– У меня есть дела, которыми я должна заняться – сказала она, стараясь, чтобы голос не задрожал от боли.
– Ну так иди и займись! – Калум оттолкнул ее и с важным видом направился к Тавишу.
Гонора хотела поскорее убраться от него как можно Дальше. Помчавшись через зал, она услышала, как отчим говорит:
– Она сделает, как ей сказано.
Нет уж, только не сегодня!
От этой мысли на лице Гоноры появилась улыбка. Она часто убегала на пустошь против воли Калума, и он ни разу не узнал о ее неповиновении. Ей пришлось научиться незаметно проскальзывать мимо него, зато не потребовалось учиться убеждать, что она занята важными делами – он никогда не обращал на это внимания. Эти тайные вылазки помогали ей сохранить рассудок и давали ощущение независимости, о которой она так мечтала, хотя и знала, что этого ей никогда не добиться.
Она обещала самой себе, что и после свадьбы ничего не изменится. Прогулки помогали ей сохранить в душе искру отваги и надежды.
Гоноре нужно было попасть в конюшню. Она спрятала там кое-какую одежду – шаль, плащ, чтобы иметь возможность незаметно взять их и уйти хоть на целый день. К несчастью, воины буквально окружили конюшню, поэтому ей пришлось вести себя предельно осторожно и прятаться, пока не наступит подходящий момент.
Гонора украдкой пробралась наружу, хотя можно было и не скрываться – все внимание было обращено на готовившихся к сражению воинов, – и спряталась в тени деревьев. Серое, нависающее над головой небо делало тени еще гуще, и прятаться было легче.
Гонора смотрела, как ее муж садится на коня. Он был настоящим воином. Палаш он привязал на спину, кинжал в ножнах висел у него на поясе, боевой топор свисал с седла. Он заплел свои длинные темно-каштановые волосы в две толстые косы. Лицо было суровым и непреклонным. Каван был готов сражаться насмерть, если в этом возникнет необходимость, и от этой мысли Гонору охватил озноб.
Ее муж определенно ничего не боялся, а она боится всего на свете. Как она сможет стать такой женой, на которую он рассчитывал?
Воины уехали далеко, и тогда Гонора вышла из своего укрытия и поспешила в конюшню, чтобы забрать плащ и закутаться – осенний воздух холоден. Она уже собиралась идти на пустошь, но тут над ней нависла тень, и Гонора понадеялась, что небо не сделалось еще темнее и не пошел дождь.
Она повернулась, ахнула и застыла на месте.
Почти вплотную к ней стоял муж – широко расставив ноги, подбоченившись и глядя на нее пылающими темными глазами.
– И что ты, по-твоему, делаешь?
Гонора буквально оцепенела от неожиданности, но все же собралась с силами и спросила:
– Ты же уехал вместе со своими людьми!
Он едко рассмеялся:
– Ты меня недооцениваешь, жена.
Она медленно покачала головой и спросила:
– Но как?..
Каван наклонился, прижался щекой к ее щеке и сделал глубокий вздох:
– Твой аромат не спутать ни с чем.
Она готова была расплавиться, прижавшись к нему, но тут он слегка прикоснулся к ее губам и прошептал:
– Ослушайся меня еще раз – и ты пожалеешь об этом.
Гонора отшатнулась, инстинктивно прикрывшись рукой.
Каван с неожиданной осторожностью взял ее за руку повыше локтя, нежно провел пальцами до покрасневшего запястья и ласково сомкнул на нем пальцы.
– Что случилось?
Она растерялась. Говорить ли мужу правду? Поверит ли он ей? Или же Каван встанет на сторону отчима? Не зная, как ответить, боясь и сомневаясь, она солгала:
– Да это я на кухне.
Кажется, он поверил, хотя и не спешил отпускать Гонору.
– Еще раз напоминаю – не уходи из замка.
– Но почему?
Каван язвительно рассмеялся, и Гонора пожалела, что не придержала язычок.
– Ты меня допрашиваешь?
– Нет, милорд…
– Каван!
Гонора съежилась от резкого окрика.
– Каван, прошу прощения. Нет, я не допрашиваю, но мне так нравится гулять там, и я надеялась…
– Только не сегодня, – перебил он и, к удивлению Гоноры, начал объяснять: – Племя варваров, напавшее на наших друзей с юга, могло отправить отдельные шайки и на наши земли. Я не хочу, чтобы тебя взяли в плен. Оставайся в замке до моего возвращения.
– Я понимаю. – Она действительно поняла. Каван обязан приглядывать за членами клана.
– И сделаешь, как я прошу?
Он попросил, а не потребовал, и это удивило ее еще сильнее.
– Да, Каван, я сделаю, как ты просишь.
– Отлично. Значит, мне не придется тревожиться за тебя.
Он повернулся и уже пошел прочь, но вдруг остановился и глянул на Гонору с таким видом, словно его терзает какая-то мысль.
Она тут же подошла к мужу и не задумываясь ласково положила руку ему на грудь, желая успокоить:
– С тобой все хорошо?
Ей почудилось, что глубоко в груди у него что-то рокочет. Каван снова прижался щекой к ее щеке и шепнул:
– Мне нравится, как ты пахнешь.
Резко повернулся и так быстро пошел прочь, что сено, рассыпанное на полу конюшни, взвилось в воздух. Гонора смотрела ему вслед как сквозь дымку. Ей потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки, но щеку по-прежнему покалывало, а на губах потрясенной девушки появилась улыбка.
Она прижала пальцы к губам, потом погладила себя по щеке. Гонора закрыла глаза, наслаждаясь жаром, возникшим в кончиках пальцев. Чей это жар, ее или его?
"Мне нравится, как ты пахнешь".
А она думала, что он ничего не замечает, и уже решила, что напрасно тратит время, пользуясь благовониями. А он заметил, и ему нравится.
Несмотря на замешательство, Гонора продолжала улыбаться. Улыбка возникла откуда-то из глубины души, и долгое же время для этого понадобилось! Гонора не могла вспомнить, когда она с таким удовольствием улыбалась в последний раз.
– Что ты здесь делаешь? Тебе приказали оставаться в замке!
Знакомый сердитый голос мгновенно стер улыбку с губ Гоноры. Ее охватил страх. Но Гонора быстро нашла объяснение, держась подальше от отчима.
– Я хотела пожелать моему мужу удачи в бою.
– Ну наконец-то ты хоть что-то сделала правильно, – буркнул Калум, и это прозвучало как обвинение.
– Мне нужно заняться делами, – произнесла Гонора, ускоряя шаг – она стремилась убраться подальше от Калума прежде, чем он скажет или спросит что-нибудь еще или надумает ударить ее.
– Смотри у меня, работай хорошенько! – прокричал он, когда Гонора уже вышла из конюшни.
Раньше Гонора встревожилась бы, услышав обвинения отчима, и со страхом ждала бы, что он сделает, но сегодня все изменилось. Сегодня она думала о своем муже, особенно после обеда. Пошел легкий дождь. Гонора сидела в мастерской и шила для Кавана рубашку.
И только тогда до нее дошло значение его слов: "Отлично. Значит, мне не придется тревожиться за тебя!"
Ее муж тревожится за нее! Последним человеком, который искренне за нее беспокоился, была мама, и Гонора давно забыла, каково это, когда ты кому-то небезразлична. Может быть, муж тревожится за нее только потому, что она его жена и это его долг, но он все равно беспокоится, и Гоноре кажется, что она ему небезразлична. Может быть, он к ней по-своему привязался.
Конечно, она не настолько глупа, чтобы решить, будто Каван ее любит. Она так и не думает. Но зато понимает, что ее муж – порядочный человек и поступает благородно. Он заботится о своей жене, хотя и не сам ее выбрал.
И за одно это Гонора готова любить его.
Глава 8
Каван вытащил раненого Лахлана с поля боя и надежно спрятал его за большим валуном.
– Только сдвинься с места, и я – да поможет мне Господь! – сам тебя прикончу.
Брат хмыкнул:
– Это вряд ли.
Каван подтолкнул протестующего Лахлана к валуну.
– На твою ногу пришелся жестокий удар.
– Я все равно могу сражаться.
– Черта с два! – Каван схватил меч Лахлана и выпрямился. – Серьезно предупреждаю, братец, сойдешь с места – сильно пожалеешь!
– Мой старший брат меня предостерегает? – поморщившись, засмеялся Лахлан.
– Твой старший брат тебе обещает. – Каван сжал его плечо.
Лахлан захохотал:
– Иди и выиграй сражение, а я тебя подожду!
Каван вернулся в бой, приглядывая за Артэром. Отец велел им всем вернуться домой, и уж раз он возглавляет битву, он и отвечает за выполнение отцовского наказа.
Одного брата он потерял, но другого не потеряет.
Каван сражался, как человек, охваченный бешенством, и когда битва закончилась и он застыл посреди поля, держа в руках меч, с которого капала кровь, его воины смотрели на него, широко раскрыв глаза. Он уложил больше варваров, чем все они, вместе взятые, и в глазах их он видел не восхищение, а откровенный страх.
– Каван!
Он обернулся к брату Артэру.
– Лахлану нужна помощь!
Каван сам внес брата в замок. Артэр шел следом. Опередив Тавиша, к ним подбежала Адди, а слуги уже спешили на помощь. Лахлана положили на стол перед очагом. Одежда его промокла под дождем и отяжелела.
Лахлан был почти без сознания. Адди осматривала рану и качала головой:
– Глубокая.
Каван вполголоса сыпал проклятиями.
– Я должен был уберечь Лахлана – то и дело повторял он. Он должен был находиться рядом, чтобы отразить тот удар меча. Это его долг! Он – старший брат!
– Плохая рана, очень плохая, – сказала Адди, смахивая слезы. – Глубокая. Не знаю, можно ли ее зашить. – Тут ее глаза широко распахнулись.
– Что такое, мама? – взволнованно спросил Каван.
– Твоя жена. Гонора! Она прекрасно управляется с иголкой!
– А где она? – спросил Каван.
– В мастерской, – ответила мать.
Перескакивая через две ступеньки, Каван добрался до комнаты для шитья и с такой силой распахнул дверь, что та ударилась о стену.
Гонора соскочила со стула, уронив на пол шитье, и испуганно уставилась на него.
– Ты мне нужна, – произнес Каван.
– Нужна? – чуть слышным шепотом отозвалась Гонора.
– Лахлан сильно ранен, рану необходимо зашить. Мать сказала, что ты умеешь управляться с иголкой. – Он схватил жену за руку.
– Я шила только одежду, но не зашивала людей! – возразила она.
– Все когда-то случается в первый раз.
Гонора торопливо пошла вслед за Каваном, затем резко остановилась.
– Иголка и нитки! Они же мне понадобятся!
– Поспеши, – поторопил ее Каван, отпуская руку Гоноры.
Он нетерпеливо ждал, и как только жена появилась на пороге, снова схватил ее за руку и помчался вниз по лестнице, в зал.
– Зашей его! – приказал он, когда они остановились у стола, на котором лежал распростертый Лахлан.
Каван боялся, что она начнет возражать и в испуге убежит при виде крови, но, к его великому удивлению, Гонора, сохраняя хладнокровие, внимательно осмотрела рану брата, не обращая внимания на толпившихся вокруг людей.
– Думаю, потребуется много стежков, чтобы стянуть края раны, – сказала Адди.
Каван увидел, как жена ласковым жестом положила руку на окровавленную ладонь его матери и стала ее успокаивать и ободрять:
– Мы сможем это сделать. Мы исцелим ему ногу.
Не прошло и нескольких минут, как обе женщины дружно начали действовать, причем мать без колебаний выполняла все указания его жены. Каван с изумлением смотрел, как ловкие пальцы Гоноры искусно сшивают рану на ноге Лахлана, словно это особенно изящная вышивка. Стежки были умелыми и очень ровными, и он порадовался, что Лахлан сейчас без сознания, потому что стежков потребовалось очень много.
– Швы должны быть сухими, а повязки чистыми, – сказала Гонора, глядя на Адди. – Я помню, как моя мама зашивала рану у соседского паренька, и она очень на этом настаивала. Кроме того, Лахлан должен несколько дней провести в постели, чтобы рана начала затягиваться и швы не разошлись.
– Он будет лежать, – хором отозвались Каван и Артэр, и все в зале улыбнулись.
– Может начаться лихорадка, – говорила Адди, пока они перевязывали ногу Лахлана.
– Не нужно тревожиться о том, чего еще не случилось, – предостерегла ее Гонора. – Мы можем делать только то, что можем.
Каван от души восхитился тем, как замечательно жена сумела справиться с тревогой его матери, заставив ее сосредоточиться на том, что происходит сейчас, и не загадывать на будущее. Он познал эту мудрость, когда был в плену. Если бы он там загадывал хотя бы на час или два вперед, он жил бы только в мучительном ожидании следующей порки или погряз бы в мыслях о том, что никогда больше не увидит свою семью. Он просто проживал одну минуту за другой, планомерно двигался к своей цели и только поэтому оказался готов к побегу, когда возникла такая возможность.
Они с Артэром перенесли Лахлана в покои отца, где для брата уже приготовили постель. Здесь женщинам будет проще за ним ухаживать, потому что рядом кухня, травы и можно быстро приготовить отвары для его исцеления.
После того как Лахлана удобно устроили, он ненадолго пришел в себя. Мать напоила его целебным отваром, и он задремал.
Каван твердо вознамерился сидеть рядом с братом, хотя и здорово устал после битвы. Вроде бы жена поняла его тревогу.
– Я велела слугам приготовить для тебя ванну, – сказала Гонора негромко, чтобы не разбудить заснувшего Лахлана. – Иди вымойся, немного поспи, а отдохнув, придешь и сменишь нас с твоей матерью, потому что за Лахланом придется присматривать всю ночь.
Каван наклонился и прижался своей прохладной щекой к ее разгоряченной. Ему показалось, что он прислонился к раскаленному утюгу. Впрочем, он не будет против, если Гонора оставит на нем свою метку.
– Спасибо тебе.
Гонора кивнула и поспешно вернулась к постели Лахлана.
Каван пришел только на рассвете – изнуренное битвой тело требовало отдыха. Он помчался к покоям отца, встретив по дороге Артэра.
– Сон сковал нас обоих, – виновато произнес Артэр.
– Зато мы прекрасно выспались и теперь можем дать отдых маме и моей жене, – сказал Каван и сжал плечо брата, переступив порог покоев.
Оба застыли, увидев мать и Гонору, отчаянно хлопочущих над их братом. Все вокруг было залито кровью. Лахлан стонал.
– Он начал во сне метаться, вырвался из наших рук и сорвал все швы, – объяснила Адди.
– Проклятие! – пробормотал Артэр. – Я должен был вспомнить, что Лахлану обязательно снится прошедшее сражение и он все переживает заново.
– С каких это пор? – спросил Каван.
– С тех пор, как вы с Ронаном пропали.
– Сейчас это не имеет никакого значения, – вмешалась мать. – Сейчас нам потребуется ваша помощь, чтобы удержать его.
Каван и Артэр разместились у плеч и ног брата, а Гонора заново наложила швы.
Закончив, она бы обязательно рухнула на пол, если бы не Каван. Он успел схватить ее за руку и удержать, обняв за плечи.
– Гонора совсем вымоталась, – сказала Адди. – Она не заснула ни на миг и только заставляла отдыхать меня, а сама ухаживала за Лахланом. Если бы не ее успокаивающий голос… – Адди покачала головой, – …Лахлан бы так и дрался с нами.
– Ты пойдешь отдыхать прямо сейчас! – распорядился Каван, приподняв подбородок жены и увидев, что ее прелестные фиалковые глаза заволокло усталостью.
– Я бы с радостью, – призналась она и зевнула.
Каван уже хотел подхватить ее на руки и отнести в спальню, как вдруг Лахлан попытался вскочить с постели. Ему это едва не удалось, но Артэр крепко удержал его за плечи. Каван поспешил к нему на помощь, но раненый брат не успокоился до тех пор, пока Гонора не положила руку ему на грудь и не зашептала что-то на ухо.
Когда Лахлан все же очнулся от своего беспокойного сна, Каван велел жене идти отдыхать. Он бы с радостью пошел вместе с ней, чтобы остаться с Гонорой наедине и поблагодарить за все, что она сделала для его брата, но в нем нуждались здесь.
Каван посмотрел на Гонору, увидел, что она едва держится на ногах, и испугался, что она не сможет сама подняться по лестнице.
– Расскажи мне про битву, Каван, – попросил Лахлан, сильно стиснув зубы.
– Да! – воскликнула Гонора. – Расскажите брату про вашу победу!
– Мы победили достойно, – похвалился Артэр, и вскоре братья уже сравнивали, кто из них искуснее управляется с мечом.
Часа через два Каван вышел из отцовских покоев, чтобы проведать жену. Она крепко спала в их постели, забившись поглубже под одеяло. В очаге жарко пылал огонь, прогоняя из комнаты холод, и Каван пожалел, что не он согревает Гонору своим телом.
Эта мысль не испугала его. Он подошел к очагу, уперся руками в полку и уставился на огонь. Он слишком часто думал о Гоноре, причем так, что это, наверное, потрясло бы жену и оскорбило ее невинность.
Каван с радостью начал понимать, что Гонора вовсе не та тихая серая мышка, которая боится всего на свете, и это только возбудило его любопытство. Интересно, как она отнесется к акту любви?
У нее ласковые прикосновения, она обладает искренней добротой, а он, Каван, пока совсем не готов к общению с нежной женщиной. Ему нужна женщина сильная, вожделеющая мужа, потому что его потребность в женщине скорее свирепая, чем нежная.
Каван потер затылок, чувствуя, как мучительно ноет его естество. Он негромко прорычал что-то и подумал, что был вынужден превратиться в зверя – ради того, чтобы выжить. Он не в силах избавиться от этого зверя внутри себя, потому что однажды тот может очень ему пригодиться, но при этом тревожился, что не всегда будет в состоянии обуздывать его.
Стоило Кавану вспомнить, что после сражений Лахлана мучают тревожные сны, как он снова негромко выругался. Это тоже его вина, и она тяжестью лежит у него на сердце. Если бы он смог тогда победить варваров, Ронан был бы вместе с ними, а Лахлан не терзался бы так.
Он не тот предводитель, каким должен был тогда быть, вот почему зверь в его душе будет жить и дальше. Он больше никогда не допустит, чтобы у него кого-нибудь отняли, он всегда будет защищать своих людей и свои земли, и для этого зверь должен оставаться с ним.
Каван подошел к кровати, присел на корточки и провел пальцем по щеке жены.
– Я уберегу тебя, в том числе и от себя самого.
Глава 9
Через несколько дней, справившись с небольшой лихорадкой, Лахлан начал жаловаться, что его приковали к постели. В конце концов Адди не выдержала и разрешила сыну встать, хотя строго-настрого предупредила его, что делать можно, а чего нельзя ни в коем случае.
Слушая распоряжения Адди, Гонора тихонько посмеивалась себе под нос, прекрасно понимая, что Лахлан слушаться не будет. Но поскольку рана заживала хорошо, она особенно не беспокоилась.
– А ты добавишь что-нибудь? – спросил Лахлан, вырывая Гонору из задумчивости.
Она улыбнулась:
– Следи, чтобы повязки оставались сухими, а швы – чистыми, и все будет в порядке.
– Твой список мне нравится больше, чем мамин, – хохотнув, сказал Лахлан.
– Значит, придерживайся хотя бы этого, – погрозила ему пальцем Адди. – А то смотри мне!
Лахлан громко рассмеялся:
– А то что?
– Будешь отвечать передо мной! – пригрозил Каван без малейшего намека на улыбку.
Лахлан ухмыльнулся:
– Не бросай вызов, проиграешь!
– Очень сомневаюсь, но ты можешь проверить. – Каван подошел к Гоноре и протянул ей руку: – Пойдем, жена, ты мне нужна.