– В Версале не нуждаются в вашем присутствии, – сказал Людовик Луиз-Жюли.
Она смотрела на него, словно громом пораженная, и королю стало стыдно.
Положив руку ей на плечо, он продолжал уже гораздо мягче:
– Мне очень жаль, моя дорогая. Луиз-Жюли понимала, кто это сделал, но злиться на свою великолепную сестру у нее не было сил. Она уже не удивлялась, что член ее семьи может отобрать у нее последнюю радость в жизни. Она смирилась с бесконечными утратами.
Людовик помнил все. Как после смерти мадам де Винтимиль Луиз-Жюли, забыв об унижении, пришла утешить его. Он помнил, как она приняла ребенка мадам де Винтимиль и заботилась о нем. Сейчас он поступал очень жестоко, и ему было тяжело.
Он беспомощно смотрел на Луиз-Жюли, желая, чтобы та сама поняла, что его заставили прибегнуть к подобным мерам.
Луиз-Жюли заметила замешательство короля. Она прекрасно знала, что Людовик ненавидел подобные сцены. Как обычно, она просто скромно опустила голову, чтобы больше не расстраивать его выражением глубокого страдания на своем лице.
– Я сейчас же уеду, ваше величество, – безропотно ответила она.
– Спасибо, – сказал Людовик с неподдельной благодарностью.
Луиз-Жюли развернулась и пошла прочь. Она не знала, как жить дальше. Изгнание означало то, что она больше не является придворной дамой, и впереди ее ждала не только неизвестность, но и нищета.
Но такова воля мадам де ла Турнель, и Луиз-Жюли, как и Людовик, должна была подчиниться ей.
Мари-Анн праздновала победу. Наконец-то она стала герцогиней де Шатору, и титул приносил ей в год доход в 85 тысяч ливров. Следующей задачей было заставить короля действовать. Мари-Анн верила, что, если Людовик станет королем в прямом смысле слова и встанет во главе государства, его министры, низвержения которых она добивалась, лишатся своего влияния.
Мари-Анн с подобающей страстью отдавалась любви с Людовиком, но потом, когда удовлетворенный король лежал подле нее, она заставляла его обсуждать деятельность его министров.
– Моя дорогая, – сказал король, – вы слишком уж сильно обеспокоены государственными делами. Почему бы нам всецело не отдаться удовольствию? Существуют люди, которые вполне могут заниматься государственными делами.
– Я не понимаю, мой дорогой, – ответила герцогиня де Шатору, – почему мы не можем получать удовольствие и от нашего с вами общения, и от управления королевством.
– Вы меня убьете! – в притворном ужасе вскричал Людовик.
Мадам де Шатору сжала кулачки и гневно возразила:
– Это даже к лучшему. Я убью того короля, которым ты был, и воскрешу нового. Вы возродитесь настоящим героем.
– Вы это серьезно? – спросил Людовик.
– Вполне.
Мари-Анн привстала, оперевшись на локоть, и в упор посмотрела на него. Ее красивые волосы спадали на плечи, большие голубые глаза пылали решимостью.
– Людовик, вы еще молоды, вы красивы. Народ любит вас. Но если вы не посвятите себя управлению государством, вас перестанут любить.
– Они и сейчас недовольны, – напомнил ей король. – Но скорее вами – вы узурпировали место королевы.
– Королевы! Она недостойна вас, Людовик.
– Только вы достойны разделить со мной трон! Но народ так не считает.
Людовик взял руку Мари-Анн и собирался поцеловать ее. Он хотел привлечь женщину к себе и тем самым положить конец этому разговору, но она не позволила.
– Я мечтаю увидеть вас величайшим королем Франции, – вскричала герцогиня де Шатору. – Я хочу, чтобы вы вели вашу армию к победе. Представляю, как вы с победой возвращаетесь в Париж. Народ будет обожать вас!
– Но они по-прежнему будут ненавидеть мою любовницу.
– Почему? Они узнают, что это я приложила руку к перемене в короле.
– Да, они будут знать, что это вы убили меня, – вяло бормотал Людовик. – Но воскресну ли я?..
В этот раз Мари-Анн не сопротивлялась. Она хорошо помнила, о чем ее предупреждал дядя Ришелье: преследование не должно продолжаться слишком долго.
Но она будет поступать по-своему, как поступала и раньше.
Интерлюдия произошла в восхитительном дворце Куси. Через несколько дней из Изи прибыл посланник. Король сразу же принял его, так как знал, что в Изи отдыхает Флери.
– Кардинал очень болен, ваше величество, – сообщил посланник. – Он требует вас.
– Передайте ему следующее, – сказал Людовик. – Я выезжаю немедленно. Может быть, успею достигнуть Изи даже раньше вас.
К Людовику подошла Мари-Анн:
– Разве подобает королю торопиться к кому-то лишь потому, что его об этом просят?
– Флери мой друг, в моем детстве был моим наставником, – жестко возразил Людовик. – Кроме того, он старый и больной человек. Ничто… ничто в мире сейчас не оторвет меня от его постели.
Мари-Анн быстро поняла свою ошибку. Людовик вовсе не такой уж и податливый; он часто уступает лишь для того, чтобы избежать сцен.
– Я не знала, что он настолько болен, – сказала она.
Людовик покинул дворец и приехал в Изи практически сразу после того, как посланник сообщил кардиналу, что король едет.
Людовик обнял своего старого наставника, и из глаз ученика рекой потекли слезы.
– Не плачьте из-за того, что я ухожу, дорогой мой король, – сказал кардинал. – Я прожил долгую жизнь, и я рад, что большую ее часть верно служил вам.
– Мне будет так не хватать вас.
– Будут и другие. – Кардинал нахмурился. Однако сейчас было не время настраивать короля против мадам де Шатору. Кардинал хорошо знал своего короля: если герцогиня исчезнет со двора, ее место займут другие.
– Я ухожу, – сказал кардинал, – оставляя Францию в болезни. Страна втянута в войну, а я никогда не любил войн. Войны не приносят процветания. Много конфликтов на религиозной почве… проблемы в парламенте…
– Пусть они не беспокоят вас, мой дорогой друг, – сказал Людовик. – Вы сделали все, что могли.
– У меня была хорошая жизнь, – сказал кардинал.
Людовик взял руку старика и поцеловал ее.
– Вы сделали для меня много доброго.
– Я бы хотел попрощаться с дофином, – попросил старик.
– Это расстроит его, – возразил Людовик. – Он всего лишь ребенок.
– Но ему придется привыкнуть навсегда прощаться со старыми друзьями, ваше величество.
– Пусть будет так. Я прикажу гувернеру дофина доставить мальчика сюда.
Людовик больше ничего не говорил и просто сидел возле кровати Флери.
– О чем вы думаете, ваше величество?
– О былых деньках. О нашей первой встрече. О ваших попытках учить меня быть королем.
– Я горячо вас любил, – сказал кардинал.
– Я тоже вас любил, – ответил король.
– Когда вокруг были одни лишь враги… вы встали на мою защиту, – сказал старик. – Благословляю вас, ваше величество. Да здравствует король! Пусть Франция процветает!
Воцарилась тишина. На их лицах блестели слезы.
Флери умер. Весть о кончине кардинала пронеслась по Франции.
Кардинал так долго был у власти, что люди обрадовались его уходу.
Страна страдала от войны и ее братьев-близнецов – налогов. Старое правление отмирало, а новое не могло быть хуже, потому что хуже, казалось, уже некуда.
Король был в самом расцвете сил, ему исполнилось тридцать три года. Говорили, что ему еще ни разу не позволили управлять страной самостоятельно. Кардинал надежно держал бразды правления в своих руках. Но теперь кардинал был мертв.
На улицах Парижа и возле Версаля люди выкрикивали новый лозунг, который приводил герцогиню де Шатору в экстаз. Судьба решила одну из задач за нее.
– Le Cardinal est mort, – кричал народ. – Vive le Roi!
Все были поражены внезапно появившейся у короля энергией. Как только кардинал скончался, Людовик тут же принял управление страной в свои руки и сделался действительным главой государства. Он был настолько очарователен, что вернул не только уважение, но и всеобщую любовь. Люди перестали ворчать; они говорили себе, что теперь, когда вместо кардинала правит король, беды Франции кончатся.
Людовик отдыхал от государственных дел, удовлетворяя свою страсть к охоте, и у него вошло в привычку охотиться неподалеку от столицы, в лесу Сенар.
Однажды во время охоты он заметил, что за ним следует молодая женщина. Она была изящна и очень мила. Людовик решил узнать, кто она. Он предполагал, что она была либо придворной дамой – иначе она не смогла бы присоединиться к охоте, – либо владела землями неподалеку от леса. Дело в том, что тем, кто жил рядом с королевскими охотничьими угодьями, позволялось присоединяться к охоте, если она шла на их землях.
Впрочем, к концу дня король позабыл о даме. Но во время следующей охоты она снова следовала за Людовиком. Она была изысканно одета и на этот раз ехала не верхом, а в карете.
Король обратился к своему конюху, который также заведовал гончими, и спросил:
– Кто это прекрасное создание?
– Ваше величество, – отвечал конюх, – эта дама носит имя мадам де Этоль. Она живет во дворце де Этоль, но я слышал, что она также владеет чем-то в Париже.
– Вы многое о ней знаете, Лендсмат.
– Просто она, ваше величество, необыкновенно очаровательна. Я бы даже сказал, во Франции вряд ли найдутся женщины красивее ее.
– Пожалуй, я с вами согласен, – сказал Людовик. – Должно быть, ей нравится охота. Несколько раз она присоединялась к нам.
– Она жаждет посмотреть на вас, ваше величество. Я бы так сказал.
– Корона – это как магнит, Лендсмат.
– Вы правы, ваше величество. Особенно когда она на голове красавца.
– Интересно, завтра она тоже присоединится к нам?
Ришелье вплотную подъехал к королю.
– Ваше величество, – сказал он, – когда вы на охоте, нельзя терять время.
В разгар охоты король забыл о милашке мадам де Этоль. Но Ришелье, подслушавший, как Людовик расспрашивал конюха, о ней помнил и, как только выдалась возможность, приблизился к герцогине де Шатору.
Она посмотрела на него через плечо, и герцог знаком попросил ее отстать от короля.
– В чем дело? – встревожилась Мари-Анн.
– Просто хочу предупредить, – сказал Ришелье. – Короля преследует очень красивая женщина.
Мадам де Шатору вздрогнула.
– Вы считаете, что я не в состоянии удержать внимание короля?
– Это может стать весьма трудной задачей, когда у вас появилась столь очаровательная соперница.
– Кто она?
– Мадам де Этоль из дворца де Этоль. Она каждый день появляется на королевской охоте… в весьма откровенной одежде. Хотя она и не смотрит в сторону короля, совершенно очевидно, что весь этот парад для него.
– Что вы знаете о ней?
– Не многое, за исключением того, что она очень хороша собой, изящна и носит такую одежду, которая сама по себе может привлечь внимание. Будьте осторожны, мадам. Эта дама может стать грозным врагом.
– Чушь, – резко парировала герцогиня. – Его величество полностью захвачен мною. Можете больше не беспокоиться по этому поводу.
– Я вас предупредил, – пожал плечами Ришелье и поскакал прочь.
Мария Лещинская полностью потеряла Людовика и знала, что уже никогда не сможет вернуть его любовь.
Ей приходилось жить в одиночестве, посвятив жизнь делам милосердия, утешаясь едой и потакая собственному тщеславию. В глубине души она верила, что она хороший музыкант и отличный художник.
Мария представляла себе все совсем иначе, мечтала о счастливой и дружной семье. Наивные мечты, развеявшиеся в прах. Разве с королем можно создать счастливую семью? Тем не менее, Мария была благодарна судьбе. У нее были дети. Был дофин, которого она часто навещала. Сын перерос свое упрямство и теперь прислушивается к советам матери. Он полюбил учиться. Мария была уверена, что когда-нибудь из ее сына получится хороший король.
Мария желала собрать под свое крыло всех детей, но девочки все еще оставались в Фонтевро. Аделаида стала папенькиной дочкой. Она хорошеет день ото дня, а какая живая и веселая! Бедная Анна-Генриетта! В последнее время на ней лица не было. Мария боялась, что дочь серьезно заболеет. Неужели она так любит герцога де Шатре? Жаль, что они не могут пожениться. Тогда Анна-Генриетта всегда была бы с Марией, здесь, во Франции. "Ну ничего, переживет, – думала королева. – Она еще так молода и живет мечтами о счастье. Увы, дочерям короля опасно мечтать о счастье!"
Брак Луизы-Елизаветы тоже складывался не особенно счастливо. Дону Филиппу не хватало энергичности. Его честолюбивая мать с помощью не менее честолюбивой жены с трудом могли разбудить в нем лишь слабый огонек жизни.
Наступило время, когда дочери посещали Марию. Матери так хотелось легко и свободно чувствовать себя с ними, так же как отец, весело перескакивать с одного предмета разговора на другой. Как же убедить этих юных красавиц в том, что, несмотря на угрюмый и суровый вид, она любит их всем сердцем.
Они очаровательны, думала королева, глядя на грустную семнадцатилетнюю Анну-Генриетту в бледно-лиловом платье и на сияющую Аделаиду в туалете из атласа.
Дочери присели в реверансе. Потом Аделаида попросила разрешения взглянуть на последнюю картину матери.
Королева была в восторге, она и не догадывалась, что у Аделаиды нет никакого желания смотреть на картину и что девочки заранее распланировали, кто, что и когда скажет.
– Я попрошу посмотреть картины, – сказала Аделаида.
– Тогда мне остается музыка, – добавила Анна-Генриетта. – Но я попрошу сыграть лишь в самом конце, иначе нам придется целый час слушать, как она мучает несчастный клавесин.
– Разве это хуже, чем разговаривать о ее картинах? – спросила Аделаида.
Анна-Генриетта пожала плечами:
– Но может быть, не так уж тяжело просто слушать ее игру. В это время можно просто сидеть и думать о чем-нибудь другом.
– Только не говори, что ты все еще думаешь о месье де Шатре! – воскликнула Аделаида.
Анна-Генриетта закрылась руками, будто ее ударили по лицу. Аделаида взяла сестру за руку, сжала и добавила:
– Прости, я не должна была напоминать тебе.
– Не говори больше ничего, пожалуйста, – прошептала Анна-Генриетта.
Сейчас они стояли перед матерью, и Аделаида просила: "Пожалуйста, матушка, можно нам посмотреть твою последнюю картину?"
Королева показала девочкам полотно с изображением садов Версаля, и те притворно заявили, что на картине сады даже красивее. Затем Анна-Генриетта попросила мать сыграть, и сестры сидели, притворяясь, что слушают ее жалкие потуги извлечь гармонию из сопротивляющегося инструмента. Аделаида мечтала о том, как отец, собираясь на войну, берет ее с собой. Перед глазами вставала чудесная картина: облаченные в красные, расшитые золотом одеяния, они с отцом на белых скакунах едут перед войском и все приветствуют их. Аделаида мечтала совершить героический подвиг, который поможет выиграть войну. Вот она едет рядом с отцом по улицам Парижа с победой, а народ кидает ей цветы и кричит, что эта красивая принцесса – спасительница Франции.
Анна-Генриетта думала о всех тех надеждах, которые у нее когда-то были, а теперь умерли. Почему их заставляли верить, что они могут пожениться? Все дело было в политике. Одна группа министров настаивала на одном, вторая – на совершенно другом, и от решения этих людей зависела судьба двух любящих сердец.
До Анны-Генриетты дошли слухи, что против их брака выступал кардинал Флери, из-за вражды с родом герцога Орлеанского. Кардинал не сомневался, что женитьба герцога де Шатре на принцессе даст семье герцога даже больше власти, чем та, которая у них уже была. Как будто герцог мог заботиться о чем-то, кроме Анны-Генриетты!
Она помнила тот день, когда ее поклонник вернулся с охоты. До этого момента они были полны надежды. Герцог сказал Анне-Генриетте: "Когда твой отец на охоте, он доволен жизнью. Я буду просить его во время охоты, если представится такая возможность". Анна-Генриетта уже не замечала ссутулившейся и неуклюжей фигуры матери, с самодовольной улыбкой склонившейся над клавесином. Девочка видела, как герцог де Шатре возвращается с охоты с выражением крайнего отчаяния на лице. "Ты спросил его?" – чуть не вскрикнула Анна-Генриетта. И герцог ответил: "Да. Он ничего не ответил; он просто посмотрел на меня грустными-грустными глазами, взял меня за руку и покачал головой. Как они могут так с нами поступать! Как он может… он… у которого есть семья и друзья!" Но Анна-Генриетта не хотела ничего дурного слышать о своем отце, даже когда страдала. "Он бы нам не запретил. Все в чужих руках. Это воля кардинала".
О, как они ненавидели кардинала. Теперь ненавидеть стало некого, но и замуж выходить было тоже не за кого: герцог де Шатре женился на дочери принцессы де Конти. Анна-Генриетта осталась со своим горем наедине.
Тут королеве доставили известие из аббатства Фонтевро. Девочки смотрели, как мать читает письмо. Потом Аделаида подошла к королеве и спросила:
– Матушка, плохие новости из Фонтевро?
Королева кивнула:
– Ваша младшая сестра, Тереза-Фелиция, серьезно больна.
Аделаида и Анна-Генриетта попытались вспомнить все, что они знали о Терезе-Фелиция. Но они видели ее в последний раз шесть лет назад – ей было всего два года, когда она покинула Версаль. Было просто невозможно горевать из-за болезни сестры, которую они не помнили.
А вот Мария помнила. Она сидела неподвижно и вспоминала. Шесть лет назад у нее забрали ее маленьких дочерей лишь потому, что кардинал Флери хотел уменьшить расходы.
У Марии отобрали и старшую дочь. Луиза-Елизавета была в Испании, и Марии казалось, что она потеряла и ее. Маленького герцога де Анью и мадам Третью забрала смерть. Теперь похоже на то, что королева потеряет еще одного ребенка. Мария вспомнила, что Тереза-Фелиция, мадам Шестая, была больше всех похожа на своего дедушку, Станислава.
Мария не плакала. Было бы недостойно проливать слезы перед дочерьми. Мария сидела прямо, губы были сжаты; она ничем не выдавала своего отчаяния.
Известие о болезни Терезы-Фелиции расстроило короля. Людовик хотел бы узнать ребенка ближе, как Анну-Генриетту и Аделаиду. Остальные вскоре возвратятся ко двору. Но Франция вступит в войну, а их отец возглавит войска. Поэтому будет лучше, если дети побудут в Фонтевро подольше. Но в любом случае Терезу-Фелицию сейчас же нужно перевезти в Версаль.
Мадам де Шатору, пытаясь поднять Людовику настроение, решила дать в его честь прием в Куси. Король был тронут и пригласил приехать во дворец нескольких своих самых близких друзей.
Ришелье, ставший первым камердинером короля, сопровождал Людовика везде. Он также был приглашен на прием. Ришелье был обеспокоен. Он много думал о молодой прекрасной даме, которая появилась во время охоты в лесу Сенар. Мадам де Шатору была протеже герцога, и он собирался сделать все, чтобы она оставалась любовницей короля.