Джон приехал ровно в половине восьмого. Холли не пригласила его в дом. Прошло то время, когда она наивно позволяла мужчинам принимать ее душевное тепло, дарованное природой, и дружелюбную манеру держаться за поощрение к более решительным действиям.
После разрыва с Робертом неудержимое и пугающее своей силой сексуальное желание, которое он пробуждал в ней, полностью угасло, лишив ее способности реагировать на мужчин в определенном смысле. Видимо, в ней заговорил инстинкт самосохранения. Годы добровольного воздержания и целомудрия привели к тому, что она уже не испытывала плотских желаний, бушевавших в ней в юности. Постепенно Холли пришла к выводу, что Роберт, сам того не подозревая, оказал ей неоценимую услугу, заглушив ее естественные женские инстинкты.
Пока она, повернувшись к Джону спиной, запирала дверь, он терпеливо ждал, по-видимому нисколько не обидевшись, что его не пригласили зайти.
- Мм… какой приятный запах, - шумно втянув в себя воздух, одобрительно заметил он.
Холли мгновенно напряглась. Почувствовав на шее его теплое дыхание, она поняла, что Джон подошел совсем близко.
- Тебе нравится? Это наши новые духи, - деловито сказала она, решительно отступила в сторону и только тогда повернулась к нему лицом. - На рынок мы их пока не выпускаем, необходимо выждать некоторое время. Они изготовлены на цветочной основе с добавлением некоторых компонентов, соответствующих современным вкусам.
- Очень сексуальные духи. Как и ты… особенно в этом платье.
Холли поспешно запахнула бархатный плащ, внезапно осознав, что свет уличного фонаря падает прямо на полуобнаженную грудь, подчеркивая ее нежную упругость. Вырез на платье получился немного глубже, чем она ожидала. Ей припомнился спор с портнихой: та уверяла, что в те далекие времена, когда в моде господствовал стиль ампир, глубокое декольте, открывающее верхнюю часть груди, считалось непременным условием туалета женщины из высшего света. Холли не стала возражать, о чем теперь весьма сожалела: она не привыкла носить такие вызывающие одеяния, выставляющие напоказ женские прелести столь откровенно.
Джон окинул ее фигуру восхищенным взглядом, отчего Холли почувствовала еще большую неловкость, к которой примешивалось раздражение. Вероятно, такой откровенно мужской взгляд должен был бы ей польстить, ведь Джон чрезвычайно привлекателен, но, как она ни уговаривала себя, что его нескрываемый интерес к ней и внимание, которым он ее окружил, должны вызывать у нее приятные эмоции, ничего не получалось. Однажды, когда он неожиданно обнял ее и поцеловал в губы, она ровным счетом ничего не ощутила, кроме легкого любопытства. Но стоило поцелую стать уж слишком страстным, как любопытство мгновенно сменилось паническим страхом и непреодолимым отвращением.
А вот с Робертом… в его объятиях… Холли вздрогнула, вспомнив, какие ощущения он пробуждал в ней, как трепетало ее тело от желания и радостного ожидания. Забыв обо всем на свете, она прижималась к нему, из груди вырывались тихие стоны предвкушаемого блаженства, все ее тело замирало, зная, что Роберт подарит ей огромное наслаждение. Она отдавалась ему со всем пылом молодости, ни о чем не задумываясь, не рассуждая, наивно веря, что его любовь так же велика, как и ее собственная. Не искушенная в тайнах страсти, она устремлялась навстречу возлюбленному без колебаний и сомнений, не сдерживала своих порывов, даже не пыталась обуздать те первобытные инстинкты, которые он пробуждал в ней. Стоило ему дотронуться до нее, прикоснуться губами к ее рту, провести пальцем по щеке - и она оказывалась на седьмом небе от счастья, вся кровь загоралась в ней жарким пламенем, тело сотрясала лихорадка страсти. Как мучительно жаждала она полного слияния их тел, не стесненных одеждой, изнывала от неудержимого желания ощутить будоражащее прикосновение его рук к своим плечам, груди, животу… Порой Роберт упрекал ее в нетерпеливости, шептал, покрывая поцелуями ее шею, что она сводит его с ума, возбуждает до такой степени, что он не в силах контролировать себя. Сама того не желая, она торопила его, мешала в полной мере насладиться утонченной любовной игрой, мгновенно доводя до безумия.
Их первая близость осталась в памяти Холли на всю жизнь. До того незабываемого дня между ними ничего не было, кроме поцелуев и ласк, становящихся все более страстными и мучительными в своей незавершенности. Холли теряла голову и умоляла Роберта овладеть ею, но он отказывался, говорил, что риск слишком велик. Пока она не примет мер предосторожности против нежелательной беременности, они должны удовлетворяться тем, что есть, и не мечтать о большем.
Ей никогда не забыть своего первого посещения клиники, специализирующейся на планировании семьи. Ноги у нее подкашивались от страха. А что, если врач ответит отказом на ее просьбу? Однако, поскольку ей только что исполнилось восемнадцать, пожилой гинеколог лишь укоризненно покачал головой и, ограничившись непродолжительной беседой нравоучительного характера, вручил сгоравшей от стыда девушке драгоценный рецепт на противозачаточное средство.
О своем решении Холли сообщила Роберту не сразу. Когда она, собравшись с духом, все ему выложила дрожащим голосом, он нахмурился и долго молчал. Ей бы сразу насторожиться, угадать причину этого молчания, но - увы… Все продолжалось по-прежнему, пока наконец не настал тот роковой памятный день, когда Холли упросила-таки своего возлюбленного не сдерживать себя и тот не устоял, уступил ее жаркому шепоту, молчаливому призыву ее тела.
В течение шести месяцев они наслаждались любовью, а потом… потом грянул гром среди ясного неба. Роберт сообщил, что скоро уезжает в Америку.
Вообще-то он и раньше мимоходом упоминал о своем решении поступить в аспирантуру Гарвардского университета, но Холли старалась не придавать значения этим его словам, подсознательно загоняла мысль о возможной разлуке в самый дальний угол сознания, говорила себе, что их любовь гораздо важнее для него, чем те планы, которые он строил давным-давно, еще до того, как они познакомились. Их любовь… Холли саркастически усмехнулась, чувствуя привычный укол в сердце. Ее любви хватало на двоих, просто она была слишком глупа, чтобы это понять. Разве можно винить Роберта в том, что он поддался искушению? Ведь это она сделала первый шаг, проявила инициативу, подтолкнула его к краю пропасти. Пожалуй, нет вины Роберта и в том, что теперь она не способна испытывать физическое влечение. Причина такого состояния кроется в ней самой: все ее существо восстает против интимной близости с мужчиной, означающей потерю самоконтроля, невозможность трезво смотреть на вещи. Однажды испытав жестокое разочарование из-за собственной глупости, Холли не хотела больше бросаться в омут страсти. Нет, она в эту ловушку не попадется. Никогда!
- Ты все время молчишь, Холли, - заметил Джон, выруливая на шоссе. - О чем ты думаешь? Проблемы на работе?
- Да нет, все в порядке. Просто новые духи не идут из головы, - неловко солгала Холли.
- Но ведь это обязанность Пола, не так ли?
- Да, верно… Вопросами ассортимента занимается он, но идея создания нового аромата принадлежит мне. Мы затратили массу времени и денег на ее осуществление.
- Ну, если от других женщин будет так же приятно пахнуть, как от тебя, можешь не сомневаться: ваши духи будут пользоваться бешеным успехом. Это я тебе как мужчина говорю.
Ответив улыбкой на его комплимент, Холли ощутила смутную тревогу: а что, если ситуация выйдет из-под контроля? Джон нравился ей, обидно будет потерять его дружбу, но вступать с ним в более близкие отношения… Ее передернуло. По непонятной причине сегодняшняя встреча с Робертом словно открыла ей глаза на их отношения с Джоном, усилила и подчеркнула отсутствие с ее стороны физического влечения к этому достойному человеку до такой степени, что сама мысль о сближении с ним вызывала острое отвращение. Просто невозможно себе представить, что Джон может дотронуться до нее, поцеловать…
Будь ты проклят, Роберт Грэм, будь проклят! - мысленно воскликнула Холли. Откуда ты взялся на мою голову? Зачем приехал?
Джон припарковал машину на рыночной площади, уже заполненной автомобилями, владельцы которых, несомненно, приехали сюда с той же целью, что и они.
Старинное здание, построенное в эпоху короля Георга и отремонтированное совсем недавно, было искусно подсвечено прожекторами, подчеркивающими строгую элегантность фасада. Особенно эффектно смотрелось веерообразное окно над входной дверью.
Джона и его спутницу тепло встретили устроители вечера - пожилая дама, ровесница матери Холли, и ее супруг. Холли хорошо знала ее, поскольку та входила в благотворительный комитет и пользовалась всеобщим уважением, так как много делала для местных жителей.
- Холли, какое прелестное платье! - с искренним восхищением воскликнула хозяйка и прибавила: - Если не возражаешь, я хотела бы с тобой поговорить немного позже. Мы планируем организовать рождественскую благотворительную ярмарку, чтобы собрать побольше денег, и хотим обратиться с просьбой о помощи ко всем деловым людям нашего городка.
Холли с улыбкой заверила ее, что будет счастлива помочь в столь благородном деле, и прошла в вестибюль, где находился гардероб, чтобы оставить там свой плащ.
Концерт был рассчитан на два часа. Предусматривался также небольшой антракт между первым и вторым отделениями. Места, указанные на билетах Холли и Джона, оказались совсем близко от сцены. Проходя к своему ряду, Холли рассеянно обводила глазами наполняющийся публикой зал. Ее внимание привлек высокий мужчина, беседующий неподалеку с группой нарядно одетых людей. Его фигура показалась ей знакомой.
Поняв, кто это, Холли резко остановилась, отчего Джон, шедший сзади, налетел на нее и инстинктивно ухватился за ее руку, чтобы не упасть.
Где-то глубоко внутри Холли зародилась противная мелкая дрожь. Она ощутила приступ дурноты, испытывая одновременно непонятную злость. Ни с того ни с сего ей вдруг захотелось плакать. Расширенными глазами смотрела она на облаченную в смокинг фигуру Роберта Грэма и с трудом удерживалась от слез.
Он стоял к ней спиной, держа под руку миниатюрную черноволосую женщину в дорогом вечернем платье. Холли тут же узнала ее - это Анджела Стэндард, вдова местного предпринимателя! Несмотря на свой далеко не юный возраст - ей уже за сорок, - она была все еще очень привлекательна и пользовалась большим успехом у мужчин. Даже слишком большим, с ненавистью подумала Холли. Зато женщины ее терпеть не могли.
"Что меня особенно бесит, - прошипела на одной вечеринке приятельница Холли, - так это несносная манера Стэндард строить из себя беспомощную маленькую девочку. - Она не сводила глаз с Анджелы, напропалую кокетничавшей с ее мужем. - Особенно если знаешь, что она так же беспомощна, как жук-богомол на охоте. Всем ведь известно, что она вышла за Гарри Стэндарда только из-за его денег. Ему было почти пятьдесят, когда они поженились, а ей едва исполнилось двадцать пять".
Тогда Холли отнеслась к комментариям приятельницы весьма скептически, но сейчас на нее накатила волна такой жгучей, ослепляющей ревности, что она была готова броситься к Анджеле и оторвать ее мучнисто-белую руку от темного рукава Роберта. Какой-то частью сознания Холли понимала всю неуместность и несуразность захлестнувших ее эмоций, но ничего не могла с собой поделать. Дрожь не унималась, жгучие злые слезы туманили глаза.
Ничего не видя, она стремительно повернулась и столкнулась с Джоном.
- Холли… что с тобой?
Он поддержал ее под локоть. В его вопросе прозвучала искренняя тревога и озабоченность. Холли хотела сказать, что с ней все в порядке, но не могла выдавить из себя ни слова: горло сжимали спазмы. Она сумела лишь отрицательно покачать головой. Потом как слепая отстранилась от Джона и пошла вперед, не замечая любопытного взгляда, брошенного на нее билетершей, помогавшей им найти свои места.
Ее всю трясло, бросало то в жар, то в холод, злость затмевала разум. С чего это она так разнервничалась, увидев Роберта с другой женщиной? Какое ей до него дело? Боже, как стыдно!..
Усаживаясь в кресло, Холли попыталась объяснить свое состояние неожиданностью. Если бы она предвидела, что Роберт тоже придет на концерт, можно было бы как-то подготовиться к возможной встрече, но разумные доводы не помогали, все усилия овладеть собой оказались тщетными. Первое отделение Холли просидела как истукан, вцепившись в подлокотники и почти не слыша великолепной музыки, наполнявшей зал, целиком отдавшись своим беспокойным мыслям.
Во время антракта Джон предложил пойти в буфет - выпить чего-нибудь, но Холли отрицательно покачала головой. Не хватало еще столкнуться с Робертом в фойе! А уж об ужине, который должен был состояться после концерта, она вообще думала с ужасом. Как выдержать эту пытку? Может, сослаться на внезапное недомогание и потихоньку сбежать?
При мысли о неизбежной встрече с Робертом Холли опять напряглась. Пытаясь расслабиться, она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Однако все было напрасно, ибо даже с закрытыми глазами она видела перед собой только одно: Роберта и бесстыдно льнущую к нему Анджелу.
- Если хочешь выпить, - сдавленным голосом сказала она Джону, - иди один, не обращай на меня внимания.
- Да нет, не так уж сильно я этого и хочу. Посижу лучше с тобой. Послушай, ты уверена, что с тобой все в порядке? Мы ведь можем и уйти…
Холли закусила губу, чувствуя себя виноватой. Она ведет себя просто ужасно. Как ребенок или, вернее… как круглая дура. Да, Роберт пришел на концерт, и не один, а с женщиной. Ну и что? Уже десять лет ей известно, что он никогда не любил ее так сильно, как она его. Пора бы уже смириться и принять это печальное обстоятельство как реальный факт. Тогда почему же ей так плохо?
Все эти годы, прошедшие после разлуки с ним, она ни разу не позволила себе предаться воспоминаниям, не пыталась представить, что он делает, чем занимается, и со временем обрела некое подобие душевного покоя, решив, что несчастная любовь осталась в прошлом.
Люди начали возвращаться на свои места. Антракт закончился. Благоприятный момент упущен, теперь ускользнуть незаметно не удастся.
На протяжении всего второго отделения Холли внутренне корчилась от панического страха, который, словно живое существо, терзал ее внутренности. Неестественно выпрямившись, она сидела на краешке кресла и украдкой разглядывала публику. Кто из присутствующих здесь помнит, что у них с Робертом был когда-то роман? Ведь она никогда не делала из этого тайны, ни от кого не скрывала, что любит Роберта больше жизни. В зале много ее ровесников и людей постарше; с некоторыми она жила по соседству, на их глазах росла и взрослела. Все они были знакомы и с Робертом и, конечно, не забыли, как внезапно он уехал в Америку, бросив свою возлюбленную на произвол судьбы.
Близкие друзья Холли постепенно смирились с ее нежеланием заводить новые знакомства, приняли как должное ее равнодушие к мужчинам и браку, объясняя это успехами на поприще бизнеса, поглощающими время и мысли молодой девушки до такой степени, что в ее жизни уже не оставалось места ни для чего другого.
Холли знала, что некоторые приятельницы откровенно завидуют ей. Они открыто признавались в этом, сравнивая свое скучное, монотонное существование в качестве жен и матерей с ее яркой и насыщенной, как им казалось, жизнью свободной женщины. Они видели лишь внешнюю, блестящую сторону ее независимости и не желали понять, что ее работа требует огромной внутренней дисциплины, налагает на нее массу обязательств, ответственности перед собой и доверившимися ей людьми. Порой ей стоило больших усилий достойно нести такой груз и не сгибаться под его тяжестью.
Но ведь здесь не только ее друзья. Есть и другие, кто знает ее не так хорошо и не склонен рассматривать обстоятельства ее жизни сквозь розовые очки дружбы. Наверняка они припомнят прежнюю Холли, неуклюжую, застенчивую девчонку, так открыто и отчаянно любившую, а когда возлюбленный бросил ее, не сумевшую скрыть от чужих глаз своего безмерного горя.
Ближайшие друзья пытались утешить ее, говорили, что она скоро забудет Роберта, уговаривали похоронить прошлое, и со временем, когда в ней проснулась гордость и она сумела преодолеть отчаяние, грозившее окончательно погубить ее, Холли позволила подругам думать, что они были правы.
Она научилась не вздрагивать всем телом, если при ней упоминали о Роберте, и даже Пол, который был для нее самым близким человеком, не догадывался, как тяжело отразилось на ней крушение надежд на счастье, хотя сейчас она уже понимала, насколько глупо вела себя, когда продолжала мечтать о том, чему не суждено сбыться. Замок ее грез был построен на песке и от первого порыва ледяного ветра реальности развалился как карточный домик.
И вот теперь случилось непредвиденное - то, чего Холли даже не могла предположить: Роберт вернулся.
Почему? Ведь, когда он уезжал, когда сказал о своем намерении учиться в аспирантуре Гарвардского университета, а потом начать восхождение по служебной лестнице и в конце концов создать собственное дело, он ясно дал ей понять, что собирается жить в самых престижных столицах мира. Он не скрывал своего желания стать космополитом - тем человеком, который не остановит свой выбор ни на одном из городов земли. Роберт никогда не придавал значения традициям; рамки родного городка, где он родился и вырос, были ему тесны, он стремился вырваться отсюда на свободу, и у Холли не хватило сил удержать его.
"Но я же люблю тебя", - рыдала она, и он смотрел на нее долгим пристальным взглядом, в котором Холли прочла наконец всю правду. Больше обманываться было невозможно, с ее глаз словно спали шоры.
В ответ на этот красноречивый взгляд она пролепетала: "Ты уверял, что любишь меня…"
"Да, - спокойно подтвердил он, - но постарайся понять… у меня есть и другие планы, другие запросы…" Какие ужасные, жестокие слова!..
Расплакавшись горькими слезами обиды и отчаяния, она просила не покидать ее, но Роберт был неумолим.
"Тебе восемнадцать лет, Холли, вся жизнь впереди. Ты умная, способная девушка. Неужели ты хочешь связать себя по рукам и ногам? Семья… дети… это же настоящая ловушка! Если мы сейчас поженимся, то неизбежно обречем себя на духовную и интеллектуальную нищету. Не может быть, чтобы ты этого не понимала".
Его отказ больно ранил ее, и отчасти она признавала, что заслуживает такого отношения: уж слишком глупо было с ее стороны слепо поверить его любовным клятвам, данным в порыве страсти. Для него она стала лишь легким развлечением, вот и все. Он видел в ней глупенькую наивную девушку, с которой приятно провести летние месяцы, ненадолго расслабиться перед началом серьезной взрослой жизни.
Холли содрогнулась, все в ней переворачивалось от отвращения к самой себе, стоило только припомнить собственное поведение… не тогда, когда она узнала о его решении уехать, а задолго до того, когда отдалась ему с таким безрассудством и радостью, когда трепетала от его прикосновения, плакала от наслаждения в ту первую ночь, проведенную с ним, ощущала жар его сильного тела, рвущегося в ее сокровенные глубины, умоляла прижать к себе крепче и заполнить ее всю пульсирующей мужской плотью.
Она отдала ему всю себя без остатка. Ни разу ей не пришло в голову, что она совершает ошибку, не скрывая от него своих чувств, показывая свою полную зависимость от него, и физическую, и эмоциональную, о чем позже она могла бы пожалеть.