Шейла еще в детстве любила шить куклам наряды, и теперь ей захотелось вспомнить прежнее занятие и сшить амуницию для своего любимца - путцы из кожи, клобучок на голову и бубенчики.
Путцы она надевала потихоньку, осторожно, когда Эдвин еще сидел в вольере. Она сшила их из мягкой кожи, из такой же и клобучок. Она смастерила сама должик - ремешок, достаточно прочный, чтобы птица не оборвала его, когда усядется на присаде - специальной дуге, воткнутой в землю обоими концами. Сверху эту дугу, как и полагается, она обшила мягким сукном.
Как хорош Эдвин! Он возмужал, окреп. Его полетное оперение прекрасно.
Сокольничий Питер, которого Шейла наняла еще и управляющим ранчо, умел обращаться с птицами, а зная пристрастие хозяйки к Соколу Эдвину, уделял гнездарю особое внимание.
- Хочешь посмотреть, Шейла?
Питер сел на лавочку, отвел в сторону руку с птицей, поднял вверх, потом опустил, встал, присел на корточки. Все это он проделал медленно, потом чуть быстрее.
- Видишь, он уже привыкает к руке.
- Дай его мне, Питер.
Шейла протянула руку в перчатке, чувствуя странное возбуждение, как будто собиралась прикоснуться к видению, к миражу. К сыну Эдвину.
Птица не шелохнулась, она словно не почувствовала разницы между рукой Питера и Шейлы. Она была послушной и терпеливой.
- Отлично, Эдвин, - тихим голосом похвалил Питер. - Теперь проведем испытание клобучком.
Питер протянул руку, в которой держал клобучок, и быстрым движением надел его на голову птицы. Сокол не противился.
- Он уже привык, верно? Как тебе удалось так быстро? - с завистью в голосе спросила Шейла.
- У хищных птиц, - сказал Питер, - есть одна особенность. Они готовы преодолеть свой страх, только сильно проголодавшись. Это связано с биологией хищников. Когда они ловят добычу, то наедаются до отвала, потом отдыхают, а к охоте становятся равнодушны.
- Но я читала, что в соколиной охоте есть понятие "тело", - сказала Шейла.
- Я взвешиваю Сокола Эдвина и его подружку, у каждой птицы своя рабочая кондиция. Для взрослого рабочего сокола нужно три недели, чтобы ввести его в охотничье тело.
- Значит, надо постепенно уменьшать количество корма?
- Да. И увеличивать нагрузку во время полетов.
- Ты скоро начнешь его притравливать по голубям? - спросила Шейла.
- Я уже начал. Между прочим, Сокол Эдвин оказался очень способным. Не в пример подружке. - Питер кивнул на другую птицу.
Шейла довольно улыбнулась.
- У нее будут другие задачи. А по воронам? Ты уже притравливал его по воронам?
- Чуть позже, - пообещал Питер. - Они хитрее голубей. Когда удирают от погони, то летят зигзагами, будто заметают следы. К этому Эдвину придется привыкнуть.
- Наш Эдвин догонит любую. Верно, дорогой мой? - Шейла наклонилась к птице, положила руку на клобучок.
- Соколу нужна только победа, ни в коем случае не отрицательные эмоции, Шейла. Поэтому все должно быть подготовлено.
- Как же ты поступишь?
- Да просто. Поймаю ворону, посажу на веревочку и дам слететь Эдвину с руки.
Она засмеялась.
- Что ж, когда добыча на веревочке, а за твоей победой присматривают, это всегда надежно.
- Но другим способом невозможно привить уверенность в себе, - оборонялся Питер, уловив в голосе Шейлы нотку осуждения.
- Не только птице, Питер, - согласилась Шейла, подумав о Норме, которая приучала ее к победе над собой примерно так же.
Только теперь она поняла, что и Жерар - он ведь тоже от Нормы. Не в буквальном смысле слова - они не знакомы лично, но Норма внушила Шейле, что в Париже есть то самое яйцо, из которого вылупится ее, Шейлы, победа над собой.
Питер протянул руку и аккуратно снял с птицы клобучок.
- Я хочу погулять с ним, - сказала Шейла.
- Пока еще не время, Шейла. Он должен привыкнуть к своему головному убору.
Шейла вздохнула, но спорить не стала.
Глава восьмая
Нежное пение амадин
Ален Ригби с хрустом потянулся и громко, со стоном, зевнул. Усмехнулся, довольный собой. Интересно, подумал он, сколько еще времени у меня продержится эта радость?
Он снова потянулся и снова зевнул, причем так громко на этот раз, что стайка амадин - маленьких певчих птичек, чуть меньше воробья, затрепыхалась в клетке и умолка.
- Ну что-о вы, глупышки. Не стоит пугаться, - добродушно проговорил он и добавил: - Я понимаю, вы на меня не злитесь, и, слава Богу, даже если злитесь, то не умеете говорить. А то начали бы меня пилить, как она. - На последнем слове Ален сделал ударение. Потом засмеялся. - Но вы ничего не знаете о моей бывшей жене. И знать не можете. Потому что, если бы она была в этой спальне, то вас здесь никогда бы не было.
Ален умолк, а амадины, вероятно успокоенные ровным звуком его голоса, хотя и вовсе немузыкального, снова запели свою нежную песню.
- Вас вообще бы не было в этом доме, - добавил Ален.
Он отбросил одеяло и лежал, наблюдая, как ветерок шевелит зеленоватые кисти тяжелых занавесей.
- Она ненавидела солнце. Она говорила, что спальня с окнами на восток - это бред утомленного одиночеством мужчины. И поскольку она поселилась в этом доме, то она положит конец подобным глупостям.
Он ухмыльнулся и сел на постели.
- Вот уж дудки, милочка! - Он засмеялся. - Ничего у тебя не вышло. - Он, Ален Ригби, сам знает, куда должны выходить окна его спальни. Они туда и выходят. - А тебя нет в этой спальне. Ты была и вышла. Навсегда.
Он почувствовал себя так, будто снова подписал свежий контракт на поставку куриных окорочков в Китай. О, этот миг достоин того, чтобы радоваться. Сколько он подбирался к нему… Он сделал бы это раньше, быстрее, но Салли, чертова заноза, впилась в него, вцепилась, как репей в шерсть чау-чау. Ален по-собачьи отряхнулся. Она что-то требовала от него, за что-то постоянно критиковала, чем-то угрожала.
- Уф… - выдохнул он, и его большое тело качнулось.
Так сколько же еще времени, как долго он будет испытывать радость от того, что может громко, со стоном, зевать и никто - никто! - не станет затыкать ему рот? Он может спать в шерстяных носках в летнюю жару, потому что у него мерзнут ноги, и никто - никто! - не станет твердить ему, что нужно срочно показаться доктору.
Салли оставила его. Она заявила, что она не безмозглая курица, чтобы жить в этом птичнике. Она искусствовед, а эти калифорнийские "просторы" - с отвращением произносила она слово, которое всякий раз вселяло в Алена радостное волнение, а чтобы снова и снова испытать его, он снова и снова произносил это слово, - ей ненавистны. Она выходила замуж за бизнесмена, а не за петуха, пускай даже и бойцового, каким он себя считает, подписывая контракт за контрактом.
Салли вернулась в Александрию, что близ Вашингтона, в свою роскошную квартиру, к своим занятиям. Она была специалистом по искусству авангарда начала прошлого века.
Ален Ригби, закончив дела с адвокатами, которые вели бракоразводный процесс, отправился проветриться.
Давным-давно, еще мальчишкой, он впервые прочитал о том, что под проливом между Францией и Англией планируют прорыть тоннель и пустить по нему поезда. Тогда Ален воображал, как когда-нибудь полетит на скоростном поезде, а над ним будет толстенный столб соленой до горечи воды. Он сидит себе и потягивает виски, чувствуя себя истинным покорителем стихии.
Это событие произошло, тоннель стал привычным для путешественников, теперь можно купить билет, сесть в поезд и, потягивая виски, или пиво, или просто воду, одолеть эти мили. Но Ален никак не мог собраться.
Была, конечно, на то причина. Отец, который занимался птицеводством с давних пор, говорил Алену, что настанут такие времена, когда их птицеферма будет кормить весь мир куриным мясом.
Ален слушал отца, кивал, но не очень-то вникал. Сам он любил куриные грудки, особенно жареные с ананасами, но что из этого, если он хотел чего-то совершенно другого? Сказать, чего именно, он не мог, но сердце томилось, словно обещая, что вот-вот он узнает, определит причину томления.
Он так и не узнал, чем именно томилось его сердце, но, когда он окончил университет в Беркли по специальности экономика, его отец скоропостижно скончался. Ален и его младший брат Алекс унаследовали куриное царство. Алекс отказался заниматься бизнесом. Он готовился стать художником.
- Если меня что-то интересует в птице, то только цвет, которым природа наделила это двуногое, как человек, создание, - заявлял он. - Заметь, в отличие от человека у кур есть крылья, за что я их уважаю гораздо больше, чем людей. Но на этом - все, дорогой мой брат.
Впрочем, от доходов, которые продолжал приносить семейный бизнес, теперь уже стараниями Алена, брат не отказывался. Напротив, прибыли, которые увеличивались год от года, позволяли ему без труда устраивать выставки своих работ в лучших галереях страны.
Однажды Алекс приехал на ферму к Алену и обронил:
- Сейчас в моде ловчие птицы. Ты слышал?
Ален усмехнулся.
- Ты, надеюсь, не собираешься предложить мне устроить ферму для хищников рядом с курятником? Думаю, это могло бы облегчить не только труд наших работников, которые в поте лица обрабатывают птицу, но и наш кошелек.
Алекс пожал плечами, что означало: скучный ты человек, братец.
Но Алекс заметил, насколько удачливым оказался Ален. Да и само время толкало энергичных людей к удаче. Открылся железный занавес, и теперь можно было устремиться в Восточную Европу.
Ален учился в университете вместе с выходцами из Чехии, Венгрии и Польши. С их помощью он сделал для себя удивительное открытие - восточный рынок свободен так, как не бывает свободным даже его холостяцкий домашний холодильник.
- Нет ничего? Ни-че-го? - изумлялся он, разглядывая в "Таймс" фотографии магазинных полок, сделанные в Варшаве. - Вот так, как здесь, да? - Он тыкал пальцем в газетную страницу, желая услышать подтверждение своих соучеников. - Вот это - правда? Но туда, - Ален кивал на холодильные прилавки, зияющие пустотой, - можно положить моих кур?
Он был готов это сделать, но не мог положить тушки целиком. Покойный отец заключил долгосрочные контракты с супермаркетами Сан-Франциско на поставку куриных грудок на много лет вперед. Сын обязан выполнять эти контракты. Но… бедрышки… Но окорочка…
Ален размышлял недолго, прекрасно понимая, что очень скоро об этом рынке позаботятся другие. Он знал, какие крупные куриные фермы есть в Техасе, в Монтане. Если он станет слишком долго размышлять…
Поэтому Ален Ригби не размышлял, и через несколько лет его фирма "Кинг Чикен" утроила свои капталы. А потом сделала это еще раз.
Ален полюбил птиц. Искренне и по-настоящему. Поэтому, уж если выбирать между птицами и женой Салли, какие могут быть вопросы? Салли, кстати, догадалась об этом раньше, чем он сам. Как все женщины, вынужден был признать Ален, она обладала мощной интуицией.
Теперь, когда он стал совершенно свободен, он может угостить себя поездкой, о которой мечтал.
- В Пари-и-иж, - со стоном потянулся он еще раз и встал наконец с кровати.
Глава девятая
"Я - тайна"
В Париж Ален Ригби решил поехать налегке и просто - он купил билет в экономический класс. Почему? Потому что хотел исполнить свою детскую мечту в чистом виде. Ведь тогда он не думал о бизнес-классе, поэтому и сейчас ему не грех лететь в компании обычных туристов. Как VIP-персона он уже вдосталь накатался.
Вернув губы на место после улыбки, привычно возвращенной стюардессе, он подошел к своему креслу. Над креслом в багажном ящике "Боинга" оказалось свободное место, как раз для его дорожной сумки и черной ветровки из тонкого хлопка. Небрежным движением Ален освободил руки от того и от другого, наклонился, чтобы не стукнуться головой о днище ящика, занес ногу, желая протиснуться по узкому проходу, который оставался между чьими-то обтянутыми синими джинсами коленями и спинкой кресла перед ними. Ален замер в позе журавля на болоте.
Его взгляд уперся в макушку, покрытую пышными светлыми волосами. Алену захотелось проследить, куда устремляются эти ничем не связанные волосы.
Женщина явно испытывала неловкость и поёрзала. Она чувствовала нависшую над ней чужую тень, но не видела, чья она, эта тень.
- Пожалуйста, - пробормотала она, вжимаясь в кресло и пропуская Алена. - Или вы хотите, чтобы я встала?
Она говорила спокойно, без всякой улыбки. Но и теперь она не разглядывала его, лишь мельком посмотрела, убедилась, что это мужчина, и снова поднесла к лицу журнал, который читала.
- Нет, благодарю. - Ален занес ногу над ее коленями, чтобы попасть в свое кресло. Но он не удержался, потерял равновесие и коснулся ее колена. - О, прошу прощения.
Она снова подняла голову от журнала, молча посмотрела на Алена. В глазах не было осуждения. Интереса в них тоже он не заметил. Скорее там мелькнула легкая досада - оторвали от интересного занятия.
У нее серые глаза, отметил Ален. И пухлые губы. И еще - и это самое главное - она ничуть не похожа на его бывшую жену. Она отличалась от нее так, как отличаются куры леггорн от кур породы изабраун. Он ухмыльнулся и отвернулся к окну. Интересно, что бы она сказала или, может, даже сделала, если бы догадалась, о чем он сейчас подумал.
Ален устраивался в кресле - он то вытягивал ноги, то снова их подбирал. Но она ни о чем не догадается, тем более что он не собирается думать о ней. Это не его тип женщины. Высокая, это видно, даже когда она сидит, иначе он не задел бы ее колено своим, у нее слишком длинные ноги.
Он покосился в ее сторону, просто так, сказал он себе, чтобы довершить картину. Его всегда интересовал габитус любого живого существа, он позволяет понять, что можно ждать от той или иной особи. Ален слышал, что если ты женишься на женщине высокого роста, то тем самым обеспечиваешь себе высокую дочь… А она, его соседка, светловолосая, с белой кожей. Хотя руки, которыми она держит журнал перед носом, загорелые, будто поджаренные на калифорнийском солнце. Ничего особенного, заключил он, в ней нет. Синие джинсы он уже заметил, белую футболку навыпуск тоже. Все без претензий. На ногах наверняка мокасины.
Ален перевел взгляд на ноги соседки. Он угадал, да, мокасины. Рыжего цвета и о-очень приличного размера.
Ален ухмыльнулся.
Это не Салли. Не-ет. Салли - вот женщина его типа. К сожалению, только внешне, вынужден был признать он снова. Изящная, миниатюрная, черноволосая, смуглая, с вьющимися от природы волосами. Такая цыпочка, ах. Но очень уж сильно клевалась, как вопьется в темечко, так долбит и долбит.
Он усмехнулся - он когда-нибудь наконец отделается от своих профессиональных сравнений? Когда-нибудь перестанет в каждой женщине находить что-то общее со своими драгоценнейшими курами? Ту же Салли все обычно сравнивали с Барби. Неважно, что она темноволосая.
- Какую куколку ты себе отхватил, - восхищался брат Алекс, - если бы она была еще блондинкой… Кстати, ты знаешь, что наш отец в молодости приударял за мадам, которая придумала всемирно известную куклу Барби?
- Кто тебе сказал? - изумился Ален.
- Отец.
- Так почему она не стала нашей мамочкой? - засмеялся Ален.
- Потому что тогда еще не делали Кенов для Барби.
Братья смеялись, но Ален был счастлив. Его идеал был не только хорош собой, но и известен в своих кругах. Салли Кингмор прочили большое будущее искусствоведа. Она занималась европейским авангардом со страстью, а познакомиться с ней Алену помог Алекс, который вращался в той же среде, что и Салли.
О, это было самое настоящее приключение, от которого Алекс не отговаривал брата, но все-таки предупреждал:
- Если что-то случится между вами - умываю руки.
Да что могло случиться, когда Ален Ригби никак не мог дождаться того мига, когда Салли окажется в его спальне?!
Но во всем, что произошло с их браком, он не винил Алекса или себя. Кстати, не винил он и Салли тоже.
Ален надеялся, что бывшая жена на него не в обиде, потому что галерея, которую она открыла в Вашингтоне, построена на куриные деньги. На деньги Алена Ригби.
Он снова намеренно рассеянным взглядом окинул соседку, которая до сих пор не поднимала глаз от журнала. Боковым зрением он заметил рисунок - птица. Ален почувствовал, как спина покрылась потом. Она тоже интересуется птицами? Выходит, тем же, чем и он? Значит, птицами интересуются крупнотелые рослые женщины? Носящие обувь девятого размера? Он чуть не поперхнулся от смеха. Может, взять и спросить ее - как она относится к курам?
Но Алену не пришлось произнести ничего похожего, потому что стюардесса, одаривая салон сияющей улыбкой, сладким голосом прервала ход его мыслей.
- Дамы и господа!
Соседка не реагировала. Ясное дело, ни сладким голосом, ни дежурными словами ее не возьмешь.
- Вы летите в Париж?
Этот оригинальный вопрос сорвался с языка Алена совершенно непроизвольно. Ален почувствовал, как пот заструился по спине. Он поднял руку и потянулся к ручке вентилятора над головой, чтобы направить на себя поток холодного воздуха.
Его соседка быстро подняла голову и ответила вопросом на вопрос:
- А вы выходите, не долетая до Парижа? - И снова уткнулась в журнал.
Он засмеялся. Не слишком любезная особа. Но голос приятный.
- Вообще-то не собирался, - признался он. - Хотелось бы долететь.
- Мне тоже.
Она усмехнулась и перевернула страницу. Ясное дело, дает ему понять, что не намерена утомлять себя разговорами.
- …пристегните ремни… - ворковала стюардесса.
Ален схватился левой рукой за ремень и потянул на себя. Соседка поморщилась.
- Не так энергично, пожалуйста. - Она привстала, сунула под себя руку и вынула ремень. - Оставьте мой ремень в покое. - Потом опять уткнулась в журнал.
Ален мысленно чертыхнулся и пошарил рукой между креслами.
- Простите, но мне придется вас побеспокоить.
- Снова? - на сей раз она посмотрела на него не как на пустое место. Интереса, правда, в ее глазах он тоже не заметил. Она смотрела на него, как на какого-то москита, который не только жужжит под ухом, но еще и кусается.
- В последний раз, надеюсь, - сказал Ален как можно более мирным тоном. - Должен сказать, я завидую автору, который пишет так увлекательно.
- О? - Она вскинула брови. - Вы журналист?
Ага, подумал Ален. Все вы хотите познакомиться со знаменитостями.
- Нет, но я… Хотите мою визитную карточку?
- Нет, благодарю вас, - бросила она холодно и снова уткнулась в журнал.
Понятно, значит, ее тип мужчины - знаменитый журналист. А что делают обычно журналисты, кроме того, что тычут пальцами в клавиши компьютера? Они еще… задают вопросы… Но он уже задал их достаточно. Да, еще журналисты охотно рассказывают о себе. Даже когда их никто об этом не просит.
Так почему нет? Он будет тоже рассказывать о себе.
Ален улыбнулся, довольный тем, что нашел замечательный вариант. Он вообще-то не знал, почему ему так важно говорить с этой женщиной. Но он хотел с ней говорить!
- Ни за что не догадаетесь, куда я еду на самом деле, - внезапно проговорил он, и на сей раз она закрыла журнал.