Если бы Цезарь поверил жирному евнуху – это свидетельствовало бы о том, что он просто глуп и на него тогда нечего было рассчитывать. Но этого бояться не следовало: в конце концов он тогда не смог бы стать тем, кем он стал: консулом, претором, победителем Галлии, наконец.
– Мне надо добраться до Цезаря, – собрав малый совет, она не стала начинать издалека: они – советники, вот пускай и советуют.
– До Цезаря не добраться. Александрия практически окружена войсками Ахилла.
Это Агазон. Он и в самом деле хороший человек, но немного трусоват. Нет, лучше скажем так: немного чересчур осторожный. Зато у него острый ум, и в любой идее он сразу же находит слабое место. Конечно, полностью руководствоваться его идеями нельзя, но зато с его помощью предложенные другими планы действий можно значительно улучшить.
– В Александрию можно пробраться, – это Мардиан. – Ведь мы сумели выбраться, а тогда она тоже охранялась достаточно серьезно.
– Сейчас это было бы сделать гораздо сложнее!
– Да, риск намного больше. Но возможность все-таки есть, – Мардиан совершенно спокоен. Все-таки наличие яиц не делает человека мужчиной, а их отсутствие – не мужчиной: Мардиан, по сути, куда более мужественен, чем многие в этом войске.
– Мы можем войти в город под видом двух женщин, египтянок, – размеренно продолжал Мардиан. – Никому из стражей не придет в голову проверять двух женщин: всем известно, что при Клеопатре имеется только нянька, а остальные – мужчины. Но Ати стара.
Он готов рискнуть жизнью ради нее. Он – настоящий друг. Но его брать с собой нельзя: все-таки лицо Мардиана многим знакомо. Если их заподозрят… И потом, нельзя идти под видом двух женщин. Она должна… она должна пойти под видом мальчика. Она достаточно невысока ростом и слишком худа для девушки. Грудь почти не выросла. Ее можно перемотать бинтом. Только в таком случае надо будет выдавать себя за мальчика-грека, а не египтянина. Впрочем, с ее лицом она на египтянина и походит-то не слишком…
Приближенные продолжали спорить, царица не слушала их.
Волосы надо остричь. Ничего страшного, отрастут, у нее быстро растут волосы.
Под видом мальчика – только вот кого взять в сопровождающие? – она попадет в Александрию без проблем. Но – только в город. А ведь надо проникнуть в сам дворец! Почему ничего не приходит в голову?
– Ты попадешь к Цезарю, царица, – неожиданно каркнул сидящий в самом углу и молчавший до сей поры Уэб, главный жрец храма Пта в Мемфисе. – Мы отвезем тебя. Жреческое судно никто не остановит. Подарок от жрецов не смогут не передать Цезарю.
– Вы готовы помочь мне?
– Наша обязанность – содействовать в восстановлении на престоле фараона, законного правителя Верхнего и Нижнего Египтов.
Глава 13
Юлий поставил кубок на стол. Вина он практически никогда не пил. Сейчас вот захотелось сделать глоток, попробовать. Попробовал. Вкусное. Но – не хочется. Может, заказать шлюшку? Или несколько?
Впрочем, в его положении доказывать кому-то, что он еще состоятелен, как мужчина, просто смешно. А женщину сейчас не хочется. И вина не хочется. Ему вообще ничего не нужно.
В последнее время такие приступы апатии нападали на него все чаще. Он всего добился, всего достиг… Старая поговорка гласит, что всех богатств не заработаешь и всех баб не перепользуешь, но в молодости он стремился именно к этому: чтобы всё – и всех. И получал от этого удовольствие.
Сейчас полностью стряхнуть с себя апатию удавалось нечасто. Нет, для всех окружающих – даже для самых близких! – Цезарь оставался все тем же. Великим полководцем. Великим политиком. Великим любовником. Но, видят боги (если они действительно способны хоть что-то видеть!), самому ему все это было попросту неинтересно.
Старухи его не привлекали, молодые девушки были слишком глупы, чтобы держать их в собственной постели долее того, чем полагалось для получения удовольствия. Как говорится, сделала дело – пошла вон. Зрелые женщины… Все они – слишком одинаковы.
В дверь осторожно постучали.
– Подарок великому Цезарю от египетской царицы, – сообщил слуга. Он выглядел удивленным.
Подарок? Египетские царь с царицей сейчас в состоянии войны. Наверное, будет просить помощи против братца. Можно и помочь – хоть какое-то развлечение. В любом случае остаться полностью в стороне от конфликта не получится, придется брать чью-то сторону. Так почему бы не девчонкину?
Клеопатру он помнил смутно – видел ее несколько лет назад. То ли пять, то ли шесть… Тогда это была нескладная еще девочка с заметным греческим носом и дерзким взглядом. Но малолетки его не привлекают. Хотя сейчас ей должно быть уже лет восемнадцать-девятнадцать, наверное. Бедняжка, выдали замуж за брата-подростка, да еще и такого… убогого. Наверное, она уже обзавелась любовником. И правильно сделала. Будь он женщиной и окажись на ее месте, он бы и сам обзавелся любовником. Чем ей еще платить за преданность, кроме своего тела? А преданность ей потребуется: брат вон изо всех сил старается избавиться от своей соправительницы…
Ах, да, подарок…
Он махнул рукой.
– Пусть внесут.
– Но…
Цезарь поднял брови, и слуга торопливо пояснил:
– Сперва они сказали, что подарок от жрецов Пта. И только потом – что от царицы. Тут что-то не так…
Цезарь пожал плечами. Конечно, если бы посланники сразу сказали, что это от царицы, им бы с их подарком до дворца не дойти. Судя по тому, как Пофиний поторопился отправить гонца к Клеопатре. Конечно, девочка не рискнула приехать сюда сама. Но, прислав подарок, продемонстрировала, что готова к диалогу.
На пороге возник рослый и хмурый мужчина – невысокого роста, но очень кряжистый. Сицилиец, что ли? На плече у него лежал какой-то сверток, судя по виду, довольно увесистый.
Юлий махнул ему рукой, чтобы тот входил. "Сицилиец" небольшой, но опасный. Если подойдет слишком близко и попытается броситься с кинжалом, охрана не успеет. Ну и пусть – заодно и проверим, на что еще способен сам "божественный Юлий".
Но хмурый пришелец не стал бросаться с кинжалом.
С величайшей осторожностью он снял с плеча свою ношу, как будто внутри было что-то очень ценное и хрупкое, аккуратно положил на ковер, затем поклонился Цезарю.
– Приветствую тебя, божественный Юлий. Царица Клеопатра послала тебе щедрые дары. Они очень хрупки, но от этого их ценность только возрастает.
Интересно, что там? И почему у "сицилийца" такой вид, как будто у него отобрали что-то ценное?
Попросить, чтобы развернул?
Цезарь встал и подошел к лежащему на полу свертку. Мешок для постели? Просто кусок ткани? Внутри что-то твердое.
Египетская царица решила подарить ему постельные принадлежности? В твердом футляре? Впрочем, понятие "постель" у всех разное – кто-то вообще спит на циновках. Но "сицилиец" сказал, там что-то хрупкое…
Мешок шевельнулся. Внутри наемный убийца? Смешно: "сицилиец" мог попытаться убить его и сам, и, судя по бугрящимся под гладкой загорелой кожей мышцам, смог бы это сделать голыми руками, не будь Цезарь вооружен. Собака?
Да зачем гадать?
– Разверни, – коротко приказал он.
Хмурый слуга послушно распаковал сверток. Какие-то тряпки – то ли шали, то ли еще что… А вот и…
Содержимое быстро подскочило на ноги. Прелестное содержимое, надо сказать. В египетском платье с открытой грудью, в золотых браслетах на тонких смуглых руках…
Ему прислали шлю… Нет. Хвала богам, он не успел ничего произнести вслух. Потому что перед ним была сама царица.
Несколько секунд он пристально вглядывался в ее лицо, затем склонил голову:
– Приветствую великую и прекрасную царицу Египта!
Девица – впрочем, если судить по слухам, ходящим среди народа, девицей она давным-давно не была, – пришла сюда, чтобы продать себя подороже. Но если бы он ошибся и принял ее за шлюху (по сути – за то, чем она и является на самом деле!), она бы не простила. Не опасайся льва, бойся змеи. Не бойся рослого и мускулистого нубийца: он станет убивать по-честному. Оскорбленная женщина же ужалит, как кобра. В тот момент, когда ты менее всего будешь ожидать этого. Ему уже приходилось…
А с "сицилийцем" понятно. Видимо, он был любовником девчонки, вот и дуется. Кстати, возможно, он и в самом деле сицилиец – какие-то слухи о любовнике Клеопатры, вернее, об одном из любовников, достигли и его ушей.
– Приветствую великого Цезаря.
Молодую женщину колотило: подрагивали руки, плечи, словно выточенные искусным скульптором, красивая упругая грудь. Но голос не дрогнул.
Цезарь сделал приглашающий жест в сторону обеденной кушетки.
Она кивнула и повернулась к своему спутнику. Вернее, носильщику.
– Аполлодор, ты можешь идти.
Тот продолжал обеспокоенно переступать с ноги на ногу, но залы не покидал.
– Аполлодор, я благодарю тебя, но – покинь нас.
Голос царицы стал ледяным. Юлий наблюдал с интересом, но не вмешивался. Парень, похоже, не слуга. Если нет, то он добровольно пошел на достаточно серьезный риск, вывезя юную царицу из месторасположения ее войск, провезя через враждебную территорию – а по-другому они сюда добраться не могли! – и доставив ее в расположение войск Цезаря. Интересно, ради чего он рисковал? Просто ради любовницы? На такое пойдет далеко не каждый…
Аполлодор… Знакомое имя. Ба! Аполлодор-сицилиец, один из советников Птолемея Авлета! Неужели это он?
Цезарь несколько раз видел его мельком при дворе египетского царя; пообщаться поближе не получалось – когда Цезарь гостил в Александрии, Аполлодор был посланником царя в Риме. Но был наслышан о царском любимце, как о человеке умном, решительном.
Неужели это именно он? Но, пожалуй, он слишком молод – около сорока, если судить по виду, а ведь Аполлодор был советником на протяжении двух десятков лет. Может, сын? Да, о том Аполлодоре говорили, будто его прирезали на улице, дома, в Сицилии…
Впрочем, Клеопатра доверилась бы скорее всего именно другу и соратнику отца.
– Аполлодор, я жду.
Аполлодор сжал смуглые кулаки, слишком крупные для человека такого роста; загорелые щеки его налились краской. Однако он все же послушался – неловко поклонился и покинул залу.
Интересно, любовники они или нет? Просто так он бы не потащил девушку сюда – разве что она уже стала его любовницей… или пообещала в качестве платы за риск.
Цезарь пошевелил пальцами, вынуждая охрану последовать примеру сицилийца. В конце концов уж с девчонкой-то он справится в любом случае.
Впрочем, охрана далеко и не уйдет – останется под дверью. Чтобы, в случае чего… Да ладно! В основном – для того, чтобы послушать, а если получится, то и посмотреть, что же будет делать известный ходок по бабам с молодой, красивой и полуголой девицей.
– Я пришла просить великого Цезаря о помощи.
Надо же, как напрямую! Впрочем, она еще слишком молода для политических интриг. В таком случае она выбрала верный тон – просто сказать правду.
– Со столь прекрасной женщиной трудно говорить о делах, – Юлий усмехнулся.
Девушка с трудом сглотнула, как будто у нее в горле что-то застряло.
Цезарь протянул ей кубок с вином. Он будет внимателен и галантен. В конце концов, даже если он и переспит с этой… царицей, это его вовсе ни к чему не обяжет. Поступит он все равно так, как сочтет наиболее выгодным для Рима.
Царица сделала маленький глоток и вернула кубок Юлию.
– Я предпочитаю решать вопросы на трезвую голову.
– Я предпочитаю решать вопросы в серьезной обстановке, – он усмехнулся. – А твой наряд, о моя царица, серьезности способствует мало.
Ну, давай, девочка, посмотрим, что ты ответишь. Ты оделась достаточно откровенно со вполне конкретными целями. Только ты забыла о том, что Цезарь прожил уже полвека. И голой женской грудью его смутить достаточно трудно.
– Я специально подбирала его, – вот сейчас ее голос действительно дрогнул. Кажется, и смуглые щеки залились краской? Правда, в зале не слишком светло…
– Я выбирала наряд, в котором я смогу… произвести наибольшее впечатление на великого Цезаря. Хорошее впечатление – залог того… что великий Цезарь хотя бы выслушает меня.
Кажется, он удивился. Смотрит на нее блестящими внимательными глазами. В глаза глядит, не на грудь. Впрочем, он уже старый, может, ему от женщин ничего и не надо… В таком случае один из ее расчетов не оправдался. Но есть и другой: надо объяснить Цезарю, что Риму выгоден союз именно с ней, а не с ее братцем, которым управляют все, кому не лень, и от которого можно ждать чего угодно.
Цезарь что-то говорил; Клеопатра автоматически отвечала, не особо вникая. Пока это – разговор ни о чем. Надо придумать, надо обязательно придумать, как правильно объяснить… Он, похоже, подсмеивается над ней, а заготовленная и выученная наизусть речь вылетела из головы.
Твердая рука опустилась ей на плечи. Какая горячая!
– Не трясись, – шепнули ей на ухо твердые губы; рука сжала ее плечо. – Выпей вина, царица.
Рука твердая и плечо у него, видимо, твердое. Хорошо бы уткнуться в такое лбом, как в детстве она утыкалась в плечо отца.
– Ты красива. Впрочем, ты об этом знаешь и сама.
Она не красавица – и знает об этом, но, похоже, первая часть ее плана все-таки срабатывает. Все-таки у нее есть молодость, гладкая кожа, хорошие волосы. Как приятно, что его рука перебирает ее волосы… Это успокаивает. Расслабиться полностью она, правда, не может, но все же так намного спокойнее.
Рука снова скользнула на плечи и вернулась к волосам.
Клеопатра закрыла глаза. Так все-таки менее страшно… И – не сдержалась, прислонилась-таки головой к твердому плечу.
Странная девочка. Кажется, она его боится. Таких женщин у него еще не было. Были покорные рабыни, трясущиеся от страха и готовые лизать ему ноги. Были веселые распутницы, согласные на любое приключение и на любое предложение, вне зависимости от того, от кого таковое поступало.
Были хищницы, выходившие на охоту за подходящим мужчиной и сами бравшие инициативу в свои руки. Были те, кто считал, что любит именно его, Юлия, и те, кому было приятно переспать хотя бы один раз со знаменитым Цезарем.
Эта – пришла добровольно. Сама. В платье, не оставляющем ни сомнения в целях ее посещения, ни места для воображения. При этом – боится. И старается спрятаться от своего страха у него же на груди… Она отвечает на поцелуи с жаром и вроде бы стыдится этого.
Впрочем, он будет разгадывать эту загадку попозже. Если к тому времени у него не пропадет интерес. А сейчас пора переходить от поцелуев к более серьезным вещам, пока этого ему на самом деле хочется.
Его рука соскользнула ниже. У нее и ноги дрожат…
Он рывком приподнялся на руках. Первое движение – и сдавленный вскрик; после этого она закусывает губу. Сильно закусывает – тонкая оболочка лопается, и к уголку рта течет вишневая струйка. До него доходит не сразу, хотя с девственницами он сталкивается не впервые. Не сразу, потому что девице уже как минимум восемнадцать. Не сразу, потому что она пришла к нему сама, в весьма откровенном платье и с весьма недвусмысленными намерениями.
Не сразу, потому что о ней говорят, что еще с одиннадцати-двенадцати лет она…
О тебе тоже много чего говорят, великий Юлий. Все ли правда, что о тебе судачат на базарах да в кабаках досужие сплетники? Сколько из твоих ближайших друзей знают о том, что некоторые слухи – полнейшая ложь? Сколько слухов ты распустил о себе сам?
Он отодвигается.
– Ты… девственница?
Для чего он задает этот вопрос – ведь все и так понятно? Понятно и непонятно одновременно. О юной царице ходит множество слухов, и ни один из них не утверждает, что она сохранила девственность. И потом, этот самый Аполлодор. Он вел себя так, как будто у него отнимают любимую сладость… как мужчина, который собственноручно привел любовницу к ее новому воздыхателю. Стало быть, она умело манипулировала человеком, который двадцать лет был советником ее отца? Ну и девица! А ведь Аполлодор действительно был раздосадован – он, римский гражданин, даже не удосужился оказать Цезарю соответствующих почестей. Да боги с ним, с Аполлодором, Цезарь не гневается, ему по-настоящему жаль сицилийца.
– Была, – она пытается улыбнуться.
– Ты решила заплатить за военную помощь своей девственностью? – он спрашивает напрямую. Он хочет знать правду. Он действительно хочет знать правду?!
– Я не легла бы с тобой в постель, если бы ты не понравился мне.
Лжет, конечно, но почему-то очень хочется верить в то, что это – правда. Сдаешь ты, божественный Юлий, сдаешь и стареешь. Становишься сентиментальным. А это – первый шаг к гибели. С другой стороны, ты становишься… менее – божеством, и более – человеком? Впрочем, это тоже шаг к гибели.
Он протягивает руку и гладит молодую женщину по волосам.
– Спи, маленькая Клеопатра. Завтра мы все обсудим с тобой.
– А… – она хочет спросить, почему он не довел дело до конца, и не знает, как задать этот вопрос.
– Когда боль немного спадет и твоя… рана подживет, мы продолжим. Если ты захочешь, – он удивляется сам себе, но все же произносит эти слова.
Пушистая голова снова утыкается ему в плечо.
– Захочу, – еле слышно шепчет она и затихает. Цезарь осторожно гладит черные густые волосы и незаметно засыпает сам.
Он давно не спал ни с кем в одной постели. Посещал любовниц и спешил покинуть их, получив то, за чем пришел; к нему приводили рабынь или шлюх, и они уходили, удовлетворив его.
Даже редкие минуты близости с женой оканчивались тем, что они расходились по своим покоям. Он не любил, когда кто-то сопел рядом. Ему мешало чужое тело в его – только его! – постели. Ему требовался полноценный отдых; он спал недолго, но хотел за эти короткие часы отдохнуть полностью. И вот сейчас эта девочка, совершенно незнакомая, такая перепуганная, но решительная, спала рядом и совершенно не мешала ему. Мало того, почти впервые в жизни он чувствовал, что так и должно быть: рядом должно спать живое существо и доверчиво сопеть в плечо.
Клеопатра открыла глаза. Чужие стены. Чужое ложе. Чужой мужчина рядом – мускулистая спина, страшный шрам под лопаткой. Кто-то ударил в спину…
Она осторожно протянула руку и коснулась шрама кончиками пальцев. Юлий беспокойно пошевелился, но не проснулся.
Нянька, отговаривая девушку от принятого решения, долго и красочно рассказывала, как ведут себя мужчины в постели. Из ее рассказа выходило, что все они – похотливые скоты, которых только и интересует, что собственное удовольствие. Что им все равно, что женщине больно. Что из-за этого многие женщины и не способны потом испытывать от "любви" никакого удовольствия, и просто смиряются со своей обязанностью удовлетворять мужчину – такой же обязанностью, как стирка одежды и приготовление пищи.
Она думала отговорить свою девочку от необдуманного, на ее взгляд, шага, а сама только подтолкнула к нему. Если рано или поздно ей все равно придется пережить "весь этот кошмар", то почему хотя бы не получить что-то взамен?