– А мы и не будем ничего делать. Я только до тебя дотронусь – и мы это сфотографируем…
– Ты правда мне ничего не сделаешь?
– Правда.
Анютке, наверное, это тоже было интересно.
Ну, и…
Я с фотоаппаратом подошёл к столику, к Анютке. Она так и сидела – раздвинув ноги, босыми ногами на полировке стола. Обсыпанная тальком с ног до головы – статуя. Голубые глаза глядели на меня из белого мрамора.
А там, между ног – мраморный рисунок вертикальной девичьей складочки.
Я отложил фотоаппарат на столик, стал расстёгивать джинсы. Не очень-то это у меня получалось… Замок застревал, не поддавался… Потом получилось…
Вывалился из трусов и тут же налился, напрягся герой нашего эпизода.
Это, конечно, не для конкурса…
– Подожди, – сказала Анютка.
Руками она снизу бёдер взяла себя за края пропудренной складки и развела их в стороны, чтобы мне было удобнее. Раздвинула мрамор, который внутри оказался нежно-розовым…
– Ты, правда, ничего мне не сделаешь? Я ещё девушка!..
– Нет, нет, – что ты!.. – голос мой почему-то дрожал.
– Осторожно, ладно? – ещё раз напомнила мне Анютка.
– Если что – ты сразу говори, я остановлюсь…
– Ладно…
Я в точности следовал своему обещанию.
Обнажил глянцевую от напряжения головку и легонько приставил, чуть воткнул во влажный и нежный мрамор. И – всё. Как мы и договаривались. Я чуть вставляю головку, фотографирую и – всё.
Такая у нас с Анюткой целомудренная фотографическая игра.
И вот я стою такой, слегка в Анютку воткнутый, дотягиваюсь до фотоаппарата и, глядя туда, вниз, делаю один снимок, другой…
У Анютки горячо и влажно. Крыша едет. У меня.
Девчонка тоже смотрела туда, где я фотографировал.
Потом вдруг хриплым, сдавленным голосом сказала: – Убери!..
– Что, больно?..
– Убери… фотоаппарат…
Теперь Анютка уже смотрела в лицо мне, прямо в глаза. Она их уже не отпускала никуда. Своими голубыми, потемневшими, она смотрела в мои и через них, казалось, проникала в самое сердце.
И я теперь смотрел только в глаза Анютке.
Так, не отрывая глаз, не отрываясь, положил фотоаппарат на стол, оттолкнул его подальше…
Руки мои теперь стали свободными.
Я сначала одной, потом другой дотронулся до припудренных грудей. Стал их гладить. Как-то было особенно волшебно – частью себя быть там, во влажной Анютке и гладить эту живую "мраморную" грудь.
Анютка часто дышала и продолжала, не отрываясь, на меня смотреть.
Я чувствовал, что под этим взглядом всё глубже проникаю, погружаюсь в неё, но – она ведь остановит меня, когда уже нельзя?… Мы же так договаривались!..
Анютка не останавливала.
Только в какой-то момент чуть зажмурилась, сказала "ой" – и больше ничего.
И я потом остановился сам.
Потому что погружаться дальше было некуда.
Я в Анютку вошёл весь.
И было мне сумасшедше-сладко.
И хотелось начать совершать с Анюткой всякие безумства, каких требовал мой молодой организм.
Наверное, и её тоже…
Но…
Я же Анютке обещал, что ей со мной нечего бояться. Что я никак её не обижу. Ведь она ещё – девушка…
И я стоял, как преступник, который воткнул своей жертве нож в сердце. И – если пошевелиться, если вынуть вдруг нож, то человек умрёт сразу.
И я боялся пошевелиться. Я же обещал… А оно уже вон как получилось…
Анютка не говорила ничего. Всё так же на меня смотрела…
Я гладил ей груди, плечи и совсем не знал, что сказать…
И я… Стал осторожно его вытаскивать. Медленно, медленно. Анютка же девушка. Если осторожно, то там у неё ничего не повредится. Я же обещал…
И вытащил. Стоячего, одеревеневшего, в обильной смазке горячего Анюткиного тела…
Несколько капелек крови всё-таки были на нём. Но – совсем мало.
Я не повредил. Я оставил у Анютки всё, как есть. Как обещал.
Ещё потоптался рядом, не зная, что делать. Вид был нелепый: приспущенные штаны, торчит, совершенно не собираясь ложиться, мой мокрый и красный фотомодель.
И никак не могла прийти в себя Анютка.
Она так и сидела на круглом полированном столике, распахнув бёдра, вся белая, мраморная. Только розовые лепестки под лобком выделялись среди белых и серых тонов. Цветок на мраморе.
У Анютки там, когда я из неё вышел, так и оставалось ещё всё открытым. Будто в ожидании…
И Анютка не говорила ничего.
Наверное, она тоже ждала…
Но – мы же договорились.
Я слово давал…
Мы потом оделись. Я собрал аппарат в кофр. Анютка в халате пробежала в ванную. Потом – на кухню, готовить чай.
И я туда чуть позже подошёл. У меня были проблемы. Фотоаппарат я уложил, а вот дружка своего вернуть в штаны никак не мог. Так он и торчал – ни штаны застегнуть – ни шагу нормально ступить.
И пока чай пили, бутерброды с колбасой и сыром кушали – он всё стоял.
Мы с Анюткой старались не замечать этих моих неудобств.
Поговорили о фотосессии. Что есть, наверное, удачные снимки. Потом выберемся как-нибудь, посмотрим. Я откадрирую, подправлю.
И я сказал Анютке, что она и правда – настоящая Венера…
Она не отреагировала никак.
У нас после этой фотосессии отношения почему-то как бы охладились. Кажется, никто никого не обижал, ни грубостей не было никаких, но перестали мы быть с Анюткой брат-сестра, товарищ-друг. И в классе встречались – по-прежнему разговаривали. И к ней домой я заходил, чай пили, с шутками со всякими.
И, когда я наши снимки через компьютер прогнал, откадрировал, подправил – мы их вместе посмотрели. И Анютке понравились. Только быстро она пролистнула тот кадр, где…
И молча у нас всё это произошло, без комментариев.
Не было ничего. Никогда ничего не было.
Незаметно подступили школьные экзамены.
Анютка уехала в Москву поступать в институт. Поступила. Из города нашего пропала надолго.
Я тоже поступать пробовал, но провалился. И – загремел в армию. Что – отдельная страница в жизни. За всё время один раз дали подержать в руках автомат. Но зато освоил несколько строительных специальностей.
И уже только лет через пять-семь я снова встретился с Анюткой у нас в городе. Мир вообще-то тесный. Опять Анютка живёт в Орске, или так – в гости к родителям?
Встретился я с ней не случайно на улице, не столкнулся в магазине. Она сама меня нашла.
Позвонила по телефону, который за все годы остался прежним – и попросила о встрече.
Да, она приехала в отпуск. Анютка выходит замуж и приехала с женихом, знакомить его с родителями. С папой, с мамой, с дедушкой, с бабушкой.
Ну, хорошо – совет да любовь – что я мог ещё сказать? Плодитеся и размножайтеся. Всё? Нет. Нужно обязательно встретиться. Возникла проблема, которую нужно срочно разрешить. И без меня – совсем никак.
Ладно. Договорились, что я буду её ждать у памятника Тарасу Шевченко.
Анютка пришла раньше меня.
Как она похорошела! Как расцвела! Очень ей шло коротковатое расклешённое платьице ярко-желтого цвета с чёрным пояском. Как хорошо для её стройных ножек коротковатое! Выходит замуж… Наверное, влюблена. Ишь – даже издали видно – светится вся!..
Ко мне у памятника на шею кинулась, обняла, поцеловала в щёчку. Очень счастливая вся и радостная.
Пошли, сели на скамеечку. Да, он у тебя хороший, замечательный. Вообще – самый лучший. Работает..
Да, да, хорошо всё это, очень за тебя рад. Я-то тут при чём?
Или – ты просто решила со мной радостью поделиться?
Тут будто тучка набежала на веснушчатое личико друга моего Анютки:
– Нет, Лёня, у меня возникли проблемы.
– Ну, говорю – у тебя проблемы. Ты со своим Мурзиком – вон где, а я – вон где. Как, при такой географии, я могу к твоим, к вашим проблемам иметь отношение?
– Ну, Лёня, понимаешь, мы собираемся пожениться…
– Хорошо. Слышал. Флаг вам в руки.
– У нас с ним ничего ещё не было.
– Ну, это не совсем хорошо. Ну, даст Бог, со дня на день будет – и ещё как!..
– Ну тебя, Лёнька, мне не до шуток! Мой парень верующий. Он не хочет ничего до свадьбы. Говорит, что всё должно быть по закону. Мы с ним даже ещё не целовались…
– Как я понимаю – родители благословят, обвенчаетесь – и всё!
Опять-таки, при чём тут я?
– Понимаешь, Лёня, я тут на-днях ходила к гинекологу…
– Ну?..
– И гинеколог мне сказала, что я не девочка. Вернее, она на меня прикрикнула, когда на кресле осматривала: мол, чего вертишься, как будто ещё девочка!
А я ей сказала, что я и правда девочка. Что я не жила с мужчинами. Я только вот собираюсь замуж…
А женщина-гинеколог устала уже, конец смены, я последней к ней в очереди была – она так на меня посмотрела, усмехнулась: – Ох! Сколько раз я уже такое слышала! Ты, подруга, эти сказки своему жениху после брачной ночи расскажешь…
А так – нормально всё у тебя, здоровая ты, детка! Иди, выходи замуж!..
После этого рассказа Анютка поймала мой взгляд и…
– Анюта, но у нас ведь, правда, с тобой ничего не было. Не было ничего. Наверное, могло быть. Но мы вместе от этого удержались…
Я сидел рядом с Анюткой и пытался оправдываться.
Но что были мои слова против житейской, констатирующей обыкновенный, рядовой факт, фразы этой дуры-гинеколога: не де-воч-ка!
– Анюта, я тут не знаю, что тебе сказать. Я тогда очень старался тебе не навредить. И потом жалел много раз, что сдержался. Дурак был. Ты мне всегда нравилась, ну и нужно было… А я – слово дал… Кому оно было нужно, моё слово. Тем более, что теперь выясняется, что и зря я тогда над собой такое усилие сделал…
Но – как теперь я могу что-то исправить? Я не хирург. Я только статейки в газету могу писать…
– Лёня, ты должен с ним встретиться…
– С кем?
– С моим женихом. И всё ему рассказать. Всё-всё. Мы же с тобой знаем, что не было между нами ничего. Вот ты ему и расскажи. Подтверди. Он поймёт. И – простит нас. Ведь он – человек верующий…
Нет! Ну вы представляете! Я должен встречаться с женихом подруги детства и пересказывать ему историю наших личных отношений!
Точно – у этих женщин перед свадьбой мозги вообще куда-то деваются.
И – договорились!
Пошёл я на встречу с этим божьим человечком.
На улице я его сразу узнал – туша килограммов на сто двадцать, лысый уже затылок, тоже, как и Анютка, рыжий.
Мама рыжий, папа рыжий,
Рыжий я и сам
Вся семья у нас покрыта
Рыжим волосам!..
Вот уж яркая семейка получиться.
Он ещё, жених Анюткин, был Рихард. Нерусский, наверное, какой-то.
Да, мне-то какое дело.
Хоть – украинец.
И я этому Рихарду там, на улице, сказал – а не пойти ли нам в пивбар? Ну, чтобы окончательно проверить его на вшивость. Может, он такой верующий, что ему и пить нельзя? А, может, и с женщинами – тоже? Может, по ихией вере, им жёны полагаются, но спать с ними нельзя?
Вот тогда-то я Анютку где-нибудь и поймаю!..
Нет… Согласился Рихард на пивбар. Даже сказал: – Я угощаю!.. Наверное, и с бабами ему можно…
По кружке выпили.
Рихард на меня смотрит, молчит. Потом всё-таки спрашивает: – Ну?..
Ну, что – ну-ну…
И рассказал я шкафчику этому, что с Анютой дружил с детства. Просто дружил и – всё.
– Это я всё знаю, – остановил меня Рихард. Мне Анюта про какую-то фотосессию рассказывала.
Ух ты! "Фотосессию"! Слова-то какие знает! Я думал, что он только "нелепо ли не бяшете братие", да "чудище обло огромно" почитывает, а он – " фотосессия"!..
– Ну, да, фотографировал я Анюту. Да, обнажённую. Но – и всё. И ничего больше не было.
– Ну, – так и не было? – очень недоверчиво на меня посмотрел и спросил Рихард.
– Ничего.
– А – вот это?
И тут Рихард достаёт планшет, тычет в него мясистым своим, в рыжих волосах, пальцем и показывает мне фотоснимок…
Ох, Анютка!.. Вот дура-то!.. Вот дура!..
Зачем она вообще остолопу этому фотоснимки показывала! Похвалиться, видать, хотела! Красивая же. Но зачем и – ЭТУ!!!
Бокалы с пивом были опять полными. И я свой выпил до дна.
И я сказал: – Знаешь, Рихард, Анюта – это сокровище. Она чистая и честная во всех отношениях. Вот она собралась за тебя замуж и решила быть откровенной перед тобой до самых мелочей. Чтобы между вами не было никаких тайн, не оставалось ничего недосказанного. И, если она говорила, что не было у нас с ней ничего – значит, не было.
Да, вот так я к ней прикоснулся. И – всё. Дети мы были ещё. Дурачились. И никакого греха между нами не было.
Если тебе мало того, что ты сейчас узнал, если считаешь, что тебя обманывают, или водят за нос – иди, ищи себе другую девушку. Но таких, как Анюта, ты нигде не найдёшь.
И – я не знаю, что она в тебе такого нашла, но она тебя любит.
Она мне это говорила. И – если нужно – она будет кричать это на всех перекрёстках…
Рыжий лысый толстый Рихард молчал.
Кружки с пивом опять были наполнены. Рихард свою осушил. Я выпил свою.
Молча вышли из пивбара. Шли, так же, молча, по узкой асфальтовой дорожке в зелёном скверике.
Рихард остановился.
– Слушай, Лёня, я тебе всё-таки в морду дам!..
Неожиданно как-то всё это прозвучало. В морду?..
Тут в моё раздумывающее лицо последовал сильный удар. Хороший такой удар, от души. Много, видно, вложил чувств Рихард в это своё движение.
А – верующий как будто.
Если тебя ударили по одной щеке – подставь другую
Если твою жену один раз – разреши и во второй.
И – прощай того, кто ударил. Жену… прощай…
Я, хоть и очень со многим, что в Библии написано, согласен, второй раз свой нос подставлять не стал.
Поднялся на ноги – потому что отлетел на несколько шагов и упал от удара этого зверя – и позорно побежал.
Если и было у меня перед этим новобрачным какое-то чувство вины, то оно испарилось. Из носа лилась кровь.
Сильно болела голова…
Поженились они всё-таки – Анютка и Рихард.
Услышал я эту благую весть через друзей-знакомых.
Ну и ладно. Гора с плеч.
И – вот над чем много раз я задумываюсь: всё в человеке устроено разумно и прекрасно. Всякому органу – своё место. Даже аппендикс, про который одно время говорили, что он не нужен, оказался теперь реабилитирован.
Но – вот почему Природа так поступила с женщиной? Зачем установила ей в организм пломбочку, по которой можно определить главную веху – начало взрослой жизни женщины?
И – заметьте – у мужчин никаких таких вредных дополнений в организме нет. Только у женщин. У девочек.
Для чего нужна эта плёнка, от которой столько волнений и переживаний, как со стороны девушек, так и – мужчин, которые собираются связывать с ними жизнь?
Есть она – нет её – это никак не сказывается на здоровье женщины. Только – на нервах.
Когда приходится чего-то объяснять не в меру любознательному партнёру.
А – ведь даже и на жизнь это никак не влияет.
Вон – моя… Тоже говорит, что я у неё второй…
Ну, и – что?..