Луций обернулся, всем своим видом показывая, что не ожидал от нее таких слов. Марцелла жестом велела рабам уйти и закрыть дверь. Ее муж улыбнулся и, пожав плечами, приспустил бретельку ее платья.
- Кстати, - произнесла Марцелла после вежливого совокупления, во время которого она изображала большую, чем обычно, страсть. - Я недавно говорила с императором Отоном, и он сказал, что мог бы дать тебе пост в Риме. Разве это не чудесно?
- Представить себе не могу, как это могло прийти ему в голову, - ответил Луций, натягивая на себя покрывало. - У Отона и без того нет недостатка в фаворитах, которых он желал бы вознаградить в первую очередь.
- Я одна из его фавориток, Луций. Он обещал оказать мне любезность, - произнесла Марцелла, нежно прижимаясь щекой к плечу мужа. Она видела, как это делала Лоллия, когда хотела добиться чего-то от мужчины. - Ты всегда говорил, что хочешь получить пост в Риме. Мы могли бы наконец обзавестись собственным домом. Я бы уже в этом же месяце подыскала для нас уютное гнездышко.
- Мне все равно, - зевнул Луций. - У меня мало денег.
- Луций, я замужем за тобой вот уже четыре года, - заговорила Марцелла, пытаясь придать голосу нежность. - Разве не пора нам иметь собственный дом? Я больше не могу жить у родственников.
- Уверен, они готовы потерпеть твое присутствие, - Луций закинул руки за голову, чем вынудил жену убрать голову с его плеча. - Отон не даст мне поста в Риме до тех пор, пока не выяснится судьба Вителлия, так что какой смысл тратиться на дом? Да и зачем торопиться? Не думаю, что я пробуду в Риме не дольше, чем несколько недель.
- Но если бы мы обзавелись крышей над головой, у нас наконец появилось бы место, которое мы могли бы назвать своим! Пусть даже самое скромное жилье…
- Я сказал "нет", Марцелла.
- Луций, я больше не могу здесь жить! - Марцелла привстала в постели. - Ты не представляешь себе, какая ужасная женщина моя золовка! Она сует нос в мои вещи, роется в моих свитках! Она разбавляет водой мое вино! Она высаживает жуткие цветы! Она…
- Тебе нужно считаться с ней, - ответил Луций и снова зевнул. - Разбуди меня к обеду, хорошо?
- Можешь просыпаться прямо сейчас, Луций Элий Ламия. - Марцелла потрясла мужа за плечо, и он открыл глаза. - Послушай меня, я пытаюсь быть хорошей женой. Ты ведь хочешь, чтобы кто-то следил за тем, чтобы твоя тога всегда была накрахмалена, хочешь, чтобы тебе помогали подниматься по служебной лестнице? Так дай мне возможность иметь собственный дом, и я сделаю для тебя все. Я умная женщина, и это пойдет тебе на пользу. Почему же ты не хочешь воспользоваться мной?
- Потом, - устало махнул рукой Луций. - Когда все успокоится.
- Ты повторяешь эти слова вот уже четыре года. Так ты не хочешь дать мне дом? Я никак не пойму - ты настолько скуп или тебе неприятно мое общество?
- Иногда, - отозвался Луций и перевернулся на другой бок.
- В этом мнении ты можешь оказаться в меньшинстве, - произнесла Марцелла, обращаясь к спине мужа. В эти моменты ею владело отчаянное желание вцепиться обеими руками супругу в горло и его задушить. - Если у тебя, Луций, нет чувств, чтобы по достоинству оценить меня, то у многих других мужчин эти чувства есть. Включая императора Отона.
- Значит, вот как ты вырвала у него это обещание? - Луций посмотрел через плечо. - Надеюсь, в знак благодарности ты получила от него и какие-нибудь приличные драгоценности. Есть у него такая привычка. Он вечно дарит чужим женам побрякушки и тут же о них забывает. Не думай, что ты чем-то отличаешься от остальных.
- Верно, - прошипела Марцелла, выскакивая из постели. Ей казалось, будто ее кожа горит и от нее сейчас воспламенятся простыни. - Лучше бы у меня вместо мужа был слизень, Луций. Я развожусь с тобой!
- Твой брат тебе этого не позволит, - ответил Луций, не открывая глаз. - Он считает меня весьма полезным человеком. Мои связи, которыми я обзавелся в Иудее в этом году, очень даже помогают ему в сенате.
- Тогда я попрошу разрешения на развод у императора!
- Отлично. И он тут же отдаст тебя замуж за одного из своих любимчиков. Вот только бы знать за кого? - Луций снова зевнул. - Дай мне поспать, хорошо?
Казалось, волосы на ее голове превратились в клубок ядовитых змей. Марцелла по-детски сорвала с мужа покрывало и в сердцах швырнула его на пол. Луций взвизгнул, а она, пронзив его полным ненависти взглядом, не говоря ни слова, схватила со стула платье и выбежала из комнаты.
- Марцелла, - обратилась к ней вышедшая в атрий Туллия. - Рабы сказали мне, что приехал твой муж. Как радостно видеть его здесь после столь долгого отсутствия! Мы устроим званый ужин в его честь…
- Устраивай, - отозвалась Марцелла, со злостью затягивая на платье пояс. - Я приготовлю для него яд.
Туллия не слушала ее и продолжала трещать.
- …я уверена, что он немало поиздержался в дороге. Думаю, тебе следует попросить Лоллию, чтобы та уговорила своего деда одолжить ему денег…
- Стоит ли? Дед Лоллии предпочитает получать выгоду от своих заемщиков. А чем он обязан Луцию?
- Но ведь он оказал честь такому выдающемуся…
- Туллия, Луций - всего лишь обычный бездельник. Он живет за счет родственников жены, пытается переложить свои долги на других…
- Не хочу слышать твоих несправедливых слов о столь славном человеке…
- Конечно же ты прекрасно ладишь с Луцием, потому что вы с ним одинаковые дармоеды. Я считаю, что было бы лучше, если бы вы прыгнули в Тибр! Туда вам обоим дорога.
- …он более чем кроток, рассказывая о твоих недостатках! - вспыхнула Туллия. - Я ни разу не слышала от него упреков в твой адрес из-за твоих глупых сочинений. Он не произнес ни слова о том, что ты была шлюхой Нерона…
- Что же тебя так беспокоит, Туллия? - спросила Марцелла. Краем глаза она заметила, что у входа в атрий уже собрались рабы и теперь, навострив уши, таращились на хозяйку и ее родственницу, но не смогла остановиться. - Что я спала с Нероном, или что я не попросила для Гая поста губернатора?
- Ты, наглая потаскуха, да как ты смеешь?..
- Потаскуха? Разве она потаскуха? - неожиданно прервала их перебранку возникшая в дверях Корнелия. В черном траурном одеянии она была похожа на огромного баклана - лицо белое, как мел, темные волосы разметались во все стороны. - Это Марцелла потаскуха? Вы все здесь потаскухи. В тот день, когда Пизона объявили наследником императора, Гай устроил пир, и ты, Туллия, была счастлива назвать моего мужа своим родственником. Марцелла, ты стояла со мной на ступенях храма Весты, когда его убили, и вот теперь ты пьешь вино с его убийцами. Шлюхи! - вскрикнула Корнелия. - Вы все шлюхи!
- Ты повторяешься, - спокойно парировала Марцелла. Она не видела сестру несколько недель, пока та лила слезы и не выходила из своей комнаты. Теперь же Корнелия явно искала выход своему раздражению. - Ради великой Фортуны прошу тебя, Корнелия, придумай какое-нибудь новое оскорбление и не повторяйся.
- Я не потерплю, чтобы меня обзывали в моем собственном доме! - взорвалась от негодования Туллия.
- Ты хочешь сказать, что было бы правильнее назвать тебя шлюхой в чужом доме? - съязвила Марцелла. - Хорошо, устроим это в каком-то другом месте!
- Гай, как ты позволяешь этой нахалке разговаривать со мной в таком тоне! - крикнула Туллия, когда в атрии появился ее супруг. - Что ты скажешь своей драгоценной сестре?
- Успокойся! - нервно воскликнул Гай. - Я уверен, что она не хотела…
- Гай, ты никогда не можешь защитить меня!
- Как я это ненавижу! - зарыдала Корнелия и выбежала вон из атрия.
- Неужели вы не можете поладить? - устало спросил Гай.
Марцелла, перешагивая через две ступеньки за один раз, поспешила по лестнице наверх к себе габлинум. Запершись там, она попыталась сочинить едкую эпиграмму на абсолютный кошмар семейной жизни, но, увы, так и не сумела. Тогда она взялась за свою незаконченную хронику правления Гальбы и в нескольких параграфах описала его смерть. Ярость, клокотавшая в ней, легко помогла найти точные слова. Марцелла описала каждую каплю крови, каждый услышанный ею крик жертвы или вопль толпы. Пурпурная проза, насмешливо подумала она. Где же твоя беспристрастность, которой ты бахвалилась перед Луцием? Увы, беспристрастность ей изменила. Она на нее больше не способна. Равно как на утонченность, на приличия или благонравное поведение. Куда это ее заведет?
Куда их всех заведет этот год?
Прошло несколько дней, прежде чем ярость наконец улеглась, сменившись холодным осмыслением известия о Вителлии, которое принес с собой Луций. В течение всего двух месяцев город уже повидал двух императоров, и вот теперь стало известно о третьем.
Никто точно не знает, подумала Марцелла, в какую сторону повернется жизнь. Гальба был трезвым, бережливым, уравновешенным и вполне подходил на роль правителя. Отон импульсивен, экстравагантен, обаятелен и умен. Женщины в дни правления Гальбы ходили по улицам, накрыв головы. В дни правления Отона они стали появляться в общественных местах с непокрытой головой и голыми плечами, написала Марцелла на новой табличке, отодвигая в сторону свиток с описанием деяний Гальбы. Сенаторы, которые при Гальбе изо всех сил напускали на себя серьезный вид и изображали осведомленность в государственных делах, теперь нанимают поэтов писать эпиграммы, чтобы Отон считал их умными и ценящими хорошую шутку. Рим теперь…
Какой он, Рим? Возбужден? Втянут в водоворот событий? Или лучше, унесен их вихрем?
Каким бы он ни был, Марцелла сомневалась, что ей удастся выразить словами то странное лихорадочное возбуждение, которое сейчас царило на городских улицах. Лихорадка охватила всех без исключения. Корнелию, которая в гневе кидалась вазами, стоило кому-то постучаться к ней в дверь. Диану, беспрестанно трещавшую о своих любимых "красных", чем вызывала у окружающих желание задушить ее. Лоллию, чей смех на пирах сделался пронзительнее прежнего, и в чьих подведенных тушью глазах теперь читалась неизбывная печаль. Надвигался неминуемый потоп - он вот-вот захлестнет их, накроет с головой и больше не выпустит на волю.
Даже меня это не миновало, подумала Марцелла.
- Неужели ты ничего не чувствуешь? - спросила она на следующий день Лоллию, когда они примеряли новые платья. - Как будто весь город находится на краю гибели?
- Да, чувствую, - призналась та. - Неужели все это чувствуют? Корнелия, наверное, нет. Она единственная счастливица.
- Я бы не назвала ее счастливицей, - последовал ответ.
Спальню заполонило буйство красок, повсюду разбросаны развернутые рулоны шелка, служанки сновали по всей комнате с булавками и мотками тесьмы. Марцелла жестом отвергла отрез шелка кораллового оттенка, который предложила ей рабыня. - Нет, это слишком броско. Давай посмотрим этот бледно-желтый.
- А вот я назвала бы Корнелию счастливой. Пусть она не стала императрицей, но у нее по крайней мере была трагическая любовь. - Лоллия покрутилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая новую столу из бледно-розового шелка, расшитую жемчугом. - Слишком простенько…
- Что ты имеешь в виду под трагической любовью? - спросила Марцелла, поднимая руки, чтобы служанка могла приложить к ней кусок желтого шелка. - В ней нет ничего трагического, кроме конца. Они с Пизоном просто были счастливы.
- Да, я тоже так думаю. Но императору непременно нужен наследник, - ответила Лоллия и, сбросив с себя бледно-розовый шелк, голая прошла к столику. - Попомни мои слова, пару лет проходив в имперском пурпуре, Пизон развелся бы с Корнелией и женился на какой-нибудь юной особе со свежим личиком, которая нарожала бы ему кучу сыновей.
- Нет, он бы так не поступил. Он мог бы, следуя примеру Гальбы, кого-нибудь усыновить. Никто из наших императоров еще не передавал трон собственным сыновьям.
- Верно. И мы видим, к чему это нас привело. Повсюду убийства и измена. - Лоллия нахмурилась, глядя на свое нагое отражение в зеркале. Все та же гладкая розовая кожа, непокорные рыжие локоны беспорядочно разметались по плечам. Марцелла тоже посмотрела на свое отражение. Высокая фигура в желтом шелке, скорбные морщинки между бровей. Это постарались Луций и Туллия, неприязненно подумала она.
- Уверяю тебя, - продолжила Лоллия, - Корнелия могла бы стать прекрасной императрицей, но вряд ли бы долго занимала это положение. Через год-два в сенате начались бы разговоры о том, что император, у которого есть сыновья, принес бы в жизнь империи спокойствие. Сенаторы стали бы шептаться о том, что для этого лучше иметь кровных сыновей, а не приемных, о том, на какие жертвы император должен идти во имя благоденствия Рима. Ты думаешь, Пизон отказался бы?
- Откуда нам знать, - ответила Марцелла и посмотрела на служанку, которая была занята тем, что обметывала подол ее платья. - Мне кажется, по всему подолу нужно пустить больше вышивки.
- О, Корнелия это прекрасно знает, - возразила Лоллия. - Но теперь Пизон мертв, так что она может делать вид, будто ничего такого никогда не было бы. Она будет утверждать, что Пизон стал бы императором, равным по своему величию Божественному Августу, а она - его Августой. На самом же деле он был всего лишь мягкотелым и скучным человеком. А ее отличала жажда власти, которой с лихвой хватало на них обоих, - сказала Лоллия и пожала плечами. Служанки тотчас окружили ее и принялись примерять на ней светло-зеленый шелк, расшитый золотыми цветами и виноградными гроздьями. - Подозреваю, что ей сейчас нужен хороший жеребец.
Марцелла с упреком посмотрела на кузину. Та смотрелась в зеркало, пока служанка булавками закалывала на ее плечах столу из желтого шелка.
- Ты не слишком добра к Корнелии.
- Я не люблю, когда меня называют шлюхой лишь потому, что я вышла замуж за брата Отона, - отозвалась Лоллия и, помолчав, добавила: - Из-за прихотей Нерона мы потеряли твоего отца. Ты ведь знаешь, как легко после этого лишиться всего остального. Отону ничего не стоит отобрать наше имущество и отправить нас в ссылку. Он обаятелен, но неизвестно, в каком настроении он может проснуться завтра, что на него найдет. Я почти каждую ночь стою на коленях перед мужем, его братом, уверяя в преданности нашей семьи Отону, но это не делает меня шлюхой. Это дает нам пищу, крышу над головой и возможность носить красивые платья. - Лоллия дернула за невесомые шелковые складки. - Благодаря этому мой дед жив и зарабатывает деньги, которые вы у него с радостью берете в долг. Вы же не желаете признаваться даже самим себе, откуда берутся эти деньги. Благодаря им моя дочь живет счастливо и ни в чем не нуждается.
- Послушай. Лоллия, я убеждена, что на самом деле Корнелия не считает тебя шлюхой.
- Нет, еще как считает! Впрочем, мне все равно. Кто-то ведь должен унижаться. Разве не для этого женщины выходят замуж за нужных мужчин? Кому еще в нашей семье это делать, если не мне? - Сочные губы Лоллии неприязненно поджались. - От Корнелии мало пользы, она ведет себя как плебейка, потерявшая мужа в драке в портовой таверне. Диана могла бы выбрать в мужья кого-нибудь из своих поклонников, но ее мысли целый день заняты лишь скачками и лошадями. Честно тебе признаюсь, Марцелла, от тебя тоже мало пользы. Ты днями просиживаешь за своим свитками, наблюдаешь за нами, держишься свысока, как будто паришь в небесах над окружающим миром. Я не знаю, что Нерон сделал с тобой, потому что ты ничего никому никогда не расскажешь, но ты определенно извлекла из этого выгоду. Ты под любым предлогом запираешься в своем таблинуме и что-то пишешь.
- Лоллия!
В следующее мгновение в комнату вбежала Флавия, с которой ручьями стекала вода, за ней следом - ее няня, тоже мокрая. Девочка сунула в руки матери пучок водных лилий. Увы, Лоллия не оценила этого непосредственного детского жеста и принялась браниться. Марцелла поспешила отвернуться, как будто не желала слышать брань из уст кузины.
- Лоллия, - наконец не выдержала она. - Тебе не следовало произносить таких слов.
- Они сами вырвались. Просто меня замучила сегодняшняя примерка.
Лоллия подняла дочь на руки и, крепко прижав к себе, шагнула вперед, шурша наполовину сметанными шелками. Служанки устремились за ней следом.
- Похоже, я тоже устала, - призналась Марцелла, сняв будущее платье из желтого шелка и вновь надевая старую столу. Примерка закончилась, У дверей ее уже ждал паланкин, и она медленно забралась на носилки. Домой она, однако, решила пока не ехать, а приказала отнести ее в Сады Азиатикуса. - Оставьте меня, - сказала она носильщикам, когда паланкин опустили на землю, после чего зашагала по широкой извилистой дорожке.
Какое это чудное место, Сады Азиатикуса! Огромное пространство рельефной зелени на южном склоне холма, который носит название Пинций. В летние месяцы глаз посетителей здесь радовали душистые холмики розовых кустов, шелковистая трава и дивные замшелые статуи. Несмотря на холод февраля, сад не утратил своего очарования. В фиолетовое сумеречное небо вонзались кроны тополей. Тихо журчали струи фонтанов. В водной глади прудов отражались ажурные мостики. Марцелла заметила среди деревьев свет факелов, мерцавших вдоль дорожек сада. Во всем Риме любовникам не сыскать более удобного места для тайных встреч, чем сады Азиатикуса. Лоллия не раз пользовалась для любовных утех тенистыми рощами благородного лавра и укромными уголками за шпалерами орхидей. Впрочем, сейчас она пребывает не в том настроении, чтобы устраивать тайные свидания. Раньше за ней такого не водилось. Марцелла не могла припомнить случая, чтобы Лоллия, выйдя из себя, повысила на кого-либо голос. Даже на рабыню, укравшую ее любимые жемчуга, или на трибуна, бросившего ее ради танцовщицы-египтянки. Всего несколько недель назад на чтениях Лоллия была погружена в меланхолию, и вот теперь дала волю дурному настроению. Похоже, что охватившая город истерия не обошла стороной и эту легкомысленную хохотушку.
Я не знаю, что Нерон сделал с тобой, потому что ты ничего никому никогда не расскажешь…
Марцелла вздрогнула и, плотнее закутавшись в палу, сошла с дорожки и зашагала по траве к фигурно высаженной рощице тополей. Над ее головой ветер плавно покачивал темные ветви деревьев. Под этими тополями, спасаясь бегством от разъяренных преторианцев, нашла смерть несчастная императрица. Третья жена императора Клавдия, изменявшая своему мужу. В конце концов преследователи догнали беглянку и отрубили ее хорошенькую головку.
Интересно стала бы Лоллия смеяться, если бы узнала правду? - подумала Марцелла. А Корнелия и Диана? А Гай и Туллия? А Луций?
Нерон не прикоснулся ко мне даже пальцем.
- Это ты, моя дорогая, - рассеянно произнес он, когда управляющий привел в комнату Марцеллу. Ей было холодно и страшно, однако любопытство историка взяло верх, перевесив все прочие чувства. С вращающегося потолка над головой, кружась, сыпались благоуханные лепестки, падая розовым дождем на императора великого Рима, сидевшего в позе музыканта в греческой тунике и сандалиях. На коленях у него лежала золотая лира.