- Ты же мне свободно ступить не даешь! - воскликнул он. - Кстати, раз уж об этом зашел разговор, откуда у тебя взялась эта навязчивая мысль, будто меня надо спасать от мисс Баттермир? Видит Бог, у тебя есть причины недолюбливать ее дядюшку, но Грэйс тут ни при чем! Своим громким титулом и высокомерным поведением ты довел бедняжку до смертного страха! Она дрожит с тех самых пор, как впервые была представлена ко двору в апреле прошлого года. И если ты считаешь, что ей просто следует быть посмелее, "собраться с духом", как это называет Эммелайн, значит, у тебя нет ни капли сочувствия или понимания! Вы вдвоем до того зашпыняли бедную девочку, что удивляться не приходится, если она порой слова не может сказать в свое оправдание, а то и падает в обморок. Ты даже представить себе не можешь, чего стоит одна только твоя надменно поднятая бровь, когда тебе вздумается выразить свое недовольство тем, кто имел несчастье тебе не угодить! Я даже удивляюсь, как это Грэйс сумела удержаться от истерики…
- Но ей не всегда это удаётся! - гневно перебил его Конистан.
- Что ты имеешь в виду?
- Истерику, которую она закатила на балу у миссис Уитригг. Кажется, мы с тобой оба при сем присутствовали. И если память мне не изменяет, чтобы вызвать всю эту бурю эмоций, хва-тило одного лишь невинного предположения относительно кандидатуры мисс Баттермир на звание Королевы Турнира. А теперь растолкуй мне, каким образом мои слова могли кого бы то ни было расстроить? Казалось бы, подобный панегирик должен был ее порадовать!
- Да как ты…
Дункану не хватило слов от возмущения. Он был потрясен и даже несколько напуган неистовой силой охвативших его чувств. Крепко сжав губы, молодой человек попытался хоть немного обуздать свои расшалившиеся нервы, но не сумел. Когда он вновь заговорил, его голос поднялся, подобно шквалистому ветру перед бурей.
- Во-первых, Грэйс не закатывала никакой истерики! - воскликнул он. - Она упала в глубокий обморок и долго еще чувствовала себя ужасно после того, как очнулась. Сегодня она сама мне об этом рассказала, пока мы танцевали… да, мне кажется, это было во время третьего танца! И я бы не стал называть обморок - случившийся после того, как ей в сотый раз за вечер пришлось претерпеть унижение от титулованной особы, - "необъяснимым происшествием". Тем более, что речь идет о юной леди, изо всех сил старающейся вести себя безупречно. Во-вторых, когда я слышу, как ты отказываешься от ответственности за то, что случилось с Грэйс, мне, ей-Богу, хочется тебя придушить! Ты прекрасно знал, что делаешь, когда насмехался над ней! У тебя была одна цель: выставить на посмешище и Эммелайн, и Грэйс в глазах наших друзей и всего света. Ты должен признать, что это правда!
Поскольку Дункан уже перешел на крик, Конистан крикнул ему в ответ:
- Остынь!
Но охваченный неистовой яростью, Дункан ощущал настоятельную потребность высказаться. Ему вспомнились вещие слова Торни о том, что в один прекрасный день он сумеет открыто восстать против деспотической власти старшего брата, однако он никак не предполагал, что его бунт выльется именно в такую форму. По что было, то было, и сейчас Дункан стоял, с вызовом глядя в лицо Конистану и глубоко зарывшись каблуками в мягкий садовый грунт. Еще вчера он не поверил бы, если бы ему сказали, что предметом спора между ним и братом станет Грэйс Баттермир.
- Я не собираюсь остывать! - ответил Дункан, вскинув голову. - Ты ловко этим пользовался всякий раз, когда надо было меня осадить, не так ли? Все, что от тебя требовалось, это сказать: "Дункан, остынь", или "Дункан, не заносись", и я, как дурак, поджимал хвост! Но сегодня это не сработает! Не надейся!
- Дункан! - Похоже, Конистан был по-настоящему расстроен, глубокая морщина пролегла меж его бровей. Пристально заглядывая в глаза брату, он схватил его за плечи и слегка встряхнул. - Что я такого сделал, чем заслужил такое обращение? Опомнись, подумай, что ты говоришь? По-твоему выходит, будто я какой-то людоед, готовый вцепиться тебе в глотку при малейшем неповиновении! Хотелось бы надеяться, что я вовсе не такой несносный опекун, каким ты меня изображаешь! Неужели меня считают деспотом? Сама мысль об этом мне неприятна до крайности!
Эти слова заставили Дункана несколько смягчиться, но в то же время они помогли ему понять, что Конистан даже не представляет, какое воздействие оказывают его манеры на более впечатлительных и менее закаленных людей годами моложе его самого. Поэтому он продолжал, хотя и значительно понизив голос:
- По-моему, ты просто не понимаешь, как тяжело выслушивать твои гневные отповеди и выносить эту твою ледяную вежливость. Но я не стану спорить с тобой об этом… Только не думай, будто я не ценю все, что ты для меня сделал за прошедшие годы. Ведь когда я только поступал в Оксфорд, моя карьера была уже сделана! Стоило мне только заявить во всеуслышание, что мы с тобой родня, как все двери открывались передо мною, словно по волшебству! Я чувствовал себя Моисеем, перед которым разошлись воды Красного моря! - Он вдруг рассмеялся. - Честное слово, Роджер, даже солнце начинало светить ярче при одном упоминании твоего имени. Но я хочу жить собственной жизнью! Пойми, сколь бы добрыми ни были твои намерения, тебе давно уже пора передать бразды правления мне самому и перестать волноваться из-за каждой мамаши, хлопочущей у о замужестве дочки, или любой другой интриганки, которой вздумалось навести на меня свой лорнет. И если мне нравится валять дурака, приглашая на танец по три раза кряду мисс Грэйс Баттермир или любую другую девицу, пришедшуюся мне по вкусу, тебя это совершенно не касается!
Воцарилось молчание. О чем думал в эту минуту Конистан, Дункан даже вообразить не мог. Виконт молча разжал пальцы, сжимавшие плечо брата, и рука его упала плетью. Потом он медленно отвернулся от Дункана, и мрак ночи окутал его лицо, надежно укрыв его мысли.
А Дункан ощутил облегчение, словно ему наконец удалось сбросить с плеч тяжкий камень, который пришлось пронести много долгих миль. Впервые с тех пор, как он себя помнил, его сердце стало легким, словно перышко, освободившись от тысячи безымянных тревог, терзавших его в прошлом. Он знал, что поступил правильно, высказав откровенно все, что думал.
- Береги себя, - наконец проговорил Конистан едва слышным шепотом.
Кивнув в направлении сарая, он пошел вперед по тропинке.
Дункан торопливо последовал за ним. С каждым новым шагом ликование, наполнившее было его душу, начало угасать. Неотступная мысль, все еще смутная, неоформившаяся в уме, стала точить его. "Береги себя". Что Конистан хотел этим сказать? Конечно, он о себе позаботится! Неужели Роджер не может доверить ему надлежащее устройство его собственной жизни?
Однако по мере того, как эта мысль прояснялась в его мозгу, Дункан вдруг отчетливо понял, что именно его так тревожит. За всю жизнь ему еще ни разу не приходилось брать на себя полную ответственность за свои поступки, и теперь подобная перспектива показалась ему одновременно и пугающей, и радостной.
Бросив взгляд на Конистана, Дункан наконец понял, до каких пределов простиралась над ним власть старшего брата, как всеохватно было его влияние. Конечно, Конистан желал ему только добра. Но он был слишком сильным, слишком властным, слишком упрямым в своем стремлении все и вся приводить в порядок по собственному разумению, не спрашивая, нравится это окружающим или нет!
21
Конистан понимал, что переставляет ноги, так как чувствовал, что его черные атласные башмаки все больше промокают от ходьбы по заросшей травой тропинке, ведущей к сараю, но все его тело с головы до ног было сковано странным онемением. И в самых страшных снах ему не могло присниться, что Дункан способен наброситься на него в таком ожесточении, с такими горькими упреками. Его гордость была оскорблена настолько, что он едва удерживал готовые сорваться с уст язвительные замечания о невозможности рассуждать здраво, когда имеешь дело с недорослями.
С другой стороны, он не мог не признать, что в словах Дункана было зерно истины, раздражавшее его, как камешек, к несчастью, попавший ему в сапог во время лучшей осенней охоты прошедшего сезона. Конистану мучительно хотелось выбросить из головы суровую отповедь младшего брата, но обидные слова продолжали звучать в голове, сводя его с ума.
Деспот. Ледяные манеры. Надменная бровь. Ему не хотелось узнавать себя в этом портрете, но еще горше было сознавать, что именно рука Дункана набросала его на полотне. Мнением Эммелайн Конистан мог пренебречь, пребывая в убеждении, что с самых первых дней знакомства она составила себе ошибочное представление о нем, не удосужившись узнать его как следует. Но Дункан, проживший бок о бок с ним всю свою жизнь, не сговариваясь с Эммелайн, предъявил ему, в сущности, те же претензии, и теперь от них не так легко было отмахнуться.
Они все ближе подходили к сараю, и Конистан взглянул на своего воспитанника в надежде увидеть на его лице что-то вроде раскаяния. Если бы мальчик извинился, он был бы счастлив забыть его неуместные замечания и вернуть себе душевное спокойствие, а также остаться при убеждении, что во всех его спорах и раздорах с Эммелайн была повинна исключительно и только она сама.
Однако Дункан, шагавший по тропинке, казался удивительно спокойным и довольным собой. В эту минуту его внимание было, по-видимому, полностью поглощено красотой темной звездной ночи и зубчатыми контурами Игл-Крэга на дальнем берегу озера. Конистан ощутил в душе нарастающую тревогу.
К счастью, напряжение, возникшее между братьями во время ожесточенного спора, в значительной мере ослабело, когда они достигли порога сарая. Конистан настежь распахнул дверь, давая Дункану возможность полюбоваться изысканной красотой внутреннего убранства, и на младшего брата это зрелище произвело сильное впечатление.
- Просто не верится, - восторгался Дункан, оглядывая обе комнаты. - И ты говоришь, что все это было сделано за полдня? Но это невероятно! - Принюхавшись, он вдруг рассмеялся и добавил:
- Излишне упоминать об этом, Роджер, но даже самые крепкие пачули Эммелайн не могут замаскировать точного местоположения твоих… э-э-э… - как бы это сказать? - апартаментов!
Конистан через силу улыбнулся. Он все еще не мог оправиться от потрясения. Даже лицо его как будто окаменело. Услышав ржание одной из лошадей, он ответил:
- К этому быстро привыкаешь. Я; по крайней мере, привык сразу. И хотя у меня не было заранее обдуманного намерения лишить Стэнвикса душевного равновесия, оставшись здесь, должен признать, что испытываю несказанное удовольствие, наблюдая, как он морщит нос при каждом вдохе.
Это замечание заставило Дункана рассмеяться, ибо ему было отлично известно, что камердинер Конистана ревностно печется не только об одежде хозяина, но и о том, чтобы окружающие проявляли надлежащее почтение к его высокому титулу. Усилия Стэнвикса в этом направлении, неизменно тяготившие Конистана, с течением лет превратились для самого виконта и его близких друзей в источник постоянных шуток.
Налив два бокала шерри из графина, оставленного на круглом столике вишневого дерева у дверей, Конистан передал один из них Дункану. Тот уселся в красное бархатное кресло и вытянул ноги поудобнее. Со стороны можно было подумать, что он находится в Броудоукс, фамильном поместье в Гемпшире.
Но, приглядевшись к Дункану повнимательнее, Конистан был поражен некоторыми деталями, которых не замечал раньше. Мягкие, юные, почти мальчишеские черты лица, прежде свойственные его брату, бесследно исчезли. Линия челюсти отвердела, в этот поздний час на подбородке уже темным пушком пробивалась щетина, напомнившая Конистану о том, что он говорит не с мальчиком и даже не со студентом университета, совсем еще зеленым; а со взрослым мужчиной. "Когда же это произошло?" - спрашивал он себя. Как получилось, что Дункан успел повзрослеть, а он так этого и не заметил. Неудивительно, что мальчик тяготится его опекой. Мальчик! Придется изменить манеру общения с ним, иначе можно ожидать новых вспышек вроде той, которую ему только что пришлось пережить.
Дункан стал взрослым!
Это открытие было настолько неожиданным, что Конистан нечаянно отхлебнул слишком большой глоток шерри и закашлялся. Рухнув в кресло рядом с братом и полным ртом глотая воздух, чтобы отдышаться, он в то же время попытался как можно скорее освоиться с новым взглядом на Дункана.
Повзрослевший мальчик ворвался в путаницу его мыслей со словами:
- Я должен сказать тебе одну вещь. Знаю, я только что говорил с тобой очень грубо, и за эту грубость хочу извиниться…
При этих словах Конистан почувствовал, как раскручивается в груди какая-то пружинка, державшая его в напряжении.
- Боже милостивый! - вставил он. - Только не говори, что я окончательно превратился в надутого индюка! Сама мысль об этом и для меня непереносима! Нет, лучше уж выслушивать время от времени, как ты на меня рявкаешь!
Слова брата, казалось, немного удивили Дункана, он вопросительно взглянул на Конистана, словно пытаясь понять, что означает его речь, но в конце концов вернулся к своей собственной прерванной мысли.
- В любом случае хочу, чтоб ты знал, что перед обедом у меня была возможность поговорить с Грэйс, и мы с ней пришли к пониманию. Тебе следует знать, что я в нее ни капельки не влюблен, и вообще, я ничего к ней не испытываю, кроме чисто дружеских чувств. Все это я ей объяснил в надежде избавить ее от того самого разочарования, о котором ты говорил. Грэйс не отрицала, нет, она прямо призналась, - хотя это было ей нелегко, - что она ко мне неравнодушна. В то же время она так обрадовалась, когда я затронул эту болезненную для нас обоих тему, и мы сумели договориться обо всем. Теперь между нами установились вполне дружеские отношения. - Тут губы Дункана изогнулись в шаловливой улыбке. - Убедившись, что она правильно понимает мои чувства, я с легким сердцем пригласил ее в третий раз, и этот скандальный танец мы протанцевали с превеликим удовольствием. Я знаю, мы поступили опрометчиво, но очень уж нам хотелось посмотреть, как ты мечешь молнии из-под насупленных бровей! И ты нас не разочаровал!
Опять Конистан поперхнулся своим шерри.
- Выходит, ты нарушил один из строжайших светских запретов только для того, чтобы меня помучить?
Дункан кивнул, улыбаясь еще шире. В эту минуту он выглядел точности, как мальчишка, и это укрепило Конистана в его первоначальном мнении: его братишка только кажется таким возмужавшим, на самом деле, ему еще рано нюхать табак.
- С каким удовольствием я вызвал бы тебя на боксерский поединок да и надавал бы тебе тумаков за эту дерзкую выходку! - Он сокрушенно покачал головой. - Третий танец! Неслыханно!
- Мы осуществили свой план по крайней мере наполовину, я хочу сказать, мы с Грэйс! - возразил Дункан. - Видишь ли, мы решили преподать урок вам обоим, тебе и Эммелайн, но пока еще не придумали ничего такого, что было бы достойным ответом ей. Зато мы достигли взаимопонимания по одному вопросу: упрямство и своеволие мисс Пенрит ставит в затруднительное положение нас обоих!
- С этим я готов согласиться безоговорочно, - кивнул Конистан, закинув ногу на ногу и пытаясь осмыслить то, что сказал Дункан. - Эммелайн безусловно ставит в затруднительное положение меня!
Со странным блеском в глазах Дункан заметил:
- Но сегодняшний ее наряд… Это бархатное платье сидело на ней, как нарисованное, и, честно говоря, мне так хотелось нанизать на палец один из ее золотых локонов, что я едва удержался. А вот Торни не удержался, и за это ему крепко досталось по пальцам веером миссис Тиндейл! Впрочем, это не важно, скажи лучше, ты заметил, что локоны Эммелайн достают ей почти до талии? Я и не представлял, что у нее такие длинные волосы! - Он испустил мечтательный вздох, словно воспоминание о волосах Эммелайн унесло его в страну грез. - И такая тоненькая талия! Ты обратил внимание на ее талию, Роджер? До чего же аккуратная фигурка! Держу пари, я смог бы обхватить ее ладонями! Разрази меня гром, если это не так! - В попытке определить на глазок размер талии Эммелайн он соединил кончики больших и указательных пальцев, продолжая остальными неуклюже удерживать в неустойчивом равновесии бокал шерри. - Что-то в этом роде. Как ты думаешь?
Конистан взглянул на крошечный кружочек, образованный пальцами брата, и почувствовал себя совсем скверно. Кровь прилила к его вискам и застучала болезненными молоточками. Он, безусловно, не упустил из виду талии Эммелайн. Более того, он обнимал ее во время вальса. И теперь, при одном воспоминании об этом, шейный платок вдруг стал ему тесен! Он попытался проглотить застрявший в горле ком, но и это оказалось почему-то невозможным!
- Мне кажется, ты ведешь себя просто неприлично, отзываясь о хозяйке дома в столь неподобающих выражениях! - заметил Конистан, вынужденный, неизвестно почему, оправдываться.
- Я не хотел тебя обидеть, - чистосердечно возразил Дункан. - По правде говоря, я убежден, что среди знакомых мне женщин наша хозяйка - одна из красивейших, бриллиант чистейшей воды, так сказать, хотя я считаю весьма предосудительным это ее странное пристрастие подыскивать мужей для всех своих подруг. - Вновь погрузившись в пучину сладостных мечтаний, он вскоре вынырнул оттуда с весьма неожиданным вопросом:
- Как ты думаешь, хотя она, конечно, для меня старовата (я имею в виду Эммелайн), может, из нас вышла бы неплохая пара?
- Старовата? - возмутился Конистан. - Да как тебе в голову взбрело? Что ты вообще в этом понимаешь? Как ты смеешь так говорить, если вы с нею одногодки?
Вращая за ножку бокал шерри, Дункан сделал вид, что эти слова заставили его призадуматься.
- Знаешь, Конистан, ты снял камень с моей души. Видишь ли, мне кажется, я всерьез начинаю питать нежные чувства к Эммелайн, и если ты считаешь, что она не слишком стара, чтобы стать парню хорошей женой…
- Она слишком деспотична, чтобы стать хорошей женой кому бы то ни было! - отрезал о Конистан. - Тебе же, если ты действительно готов сунуть голову в брачную петлю, советую поискать кого-нибудь помоложе и более кроткого нрава, кого-то менее склонного к домашнему тиранству!
- Грэйс молода, - живо вставил в ответ Дункан, - и добросердечна, как никто другой!
Он отпил еще глоточек шерри и с вызовом уставился на брата поверх края бокала. Конистан понял, что Дункан опять застал его врасплох.
- Вот уже второй раз за этот вечер тебе удается меня взбесить, щенок!
Дункан расхохотался.
- Я и не знал, что тебя так легко поймать на удочку, дорогой мой братец. Не обращай внимания на мои слова. На самом деле я еще не готов сковать себя брачными узами, во всяком случае, не сегодня. И к тому же не влюблен я ни в Грэйс, ни в Эммелайн, так что можешь быть спокоен.
Он допил шерри одним глотком и поднялся, чтобы попрощаться. Однако дойдя до порога и уже нахлобучив на голову свою касторовую шляпу, Дункан вдруг снял ее и нервно хлопнул ею по колену. Лицо его стало серьезным, а взгляд - беспокойным, он обратился к Конистану, не глядя ему в глаза:
- Мне хотелось бы спросить еще кое о чем, не имеющем отношения ни к одной из вышеупомянутых дам. Почему, по прошествии стольких лет, ты отказался встретиться со своей матерью перед отъездом из Лондона?