэри Роуз. Щеки ее горели огнем.
– С вами все в порядке? – спросил он.
– Конечно.
– Отодвиньтесь подальше от костра. У вас такой вид, словно вы обожгли лицо.
Этот человек просто болван – и слава Богу, подумала девушка. Она чуть подалась назад и стала придумывать какую-нибудь нейтральную тему для разговора. Ей хотелось, чтобы Харрисон перестал думать о носках.
– Похоже, мне придется мыть посуду всю следующую неделю, – сказала она.
– Почему?
– Я ни разу не употребила в разговоре дежурное слово.
– Какое еще слово?
– То, которое было написано на доске. Я даже не знаю, что оно означает.
Закрыв глаза, Харрисон представил себе кухню Клэйборнов и улыбнулся.
– Вы имеете в виду слово "злополучный"?
– А откуда вы…
– Я заходил на кухню вместе с Адамом и видел слово, написанное на доске. А вот повара, кстати, я не заметил.
– Я не знаю, что это значит.
– Это значит, что вы его выдумали.
– Я говорю про слово, Харрисон. Что означает слово "злополучный"?
– Пожалуй, его можно заменить словом "несчастный".
– Ну тогда я его употребляла.
– Ио не в присутствии братьев.
– У нас в самом деле есть повар. Он бывает несколько грубоват и неуживчив. Это оттого, что у него была несчастливая жизнь.
– Значит, он у вас злополучный? – рассмеялся Харрисон.
– Это уж точно. Вам придется подтвердить завтра за ужином, что я использовала нужное слово.
– Завтра за ужином ваши братья попытаются меня убить.
– За что?
– За то, что я провел с вами ночь. Во всяком случае, на их месте я бы так и поступил.
– Мои братья вам доверяют. Адам ни за что не позволил бы вам поехать со мной, если бы считал вас развратником.
– По-моему, слово "развратник" вам надлежало произнести на прошлой неделе.
– Да, но вторник.
– У вас явные пробелы в образовании, – заметил Харрисон, покачав головой. Он уже собирался сказать, что ее отец тем не менее был бы очень доволен всем, что ее братья сделали для ее развития, но тут же прикусил язык. Вместо этого он разложил рубашку на седле, надеясь, что за ночь она просохнет, а потом прислонился к каменной стене пещеры и закрыл глаза. Острые выступы врезались в плечи, но двигаться ему не хотелось.
– Вы хотите есть?
– Нет, а вы?
– Тоже нет.
– Не беспокойтесь насчет моих братьев – они все поймут правильно. Только Кол может поднять шум или ударить вас разок – и на этом все кончится.
– Нет, он не ударит меня.
– Почему?
– Я не позволю ему меня ударить.
– Я просто хотела сказать, что Кол первым бросается меня защищать. Вообще-то он очень хороший человек.
– Я не считаю его плохим, – возразил Макдональд. – Вы здорово научились обводить его вокруг пальца, верно?
– Дело не в этом. Просто он не может видеть меня несчастной. Харрисон все же решил, что его версия особенностей взаимоотношений между Мэри Роуз и Колом была более точной.
– Вам было трудно без отца и матери? – спросил он.
– У меня есть мать, – ответила девушка. – Ее зовут мама Роуз.
– А почему она не живет вместе с вами и вашими братьями?
– Она не может жить с нами… пока не может.
– Все ваши братья называют ее мамой?