- Сразу после событий в Пирл-Харборе. Отец пришел в бешенство, должна тебе сказать. Он хотел определить Линка в интендантский корпус и оставить в Калифорнии. Парадокс в том, что отец - патриот и фанатик, а Линка трудно представить на войне. Он очень любит все живое, если только ты способна понять, что я имею в виду. Я не представляю себе, чтобы он мог в кого-то стрелять, даже в японца на истребителе.
Любители классики вышли, и Би-Джей с Мэрилин зашли в кабину.
- Его не так-то просто понять, - бросила Мэрилин пробный камень.
- Это верно! Вот послушай… Он опубликовал поэму в "Атлантик мансли" и никому об этом не сказал. Ну посуди сама, какой прок что-то печатать, если ты никому об этом не говоришь? - Би-Джей помолчала. - Ты извини, если я что-то неудачно сказала и чем-то тебя задела.
- Тебе не за что извиняться, Би-Джей.
- Есть за что… Разве мы не друзья? - Би-Джей взялась за пластинку Мэрилин. - Давай сперва поставим эту.
Напомнил о тебе весенний ветер…
Твой номер наберу, но кто ответит?
Чуть в дымке твои черты,
Но грезишься всюду ты.
И шепчет каждая вещь о тебе.
7
Несмотря на внушительные размеры, авианосцы весьма уязвимы. Когда в начале июля "Энтерпрайз" прибыл в Сан-Диего, он был основательно продырявлен снарядами и торпедами. Работа по восстановлению и ремонту огромного судна шла день и ночь. Информация о том, сколько времени займут ремонтные работы, держалась, естественно, в строгой тайне.
- Сколько же времени ты здесь пробудешь? - спросила Мэрилин.
Они только что вышли из шумного неуютного танцевального зала у океанского причала. Линк не отвечал. Он приподнял голову, чтобы уловить последние, замирающие ноты альтового саксофона Дорси. Они шли в водовороте людей, одетых в военную форму и яркие платья, под крики, доносящиеся с "русских горок", вдыхая запах жареной кукурузы. Вдалеке слышался шум разбивающихся о берег волн и неумолчный гул, словно в приложенной к уху раковине.
- Линк, но ты ведь должен иметь представление о том, как идет ремонт… Должны же быть какие-то разговоры, слухи…
Линк и на сей раз ничего не сказал, но когда они подошли к "паккарду", он взял Мэрилин за руку.
- Не надо об этом, Мэрилин, не надо… - Он сжал своими длинными пальцами тонкие девичьи пальчики.
Она села в машину, проклиная себя за то, что вновь разбудила в нем демона, или как там еще назвать неприятие им войны, которое выжигало и опустошало его душу.
И все-таки она должна знать, сколько еще продлится этот ремонт, благодаря которому Линк цел и невредим и находится рядом с ней.
Сжигаемая любовью, Мэрилин превратилась в своего рода скрягу, который без конца подсчитывает и пересчитывает часы и минуты, отпущенные ей на то, чтобы побыть с Линком. Она могла перенести то, что он никогда не говорил о своей любви к ней; что он ни разу не свозил ее в находившийся в паре миль Северный Хиллкрест и не представил своему отцу - отступнику-католику и ренегату-коммунисту и экзотической матери-еврейке, от которой, в чем Мэрилин не сомневалась, он и Би-Джей унаследовали черные волосы, темные глаза и выразительные носы; наконец даже то, что он никогда не говорил хотя бы о временной верности. Но ее бросала в дрожь по ночам и отравляла свидания мысль, что она не знает, сколько дней осталось до того момента, когда "Энтерпрайз" вновь обретет плавучесть.
Пока они ехали, Мэрилин боялась, что не выдержит и разрушит установившееся молчание потоком слов.
Линк подъехал к зарослям сирени, за которыми скрывались дворик и небольшой ветхий дом.
Идя по узкой зацементированной дорожке, Мэрилин внезапно подумала, что поступает дурно, что это место всегда предназначалось для подобных целей, и вспыхнула. Однако запах маленького, гибкого лимонного деревца, растущего возле двери под номером 2Б, почему-то странно взволновал ее. Вопрос "входить или не входить" у нее не возник.
Стены маленькой, оклеенной обоями комнатки были увешаны заключенными в рамки фотографиями выпускников школ Хоуторна и Беверли Хиллз, членов спортивных клубов и команд. Хозяин дома, стародавний приятель Линка, служил в Ломпоке и оставил Линку ключ. Линк и Мэрилин приходили сюда с того вечера в пятницу в самом начале января - их второго свидания.
Он обнял Мэрилин. С фотографий на темных стенах дети смотрели, как Мэрилин и Линк прильнули друг к другу, словно встретились после долгой и мучительной разлуки.
Потом она задремала.
Она шла по какому-то сказочно-зеленому месту - среди зарослей огромных папоротников, колышущихся высоко над головой. Звучала удивительно знакомая музыка, название которой она не могла определить, какое-то соединение классических и современных мелодий. Хотя Мэрилин не видела Линка, она знала, что он где-то рядом, и ей было хорошо и покойно. - "Линк, где ты?" - позвала она. - "Здесь!" - ответил он, и голос его прозвучал совсем близко. Она двинулась через заросли прямо на его голос и оказалась в лощине, сплошь покрытой маленькими желтыми первоцветами. - "Где ты?" - воскликнула она. - "Иди сюда". - Голос звучал близко, но уже с противоположной стороны. Характер музыки изменился, мелодия стала щемящей, минорной, и Мэрилин почувствовала отчаяние. "Линк! - закричала она. - Пожалуйста, скажи мне, где ты!" Ответа не последовало, раздались лишь тяжелые рыдания.
Она проснулась.
Линк лежал рядом с ней, уткнув лицо в подушку. Тонкое одеяло сползло с него, его прекрасно сложенное тело содрогалось, мышцы плеч и торса подергивались. При тусклом освещении Мэрилин увидела, что из-под его сомкнутых век текут слезы.
- Линк, - сказала она, целуя его в потное плечо.
Он вздрогнул и проснулся. Некоторое время он смотрел на нее непонимающим взглядом - его темные, тревожные глаза еще видели кошмары. Постепенно его взгляд сфокусировался на ней, и Линк спрятал лицо между ее грудями.
- Дурной сон, - пробормотал он и потерся об нее мокрыми щеками, оставляя красные следы на чувствительной девичьей коже. Потом поцеловал маленькую темную родинку чуть правее пупка.
- Замечательное место для родинки, - сказал Линк вполне обычным голосом и поднялся на локте, любуясь ее обольстительно красивым телом.
- Линк, все хорошо?
- Когда я с тобой, мир в полном порядке.
Он обнял ее нежно, благоговейно, и сразу будто сильнейший электрический разряд проскочил между ними - так было всегда, начиная с той знаменательной пятницы, которая избавила ее от чувства стыда и вины. С того времени она прошла путь от профана и новичка до усердного помощника и наконец до равноправного партнера в любви. Они оба двигались в тихой истоме, и его дыхание над ее ухом было похоже на набегающие на берег волны, отступающие и вновь возвращающиеся, затем она внезапно окунулась в удивительную, таинственную тишину, предшествующую оргазму, когда все ее существо унеслось в какую-то запредельную даль. "Линк, Линк, Линк, я люблю тебя…" И они погрузились в бескрайний океан жизни и любви.
Когда его дыхание успокоилось, Линк снял серебряный перстень с пальца. На нем были выгравированы его инициалы: АЛФ.
- Поноси его немножко.
Она заглянула ему в глаза, пытаясь понять смысл того, что он сделал и сказал. Он никогда не заикался ни о какой помолвке. Так к чему же этот перстень? Внезапно, словно дьявол толкнул ее в бок, ей вспомнились слова матери: "Соблазняя девушку, мужчины используют войну как оправдание". Линк такой щепетильный. Уж не мучает ли его совесть, не собирается ли он бросить ей подачку, откупиться за то, что лишил ее девственности? Но ведь он же не может не понимать, что их тела будто созданы друг для друга.
Линк примерил перстень на каждый из ее пальцев. Но он соскакивал даже с большого.
- Похоже, придется привязать его специальной цепью. - Теплота тона не вязалась с иронией его слов. - Представляю, сколько звона будет от этой собачьей бирки в интимные моменты.
Мэрилин, не отрываясь, смотрела на него.
- Ах, Мэрилин… Эти твои дивные глаза цвета морской волны… Я ведь отдаю тебе частичку себя… Ну что в этом странного?
- Что все это означает?
- Что ты нежная, замечательная, ласковая и такая красивая, что в это трудно поверить… Что я без ума от тебя… Мэрилин, а что вообще кольцо означает?
Она сжала серебряный перстень в ладони. Вот оно наконец, признание в любви, символ того, что он стремится к ней, и ее душа должна ликовать, но вместо этого тоска сжала ей сердце - сколько времени до его отплытия? - ей пришлось откашляться, прежде чем она сумела проговорить:
- Я очень-очень люблю тебя, Линк.
- Это обязывает меня, - сказал он. - А не тебя.
- Я всегда буду тебя любить.
- Нет. Я хочу сказать, что ты вольна обратить свой взор на таких же сногсшибательных выпускников школы Беверли Хиллз.
- Я буду всегда любить только тебя… Я принадлежу тебе…
- Это временно, и это известно только нам.
Опять эта загадочность. В чем дело?
Он улыбнулся ей.
Она заплакала.
- Любимый, я не могу больше жить в неведении. Сколько нам осталось быть вместе?
Он отодвинулся.
- Если говорить о временных рамках, то нас разлучит только смерть. Так ведь?
Смерть… Мэрилин содрогнулась.
- Ты ведь знаешь, что я имею в виду…
- Мне всегда было трудно смириться с твоей деликатной настойчивостью.
Раздался пронзительный звон - зазвонил красный будильник, поставленный на одиннадцать часов сорок пять минут на тот случай, если они заснут.
- Вот тебе и ответ, - сказал он, нажимая на кнопку.
На следующий вечер, как только она и Рой (которая закончила школу Гораса Манна и с января начнет учиться в школе Беверли Хиллз) пришли из школы, зазвонил телефон.
Мэрилин подбежала к аппарату.
- Я уж совсем было потерял надежду, - сказал Линк.
- Мы только что вошли в дверь.
- Это не подлежит разглашению, но я надеюсь, что ты не разболтаешь японским или нацистским шпионам.
Сердце у Мэрилин сжалось.
- Ремонт?
- Закончен.
Колени у нее подогнулись, и она опустилась на кровать Рой.
- Ты имеешь в виду…
- Да…
- Линк, и даже на уик-энд?
- Нет. - В трубке затрещало, голос его стал еле слышным. - У тебя есть мой армейский адрес.
- Я буду все время писать тебе… Это сегодня?
- Полагаю, что да…
- Ой!..
Еще один хлопок невидимых крыльев.
- Мэрилин…
- Да?
- Возможно, я иногда буду посылать тебе кое-какие свои опусы…
Он уезжает… уезжает… Невыразимая, гнетущая тоска навалилась на нее, и она с трудом разомкнула губы, чтобы спросить.
- Твои рассказы?
- Это только для тебя…
- Я сохраню их…
- Носишь старый АЛФ?
Она дотронулась до перстня, который висел у нее на шее на серебряной цепочке, когда-то присланной Уэйсам к Рождеству.
- Всегда.
- Хорошо.
Она услышала непонятный шум на другом конце провода, затем слова:
- Заткнись! Дай парню поговорить! - Гневный голос Линка звучал приглушенно - очевидно, он зажал трубку. Затем сквозь треск снова прорвался его голос:
- Варвары у ворот!.. Слушай, не снимай АЛФ, ладно?
- Никогда!
- Ты носишь мой талисман.
Мэрилин вся тряслась, слезы застилали ей глаза, но она пустила в ход все свои артистические навыки, чтобы сказать четко и членораздельно:
- Линк, я люблю тебя.
- Мэрилин…
Трубка замолчала.
- Линк! - закричала она. - Линк!!!
Связь прервалась, но Мэрилин не вешала трубку. Она склонилась над кроватью Рой, и слезы закапали на телефонный аппарат.
Рой, которая возле холодильника пила из бутылки молоко, подошла и неловко похлопала ее по плечу.
- Линк отплывает?
Мэрилин бросилась в ванную - единственное место, где она могла поплакать без свидетелей.
8
Каждый день с одиннадцати двадцати до двенадцати десяти все учащиеся школы Беверли Хиллз спускались в кафетерий. Персонал, состоящий из шести женщин и одного мужчины, несмотря на военное нормирование продуктов, кормил детей отпускаемыми в кредит полноценными завтраками. В ассортименте были также трехслойные сэндвичи с тунцом и сыром и соки, а в витринах можно было увидеть предметы вожделения сладкоежек - мороженое и пирожные. Напитки и конфеты на территории школы не продавались.
В кафетерии наглядно проявлялись школьные социальные группы, которые не имели ничего общего с иерархией, существовавшей во внешнем мире. Прилежные, прыщеватые и робкие, не задумывавшиеся о существовавшем положении вещей, завтракали за длинными столами внутри кафетерия. Те, для кого их социальный статус имел большее значение, располагались во внутреннем дворике.
Мэрилин сидела за круглым столиком поодаль от основной бурлящей массы. Синий зонтик над столом защищал от яркого апрельского солнца скрепленные вместе листы, на которые было направлено ее внимание.
Напротив нее сидели Рой и Алфея Каннингхэм и ели принесенные Алфеей кексы.
При ярком солнечном свете обилие косметики на их по-детски нежных личиках выглядело еще более неуместно. Сквозь румяна от Макса Фэктора на щеках Рой упрямо пробивались круглые крапинки веснушек, рот ее был густо накрашен темно-бордовой помадой. Высокая и худенькая Алфея подвела глаза и основательно увеличила площадь тонких губ с помощью жирной помады.
При всей забавности прически волосами Алфеи нельзя было не залюбоваться. Прямые, шелковистые, светлые, они переливались разными оттенками - от бледно-золотистого до пепельного.
Они обе были новенькими в школе Беверли Хиллз, познакомились на самом первом занятии и с этого момента стали неразлучны. Почти ежедневно Алфея вместе с Рой и Мэрилин приходила к Уэйсам в Шарлевилль. Младшие девушки занимали ванную, где они экспериментировали с макияжем, делали прическу а ля Помпадур, подкладывая позаимствованные у Нолаби валики, и выходили оттуда лишь для того, чтобы подкрепиться крекерами из муки грубого помола, запивая их таким количеством молока, какое бюджет Уэйсов мог выдерживать с чрезвычайным напряжением.
Тем не менее Нолаби смотрела на это довольно снисходительно, радуясь тому, что у Рой наконец-то появилась подруга.
В этой дружбе были некоторые странности. Алфея никогда не рассказывала о своих родителях и ни разу не пригласила Рой к себе домой. Но едва только Мэрилин или Нолаби заикались об этом, Рой начинала горячо защищать ее:
- Ну и что? Мы живем ближе к школе. И кого вообще интересует семья?
Раньше Алфея посещала частную школу, и Уэйсы предполагали, что она живет на одной из тех шикарных вилл, которые располагаются севернее бульвара Санта-Моника, а возможно, даже в одном из особняков. То, что она была из состоятельной семьи, сомнений не вызывало. Ежедневно в пять часов пополудни немолодая грузная негритянка, очевидно, прислуга, подавала звуковой сигнал из роскошного "шевроле". Алфея спускалась вниз. Спустя несколько минут звонил телефон, Рой снимала трубку и болтала еще минут сорок или пятьдесят.
- Честное слово, не представляю, о чем эти двое могут болтать столько времени, - смеясь, говорила Нолаби.
Одевалась Алфея изысканно. Пригнанные по фигуре блузки были сшиты, как правило, из крепдешина, а не из хлопка, как у других; свитера ручной вязки отличались прихотливостью узоров; на ней, как правило, всегда были оксфордские туфли с длинными узкими носами.
- Я уверена, что Алфея Каннингхэм несчастный ребенок, что бы там Рой ни говорила, - заявляла Нолаби. Рой энергично ей возражала.
За соседним столиком, где сидели ребята-новички, раздался взрыв смеха. Невысокий паренек поднялся и, прежде чем с достоинством удалиться, кивнул стриженой под ежик головой в сторону Рой.
Алфея сказала:
- Тебя заметил сам мистер Большой Успех.
- Ой, держите меня!
Они говорили о мальчишках короткими фразами, понятными лишь им одним.
К столику подошла девушка-брюнетка.
- Привет, Рой, - сказала она с несколько натянутой улыбкой. Прижимая к груди блокнот, она осведомилась: - Как у тебя с контрольной по английскому?
Рой безмятежно улыбнулась:
- Провалила скорее всего. А ты?
Алфея уставилась в сторону гимнастического зала. На ее лице появилось высокомерное выражение. Она сидела рядом с Рой на занятиях по английскому и почувствовала себя униженной тем, что ее не поприветствовали и ни о чем не спросили. Алфея считала, что одноклассники нарочно игнорировали или дразнили ее. Ей страшно хотелось отколошматить эту возмутительницу спокойствия, и одновременно она мечтала о том, чтобы ее, Алфею, тоже спросили о результатах контрольной.
- Рой, а как насчет завтрашней встречи? - продолжала допытываться брюнетка.
Идиотка, ничтожество, думала Алфея, сжимая пальцы в кулаки.
Внезапно ею овладело желание оказаться дома, в "Бельведере", одной, в хорошо проветренной комнате, окна которой выходили в сторону итальянского сада. Люди иссушали ей душу и делали ее несчастной. Было ли так всегда? Или она стала такой после того, как случилось это. Алфея зажмурила глаза, отгоняя воспоминания.
Девушка ушла.
- Это животное, растение или минерал? - растягивая слова, спросила Алфея.
- Ой, что ты, Бетти - хорошая девчонка, - сказала Рой.
- А правильный ответ - и то, и другое, и третье, - возразила Алфея. Мэрилин подняла глаза от лежащих у нее на коленях бумаг. Как и Нолаби, она была рада, что Рой обзавелась подругой, но ей казалось, что у Алфеи комплекс, в силу которого она склонна умалять достоинства своих однокашников.
После короткого размышления Рой сказала:
- Если ты не хочешь идти на эту встречу, я тоже не пойду.
В это время группа ребят постарше затеяла шумную возню на другом конце дворика. Обе подружки некоторое время наблюдали за ними, затем захихикали и стали шептаться.
Мэрилин достала термос и налила себе в чашку какао. Молоко имело какой-то металлический привкус.
Но какое это имело для нее сейчас значение!
Хотя невежество Мэрилин в области деторождения было почти абсолютным, правда исподволь пробивалась к ней в течение последних недель: головокружение и слабость, тошнота по утрам.
Она беременна.
Мэрилин была одна, напуганная, растерянная, и никому не могла рассказать о своем позоре. Неужто еще несколько месяцев назад она была столь невинна, что могла поверять маме свои самые сокровенные мысли? Дважды пыталась она написать об этом Линку, но пальцы сводило судорогой, едва лишь она собиралась вывести слова: "Я думаю, что у меня будет ребенок". Наверное, это глупо, но ей было стыдно сообщать о своем позоре по почте.
Она совершенно не представляла, что делать.
Мэрилин молила Бога только об одном - чтобы "Энтерпрайз" снова вернулся в Сан-Диего.
Вздохнув, Мэрилин снова опустила глаза на желтые страницы, исписанные крупным угловатым почерком Линка.